Том 2. Книга VIII.

ГЛАВА III.

Распри в Церкви. – Могущество Гастона, виконта де Беарна. – Брак Констанс, его старшей дочери. – Епископы Эра, – Тарба, – Лектура, – Дакса. – Волнения в Даксе. – Епископы Байонны, – Кузерана, – Комменжа, – Базá. – Крестовый поход Людовика Святого. – Смерть этого государя. – Убийство Генриха Ланкастера, мужа Констанс де Беарн. – Сестра Везиана, виконта де Ломаня, объявленная наследницей Жанны, графини Тулузской, отстранена Францией. – Борьба графов д'Арманьяка и де Фуа против Филиппа Смелого. – Их покорность.

Весь этот век был омрачен слишком частыми распрями в Церкви. Капитул Оша и монахи Сент-Орана не могли договориться[1] по поводу десятин, собираемых в епархии. Обе стороны пригласили арбитрами Жана де Бена, аббата Фажé и каноника Оша, и Гийома, приора Монто и монаха Сент-Орана, которые привели их к согласию[2].

Орден Мира быстро пришел в упадок. Его статус[3] позволял принимать в него состоящих в браке людей, которые продолжали выполнять свои супружеские обязанности, и даже позволял им держать при себе в домах Ордена сыновей до 14 лет и дочерей до 12, то есть до того возраста, когда дети могли сделать выбор между монашеским поприщем или мирским. Это было соединение отцовства с монастырем. Там постоянно отмечались случаи нарушения дисциплины и порядка; и ничто не могло этому помешать. Таким образом, Орден потерял какую-либо значимость. Аманье пытался возродить его и получил новое подтверждение папы Климента. Благодаря его хлопотам, Орден какое-то время продолжал свое существование. В том же 1268 году, прелат принял десятины с Сент-Эли, которые передал в Сен-Мари Бернар де Лабарт, его официал, и договорился с аббатом Ла Каз-Дье о десятине с Сен-Жан-Путж.

Ссора между Гастоном и слабым Генрихом III, одно время угасшая, разгорелась вновь. Ни один сеньор не мог сравниться с виконтом Беарна в могуществе, ловкости и мужестве. Ему подчинялось все от Мобургé до подножия Пиренеев и ворот Байонны, практически вольного города, который лишь номинально признавал суверенитет Англии. От Байонны, в направлении Гаронны, он устанавливал законы в Мон-де-Марсане и Эре. Оз и Гаваре признавали его своим хозяином; за пределами Кондома его власть распространялась до Лейрака и окрестностей Ажана. Одно лишь огорчало его домашних. Мата де Бигорр, кроме четырех дочерей, принесла ему только одного сына, скончавшегося в юные годы. Эта смерть сулила Констанс, старшей из его дочерей, наибольшую часть отцовского наследства. Благодаря этому многие принцы ссорились из-за ее руки. Альфонсо, старший сын Хайме I, короля Арагона, который был предпочтен своим соперникам, не долго пожинал плоды своей победы. Он умер через несколько месяцев, не оставив потомства.

Руки молодой вдовы домогались[4] племянник короля Кастилии и Анри, брат, а позже и преемник, короля Наварры. Он и был выбран, и даже состоялась помолвка. Гастон выделил дочери виконтства Гаваре и Брюйуа с землей Ривьер-Басс и правами, которыми владел в замке Рокфор в Марсане. Но этот брак так и не состоялся. Тогда Констанс была выдана за Генриха[5], старшего сына Ричарда, графа Корнуэльского, которого папа хотел противопоставить Фридриху Барбароссе, и которого он объявил римским королем. Брачный контракт был составлен в Лондоне, 10 февраля 1267 г. Виконт добавил к приданному, обещанному брату короля Наварры, тысячу ливров ренты, назначенной с Беарна и Марсана, в случае, если он умрет, не оставив сына от Маты; но если у него будет сын от какой-либо иной женщины, помимо нынешней виконтессы де Беарн, тогда Констанс получит вместо тысячи ливров виконтство Марсан. Если после него не останется законного сына, Констанс наследует виконтство Беарн, Марсан и Гавардан; но Гастон оставляет за собой право распорядиться всеми остальными землями. Наконец, если Констанс скончается, не оставив детей, все три виконтства перейдут наиболее близкому наследнику, а сама она сможет распорядиться только тысячей турских ливров. Генрих, со своей стороны, назначил Констанс, в качестве вдовьей части, ренту в размере тысячи фунтов стерлингов, и поклялся вместе с женой передать Беарн, Марсан, Гавардан и Брюйуа только их законным наследникам, и, самое главное, никогда не отделять Марсан от Беарна.

