Том 1. Книга III.

ГЛАВА III.

Смерть Карла Мартелла. – Гунальд оказывается повиноваться Пипину и Карломану, его сыновьям, но его заставляют покориться; он мстит Гаттону, своему брату, которого велит ослепить. Охваченный раскаянием, он прекращает борьбу и уходит в монастырь. – Вайфар, его сын. – Его длительная борьба с Пипином. – Его убийство. – Гунальд снимает рясу и возобновляет борьбу.


Несмотря на данную клятву, Here-Zoghe, не надеясь на верность по принуждению, направил ко двору Аквитании Ланфреда[1], аббата Сен-Жермен-де-Пре, со званием своего посла и с тайной миссией следить за его новым вассалом. Гунальд молча проглотил и это унижение, достойно принял посла и долго терпел, не подавая виду, его высокомерное и вызывающее поведение. Но как только герцог франков сошел в могилу, он отверг любое принуждение, заключил в тюрьму аббата Сен-Жермена, несмотря на его двойную неприкосновенность, и открыто объявил о своей независимости.

Пипин и Карломан, сыновья и наследники Карла Мартелла, прекрасно понимали, насколько подобное поведение угрожает их зарождающейся власти, и какой пример оно может подать остальным грандам империи, если оно не будет подавлено в кратчайший срок. Поэтому, едва покончив с самыми неотложными делами, уже через несколько месяцев они объявили войну герцогу Аквитании[2], перешли Луару под Орлеаном и вошли в Берри, который подвергли самым ужасным разрушениям. Гунальд, который готовился к этому нападению, выступил навстречу и дал им сражение. Бой между молодыми и честолюбивыми соперниками не мог не быть яростным и жестоким. Победа осталась за франками, которые преследовали своего врага с таким напором, что он был вынужден переправиться через Гаронну и укрыться в Гаскони. Меж тем победители, повернув к левому берегу Луары, атаковали замок Лош, взяли его, разграбили и разрушили, и увели пленными всех его несчастных жителей. Этим они ограничили свои завоевания и к осени ушли за Луару, подгоняемые известием о мятеже немцев.

Несколько лет потребовалось Пипину и Карломану, чтобы покончить в Германии с ростками независимости, возникшими там после смерти их отца. Пока они воевали на Рейне[3], герцог Аквитании, тайно заключив союз с немецкими сеньорами, предпринял попытку оказать им посильную помощь. Он напал на Нейстрию, с лихвой возвращая ее населению те беды, которые франки несли аквитанцам во время последних двух кампаний, и дошел до Шартра, который захватил. Узнав о скором и неожиданном возвращении австразийских принцев, разбивших своих врагов, он поспешил оставить свои завоевания, разграбив их и предав огню, и укрылся за Луарой. Пипин, взбешенный этим нападением и теми жестокостями, которыми оно сопровождалось, бросился за ним в погоню[4]. Тяжко пришлось городам и землям, через которые он проходил. Это был уже не тот враг и не те разрушения, как в предыдущих набегах, а более озлобленный, позволявший себе еще более возмутительные жестокости. Видя обрушившуюся на него бурю, гордый Гунальд, уступая, наконец, необходимости, послал к франкам торжественное посольство с богатыми дарами. Он предлагал предоставить обоим сыновьям Карла Мартелла клятву верности, в которой он им отказывал до сего дня, и обещал отныне повиноваться им, как верный вассал. В залог искренности своих чувств, он передавал им заложников и выпускал на свободу аббата Сен-Жермена, который уже около трех лет томился в тюрьме[5]. Пипин и присоединившийся к брату Карломан охотно приняли столь выгодные условия и, заключив договор, увели свои армии за Луару.

Гаттон, второй сын Эда, не пронимал никакого участия в борьбе с сыновьями Карла Мартелла: либо из уважения к памяти героя, который даровал ему свободу, если он действительно некогда был взят в плен, либо справедливо оценивая превосходство противника, он предоставил своему брату в одиночку меряться силами со столь могучим врагом. Это было актом здравой и разумной политики, внушаемой, возможно, самыми благородными чувствами; но для высокомерного Гунальда это был мелкий эгоизм или, скорее, полное забвение того, чем потомки Хариберта обязаны своим предкам. Его душа вскипала при мысли о покорности, неважно, добровольной или вынужденной, грабителю законных правителей, угнетателю всего рода Меровингов; это возмущение заставило забыть о братских чувствах. Перед ним был только подлый виновник иностранного вторжения, недостойный родственник, преданный самому смертельному врагу своего дома. Любого, самого строгого наказания было недостаточно, чтобы покарать такое предательство и вероломство; гибель Гаттона была предрешена. Чтобы тот не избежал возмездия, жестокий Гунальд запрятал свою ненависть в самые глубины своего сердца. Обманными ласками, он привлек к своему двору неосторожного, который, спеша в объятия брата, не подозревал о том, что приближает свою гибель. Едва он оказался в его власти, как тот, в нарушение всех законов крови и гостеприимства, бесчеловечно велел вырвать ему глаза[6] и бросить его в мрачную темницу.

