Том 3. Книга IX.

ГЛАВА I.

Смерть Жеро, графа д'Арманьяка. – Бернар VI, его преемник. – Гастон, виконт де Фезансаге. – Кутюмы Фезансака – Фезансаге – Пардиака – четырех Долин – Ногаро. – Основание Массёба – Павье – Миранда – Жимона – Гренада – Флёранса – Виана – Жюйяка. – Смерть Бернара, графа д’Астарака. – Сантюль, его сын. – Кутюмы Бассуе и Баррана.

Жеро мало прожил после похода, стоившего жизни Филиппа Смелого и Эскивá. Он умер в 1285[1] г., оставив от Маты де Беарн, своей жены, шестерых детей, трех сыновей и трех дочерей. Бернар, старший из его сыновей, сменил отца в графствах Арманьяк и Фезансак. Гастон, второй, стал основателем второй ветви виконтов де Фезансаге, а Роже, последний, получил Маньоак, который впоследствии, выбрав церковное поприще, оставил старшему брату. Из трех дочерей, старшая, Маскароза, вышла за Арно-Гиллема де Лабарта, виконта д’Ора и четырех долин; Капсюелла и Мата, две другие, стали женами: первая – Бернара, сына графа де Комменжа, а вторая – Бернара Транкалеона, сына Отона, сеньора де Фимаркона. Ни та, ни другая, не оставили потомства.

Бернар, шестой этого имени граф д'Арманьяк, едва лишь достиг двадцати одного года, когда сменил отца. Так как совершеннолетие в Гаскони наступало в 25 лет, он был помещен под опеку Гастона де Беарна[2], своего деда по матери. Когда Жеро оспаривал графство Фезансак у виконта де Ломаня, он пообещал предоставить дворянству этого графства хартию. Но после своей победы, он или забыл о своем обещании, или не нашел нужным его выполнять. На своем смертном одре он вспомнил об обещании и завещал своему сыну выполнить его за него. Это запоздалое поручение не смогло внушить полного доверия. Опасались новых отсрочек, и как только он закрыл глаза, бароны, рыцари, дамуазо и прочие дворяне, составляющие суд Фезансака, собрались[3] в церкви Жюстиана 7 января 1286 г. Там были: Раймон-Эмери де Монтескью, Гийом де Пуденá, Раймон-Бернар де Желá, Жеро де Вердюзан, рыцари, Арно-Гиллем де Монлезен, Одон де Пардайян, Карбонель де Пейрюсс, дамуазо, Жан Арно де Малартик, Бернар де Пардайян, Бернар де Сиурак, Бертран де Лажимбрер, или Лагютер, Юг де Марран, Арно де Буссá, Одон де Лартиг, Анер Санс де Безоль, Бернар де Кастанье, рыцари, Аманьё де Вердюзан, Арно-Гиллем де Маньо, Фортанер де Люппе, Жеро де Лиль, Бэйль де Гондрен, Пьер-Бертран де Лиль, его брат, Гийома де Феррабук, Бернар д'Обиан, Жеро де Жолен, Виталь де Сайе, Бернар де Безоль, Гарсия-Арно де Бац, дамуазо, Бернар де Лиан, клирик, Бертран де Лагардер, действующий от имени Фортанера де Казенова, рыцаря, Гийом де Карше, Бернар де Феррабук и Жеро де Сайя, клирик, представитель аббата Кондома. Эти сеньоры выбрали Одона де Пардайяна, Гайяра де Безоля, Бертрана де Поластрона и Бартелеми де Кайаве, и поручили им обратиться к молодому Бернару, Мате, его матери, архиепископу Оша, Бернару де Люппе, апелляционному судье Ажене от короля Англии, и другим исполнителям завещания покойного граф, и напомнить об обещанном.

Бернар, посовещавшись со своей матерью, охотно согласился с этими требованиями. В субботу перед Троицей он предоставил желаемые привилегии в присутствии Фора де Сали, своего сенешаля Арманьяка и Фезансака, Пьера де Болака, архидьякона Астарака по эту сторону Жера, Арно Депарбе, рыцаря, Гийома де Лавардака, рыцаря, Бернара де Кампейя, каноника Лектура, и нескольких нотариусов, специально для этого приглашенных. Эта хартия положила основу законам Фезансака и зафиксировала ранг дворянства страны. Нашим читателям будет интересно ознакомиться с основными положениями этого документа.

Граф предоставил сеньорам замков Монто, Монтескью, Лиль д'Орбессан (позже – Лиль де Ное), де Бетбезе[4], Лагроле и Лорае, баронам Фезансака, высшее и низкое правосудие, полную юрисдикцию и право строить виселицы на землях их бароний. Он согласился, что сеньоры замков Марамба, Гондрен, Марсан, Маньо, Бонá и Пренерон будут пользоваться теми же правами. Эти привилегии были привязаны к барониям, замкам и землям, от них зависящих. В своих других доменах бароны и эти шесть сеньоральных домов будут иметь только власть, вытекающую из обычных фьефов.