Заключая этот брак, Гастон должен был отречься от своего прошлого и полностью попасть под власть, с которой боролся всю свою жизнь. Естественно, он испытывал некоторые колебания. Одновременно с этими переговорами, он вел еще одни, с Эмманюэлем, братом Альфонсо, короля Кастилии. Эмманюэль был также вдов и имел сына, который был уже обручен с Гийеметтой, самой младшей сестрой Констанс. Аббат л’Эскаль-Дье подготовил этот двойной союз; но из-за некоторой степени родства было необходимо получить разрешение папы, а тот, преданный римскому королю, отказался его дать. Пришлось соглашаться на Англию. Генрих потребовал от будущего тестя прислать ему дочь. Гастон, наконец, решился. Документ был подписан в Мон-де-Марсане[6], в присутствии и под патронажем суда Беарна, в середине ноября 1268 г. При этом присутствовали архиепископ Оша, епископы Эра, Тарба, Лектура и Олерона, графы де Бигорр и д’Арманьяк, Пьер, виконт де Тартà, Жан де Грайи, Гарси-Арно де Навай, Бернар де Коараз и множество рыцарей. Там же Гастон пообещал доставить дочь, не позднее следующего февраля, либо во Францию, либо в Англию, где брак будет окончательно заключен, и получить от графов де Фуа и д’Арманьяка, двух своих других зятьев, формальный отказ от всех владений, переданных Констанс. Нам не известно, чем ответили оба зятя на желание тестя, а сам он отправился через пролив вместе с дочерью, и Констанс, наконец, стала женой[7] английского принца. Этот брак, казалось, должен был передать Гасконь под власть Англии, уже главенствующей в Аквитании, но небо распорядилось иначе. Констанс не оставила детей, а ее новый муж, не более счастливый, чем инфант Арагона, вскоре пал жертвой подлой и ужасной мести.

Архиепископ Оша присутствовал при подписании заключительного документа о браке Констанс во главе некоторых членов своей курии. Документы той эпохи, которые донесли до нас отголоски тех событий, слишком редки и коротки. Прошло время, когда деяния церкви заполняли всю хронику; их доля в повествовании с каждым днем становилась все меньше. Хронисты были слишком заняты рассказами о борьбе сеньоров. Прежде чем возобновить наше повествование, давайте на минуту остановимся, чтобы бросить взгляд на последовательность прелатов.

Епископ Эра занимал свое место всего лишь два года. Он сменил Раймона де Сен-Мартена, чья скромность[8] так долго не давала ему принять епископский сан, и который уступил лишь неоднократным приказам понтифика. Его рвение не могло мириться со злом. Он со всем пылом обрушился на него, а когда убедился, что его паства равнодушна к его набожным намерениям, он расстался с пастырским посохом и возвратился в монастырь Ла Кастель. Он жил там несколько лет как простой монах и умер там в ореоле всех своих достоинств. При нем состоял наставником богословия Мартен де Лабейри, архипретр Мон-де-Марсана, завещание которого дошло до нас. Мартен завещал преемнику Раймона тысячу солей, помимо тех ста тридцати, которые прелат был ему должен. Он щедро пожертвовал на больницу, которая должна была открыться для бедняков города и странников, и передал управление ею виконту и мэру города. Наконец, он передал землю капитулу Эра при условии ежедневной мессы, на которой священник должен был произносить: Молите Бога за души Раймона, бывшего некогда епископом Эра, и Мартена де Лабейри, его официала.

Епископа Тарба, который также присутствовал на ассамблее в Мон-де-Марсане, звали Раймон-Арно де Коараз[9]. Он только что сменил на этой кафедре Арно де Миоссана, преемника Арно Раймона, умершего ранее 1264 г. В 1260 г. Арно, епископ Тарба, присудил своему капитулу десятины с Бодеана, которые у него оспаривал виконт д’Асте. Авторы Gaule Chrétienne так и не решили, был ли это Арно де Миоссан или его предшественник.

Целая череда прелатов за небольшой срок промелькнула на кафедре Олерона[10]. В 1240 г. ее занимал некий Пьер; именно он был одним из свидетелей решения, принятого графиней Петрониллой в пользу Маты и Гастона де Беарн. Он был еще жив в 1254 г. и был сменен прелатом, о котором нам известен только инициал G, и кто, скорее всего, был тем самым Гийомом, монахом Сен-Севера, который умер примерно в это время, будучи епископом Олерона. Его сменил Роже, если верить Oihénart, или Раймон, как утверждает Marca, но, без всякого сомнения, именно его мы видели в 1256 г. рядом с графом де Фуа, когда тот покончил с разногласиями между Эскивà и Гастоном. Компэн, который занял кафедру после Роже или Раймона, известен больше, чем его предшественники. Мы уже встречали его, вначале рядом с Лейстером и Эскивà, а затем на ассамблее в Мон-де-Марсане. Мы еще неоднократно будем говорить о нем.

Епископ Лектура[11], Жеро де Монлезен, принадлежал к дому де Пардиак. Он был сыном Оже II и братом Арно-Гилема I. Его предшественники едва известны. Гайяр де Лансбек, который занимал эту кафедру в 1240 г., был братом Пьера де Лансбека, сеньора де Брана в Базадуа. Жеро I в 1256 г. оспаривал несколько десятин у аббатства Муассак. Раймон де Комон, кюре Овиллара, выбранный в качестве арбитра, разрешил их споры. Гийом II, преемник Жеро, которого Oihénart и братья de Ste-Marthe указывают ранее его, хотя на самом деле он его сменил, в 1257 г. окончательно договорился с этим аббатством. Именно этого Гийома и сменил Жеро де Монлезен.