Гаттон, видимо, не долго прожил после этого, во всяком случае, он больше не упоминается в истории. Известно только[7], что он был похоронен в церкви Сен-Совёр (позже Сен-Марсиаль) в Лиможе, подле Вандрады, его супруги, происходящей из рода Садрегизиля, герцога Нейстрийской Аквитании в конце правления Хлотаря II, наследницы просторных владений в Лимузене и примыкающих к нему странах. Имя Луп, принадлежащее его старшему сыну, и положение, которое, как мы увидим, он вскоре займет, навели нас на мысль, что возможно Вандрада была дочерью Лупа, герцога Гаскони, о котором мы не упоминали, так как не смогли узнать ни его происхождения, ни потомства, ни точного времени, когда он правил, ни, наконец, года, когда смерть или воля королей франков лишили его этого места. Возможно даже, что этот древний Луп никогда не существовал, а хронисты путают его с сыном несчастного Гаттона. Кроме Лупа он оставил еще двух сыновей, Артаргариуса и Иктериуса. Позже мы увидим всю эту ветвь, осыпанную милостями семьи Каролингов.

Меж тем раскаяния охватили Гунальда. Кровавая тень брата часто сидела рядом с ним на троне, который отныне потерял для него какую-либо привлекательность. Вначале он надеялся успокаивать свою совесть отдав, как говорят, молодому Лопе или Лупу, в полное владение, герцогство Гасконь. Но разве можно горстью золота откупиться от грехов, изменить мысли и, главное, стереть воспоминания? Не найдя успокоения после этой незначительной компенсации, он принял более строгое покаяние[8], которое, впрочем, вполне соответствовало обычаям того века. В 745 г., будучи в полном расцвете сил, он отказался от положения, которое послужило источником всех его несчастий, передал государства Вайфару или Гвайфру, своему единственному сыну; и приняв постриг одновременно со своей супругой, имя которой до нас не дошло, удалился от мира в монастырь на острове Ре, под сводами которого покоились те, кто подарил ему жизнь. Ему не посчастливилось лечь рядом с могилой отца – его преступление было из тех, за которые небесный гнев карает долго. Мы увидим, как через несколько лет он вновь появится в миру, какие жестокие испытания будут его там ожидать, и как закончится, наконец, под ударами народного восстания, его жизнь, отмеченная знаком судьбы.

Молодой, рослый, крепкий, хорошо сложенный (таким его рисуют авторы того времени), Вайфар наследовал независимый характер своего отца и его ненависть к австразийским правителям. Как и его предшественники, он первым делом отказался приносить клятву верности, которую ненавидел всем своим сердцем Он пошел еще дальше в пренебрежении могуществом Пипина, в то время единственного хозяина французской монархии, под довольно неопределенным именем, предоставив убежище Гриппону или Гриффону[9], последнему из сыновей Карла Мартелла, который, практически лишенный отцовского наследства, выступил против своих братьев. В следующем году Пипин направил ко двору Аквитании торжественное посольство с требованием выдать беглеца, но получил гордый отказ. При других обстоятельствах этого было бы достаточно, чтобы на наши земли обрушились полчища франков; но сейчас их герцог был слишком занят окончанием огромного дела, которое готовили три поколения его предков. Наконец, он завершил это дело в первых числах марта 752 года. Теперь он смог водрузить на свою голову корону, которой его дом фактически распоряжался уже более века, и которой он на краткий миг украсил чело, если можно так выразиться, призрака королей, извлеченного им из монастыря, чтобы числиться королем, оставаясь монахом.