Помимо этих семей, все благородные дома, владеющие старинными и населенными замками, имели низкую и среднюю юрисдикцию, а высшую и право вынесения смертного приговора граф оставлял за собой и за своими преемниками. Наконец, остальное дворянства, которое владело лишь военными службами, свободными землями и благородными фьефами (habentes militias, francasitias и feuda franca), могли отправлять только низкое правосудие. Все остальное принадлежало графу.

Граф должен был иметь сенешаля, который от его имени рассматривал гражданские и уголовные дела, в чем ему должны были помогать два дворянина или два горожанина, причем оба самой лучшей репутации. Два первых рассматривали все дела, касающиеся дворянства, а вторые – дела горожан и народа. Но любой заинтересованный имел право дать отвод заседателю, которого он подозревал в пристрастности, при условии, что в кротчайший срок он мог бы доказать суду справедливость своих подозрений.

Граф отменил для баронов, рыцарей, монахов, клириков, горожан и других дворян, наконец, для сеньоров, независимо от ранга и обстоятельств, право alberge или albergade[5], и все то, что было с этим связано. Он сохранял albergade только в своих личных доменах.

Он позволил дворянству пользоваться своими лесами, своими водами и всем тем, что к этому приравнивалось. Известно, что английские Плантагенеты, а по их примеру и некоторые другие сеньоры оставили только за собой право охоты.

Никто не мог быть лишен его владений или имущества иначе, как по приговору суда; никто не мог быть ни схвачен, ни заключен в тюрьму, если он предоставлял достаточный залог.

Неявка в суд могла быть наказана только штрафом в двадцать морласских денье, ни один человек не должен был отвечать ни сам, ни своим имуществом, вне домена своего сеньора без его согласия.

Вассал, который перебирался на другое место, должен был оставить своему сеньору все, что он держал от него.

Граф, основывая поселок или бастиду, мог передать тем, кто приходил туда жить, земли только тех, кто соглашался на эту передачу, и он не мог ничего строить в доменах сеньоров без их согласия.

Любой житель графства, обвиненный в правонарушении, должен был явиться в суд перед графом или его представителем по месту своего жительства. Только дворяне должны были отправляться за вынесением судебного решения в Вик, и они могли отказаться подчиниться решению, вынесенному в каком-либо ином месте.

Запрещалось забирать в уплату долгов или штрафа нательное белье, постели, скот, обрабатывающий землю, и лошадей дворянина или епископа.

Граф мог разрешить поединок только в двух случаях: из-за убийства, совершенного предательски и преступно, и из-за спора по поводу собственности[6], pro fundo terrœ, если только обе стороны не могли прийти к соглашению.

Никто не может быть подвергнут наказанию или штрафу за другого: сын не должен отвечать за своего отца, а отец за своего сына.

Никто не может быть осужден, помимо судебного постановления или признания перед судом, и если кто-то лишится своего имущества без соответствующего решения, он должен был быть восстановлен в своих правах своим сеньором или графом.

Никто не в праве, под предлогом войны или смуты, уничтожать дома, фермы арендаторов (bordas), мельницы, pesselles[7], деревья, виноградники, зерно, сено. Если кто это сделает, он обязан оплатить в двойном размере весь причиненный ущерб, а затем он должен быть наказан согласно тяжести правонарушения.

Каждый должен был иметь вокруг замка или своего жилища bédat или свободное пространство соответствующего размера, что должно было соблюдаться под угрозой штрафа в пять солей, помимо возмещения ущерба. Наконец, любой крестьянин мог иметь двух коров, а любой дворянин – шестерых. Если это число превышалось, они должны были выплачивать по четыре морласских соля сеньору, на лугах которого пасся этот скот, всякий раз, когда этот сеньор обнаруживал их на своих землях.

Через несколько месяцев после подписания хартии, Бернар принес оммаж[8] за свои графства Арманьяк и Фезансак королю Англии. Этот оммаж датирован 2 ноября и подписан большим числом сеньоров. Бернар там именуется дамуазо, в знак своего несовершеннолетия. Он нигде больше не упоминается вплоть до акта от 6 апреля 1289 г., согласно которому он возвратил английскому монарху старые долги по ренте в сто марок серебра, которой Генрих III одарил Жеро V, чтобы привлечь его на свою сторону. Англия всегда была очень заинтересована в гасконских сеньорах. Так, за два дня до этого, Эдуард назначил молодому Бернару другую ренту, в тысячу морласских ливров, взятую из доходов с Бордо.