После Фортанье де Молеона, которого мы видели осыпанным милостями Альфонсо, короля Арагона, кафедру Дакса[12] в 1215 г. занял Гайяр д'Орт. Два года спустя, этот прелат освятил церковь Ла Каньотт, восстановленную за счет Раймона Арно, виконта д'Орта, его родственника. При его епископате и с его участием три горожанина Дакса, Брен д'Ардр, Пьер д'Ардр и Бернар де Ла Тор или де Ла Тур, основали около стен города больницу Сент-Эспри. В 1220 г. он договорился с руководством хосписа для бедных, размещенного на мосту Дакса. Он разрешил в 1227 г. дарение, которое Пьер Арно, сеньор де Люз, сделал аббатству Лаонс приорства Беен. В этом приорстве тогда обитали богомольцы обоего пола, которых удерживала там только их набожность, и которые не входили ни в какой религиозный Орден. Сеньор де Люз передал приорству половину земли и право выпаса на всей сеньории. Он обязался, кроме того, защитить новое приорство так же, как если бы ему пришлось защищать свой собственный замок. Дарение было совершено в церкви Сен-Пьер путем возлогания руки на алтарь, бросания вверх пучка сена и небольшой ветки дерева[13], в присутствии Раймона, приора Узиà и архипретра, епископа и множества свидетелей. Гайяр д'Орт, кажется, жил до 1233 г. Так или иначе, кафедру Дакса примерно в это время занимал Гийом де Салье, которого многие именуют де Салини. Возможно, это был все тот же Гайяр или Гратьян, который за ним последует, и имя которого почти всегда указывалось только инициалом G, который мог приобрести любую интерпретацию под пером невежественного переписчика.

Гратьян, именуемый д’Аму в старинном каталоге, указан следующим господами de Ste-Marthe. Нам приходится принимать это на веру; нет никаких данных, ни подтверждающих, ни опровергающих это заявление. Мы знаем только, что Гратьян обязал виконта де Маранна вернуть некоторые десятины; еще мы знаем, что этот прелат подверг нападкам аббата, который предоставлял погребение жителям Дакса, в ущерб его церкви. Архиепископ Оша, приглашенный арбитром, присудил четверть доходов от всех похорон епископу и его капитулу. Арно-Раймон де Тартá из известного дома виконтов этого имени, был избран, как говорят, в 1234 г. или, скорее, в 1235. Он совершил паломничество в Рим до своего рукоположения, по крайней мере он назван избранным в грамоте, где упомянуто его имя. На следующий год он именуется точно так же, что заставляет предположить, что он так никогда и не получил святого помазания. Он разделил со своим капитулом десятину с Сен-Венсана. При его епископате Фортанер де Со передал собору землю этого имени.

Наварр де Мьессан (de Mille Sanctis), епископат которого указывается обычно только с 1243 г., уже правил церковью Дакса в 1239 г. Тогда он принял дарение от Раймона Арно, виконта де Тартá, ставшего также виконтом Дакса, благодаря своему браку с Наваррой, наследницей этого виконтства. Прелат допустил благородного благотворителя к участию в добрых делах капитула, в присутствии аббатов Ла Каньотта и Дивиелля. Именно этого епископа Дакса мы видели присутствующим при объявлении решения на графа де Фуа. Его епископат был весьма неспокойным. В 1242 г. у него вышла ссора с консулами и коммуной Дакса. Генрих Английский, приглашенный в качестве судьи, осудил жителей. В 1259 г. Наварр постановил, с согласия своего архидьякона и своего капитула, что число каноников должно быть не более десяти, потому что имеющиеся доходы не позволяют содержать большее число. Он присутствовал при продаже замка Со, который Эдуард, старший сын короля Англии, купил 3 ноября 1261 г. Вскоре ему понадобилась помощь этого принца, чтобы успокоить волнения, всколыхнувшие город Дакс. Эти волнения были спровоцированы сенешалем Гаскони, который под предлогом десятин, предоставленных Святым отцом, навязал народу новые подати. Были нападения на епископа и его капитул[14], которых обвиняли в чрезмерной приверженности короне Англии. Доминик де Вик, друг прелата, был убит в ограде церкви. Дома некоторых каноников были разграблены и разрушены.

Узнав о беспорядках, король Англии поспешил явиться лично, и, войдя в город во главе значительных сил, наказал наиболее рьяных мятежников, обложил других крупным штрафом и таким образом восстановил спокойствие. Но, словно этого было недостаточно, теперь рассорилось духовенство. Кюре приходов оспаривали у капитула право на первые плоды. Страсти накалялись; обе стороны обратились к святому престолу. Епископ Памплуны, назначенный представителем папы, принял решение в пользу капитула. Наварр де Мьессан умер не раньше 11 ноября 1272 г.[15]. Его похоронили в кафедральном соборе, около алтаря Богородицы. После него несколько лет кафедра оставалась вакантной, теперь уже не известно, по какой причине; но в 1278 г. ее занимал Арно Девиль.

Гийом де Донзак[16] занял кафедру Байонны в 1213 г., после Бернара де Лакарра или Арсью де Навайя. Его пригласили из ла Сов-Мажера, где он ведал распределением питания. Помимо этого, он имел приорство, зависимое от этого монастыря; по крайней мере он получил его в 1224 г., так как в это время он выкупил в качестве его главы, в присутствии Аманье из Тарба и Гримо из Комменжа, ренту, которую должно было выплачивать его приорство. Прибыв в Байонну, новый епископ занялся своим собором, строительство которого началось в 1141 г. Согласно старинному документу, строительство церкви, моста через Адур и мельницы, ныне называемой Болишон, началось в один и тот же день; но возведение собора продвигалось очень медленно. Гийом де Донзак бросил все силы на ускорение работ. Одновременно с этим, он возобновил связи между городскими братствами, своим капитулом и капитулом Дакса, объединив их в молитвенную общину. Мы уже видели несколько актов подобной набожности. Усердие прелата привлекало щедрые пожертвования, но эта щедрость предоставила случай проявиться не самым достойным его чертам. В 1233 г. он передал капитулу долю десятины с Юстарица, Азорé и Арранета, которая была ему завещана. Капитул приобрел в том же году десятину с Сен-Пьер д’Эвварана, которую ему уступил Пьер Арно де Со за шестьдесят два ливра. Что стоило добавить к этой сумме еще девять ливров, которые должна была мать Арно, но так и не смогла их выплатить, за что была отлучена от церкви, согласно обычаям или, скорее, злоупотреблениям того времени, как справедливо добавляет набожный и уважаемый автор рукописи, из которой мы взяли этот факт.