Новый избранник захотел отметить начало своего правления изгнанием мусульман. Судьба благоприятствовала его оружию. За несколько месяцев он захватил Ним, Агд, Безье, Каркассонн, Магеллон и их земли. Таким образом, его войска приблизились к границам герцога Аквитании. Он воспользовался этим, чтобы осуществить вторжение, не имевшего иного результата, кроме опустошения земель[10], по которым прошла его армия. Вайфар благоразумно отсиделся в своих крепостях, не желая принимать бой, а вскоре известие о восстании саксонцев вынудило новоиспеченного монарха поспешить в Германию. Восемь лет спустя, в 760 г.[11], его трон стоял уже достаточно прочно. Саксония была усмирена, Септимания полностью захвачена, неверные отброшены за их горы; все гранды склонились перед его скипетром. Только герцог Аквитании угрожал своей независимостью новой королевской власти; отсюда и неизбежность борьбы. Когда имеется ненависть, зависть или честолюбие, поводы всегда найдется. Пипин потребовал от Вайфара клятву верности в силу, как он говорил, двойного права: как королю франков и как сыну Карла Мартелла. Также он приписал своему сопернику захват нескольких владений, принадлежащих монастырю Сен-Дени и некоторым другим церквям Франции. Наконец, он обвинял его в том, что тот позволил себе несколько набегов на границы Септимании, которую франки только что завоевывали, и предоставил убежище некоторым готским сеньорам, которые предпочли добровольное изгнание жизни под властью победителей. Получив послание с перечнем этих претензий, герцог Аквитании ответил на него подобным посланием. Бландену, графу Оверни, и Бертелланусу, епископу Буржа, было поручено оправдать его поведение при дворе Пипина[12]. Уверенные в правоте своего дела, оба посла говорили с благородной твердостью; но их речи были расценены как оскорбление. Изобразив гнев, вызванный, как он говорил, неуважением к его короне, король франков собрал представителей нации, и добился решения применить оружие против непокорного вассала.

Исполняя это решение, продиктованное, фактически, им самим, Пипин пересек Луару около Месва в Оксеруа, вошел в Берри и через Овернь повернул к левому берегу Луары, нося везде разрушение и смерть. Он уже подходил к Пуату, когда Вайфар, которого столь внезапное нападение застало врасплох, понял, что у него нет иного выхода, кроме как подчиниться. Он направил к Пипину трех сеньоров своего двора, Адальберта, Дадена и Амальгера. Король франков встретил их надменно и продиктовал свои требования[13]. Герцогу Аквитании предписывалось лично явиться на plaid или генеральную ассамблею нации. Там он должен был принести клятву верности, и дать удовлетворение по всем предъявленным ему претензиям; а до того времени он должен был предоставить заложников своих обещаний. Это значило требовать слишком многого от молодого и гордого принца, но положение было таким, что Вайфару прошлось согласиться. Он дал требуемое обещание, и как гарантию своих слов направил двух своих двоюродных братьев, Артаргариуса и Иктериуса[14], младших сыновей Гаттона. Довольный унижением своего соперника, и полагая, что теперь тот не в состоянии ему вредить, король франков возвратился в свои государства, отметил праздники Рождества и Пасхи в своем замке Кест на Уазе, и объявил созыв ассамблеи своей нации в Дюране, в то время простом королевском доме в графстве Юлихском.

Меж тем герцог Аквитании был далек от того, чтобы считать себя связанным клятвой, вырванной у него насильно. Едва враг удалился, он приказал всем своим графам тайно собрать в их землях все войска, какие возможно. Таким образом, вскоре у него была многочисленная армия, которую он возглавил лично[15], имея под своим началом Хуниберта, граф Буржа, и Бландена, графа Оверни; и, не теряя ни минуты, он вошел в королевство Бургундии, прошел по епархии Отена, дошел до Шалона, пригороды которого он сжег, и, как будто для того, чтобы нанести еще большее оскорбление своему ненавистному сопернику, сжег замок Мелси, который был личной собственностью Пипина. Наконец, обойдясь со всеми этими странами, как король франков обошелся некогда с Аквитанией, он вернулся через Луару нагруженный огромными трофеями.

В первом известии об этом вторжении, Пипин поклялся навсегда уничтожить семью, упорная ненависть которой выживала при всех ударах и для которой казались пустыми все клятвы. Свой гнев и свое возмущение он без особого труда внушил нации, все еще объединенной в Дюране. Вновь была объявлена война, но война со всеми ее ужасами, как ее вели гунны, вандалы или сарацины. У нас нет других источников, кроме хронистов, полностью преданных победителям, и то мы не можем найти в их записях ничего, кроме грабежей, убийств или поджогов. Что бы было, если бы обо всем этом нам рассказал беспристрастный писатель?

С берегов Липпа или Везера, франки двинулись к границам Аквитании. Они шли форсированным маршем, жажда мести ускоряла их шаги. Пипин лично командовал ими[16], его сопровождали два его сына, Карл и Карломан. Он пересек Луару около Невера, атаковал замок Бурбон, позже переименованный в Аршамбо, без особого труда взял его со всем гарнизоном и предал огню. Затем он двинулся к Клермону, опустошая все на своем пути. Клермон в то время был крепостью, стоящей на горе, по соседству со старинным городком Арверн, который позже принял его имя; после нескольких дней осады крепость была взята, как и Бурбон, и тоже стала добычей пламени. Хронист того времени[17] отмечает, что бóльшая часть жителей, мужчин, женщин и детей, погибла в этом пожаре, то ли потому, что по примеру арвернов, своих знаменитых предков, они предпочли быть погребенными под развалинами своих стен, то ли потому, что победители, взбешенные их сопротивлением, поступили с ними более варварски, чем с другими завоеванными народами. За этим захватом последовали захват соседнего городка и почти всех крепостей страны. Железо, страх или обещания привели их под ярмо франков. Те уже захватили две провинции, и никто не появился, чтобы задержать их продвижение. Наконец, подошел граф Бланден во главе армии гасконцев; но судьба изменила ему. Он оказался в руках врага с бóльшей частью своих войск; остальные остались на поле битвы. Приближалась зима, не позволяя Пипину воспользоваться победой. Он лишь подверг разрушению Пуату и переправился через Луару, нагруженный добром аквитанцев, и уводя за собой множество пленников.