Дворянство Фезансаге получило от Жеро д'Арманьяка те же обещания, что и дворянство Фезансака. Оно собралось, как только Гастону, брату Бернара, исполнилось четырнадцать лет[9]. На этой ассамблее присутствовали Арно де Жьер, сеньор де Мансанпюи, Арно Депарбе и Арно-Аснер де Соболь, со-сеньоры де Лабрие, Пелиссон де Фортин и Фортанье де Сирак, со-сеньоры де Сирак, Эймери и Одон де Латуры, сеньоры де Латур и де Сен-Крик, Готье де Латур, сеньор де Монтиньяк, Пьер Дюко и Бертран де Монбрен, со-сеньоры де Монбрен с бароном де Бланкфором, Бернар де Жьер со-сеньор де Серанпюи, Раймон-Бернар де Сен-Жан, сеньор д’Оньá, Аземар де Маравá, сеньор де Маравá, Арно и Бернар де Лоре, со-сеньоры де Лоре, Раймон-Бернар де Сен-Жам, Виталь де Монгайяр, со-сеньор д’Эсклиньяк и Бажонетт, Небюло де Грасан и Арно де Серан со-сеньоры де Серан, Гийом де Моран и Бернар д'Анер со-сеньоры д’Ангален. Ассамблея поручила Арно де Жьеру и Гийому Аснеру де Соболю просить молодого виконта о предоставлении хартии.

Гастон, следуя примеру брата, согласился с их пожеланиями, которые, возможно, он просто был не в силах отклонить. Он предоставил сеньорам де Мансанпюи, де Лабрие, де Сирак, де Латур, де Монбрен и д’Оньá права высшей и низкой юрисдикции, верховную власть и право на виселицу, со всеми вытекающими отсюда привилегиями; наконец право иметь нотариуса или письмоводителя. Другие владельцы замков получили привилегии налагать штрафы до шестидесяти пяти тулузских солей, с правом применения телесных наказаний и преследования виновных в своих деревнях. Простое дворянство могло приговаривать к штрафу до пяти солей. Среди многочисленных статей этих кутюмов, мы хотим упомянуть только предпоследнюю. В ней запрещалось ловить грифов и ястребов, или собирать их яйца, под угрозой штрафа в шестьдесят пять солей. В случае неплатежеспособности, похититель должен был подвергнуться телесному наказанию, по решению суда виконта.

Кутюмы Пардиака появились несколько позже. Граф Арно Гиллем учредил их только в 1300 г.[10]. Свидетелями их объявления в понедельник после Фомина воскресенья в церкви Монлезена были Раймон Санс д'Антен, брат Эймерик Дастюг, аббат Сен-Север де Рюстан, Оже Дебá, Юг де Рози или де Розьер, Оже де Болак, Арно Гиллем Декулубр, Бернар де Ривьер и начальник монахов-госпитальеров Сент-Антуана. Еще несколько месяцев спустя, Бернар де Лабарт[11] предоставил кутюмы четырем долинам: Ор, Маньоак, Нест и Барусс.

Эти общие кутюмы или великие кутюмы, как их часто именуют, касались, главным образом, дворян и горожан. Многие из этих горожан, начиная обогащаться, старались воспользоваться своим богатствам, чтобы приобрести дворянство. Гийом Феррантье[12], горожанин Вильфранша в Астараке, служил дому д'Арманьяк, и скопил за годы своей службы значительную сумму. Он купил за сто пятьдесят морласских ливров у Бернара де Марестанга, сеньора де Коготуа, и Юнальды, его дочери, половину Басколя, землю Кан, девятую часть дорожной пошлины, вместе с девятой частью выплаты окороками свиней и быков, забиваемых и продаваемых в этом городе. Любая продажа аллодиальной земли должна была быть утверждена сюзереном. В данном случае, его согласие не вызывало никаких сомнений. Бертран де Марестанг пообещал получить его. Жеро де Пуи сеньор де Пуипарден, муж Юнальды, получил на это доверенность от жены и тестя. Он отправился в Мовзен, где тогда находился граф д'Арманьяк, и представил ему акт, подписанный в Марестанге. Молодой Бернар одобрил его, и ввел Феррантье во владение благородным фьефом, коснувшись его веткой дерева, в присутствии Аманье, архиепископа Оша, Раймона Гарси де Мовзена, каноника Дакса, Бернара де Кондома, сенешаля Арманьяка, Бернара де Рискля и нескольких других свидетелей. Фортанье де Марестанг, брат графа де Коготуа, одобрил продажу в замке Корнé через несколько дней, 28 ноября.

Эти фьефы были обязаны графству Арманьяк копьем при каждой смене владельца. Гийом Феррантье выплатил эту подать и принес клятву верности в Падуан де Вильфранш в 1296 г. Вскоре он оставил графа д'Арманьяка и перешел на службу к королю Франции. При новом хозяине его состояние возросло. Тогда он купил у Одона де Монто и его сына землю Гарьепюи около Флеранса и увеличил свой домен в Обье. В акте, подписанном по этому поводу в Вильфранше 28 мая 1301 г., он именуется слугой короля Франции. Видя, как быстро увеличиваются его казна, можно лишь сказать, что слуга оказался достойным своего хозяина.