Через два года Гийом защитил жителей Бассерсарри от сенешаля Гаскони, который хотел потребовать от них дополнительные подати. Обратились к старинным свидетельствам, обратились к правосудию, и претензии были сняты. Обосновались в Байонне и монахи-кордильеры, но когда это произошло точно – не известно. В 1242 г. епископ и капитул предоставили им часовню или молельню, стены которой до сих пор видны берегах Нива. Служение новых монахов принесло им немалый доход. Их обитель разрослась, и их количество значительно возросло. Скоро она стала монастырем, самым богатым в городе. При Франциске I, когда там был принят более строгий устав, монахов поубавилось, однако, их никогда не было меньше двадцати двух или двадцати трех[17]. Oihénart указывает смерть Гийома де Донзака в 1250 г. События, подробно описанные в золотой книге Байонны, доказывают, что ее надо отодвинуть на нескольких лет. Гарсия д'Армандари, кюре или капеллан, как его тогда называли, умирая, завещал церкви Байонны четверть от трех частей десятины с этого прихода; другая четверть уже давно принадлежала капитулу. Старший из племянников Гарсии воспротивился исполнению его последнего желания, и сохранил эту долю, несмотря на отлучение от церкви, которому он подвергся. После него его брат также удержал ее за собой, не обращая внимания на новые угрозы церкви. Тем не менее, будучи тяжело больным, он призвал к себе епископа Раймона де Донзака и нескольких членов капитула, признал свою ошибку, отказался от десятины в присутствии и с согласия Гийома, своего первенца, и остальных своих детей, и был прощен. Несмотря на этот отказ, Гийом, следуя по стопам дяди и отца, в свою очередь, оставил за собой десятину и присвоил четверть, принадлежащую церкви. Последовало новое отлучение от церкви; на этом ссора была закончена. Менее упорный, чем его предшественники, Гийом признал свою неправоту и поклялся никогда больше не прибегать к насилию. Капитул, со своей стороны, чтобы укрепить мир, заплатил ему семьдесят солей и отказался от четырех ливров, которые, без сомнения, Гийом был ему должен за незаконное пользование присвоенным. На следующий день после этого соглашения каноник и Гийом отправились в Юстариц, где Гийом предоставил залог верности своему слову, а еще месяц спустя каноник и сеньор вместе отправились в Армандариц для церемонии вступления в права, которая состоялась 9 октября 1256 г.

За четыре года до этого, провинциал францисканцев Аквитании, по имени Бертран[18], прозванный Бикль из Байонны (Strabo Bayonnœ), потому что страдал косоглазием, отправился в Италию. Он был призван своими начальниками для борьбы с Гийомом де Сент-Амуром, горячим противником монашества, чьи доводы уже опровергли Св. Фома и Св. Бонавентура. Диспут состоялся в присутствии папы и священной коллегии. Бертран говорил там с тем же пылом, силой и простотой, что и его соперник, который, не зная имени противника, которого выставили против него нищенствующие ордена, но хорошо наслышанный о нем самом и его учености, не смог удержаться, что бы не сказать ему: ты либо ангел с неба, либо черт из ада, либо Бикль из Байонны. Эти слова означали его поражение; победа не вызывала сомнений, и папа осудил Сент-Амура.

Гийом де Донзак был сменен Сансом де Ецем, которому господа de Ste-Marthe, обманутые, без сомнения, его инициалом, указывают в качестве предшественника Симона де Еца, которого никогда не существовало. Они начинают его епископат с 1256 г. Oihénart и Compaigne разделяют их мнение; но в 1256 и 1257 гг. Санс был еще пономарем собора, как о том свидетельствует золотая книга Байонны[19], он был избран только в 1259 г.[20]. Прежде чем на нем остановился выбор капитула, он купил (1257) и передал кафедральному собору землю Арркойлаг. Во время его епископата Гийом де Пуйон, с согласия своей жены и их сына, утвердил и подтвердил дарение, которое Гийом де Лавьель, его отец, преподнес Богу и Св. Марии Байоннской, предоставив десятину со всех китов[21], доставленных его судами в порт Биарица. Акт, подписанный сыном, относится к 1262 г.; различные судебные решения XVI и XVII веков сохранили за капитулом право на эту странную десятину. Санс принял еще несколько других десятин и предоставил пристанище Отцам Кармелитам, которые обосновались в 1264 г. в одном из пригородов Байонны. Он умер не в 1275 г., как это утверждают господа de Ste-Marthe и Oihénart, а в 1277. На нем заканчивается рассказ золотой книги о епископах Байонны.