Как только весна позволила ему выступить в поход, Пипин двинулся со всем множеством франкских народов, рассказывает continuateur de Frédégaire[18], и, разорив все Берри, начал осаду его столицы. Сильный своим расположением, Бурж имел к тому же многочисленный гарнизон, которым командовал граф Хуниберт. Поэтому, хотя франки заблокировали город со всех сторон, и хотя они использовали все осадные машины, которые тогда применялись, осада была долгой и кровавой; но, наконец, пробили брешь и взяли город приступом. Победитель отметил свой триумф умеренностью, которая нисколько не походило на все то, что было ранее на этой войне; он оставил подле себя губернатора и главных аквитанцев, отослав, без сомнения, как заложников, во внутренние части своей империи, их жен и детей. Затем он позволил всем их воинам разойтись по домам, если они того захотят, и проявил к жителям отменную благосклонность. Своим поведением он хотел воздать должное доблести, которую проявил гарнизон, или, скорее, он попытался привлечь сердца, так как его политика отныне менялась. До сих пор все походы франков в Аквитанию были скорее бесполезными набегами, чем прочными завоеваниями. Все тяготы этих набегов, почти всегда безжалостных и жестоких, несли простые люди, избиваемые и лишаемые последнего; но их хозяин, когда опустошительный поток проходил, восстанавливал разрушенные стены, и его власть оставалась неизменной во всех его поселениях и провинциях. Наученный опытом и решив покончить с соперником, Пипин начал задумываться о том, как сохранить свои завоевания. Прежде, чем уйти из Буржа, он торжественно присоединил его к своей короне по праву победителя, как отмечает хронист того времени[19], восстановил его стены, добавил к ним новые укрепления и оставил там гарнизон, способный его защищать, под командованием графа, в чей самоотверженности и верности он не сомневался. После этих разумных действий, он направился к Туару[20], самой мощной крепости во всей Аквитании; но то ли от безысходности, то ли из-за измены, этот замок продержался только несколько дней. Тем не менее, он был сожжен, а гарнизон оказался на положении пленных вместе с губернатором, который им командовал. На этом победитель завершил свою кампанию. Он возвратился во Францию, нагруженный трофеями и покрытый лаврами, не столь запачканными кровью, как в предыдущие годы.

Он посвятил зиму отдыху; и, отметив праздники Рождества и Пасхи в Жантийи под Парижем, он отправился в Невер, где было назначено народное собрание или майское поле, и общий сбор его войск. Всегда жадный до добычи, он разделил свою армию на несколько корпусов, чтобы повергнуть в страх и ужас несколько провинций одновременно. Его ярость обрушилась на Лимузен, Керси и соседние с ними страны. Рассказ о совершенных ужасах вызывает дрожь[21]. Города, церкви, монастыри, деревенские дома, особенно, принадлежащие Вайфару, почти везде стали добычей пламени. Нивы, виноградники, даже плодовые деревья были погублены. Как история не заклеймила с великим возмущением подобные жестокости? это можно объяснить только равнодушием и лаконичностью авторов того времени, которые поведали нам об этом, и чье пристрастие столь возмутительно, что они рассказывают о преступлениях совершенно спокойно, почти с похвалой. Deo auxiliante, с Божьей помощью, постоянно повторяют они[22]. Но может ли небо помогать в убийствах, грабежах и разрушении?

Столько несчастий разбудили, наконец, герцога Аквитании, который, если верить хронистам франков, до сих пор пребывал в полной бездеятельности, или оказывал самое слабое сопротивление. Во главе многочисленной армии аквитанцев и гасконцев он дал сражение врагу. По сообщению автора, не вызывающего большого доверия, бой длился не долго[23]. Гасконцы дали деру после первого же удара, увлекая за собой аквитанцев. Пипин преследовал беглецов до поздней ночи, устроив им настоящую бойню. После этой победы он повернул к Луаре, которую перешел под Дигуаном в Шаролуа, и возвратился во Францию через страну Отен.