Крепостничество с каждым днем теряло свои позиции. Солнце Крестовых походов ознаменовало рождение народа. С самой колыбели ему нужны были права более широкие, что те, которыми пользовались рабы, вольности, известные под именем fors в Беарне и Бигорре, и именуемые кутюмами в остальной части Гаскони или, скорее, во всей Франции. Наиболее древними, которые нам известны в доменах графов д'Арманьяков, были кутюмы Ногаро. Они датируются ноябрем 1219 г. Бернар III предоставил их в присутствии всего суда Арманьяка. Кроме Одона де Монто, Одона де Казобона, Эсью де Монтескью, Одона де Пардайяна, Бертрана де Лагроле, баронов Фезансака, там были Одебер де Маскарон, Арно Гийом д'Арманьяк, Гийом де Монтандр, Раймон-Гийом де Гор, Санс дю Куссоль, Арно-Гийом дю Ло, Роже де Ланю и Виталь де Лабарт. Вскоре появились кутюмы виконтства Корнейян. Пьер-Раймон де Корнейян учредил их в 1222 г. Другие датируются только последней половиной XIII века. Мы не знаем ничего о кутюмах в Астараке, Пардиаке, Ломани и Комменже, которые были бы старше этого времени. Таким образом, графы Бигорра и, особенно, виконты Беарна обогнали своих соседей на этом пути.

Но были ли эти кутюмы добровольным и безвозмездным подарком, некой милостью сеньоров, или признанием, узакониванием сложившегося положения дел, упорядочение различных привилегий, дарованных в силу тех или иных обстоятельств? На этот вопрос нет однозначного ответа. Кутюмы, которые предшествовали основанию городов, принадлежат, очевидно, к первой категории. Населения, как такового еще не было. Чтобы привлечь народ к заселению строящихся городов, ему предоставлялись льготы. Здесь было именно дарение. Инициатива исходила от хозяина. Но были ли все эти льготы и привилегии, предоставляемые сеньорами своим вассалам, и, особенно, общие кутюмы, дарованные графами населению своего графства, чем-то совершенно новым? Мы не склонны этому верить. Это заставило бы допустить, что все население долго существовало без каких-либо законов и, следовательно, без каких-либо прав; что оно было предоставлено лишь милости или капризам их хозяев, чего никогда не было в нашей Франции, и чего никак не могли допустить свободные и единодушные принципы гуманности христианства.

Мы полагаем, что формулировка говорит сама за себя. Мы признаем, что так принято. Мы устанавливаем, потому что таков обычай: mos est. Сеньоры, как мы уже говорили в другом месте, признавали то, что уже существовало. Прежде чем принять клятву от своих вассалов, они сами приносили им клятву. Таким образом, налицо взаимный договор, причем сеньор признавал его первым. Это наблюдалось не только на юге, где память о римском праве никогда не исчезала полностью, но и на севере, где германский элемент породил больший деспотизм, и где, следовательно, система порабощения была более значительной. Таким образом, по нашему мнению, далеко не всегда даровались новые законы, но и достаточно часто имела место правовая констатация уже имеющихся.

Будем считать этот факт установленным, остается узнать, каковы первоначально были эти права. Имели ли они своей целью защиту имущества личности, свободы промышленности, и т.д., т.д.? Одним словом, касались ли они только гражданских отношений, и следовало дожидаться благоприятных обстоятельств, чтобы добиваться прав политических? Мы затрудняемся дать ответ. Три, или даже четыре, века беспрестанное нашествие различных варварских народов, завершившееся ужасным набегом норманнов, не могло способствовать становлению общественных отношений. Процесс шел медленно; народ практически в нем не участвовал, хотя его часто призывали к этому, и всегда довольно милостиво, как нам кажется, Людовик Толстый и первые его преемники. Только религия[13] и время ему способствовали. Только они в состоянии создавать долговременные образования. Но и религия, и время, действуют в тишине. Куколка созревает незаметно для постороннего глаза, и в миг, назначенный провидением, казалось бы, неожиданно появляется бабочка во всем блеске своей красоты. Разве можно в этом таинстве четко обозначить границы превращения? Тем не менее, если бы наши читатели позволили бы нам дать нашу оценку, мы сказали бы, что здесь пока речь шла о гражданских правах, и лишь затрагивались права политические.