Епископат Никола, епископа Кузерана, был еще длиннее[22]. Он занял кафедру в 1246 г. и все еще занимал ее в 1270. За весь этот период мы не нашли никакого следа его оммажа Альфонсу, графу Тулузскому, в котором было бы оговорено, что во всех бастидах или новых городах, которые возникали в епархии, имелось разделение прав между графом и епископом, и что в этих городах конфискованные товары разделялись бы между обоими сеньорами, тогда как во всех остальных городах все это принадлежало епископу и его капитулу. Никола предшествовали Серебрен и Раймон, которые оставили только свои имени в анналах провинции.

Арно-Роже, епископ Комменжа, более известен[23]. Он был сыном графа Бернара и вначале принял постриг в аббатстве Боннефон. Избранный в 1241 г., он получил святое помазание только в 1243.

В 1245 г. он передал несколько владений двум или трем монастырям, и передал своему капитулу землю Сен-Фражу, которая была его долей в отцовском наследстве. В 1248 г. Бернар, граф де Комменж, его племянник, передал ему все, чем владел в Саматане Перегрен де Мальвен или Мовзен (Malavicini). Виталь де л'Иль продал ему все права, которые у него были в Каюзаке, за двести пятьдесят два морласских соля, а Жеро д'Орбессан уступил ему церкви Сен-Жюльян и Сен-Пьер в Морийяке. В 1260 г. он учредил пребенды нижних хоров в церкви Сен-Годан. Акт подписан братьями Арно-Гарси и Бернаром, монахами Боннефона и сотрапезниками епископа. Он умер в 1260, или, скорее, в этом году он сложил с себя свой сан. Во всяком случае, 6 декабря этого года кафедру занял Жеро д'Андиран. Бернар д'Орбессан продал ему место, где был построен епископский дворец Сен-Фражу, с согласия своей жены, и еще в том же году он продал ему все свои домены по акту, в котором Арно-Роже именуется бывшим епископом Комменжа. Наконец, в 1265 г. Жеро приобрел у того же Бернара д'Орбессана все, чем тот владел между Савом и Тужем; он все еще именуется епископом, хотя вот уже как два года он был сменен Бертраном де Миремоном, что заставило некоторых ставить под сомнение его епископский сан. Но они ошибаются. Некролог от 13 июня недвусмысленно говорит о смерти Жеро д'Андирана, епископа Комменжа, который упокоился в церкви Св. Катерины. Семья д'Андиран жила в Кондомуа; епископ, без сомнения, удалился к своим родственникам после своего отречения.

Епископы Базà мало отмечены историей в тот период, о котором мы говорим. После смерти Гайяра де Ламота, 29 января был избран Арно де Пен[24], который был рукоположен только на Праздник всех святых (1221). При нем началось строительство кафедрального собора. Он поручил руководство работами Сегену, своем архидьякону, который выполнял свою миссию с большим пониманием, по крайней мере, как принято считать, именно ему церковь Базà обязана своим порталом, бесспорно самым любопытным и, возможно, самым красивым во всей Гаскони. Арно де Танталон, который был тогда сенешалем Базадуа, заложил первый камень и пожертвовал церкви пятьсот морласских солей. Другой из его архидьяконов отличился стойкостью в понимании своего долга. Аманье д'Альбре, взимая со страны унизительные пошлины, появился у святых скрижалей собора. Гийом, так звали архидьякона, отказывал ему в святом причастии до тех пор, пока он не возместил свою несправедливость. Епископ умер 26 ноября 1242 г., и был сменен 2 марта Раймоном де Кастийором, который до этого выполнял функции капеллана и духовника архиепископа Бордо. Раймон пользовался доверием и уважением Генриха, короля Англии, который назначил его арбитром в бурной ссоре, которая возникла между его сенешалем Гаскони и приором Ла Реоля. Прелат принял сторону приора. В 1261 г. он помирил аббата и монахов ла Сов-Мажора с жителями Бура, а десять лет спустя он присоединил к епископским владениям Юзетт. Его сменил Гийом де Пен в 1266 г.

Никто из этих прелатов не принял участие в последнем Крестовом походе, когда христианские знамена направились не в Азию, а к берегам Африки; а между тем к Людовику Святому присоединились молодой Эдуард, герцог Аквитанский, и Альфонс, граф Тулузский. Этот никогда не забывал святых мест, и покидая их, чтобы возвратиться во Францию в 1222[25] г., он оставил там лучников для продолжения войны. Среди рыцарей и сержантов, вставших под знамя креста, мы находим[26] Бернара де Монто, Гийома-Раймона дю Лака, Арно де Вильнева, Виталя де Феррагю, Бернара Декана и Бернара де Лагарда. Жанна, жена Альфонса, которая разделила тяготы и опасности первого похода, захотела участвовать во втором. Оба супруга сели на судно в Эгморте в июле 1270 г., но этот поход оказался еще более гибельным, чем предыдущие. Блеснув на мгновение своей отвагой, в которой ему не было равных, на развалинах Карфагена, набожный король нашел свою смерть, в преддверии которой его отцовское сердце и его душа наихристианнейшего короля обратились к его сыну с самыми благородными наставлениями, которые когда-либо произносили уста умирающего. Святой Людовик, наша национальная, наиболее светлая слава, принадлежащая всем провинциям Франции. Наши читатели позволят нам поведать о его возвышенной кончине; мы заимствовали этот рассказ у одного из наших соотечественников[27].

Как только добрый король почувствовал приближение смерти, он подумал о Боге и Франции. Это было двойное заботой его последних дней. Он призвал к своей постели своих опечаленных детей, и когда они предстали перед ним, говорит Жуанвиль, он обратился к своему старшему сыну и высказал ему свой завет, который велел хранить как свое завещание и как свое главное наследство.