Вайфар едва спасся бегством, сопровождаемый всего несколькими воинами. Эта поражение окончательно лишило его мужества. Он опасался, что дальнейшая борьба окончательно лишит его всех его государств; и от этого страха он сделался гораздо скромнее или, скорее, угодливее, как будто бы угодливость когда-нибудь обезоружила врага. Скоро его послы прибыли ко двору Пипина. Герцог Аквитании предлагал через них принести клятву верности монарху франков, признать себе его вассалом и его подданным, выплачивать подати и подносить дара, которые короли Франции, его предшественники, обычно получали ежегодно от Аквитании[24]. За свою покорность он просил вернуть ему Бурж и другие захваченные места. Напрасная мольба! Пипин хотел полностью покончить с семьей, могущество которой доставляло ему немало тревог, и которая, при определенных обстоятельствах, могла бы однажды оспорить у его потомков трон, который Меровинги, от которых она происходила, занимали так долго. Но каковы бы ни были его чувства, он пока предпочел скрыть их. Он сделал вид, что не может принять эти предложения без согласия своих первых вассалов или баронов. В результате, он отослал послов к будущему plaid. Там их предложения были выслушаны с высокомерием и отклонены с презрением. Тем не менее, франки не вторгались в Аквитанию ни в этом, 764 году, ни в следующем. Самая суровая зима, память о которой сохранилась в народе, обрушилась на всю Европу. Мороз, ударивший 14 декабря, стоял до 16 апреля. Не только оливковые рощи и виноградники, но и большинство деревьев погибли за время столь долгих холодов; всюду свирепствовал голод.

Вайфар воспользовался этой отсрочкой, вырванной природой у его неумолимого врага, чтобы возместить свои потери и подготовиться к новым боям. В какой-то момент он даже попытался перейти в наступление; но словно само небо было против сына Гунальда, убийцы несчастного Гаттона, все его попытки потерпели неудачу[25]. Он приказал графу Марсиону, своему родственнику, организовать засаду против нескольких франкских отрядов, которые следовали вдоль границ тулузских земель, направляясь в Нарбонн, чтобы сменить или усилить местный гарнизон. Приказ был выполнен; но в кровавом и упорном бою Марсион был убит, а его воины полностью разбиты. Другой корпус аквитанцев, под командованием Хилпинга, графа Оверни, был послан в Бургундию и двигался по Лионне; но, остановленный на берегах Соны Адалардом, графом Шалона, он, после гибели своего командира, был рассеян по лесам и болотам, которые хоть как-то прикрыли их отступление. Наконец, третий корпус, которым командовал Аманёг, граф Пуату, был не более счастливым. Он вторгся в Турень, где подвергся нападению вассалов Вилфарда, аббата Сен-Мартена, и был отбит с большим потерями; его командир также оказался в числе погибших.

Боль от этих потерь была усилена предательством Ремистана[26]. Этот самый младший сын знаменитого Эда примкнул тогда, неизвестно, по какой причине, к партии короля франков, и принес клятву верности ему и его детям. Пипин благосклонно принял предателя, обласкал его, и чтобы крепче привязать его к своей судьбе, поручил ему управлять Аржантоном с частью Берри и оборонять их от своего племянника. Окончательно подавленный таким поворотом, Вайфар принял одно из тех крайних решений, у которых нет иного объяснения, кроме полного отчаяния. Бурж, Клермон, Туар пали перед доблестью и упорством франков. Другие места не могли оказать и такого сопротивления; тем более, когда Вайфар разрушил их стены. Он лишал своих врагов каких-либо опорных пунктов. Не имея подготовленных укрытий, они вряд ли бы осмелились войти в страну, покрытую лесами, с населением, горящим местью; а если бы они и попробовали сделать это, аквитанский принц мог бы преследовать их по частям и, возможно даже, полностью их истребить. Движимый такими мыслями, он уничтожил все свои крепости[27] и разрушил все стены. История отмечает среди городов, с которыми он поступил таким образом, Пуатье, Лимож, Сент и Перигё.

Между тем два года отдыха восстановили силы франков, сбор которых был назначен в Орлеане, где в 766 г. состоялось майское поле. Не встречая более никаких препятствий, они прошли через Лимузен, пересекли Керси и дошли до Ажана. Главные аквитанские сеньоры, не видя никакой возможности им противостоять[28], явились к Пипину в этом последнем городе и принесли ему клятву верности. Удивленные быстротой его завоеваний и опасаясь, что их страна разделит судьбы Аквитании, гасконцы последовали их примеру и тоже покорились. Король франков, приняв эту дань уважения, вернулся назад, принял знаки покорности от Перигора и Лимузена, и, более осторожный, чем его соперник, позаботился о восстановлении стен городов, которые ему подчинились, и оставил там надежные гарнизоны. Спеша закончить завоевание, ставшее отныне столь легким, он начал следующую кампанию с середине зимы и за несколько дней покорил земли Тулузы, Альбижуа, Руэрг и Веле[29].