В деревнях, населенных сервами, и городах, недавно построенных, ограничились гражданскими правами. Первая волна освобождения дальше не пошла. Да она и не смогла бы сделать этого. Дальнейшей послабления не были известны, не могли быть оценены, и, главным образом, не могли быть применимы. Сеньор, освобождая своего серва, оставлял ему часть своей собственности, и, взамен, он требовал от него арендную плату деньгами или натурой. Но эти, вначале устные, договоры часто были нечетко определены и, кроме того, каждый пытался трактовать их, исходя из своих интересов. Хозяин казался жестким, требовательным, ненасытным; серв – недовольным, непокорным, скупым; отсюда частые возмущения. Добавьте к этому постоянную борьбу с пошлинами у ворот, на мостах, на рынках, за возможность строить или ремонтировать свой дом. Эта борьба иногда увенчивалась победой, и каждая победа увеличивала льготы. Постоянная потребность сеньора в участии его вассала в чуть ли не ежедневных боях, и в его выплатах для своей непредсказуемой, расточительной и требующей больших расходов жизни, почти полностью посвященной войне, также увеличивала их еще больше. Весь этот последовательный рост привилегий и льгот породил политические права, может не столько в деревне, как в большинстве поселков и городов, выросших после XII века. Благодаря им при феодализме раб становился сервом, серв – буржуа или гражданином, а буржуа или гражданин становился политиком: политик иногда доходил даже до дворянства.

Но города, возникшие до XII века, и уцелевшие после нашествия варваров, никогда полностью не подвергались ярму, и никогда не нуждались в освобождении. Они, таким образом, всегда пользовались не только гражданскими правами, но и правами политическими. Без сомнения, эти права долго были не очень надежны. Они были ослаблены несчастьями времен, общественной анархией, давлением сеньоров, которые неоднократно, без сомнения, пользовались обстоятельствами, чтобы укрепить свою власть, непрерывной потребностью в покровительстве и защите, которая была необходима в течение этих двух или трех веков, когда Европа, казалось, была одним огромным полем боя; но даже и несколько ослабнув, они пережили и падение римской империи, и падение наших двух первых королевских династий, и заняли свое место в феодализме, то есть в общественной организации того времени. Время, опыт, примеры других городов, или, скорее, все это вместе, расширили их и укрепили. Жители этих населенных пунктов видели, как их сеньор объединяется с другими сеньорами, и благодаря этому союзу они добиваются желаемого от своего сюзерена: они тоже начали объединяться. Собравшись в церкви, а иногда и на городской площади, они клялись на святом евангелии во взаимной помощи против любого чрезмерного или нового требования, любого реального или возможного насилия. Это называлось заключать сговор или учреждать коммуну. Иногда сеньор сам ее учреждал: чаще он утверждал, добровольно или по принуждению, уже свершившийся факт, или за его согласие приходилось платить.

Les jurés, conjurés, или communiers, наши старинные грамоты используют все три этих наименования, имели свои гербы, свою печать, свое правосудие, свою тюрьму, своих консулов или мэров, своих jurats или советников. Мы видим здесь как бы наш муниципальный совет с очень широкими полномочиями. Утверждение налога, полиция, судебное расследование правонарушений и преступления, все это было в их ведении. Это были те же маленькие республики, какими они были при римлянах.

Все эти коммуны имели один недостаток, не позволявший им развернуться в полную силу. Каждая из них оставалась изолированной, так как имела своего сеньора. Если бы они пошли дальше, если бы объединения сложились в бóльшем масштабе, как в Италии, у нас были бы государства подобные Лукке, Венеции, Генуи, Пизе, Флоренции. Но небо, которое готовило Франции великую судьбу, сохранило эту раздробленность. Возможно, также следует отметить, что по эту сторону Луары, где подобные объединения казалась более естественными и легче достигаемыми из-за старинных римских традиций, могущество больших сеньоральных домов, ко времени появления и образования коммун, было уже слишком значительным. Графы Тулузы, Арманьяка и Фуа, сиры д'Альбре и, особенно, короли Франции, чья власть скоро возобладала над феодальной системой, без всякого сомнения ставили непреодолимые препятствия перед любой попыткой общего объединения.

Каковы бы ни были наши оценки, но свободы получили широкое развитие именно в то время, которое мы описываем. Благодаря этому население возросло. Ничто так не оживляет жизнь государства, как свободы. Увеличилось и число городов. Церковь способствовала строительству почти всего, что было построено в епархии Оша. Ее участие было естественным следствием ее забот. Вероятно, предшествуя феодализму и имея иные принципы, чем он, вместо того, чтобы провозглашать свою особенность и отрешенность, она всегда предоставляла все ступени своей иерархии серву и вассалу так же, как свободному человеку и рыцарю. В те времена более образованная, чем все ее окружение, и, следовательно, лучше понимающая свои настоящие интересы, она быстрее других осознала неизбежную необходимость строительства новых городов, и посвятила этому все силы и средства. Следует добавить, что она была, как и должна была быть в силу своего существования, более чем бароны проникнута принципами евангелия. Иногда она действовала в одиночку.