И как только он наставил таким образом монсеньора Филиппа, своего сына, его болезнь усилилась и стала более угрожающей, и добрый король полностью обратился к небу. Если мир и занимал его еще, то это были только заботы о распространении христианства. Он хотел приложить последнее усилие, чтобы ввести короля Туниса под сень креста. Он беседовал с посланниками императора Палеолога о союзе греческой церкви с церковью Рима. Религия поглощала всю его душу. Наконец, он попросил и получил последние таинства святой церкви, вторя молитвам священника, и присоединяя свой голос к голосам верных слуг, которые повторяли стихи псалмов. Он, казалось, улыбается смерти, по мере того, как она приближается. Из всех святых, у которых он просил сил, чтобы выдержать последнее испытание, он особо обращался к монсеньору Св. Иакову и к монсеньору Св. Дионисию Французскому, а также к мадам Св. Женевьеве. И укрепленный, таким образом, помощью святых, он принес покаяние, лежа на постели, покрытой прахом, и сложив руки на своей груди. В этом положении, покойно дожидаясь окончания своей жизни, он произносил только слова молитвы и надежды. На мгновение казалось, он засыпает, затем, открыв глаза, он произносил слова Завета: Я войду в ваш дом, я возлюблю в вашем святом храме, «и ничего больше, он не говорил». И, добавляет Жуанвиль, обращаясь к небу, он отдал душу своему творцу в тот же самый час, когда Наш Господь Иисус Христос почил на древе святого креста во спасение своего народа. Смерть его была покойна, лицо осталось столь же красивым и столь же румяным, как и тогда, когда он был полон здоровья, и казалось огорченным людям, что оно улыбалось.

Здесь история пытается остановиться, либо чтобы посетовать об этой смерти, либо чтобы вспомнить жизнь, которая только что угасла таким образом, и чтобы взглянуть на нее другим взглядом. Раньше видели христианского короля, усмирителя, преобразователя, великого политического деятеля; теперь всем явился святой, но это поняли, лишь когда он оставил землю. Насколько выше истинный свет героизма святости мерцания героизма славы, который ослепляет заурядные глаза.

Филипп, прозванный Смелым за своего мужества в африканских боях, не замедлил оставить землю скорби. Он высадился в Сицилии 22 ноября вместе с графом и графиней Тулузскими, уже пораженными той болезнью, которая скоро сведет их в могилу. Посетив Рим, он задержался на несколько дней в Витербо, где собрались кардиналы, которые вот уже два года никак не могли выбрать нового папу. В этой стремительной поездке, он успел стать свидетелем ужасного преступления[28].

Генрих, зять Гастона, сопроводил под стены Туниса молодого Эдуарда; но когда после смерти Людовика Святого, его кузен отправился морем в Палестину, он решил вернуться на родину. Его сердце не находило покоя в этих дальних странствиях и тосковало по молодой супруге, которую он оставил в Беарне. Прежде, чем снова ее увидеть, он явился в Витербо, чтобы предъявить свои права на титул римского короля, которого носил Ричард, его отец. Ги де Монфор, сын графа Лейстера, тоже оказался там; он не мог простить смерть своего отца, убитого рукой Эдуарда, по подстрекательству, как он говорил, Генриха или его ближайших родственников. Впрочем, у него были еще некоторые причины противостоять претензиям английского принца, так как он женился на дочери графа Тосканы. Ему нужна была его кровь, и видя, что он не добьется ее в открытом бою, он прибег к преступлению. Он поселился около церкви Сен-Лоран, где находился Генрих, застиг его во время приобщения к святым таинствам, смешался с его окружением и поразил его кинжалом. Затем он вытащил его, залитого кровью, на порог церкви и там прикончил несколькими ударами, подобно наемному убийце, совмещающему убийство и жестокость.

Конец Альфонса и Жанны был менее трагическим. Они вышли в море сразу же после отъезда Филиппа, их племянника; но едва они достигли Италии, как были поражены тяжелой болезнью, которой не избежала и большая часть их свиты. Они успели только добраться до Савонны, где умерли, Альфонс в пятницу 21 августа 1271 г., а Жанна в следующий вторник. Так об этом рассказывает современный автор[29]. Генуэзский историк[30], который жил в то время и кто мог быть непосредственным свидетелем, уверяет, что Альфонс, уже в свои последние минуты, высадился около Генуи, и именно там умер. Он добавляет, что его жена внезапно скончалась на следующий день, причем многие подозревали, что она была отравлена.

Прежде чем оставить Францию, 23 июня 1270 г. в Эймаргé (Прованс) Жанна составила[31] свое завещание. После ряда обычных пунктов завещания, она устанавливала своей общей наследницей, Филиппу, сестру Везиана, виконта де Ломаня, рожденную, как и он, Мари де Сов, племянницей последнего Раймона. Она передавала ей все владения и все права, которыми она сама владела епископствах Ажан, Кагор и Родез, и оставляла ей все, что было приобретено ею и ее отцом не только в этих епископствах, но и во всех других доменах. Наконец, она завещала ей все свои драгоценности, то есть кольца, ожерелья, диадемы и драгоценные камни. Те, кто окружал молодую Филиппу, тоже получили разные дары. Жанна обязывала исполнителей своего завещания позаботиться о своей наследнице, и хотела, чтобы они выбрали ей супруга, достойного его нового положения.