Пока провинции, казалось, устремились под его власть, несчастный Вайфар, все потеряв, всеми брошенный, бродил одиноким беглецом[30] по лесам Керси и Перигора, находя иногда убежище в одиноких замках, стоящих в почти неприступных горах, а чаще скрываясь в пещерах скал, которых предостаточно в этих провинциях. Среди этих бедствий ему на мгновение блеснул луч надежды. Предатель Ремистан, который, как мы видели, отошел от национальных интересов, чтобы принять сторону пришельцев. Скоро он раскаялся[31] в том, что пожертвовал родиной, семьей и честью из-за, уж не знаю, чего, страха ли или честолюбия, и чтобы искупить свою ошибку он решился выступить против франков, которые некоторое время считали его одним из своих вождей.

Вайфар, в ноги которого он бросился и которому предложил свою руку и меч, не мог проявить непреклонность в почти безвыходном положении, в котором он оказывался; он не только охотно простил его, но и с радостью принял его предложения; и в залог полного примирения, он поручил ему главное командования своими войсками. Верный своему новому положению, Ремистан, встав во главе всего ополчения, которое смог собрать, повел непрерывную борьбу с франками, не давая покоя гарнизонам, которые они оставили в крепостях, чтобы укрепиться в стране, и везде наводил такой ужас, что земледельцы и виноградари не осмеливались выходить в поля, и земля в некоторых местах не обрабатывалась[32].

Пипин в это время был занят преследованием своего соперника в нижней Аквитании; но напрасно его армии бороздили все провинции, вплоть до Гаронны, напрасно они прочесывали впадины скал, напрасно они углублялись в леса; травимый как хищник, но всегда защищенный любовью своих народов, сочувствующих его несчастьям и, без сомнения, благодаря своему мужеством, герцог Аквитании, сопровождаемый всего несколькими преданными слугами, сумел противостоять всем действиям врага. Король франков, видя тщетность всех своих попыток, закончил кампанию взятием нескольких замков, вся ценность которых заключалась в труднодоступности их расположения.

Приближалось время, когда такое упорство должно было, наконец, увенчаться успехом. Спеша покончить с противником, Пипин собрал свои армии посреди зимы; и чтобы поразить всех своих врагов одновременно, он выделил часть войск под командованием графов[33] Хуниберта, Герменельда, Беренжера и Хильдерата, которым приказал следить за всеми действиями Ремистана, безостановочно преследовать его и сделать все, чтобы взять его живьем, не считаясь ни с какими жертвами. Сам он с остальной армией двинулся в Гасконь, то ли потому, что она нарушила свои последние обязательства, или же, как он полагал, именно там скрывался несчастный Вайфар. Но при его подходе гасконцы, всегда поспешно уступавшие буре, что не мешало им при первом же удобном случае провозглашать свою независимость, направили к нему депутацию, чтобы повторить свою клятву верности ему и его сыновьям, Карлу и Карломану; и как гарантию своих обещаний они предоставили ему многочисленных заложников[34]. Несколько аквитанских сеньоров, которые пока поддерживали своего герцога, последовали примеру гасконцев и также принесли клятву. Король франков принял эту покорность со знаками величайшей благосклонности, и уже не опасаясь подвоха с этой стороны, свернулся на Керси, где, как он узнал, скрывался его соперник. Но и на этот раз Вайфар сумел скрыться от всех своих преследователей. Подручным короля повезло больше. После множества маршей и контрмаршей, они сумели завлечь Ремистана в ловушку и захватить его, несмотря на отчаянное сопротивление. Гордые своей добычей, они тотчас же доставили его, связанным по рукам и ногам, к своему хозяину, который в то время находился в городе Сенте. Король франков опустился до того, чтобы оскорблять своего пленника в его несчастье; и, забыв о благородной крови, которая текла в его венах и о высоком положении, которое он занимал, приказал его повесить[35] как последнего злодея. Неизвестно, что стало с женой Ремистана, схваченной вместе с мужем. Однако мы знаем, что с матерью, женой и сестрами Вайфара, попавшими вскоре в руки Пипина, монарх франков приказал обращаться в соответствии с их рангом и их несчастьем.