Бонель, аббат л’Эскаль-Дье, основал город Массёб[14]. Равнина, на которой он расположился, была когда-то обширным лесом, которым владело аббатство Сер, уступившее его монахам л’Эскаль-Дье за небольшую плату. Монахи построили там хутор или небольшой замок, который, возвышаясь посреди леса, получил название Массёб (mas sylvæ, жилище в лесу)[15]. Почти сразу же вокруг сарая поселилось несколько жителей. Позже Бонель призвал туда новых обитателей, и там образовался город. Но так как он рос слишком медленно, в первые дни января 1274 г., аббат разделил права на город с Бернаром, графом д’Астараком. Два года спустя аббат и граф дали городу кутюмы, которые их преемники подтвердили и расширили в 1382 г.

Аббат Фажé опередил аббата л’Эскаль-Дье перед графом д’Астараком. Не в силах оберегать и защищать жителей Сейссана среди всех волнений, всколыхнувших провинцию, он обратился к Бернару за помощью и заплатил за свою защиту несколько договоров, которые все-таки оставляли верховную власть в руках монахов[16]. Жители были обязаны выплачивать графу на каждый Праздник всех святых по двенадцать денье и по одному сетье овса с огня, продавать ему продукты, в которых он мог бы нуждаться, по местной рыночной цене, и, наконец, следовать за ним во всех его походах, где участвовали бы люди из Симорра и Фажé. Бернар, по совету своих дворян и, в особенности, всего суда Астарака, согласился на эти предложения. Он обязался защищать жителей и все их владения и предоставил им и их стадам право пастбища, выгона и рыбной ловли, с разрешением сбора валежника и высохших плодов во всем своем графстве, при условии, что каждую ночь они будут возвращаться на территорию своей коммуны. Это соглашение было подписано в монастыре Симорр 25 апреля 1266 г. Свидетелями выступили граф де Комменж и его суд, суд Астарака, Раймон, аббата Симорра, Жан, аббат Сера и приор Сен-Доде, Одон д’Эспан, каноник Лектура, Санс-Анер д’Эспаррó, Гастон де Панассак и Арно де Сен-Роман.

К Бернару также обращался Юг де Кадан, аббат Бердуе, за помощью в строительстве городов Павье и Миранд[17]. Первый, разместившийся у ворот Оша, назывался тогда Spar?ac[18], и принадлежал монастырю Пессан, который уступил его Бердуе. Для торжественной закладки первого камня, выбрали воскресенье после Вознесенья 1281 г.[19]. Жители Оша не скрывали досады, узнав, что город будет строиться почти под их стенами. Накануне назначенного дня, они собрались и, в присутствии Жана де Меле, официала архиепископа и консулов, выбрали Жана де Баля, которому поручалось от имени всех заявить протест против принятого проекта. Но явились Юг и Бернар, и церемония состоялась. Чтобы еще больше оскорбить окитенцев[20], было решено, что жители нового города никогда не будут ничего давать им, продавать или платить. Другим, еще более удивительным, условием было то, что им запрещалось платить налоги королю Франции; но почти тотчас же поняли, что зашли слишком далеко. Последний запрет был отменен. Пошли дальше; предложили королю раздел прав, с выплатой ему по шесть денье с огня. Но и королевская защита не остановила окитенцев. Они напали на Павье и совершили там все бесчинства, на которые только могут толкнуть обида и зависть.

Не имея сил отомстить самим, жители Павье обратились к сенешалю Тулузы, который приговорил окитенцев к выплате двух тысяч пятьсот солей их жертвам в виде компенсации, и в два раза большей суммы в королевскую казну в виде штрафа. Но так как они не спешили выплачивать эти суммы, вторым решением он добавил еще шестьдесят три ливра, а двенадцать важнейших граждан должны были содержать тюрьму, до тех пор, пока постановление не будет выполнено. Пришлось подчиниться и отсчитать жителям Павье две тысячи пятьсот солей (август 1297 г.). Два года спустя, Филипп Красивый, по просьбе графа д'Арманьяка, передал городу Ошу тюрьму и штраф, который вернулся в фиск. Ничто так не живуче, как ревнивое местное соперничество. Прошло шесть веков, а мир между Ошем и Павье так и не был подписан.

Место, на котором предстояло расположиться Миранду, называлось Лезиан или Сен-Жан де Лезиан[21]. Первый раздел между Югом и Бернар был заключен в 1279 или 1280 гг. Вскоре после этого аббат умер. Пьер де Ламагер, который его сменил, продолжил дело своего предшественника, и передал суверенитет над ним Филиппу Красивому. Эсташ де Бомарше, сенешаль Тулузы, выступил представителем своего хозяина. По этому соглашению, которое дошло до нас, Бернар, граф д’Астарак, и аббат Пьер де Ламагер, предоставляли королю налог в шесть денье с огня со всех жителей. Эта сумма должна была передаваться ежегодно, в Праздник всех святых, сенешалю Тулузы. Внутри стен города только дворец графа и дома аббата освобождались от налога. Взамен король обещал новому городу покровительство и защиту. Граф и аббат вложили свои средства для обеспечения платежа. Аббат, кроме того, обязался добиться подтверждения соглашения аббатом Моримона, от которого зависел его монастырь. Акт был подписан в Бривé, 26 мая 1281 г. Четыре года спустя (апрель 1285 г.), он был ратифицирован в Тулузе аббатом и графом.