Это наследство очень высоко возносило сестру виконта де Ломаня. В то время она находилась под опекой Ги, графа де Сен-Поля, который поспешил потребовать от имени своей воспитанницы принесения оммажа за завещанные ей земли. Но наследство было слишком велико. Филипп Смелый, при первом же известии о смерти Альфонса и Жанны, постарался взять в свои руки огромные домены, которые они оставили. Коардон, сенешаль Каркассонна, которому он поручил обеспечить это, не ожидал такого приказа. Он собрал в Тулузе, в монастыре Доминиканцев, главных вассалов прежнего Раймона[32]. Бернар, граф де Комменж, Бернар, граф д’Астарак, Журден и Изарн-Журден де л’Иль-Журдены стояли во главе их. Вначале признали короля как верховного сеньора, и лишь несколько часов спустя поклялись ему в повиновении и в верности, оговорив, все-таки, права и привилегии провинции. На следующий день более четырехсот сеньоров повторили их клятву. Король воспользовался слабостью Филиппы, чтобы сохранить за собой все земли. Граф де Сен-Поль воззвал к правосудию, но парижский парламент, преданный двору, вынес в 1274 г. решение, отменившее завещание Жанны и отклонившее все претензии наследницы.

Жеро, граф д'Арманьяк, так и не появился в монастыре Доминиканцев, хотя его мать и признавала когда-то от его имени господство Альфонса, по крайней мере для Фезансаге. Мы уже видели, как он позже принес оммаж короне Англии. Это отсутствие не могло пройти незамеченным при дворе Франции. Неосторожный и смелый поступок вызвал раздражение французского монарха.

Почти у ворот Оша располагалось графство Гор, маленькая страна, которая состояла только из Сен-Пюи, Лассоветá, Пойяка, Пуи-Пти, Режомона и Сен-Лари, где только что был построен город Флеранс, которому предстояло стать не только его столицей, но и занять достойное место среди наиболее важных городов департамента Жер. Там, во времена возникновения нашей истории, жили Garites, упомянутые Цезарем. Действительно ли после вторжения варваров эта страна имела особого сеньора в лице Фределона, которого некоторые считают, как мы уже говорили, братом первого графа Фезансака и Арманьяка? мы не берем на себя смелость это утверждать. Доля младшего сына была, очевидно, слишком мала, если только, по примеру Père Montgail­lard, к этому не стоит добавить более обширного Пардиака, как это было потом. Как бы то ни было, нам неизвестны никакие преемники Фределона вплоть до Жерара де Казобона (Casali boni).

Именно при нем, Жеро д'Арманьяк объявил[33], не известно, на каком основании, что графство Гор или, по крайней мере, замок Сен-Пюи (summum podium, наибольшая высота), зависит от Арманьяка, и, как следствие, потребовал принесения оммажа. Жерар де Казобон, со своей стороны, возражал, вероятно с большим основанием, что его сеньория зависит от графства Тулузского, и что, таким образом, он должен приносить оммаж только королю Франции, как наследнику Альфонса и Жанны. За этим отказом последовали взаимные угрозы. Обе стороны поспешили вооружиться. В то время никакое иного правосудия не хотели знать. Граф д'Арманьяк первым начал боевые действия, и, в сопровождении своих вассалов, выступил к замку Сомпюи, который попытался взять штурмом. Казобон успел приготовиться к атаке. Он мужественно сопротивлялся и вынудил противника отступить. Тогда он делает вылазку, нападает арьергард и разбивает его. Видя это, Арно-Бернар, брат графа д'Арманьяка, спешит на помощь. Казобон бросается на него, ударом топора лишает его жизни, и убивает над его окровавленном телом нескольких рыцарей, которые поспешили на защиту своего молодого хозяина. После этого его победа уже не вызывает никаких сомнений; все разбегаются, и сам великолепный Жеро вынужден бежать от своего врага, который преследует его до его стен.

Разгневанный этим поражением, и, особенно, смертью брата, он поклялся жестоко отомстить, и призвал к себе близких родственников и друзей. Они поспешили откликнуться на его зов, и раньше всех граф де Фуа, его свояк. Казобон, видя столь мощную лигу, готовую его раздавить, предпринял единственное, что ему диктовала его слабость. Он отдался под защиту Франции, передал Сомпюи и все свои домены сенешалю Тулузы и королевским чиновникам, и сел под арест в замке Нарбонне вместе с женой и детьми. Там он и дожидался решения короля, относительно смерти Арно-Бернара д'Арманьяка. Сенешаль завладел от имени короны замком, который ему передали, водрузил там знамя лилий, объявил его под охраной, которую король предоставил своему вассалу, и о готовности защищать его от имени Франции от любого нападения. Перед подобным запретом самый обычный здравый смысл посоветовал бы смириться. Но в ту эпоху предпочитали следовать сиюминутным страстям, не думая о последствиях. Дрались, чтобы драться. Побежденный отделывался тюрьмой или штрафом, и на какое-то время все успокаивались. Даже не редко можно было видеть, как вчерашние враги объединялись, чтобы напасть на соседа, ставшего сегодняшним врагом. Такова история народов в их детстве.