Итак, ему во всем сопутствовал успех; Аквитания была полностью завоевана. Все сеньоры друг за другом ему покорились; почти вся герцогская семья была у него в руках; оставался только один, враг, которого преследовала его ненависть и честолюбие, и который, казалось, насмехается над всеми его усилиями. Не надеясь победить его силой, он прибег к средствам, недостойным честного человека, а тем более могущественного монарха. Он подкупил золотом и обещанием еще более щедрых вознаграждений нескольких слуг герцога, и, в особенности, предателя Варастона. Они убили своего хозяина, вероятно, в его постели, ночью 2 июня 768 г.[36]. Молва обвинила Пипина в том, что он оплатил это преступление, и continuateur de Frédégaire, несмотря на всю свою пристрастность, не опровергает этого. По крайней мере, монарх франков поспешил воспользоваться его плодами. Согласно обычаям того времени, он пытался искупить его, передав церкви имущество своей жертвы. Он подарил аббатству Сен-Дени золотые браслеты, украшенные драгоценными камнями, которые обычно носил герцог Аквитании. До конца предыдущего века, они хранились в сокровищнице этого монастыря, где их показывали под именем груш Вайфара[37]. Относительно места захоронения сына Гунальда мнения расходятся. Некоторые авторы считают, что он упокоился в Лиможе, радом с прахом несчастного Гаттона, своего дяди; но Père Lecointe и Catel, опираясь, не знаю, на какие документы, утверждают, что он был похоронен в Бордо, в том месте, где кардинал де Сурди позже построит картезианский монастырь. Наш соотечественник, историк Dupleix[38], который разделяет это мнение, говорит, что до этого строительства там показывали могилу Гайфаса; скорее всего, так переделали имя нашего Вайфара. Он оставил от Адель, своей супруги, единственной дочери и наследницы Лупа, герцога Гаскони, своего двоюродного брата, только сына, которого звали Лупом, как его деда, которого, как мы увидим, он однажды сменит.

Так погиб в расцвете сил последний суверен Аквитании. Его роль в этой войне, как мы ее изобразили, была далеко не блестяща; но наши читатели должны учитывать, что все подробности мы знаем только по рассказам франкских хронистов, всецело преданных своему королю. Борьба, которую он выдержал, характеризует его более достойно, чем наши рассказы. И, конечно же, принц, с которым удалось справиться только благодаря подлому убийству, и для захвата государств которого потребовалось около девяти лет беспрерывной борьбы, в то время, как для Саксонии, Септимании и других стран хватило одной кампании, этот принц, что бы там ни говорили заведомо пристрастные историки, заслуживает уважения и даже славы.

Гунальд, старый Гунальд был еще жив. Из своей обители он следил за борьбой, которая оказалось столь фатальный и для Аквитании, и для его семьи. Сердце принца, Меровинга и отца часто сжималось от успехов Пипина и жестокостей, которыми они почти всегда сопровождались; и, конечно же, не раз он был готов сорвать религиозные путы, связывающие его с монастырем и мешающие ему лететь на защиту Аквитании, или, по крайней мере, помочь сыну советом, мудростью и опытом. Но известия о казни Ремистана и подлом убийстве Вайфара, оказалось сильнее религии и ее цепей; он скинул клобук и поспешил к своим народам, призывая их к мести. Его голос был услышан. Искренняя приверженность, которую наши предки испытывали к семье, которая правила ими уже полтора века, позор порабощения, который ранил их самолюбие, и опасение увидеть, как их вольности и привилегии таят в безграничности империи франков, все эти причины дали ему воинов. В кратчайшие дни под знамя, поднятым им, встало многочисленное ополчение[39]. Его возвели на герцогский трон и пригласили его супругу, чтобы сесть рядом.

К этому времени Пипина уже не было; он сошел в могилу вслед за своей жертвой, причем, так скоро, что едва успел присоединить к короне новое завоевание. Забота о том, чтобы поставить там свою администрацию, досталась его преемнику, и, конечно, никогда еще столь сложное дело не оказывалось в более надежных руках, чем руки Карла Великого, так как это знаменитое прозвище, которое современники ему дали, сохранили за ним и потомки, и история почти никогда не именует его иначе. Этот государь, возможно, самый великий из всех наших монархов, и, возможно, даже из тех, кто когда-либо носил корону, не стал терять ни минуты. Он разделил провинцию на несколько губернаторств, которые раздал людям, верность которых должна была обеспечить покорность народов или помогать ему управлять ими. Дети Гаттона, несмотря на близкое родство с уничтоженной семьей, были щедро одарены. При этом разделе Луп, старший, получил герцогство Гасконь[40]. В него входили земли, именуемые графствами Бигорр, Комменж, Фезансак, Лектур, Базá и непосредственно Гасконское графство. Это включало в себя, согласно г-ну de Marca[41], графства Беарн, Олерон, Ак, Эр и Лабур или Байонну. Таким образом, герцогство Гасконь имело почти те же границы, что и бывшая Новемпопулания. Оба брата Лупа, Артаргариус и Иктериус, те самые, которых Вайфар некогда передал Пипину качестве заложников, получили: один – Овернь, а другой – графство Гасконской марки, то есть стран, расположенных на обоих склонах Пиренеев. Все эти земли были даны им в качестве бенефиций, как сказано в документах того времени, jure beneficiario, то есть как фьефы, находящиеся в ленной зависимости от короны. Линия, отделяющая младшую линию от старшей, определилась более четко, независимость кончилась.