Тогда же был подписан новый раздел, более четко, чем первый, определяющий все то, что может составить зарождающийся город, и способствовать его развитию[22]. Вскоре после его основания граф и аббат дали ему кутюмы, которые сейчас у нас перед глазами, и которые должны были быть общими для Миранда и Павье.

Город не замедлил принять регламент; но однажды вдохнув воздух свободы, жители Миранда уже не могли спокойно воспринимать жесткие ограничения, которые им навязали. Отсюда и конфликты с монастырем; наконец монахи, с ведома Бернара де Люстара, своего настоятеля, и нескольких других монахов, уступили настойчивым обращениям консулов, и предоставили жителям Миранда и соседних мест то, что они просили, обещая взимать отныне только по два тулузских соля, и обязуясь бесплатно хоронить бедняков, которые им будут принесены. Акт был подписан в приемной монастыря, в понедельник после дня Св. Лаврентия 1292 г., при Сантюле III, в присутствии Жеро де Кортада, рыцаря, Арно де Кортада, ректора Мазеретта и Арно де Лезиана, ректора Монклара.

С другой стороны и сеньоры не могли без зависти видеть, как растет новый город[23]. Граф де Пардиак, Арно Гиллем де Монлезен и Отон де Ла посчитали себя задетые и прибегли к насильственным действиям. Обе стороны вооружились; таково было правосудие того времени. Потом война перешла в судебное разбирательство, которое было поручено Пьеру д'Орбессану, рыцарю, Этьену де Нерестану, королевскому байли, и Пьеру Отону де Бопюи (или Бет-пуи). Арбитры постановили, что прошлое должно быть забыто, что граф и город должны согласиться на взаимную помощь и сотрудничество; что граф навсегда должен позволить всем жителям Миранда свободно проходить через все его земли, не выплачивая пошлин, и проводить, куда им потребуется, их скот и их товары; наконец, он должен им предоставить право выпаса на всех землях своего графства. Кроме того, возмещая ущерб, нанесенный графом или его людьми жителям Миранда, он должен выплатить им пятьсот морласских солей, платеж которых был гарантирован залогами. Граф и консулы поклялись выполнить это решение в 1295 г., в присутствии Бертрана де Монлезена, дамуазо, Пьера де Ламагера, аббата Бердуе и Виталя, кюре Миранда.

В разногласиях, возникающих между городом и его соседями, замечен и Жеро де Марран, сеньор де Монклар и де Валантé, который протестовал против распространения юрисдикции консулов нового города на окрестности. Произошло несколько стычек, но вмешались общие друзья, и сеньор и его два сына, Юг и Беллю, подписали соглашение 4 января 1297 г.

Пока Бердуе основывало Павье и Миранд, аббатство Жимон, дочернее по отношению к Бердуе, при содействии Альфонса де Пуатье и Жанны, его жены наследницы графства Тулузского, от которого зависело виконтство Жимуа, основывало города Жимон и Соломьяк. Первый из них[24] расположился почти у ворот аббатства на склоне холма, спускающегося к реке Жимоне: видимо, это двойное соседство и дало ему его имя. Аббат и монахи предоставили местность, именуемую тогда Сен-Жюстен, полностью отказались от прав на печи, стены и рвы будущего города и на всех тех, кто придет его населять, и предложили оплатить половину расходов на строительство мельниц. Пьер де Ландервиль сенешаль Тулузы принял эти предложения от имени Альфонса и Жанны (август 1280 г.). Он принял на себя остальные расходы, и стены выросли достаточно быстро. Богатство аббатства и плодородие почвы привлекли сюда многочисленных жителей, и вскоре новая бастида стала считаться одним из самых значительных городов в округе.

Город Соломьяк назвался вначале Вильфранш[25], обычным названием для почти всех новых бастид из-за особых льгот, которые им предоставлялись. Акт основания нам неизвестен. Возможно, его просто не было, а может быть он был вскоре утерян, так как сорок или пятьдесят лет спустя монахи и чиновники короля ссорились из-за суверенных прав, на исключительное владение которыми претендовала каждая из сторон. Потом долгих и бурных дебаты, был найден компромисс, положения которого до сих пор сохранились в архивах коммуны, и который окончательно установил разделение прав. Этот компромисс был подписан в Бюзé 4 марта 1322 г., и утвержден королем в Париже (май 1327 г.). Четыре месяца спустя Бертран де Соломьяк, сенешаль Тулузы предоставил жителям тех же кутюмы, которые один из его предшественников только что предоставлял городу Три. Церемония состоялась в присутствии Раймона де Пре и Отона де Террида, виконта де Жимуа. Dom Vaissette[26], у которого мы позаимствовали эти подробности, ошибается, указывая сенешаля учредителем в городе. К тому времени городу уже было около пятидесяти лет; теперь он только изменил название и стал именоваться Соломьяк, и это имя он сохранил в дальнейшем.