Жажда мести была слишком сильна; оба свояка не могли допустить, чтобы их враг остался безнаказанным. Они объединили свои войска, атаковали замок, несмотря на королевскую защиту, и, преодолев отчаянную оборону, завладели им. Жерару, против которого была направлена их ярость, удалось бежать, но его жена и дети, менее удачливые, попали в руки победителей, которые, однако, сохранили их жизни. Все остальные были перебиты, и когда руки пресытились резней, замок был разграблен и сожжен. Из Сомпюи свояки разошлись по всему графству Гор, сея повсюду опустошение и смерть[34].

Филипп не знал большего оскорбления, нанесенного его знамени, и никак не мог оставить его безнаказанным. Он объявил о созыве бана и арьербана, призвав, таким образом, всех, кто был обязан ему военной службой. Конечно, в этом не было такой необходимости, чтобы проучить двух слабых сеньоров; но Филипп хотел с самого начала своего правления продемонстрировать свою мощь, чтобы лучше сдерживать своих вассалов. Пока войска собирались, он вызвал обоих виновников к своему двору, чтобы они отчитались в своем поведении. Граф д'Арманьяк, чувствуя себя слишком слабым, попросил прощения и получил его[35] при условии выплаты в королевскую казну пятнадцати тысяч турских ливров штрафа.

Граф де Фуа, более смелый, осмелился пренебречь королевским гневом и начал готовиться к обороне[36]. Он посчитал, что гористая местность и мощь его замков, размешенных на почти неприступных высотах, могут обезопасить его от французского оружия. Его уверенность была так велика, что он даже позволил себе дразнить своего врага. Эсташ де Бомарше мирно пересекал графство Фуа. Роже-Бернар неожиданно напал на него, вынудил его бежать, оставив ему нескольких пленников и часть своего обоза. Это оскорбление не долго оставалось безнаказанным. Эсташ собрал ополчение сенешальства, и захватил страну Фуа вплоть до Ла Барра; он двинулся бы и дальше, если он не послушался своих офицеров, которые убедили его дождаться прибытия короля.

25 мая 1272 г. государь совершил свой въезд в Тулузу, где он назначил сбор своим войскам, и где вскоре к нему присоединились герцог Бретани и графы Фландрии, де Дрё, де Понтьё и де Родез со своими вассалами. Скоро Филипп увидел себя во главе столь большого ost (армии), что от поступи его дрожала земля[37]. Тогда граф де Фуа понял всю дерзость своего сопротивления, и не надеясь самому примириться с французским монархом, взмолился о посредничестве Иакова, короля Арагона, вассалом которого он признавал себя за горные районы Фуа. Иаков перешел через Пиренеи и встретился с Филиппом в аббатстве Больбон. Гастон де Беарн последовал его примеру и присоединил свои просьбы к уговорам короля Арагона. Филипп позволил себя убедить и согласился простить строптивца, но при этом выдвинул условия, которые Роже-Бернар отказался принять. Тогда король Франции двинул свои войска на осаду замка Фуа, где укрылся Роже-Бернар.

Задача была сложной, но монарх поклялся удалиться только тогда, когда он разрушит все стены и смешает с землей этот замок или, по крайней мере, не добьется безоговорочной капитуляции. Тогда подножьем горы занялись саперы. Они работали с таким усердием, что в считанные дни в скалах были пробиты достаточно широкие проходы к стенам замка. Граф де Фуа ужаснулся такой смелой манере вести военные действия в горах, и 5 июня он направил уведомление королю Арагона и виконту Беарна о своей готовности просить о милости и безо всяких условий передать себя лично и все свои домены в руки Филиппа. Скоро он сам оставил свой замечательный замок и явился к королю, на коленях моля его о пощаде. Но раздраженный монарх не только не принял его покорности, но и велел заковать его в цепи, доставить в Каркассонн и там заключить в башню. Филипп тотчас же завладел замком Фуа, назначил сенешалем завоеванной страны рыцаря Пьера де Виллара, везде установил королевских должностных лиц и вернулся к своему двору. Он привез с собой Маргариту де Монкад, жену пленника, но постарался отвлечь ее от размышлений о несчастьях ее мужа, выказывая печет и уважение.

Если верить историку тех времен[38] эта строгость довольно быстро принесла свои плоды. Виконт де Беарна, узнавав, что Филипп подозревает его в том, что именно он подбил своего зятя взяться за оружие, испугался государева гнева. Он поспешил явиться к нему, и, упав на колени, вложив свои руки в его, он умолял его не приписать ему этого преступления. Он предлагал оправдаться щитом и копьем, или каким иным способом, и вынести решение на суд придворных. Король на этот раз проявил больше снисходительности. Он предоставил, но не без просьб, испрашиваемую милость. Он простил также и его зятя и освободил его от оков к концу 1273 г. Роже-Бернар отправился ко двору, где нашел прием более благоприятный, чем мог надеяться. Филипп, явив одну из тех перемен в настроении, примеров которых так много в истории Средних веков, поселил его в своем дворце, даровал свою милость, посвятил его в рыцари и предоставил ему учителей для совершенствования его в военном мастерстве. Наконец, он вернул ему, вначале нижние земли Фуа, а вскоре и верхние, и отпустил его в его домены, осыпав почестями и знаками расположения. Затем он велел заново отстроить[39] город Сен-Пюи, и чтобы возместить его жителя все то, что их заставили претерпеть графы де Фуа и д’Арманьяк, он предоставил им широкие льготы и подарил им обширный лес (higues), которым до сих пор пользуется эта коммуна. Он оставил себе только головы и передние части ланей, оленей и кабанов, которые будут добыты там, и которые ему будут передаваться в замке, вновь построенном одновременно с городом.