Эти постановления и несколько других, не менее разумных, который было бы слишком долго здесь перечислять, погасили общее недовольство. Карл Великий, понимая, насколько в его интересах покончить с ним окончательно прежде, чем оно получит дальнейшее развитие, поспешил выступить во главе значительной армии. При его подходе[42] бóльшая часть отрядов, собравшихся вокруг Гунальда, рассеялась, столь велик был ужас, который внушало одно только имя франков. Оставшемуся почти в одиночестве несчастному старику не оставалось ничего, кроме как искать спасения у нового герцога Гаскони, своего племянника. Брак их детей укрепил, это верно, примирение обеих герцогских ветвей; тем не менее, этого было недостаточно, чтобы Луп принял скрывающегося убийцу своего отца, рискуя вызвать гнев своего благотворителя. Но даже если бы его чувства были иными, какую помощь мог оказать слабый губернатор против могущественнейшего монарха того века? Тот, удивленный тем, что нигде не встретил врага, прибыл на берег Дордони, недалеко от устья Гаронны. Заняв позицию в этом месте, он направил нескольких своих людей к своему вассалу, чтобы напомнить ему о его клятве и потребовать от него[43], как от своего подданного, передать ему своего гостя, угрожая, в случае отказа, пройти огнем и мечом по его герцогству и лишить его управления им.

Герцог Гаскони был вынужден уступить его угрозам; и чтобы увязать законы крови и гостеприимства с тем, чего требовали интересы и благо его народов, он лично отправился вслед за посланниками и препроводил Гунальда и его жену[44] к Карлу Великому; он без особого труда получил обещание не только сохранить им жизнь, но даже предоставить им свободу, как только это перестанет угрожать спокойствию Аквитании. Столь быстрая покорность не усыпила осторожности сына Пипина. Он опасался непостоянства аквитанцев, или, скорее, их приверженности к своим бывшим повелителям. Чтобы держать их в подчинении и помешать новым выступлениям, он оставил в стране сильные гарнизоны и велел построить замок Фронзак, Franciacum [45]. Так, в 769 г., закончилась эта борьба. Юг снова был побежден севером. Вновь галло-римляне были покорены тевтонами.



[1] Aimoin, гл. 57 и 59. Mabillon, ad ann. 740.

[2] Contin. de Frédégaire. Adhémar, Annales.

[3] Frédégaire. Annales de Metz.

[4] Frédégaire. Annales de Metz.

[5] Annales d’Adhémar, Fré­dégaire, Chronique de Metz.

[6] Annales de Metz. Passio Sti. Bertharii, Duchesne, том 2.

[7] Charte d’Alaon.

[8] Annaliste de Metz.

[9] Frédégaire. Eginhart. Annales de Metz.

[10] Ann. d’Aniane.

[11] Chronique d’Adhémar, Contin. de Fré­dégaire.

[12] Continuation de Frédégaire.

[13] Там же.

[14] Charte d’Alaon.

[15] Continuation de Frédégaire.

[16] Frédégaire. Annales de Metz. Annales veteres, Duchesne, том 2.

[17] Continuation de Frédégaire.

[18] Cum universa multitudine gentis francorum.

[19] Continuation de Frédégaire, Chroniq. d’Adhémar.

[20] Con­tinuation de Frédégaire, Eginhart, Annales de Metz.

[21] Chronique d’Adhémar. Continuation de Frédégaire. Acta SS. Benedic. pars 2.

[22] Continuation de Frédégaire.

[23] Там же.

[24] Continuation de Frédégaire, Annales de Metz.

[25] Continuation de Frédégaire, Annales de Metz.

[26] Continuation de Frédégaire.

[27] Там же.

[28] Continuation de Frédégaire.

[29] Там же.

[30] Там же.

[31] Там же.

[32] Continuation de Frédégaire.

[33] Continuation de Frédégaire, Annales de Metz, Eginhbart.

[34] Continuation de Frédégaire.

[35] Continuation de Frédégaire.

[36] Annales veteres, Duchesne. Chronique de St-Gall и St-Denis.

[37] Chronique de St. Denis.

[38] Histoire de France.

[39] Annules veteres, Duchesne. Vita Car. Magni. Eginhart. Annales de Metz.

[40] Charte d’Alaon.

[41] Кн. 1, гл. 27.

[42] Eginbart, Adhémar.

[43] Adhémar, Francorum Regum Annales. Eginhart.

[44] Там же.

[45] Adhémar, Francorum Regum Annales.



Hosted by uCoz