Эсташ де Бомарше примерно в то же время участвовал в основании Гранада и Флёранса[27]. Гранад расположился на левом берегу Гаронны, на некотором расстоянии от Тулузы. Аббат Грансельва выделил земельный участок и разделил права на него с королем. Место, выбранное для строительства Флёранса, называлось вначале Эневаль или, скорее, Эгеваль (долина, заполненная водой). Он был расположен на небольшой возвышенности на берегу Жера, в конце леса, посреди которого возвышался монастырь Буйя. Согласно документу, который у нас имеется, эта возвышенность носила имя Монт-Эглон (гора-орленок)[28], о чем до сих пор напоминает название улицы Монтаблон; но мы подозреваем, что это искаженное название, и что следует читать Монтаглан (mont des glans – желудевая гора). Лес Буйя когда-то назывался porte-glans (приносящим желуди) из-за своих дубов. Мы не смогли обнаружить акт основания Флёранса, также мы не смогли бы указать точную дату его основания, но он появился, бесспорно, до 1291 г., который указывается обычно, так как уже в 1287 г. он был передан Эдуарду I, королю Англии.

Этот государь всеми силами старался расширить и укрепить свою власть на землях, признавших его господство; но видя, что духовенство не намерено ему в этом способствовать, он обратилось к сеньорам, которых престиж его могущества и военной славы и возможность доходной военной службы могли легче привлечь на его сторону. Жан де Грайи, его сенешаль, объединился с Журденом де Лилем, сеньором де Монгайяром, для строительства города Виана в приходе Сен-Мари де Вильлонг. Разделение прав было подписано в Монгайяре 21 сентября 1284 г., в присутствии Жана де Сен-Жери, Гийома Гарсии де Пена и Бертрана де Фодоа. Пять лет спустя[29], Гиллем де Мальвен, виконт де Жюйяк, желая построить город, который принял бы имя его виконтства, также предложил английскому монарху разделить права на него. Свидетелями акта были Отон де Коссан, глава доминиканцев Кондома, Аманье де Лубан, Понс де Кур (de curtibus) и Жак де Мон, назначенный пять дней спустя (7 июня) обычным судьей Ажене; Жан де Шаритт или Шаретт, de rheda, представлял там Эдуарда I.

>Все эти города строились по одному плану. Мы не знаем исключений из этого плана в департаменте Жер. Церковь становилась меньше; дома больше не лепились вокруг нее. Господствовало здание коммуны. Оно возвышалась в центре площади, всегда квадратной, а параллельно ей шли улицы, пересекающиеся под прямым углом. План имел вид параллелограмма, с коммуной или ратушей в центре, и церковью чуть в стороне. У городов, возникших до XIII века, не было ничего подобного.

Местные графы принимали не слишком большое участие в закладке новых городов, появление которых имело большое политическое значение. Королевская власть, желая уничтожать могущество сеньоров и, не осмеливаясь нападать на него открыто, незаметно подводила под него мины. С одной стороны, через разделение прав, она как бы проникало в его лагерь, а с другой, она давала им беспокойных, завистливых, шумных соседей, каковыми является все, что ново, что пока не устоялось, и не имеет полной уверенности в завтрашнем дне. Вчерашние вилланы обретали свободу, ставящую их в один ряд со старинными баронами, ссоры были неизбежны и благодаря этим ссорам, королевская власть через своих чиновников, сенешалей, парламент, делала все, что приносило ей пользу. Неудачи первых Валуа только заморозили на некоторое время эти проекты.

Бернар д'Астарак, единственный граф, который искренне увлекся новыми идеями, жил в самом тесном союзе с монахами Бердуе. Несмотря на этот союз, у него хватало длительных конфликтов с архиепископом Оша, аббатами Пессана и Фажé и командором Ордена Мира. Он хотел помешать им пользоваться благородными владениями, которыми они владели в его доменах. Это походило на грандиозную распрю Рима с императорами Германии, низведенную в тесные рамки Астарака. Еще граф был в ссоре с аббатом Симорра, у которого он оспаривал право вынесения смертного приговора в городе, который образовался вокруг монастыря. Как и все бароны той эпохи, он первым делом брался за оружие и наносил разор землям своего противника. Архиепископ больше всех понес от него обид[30]. Его замок Ламагер был неоднократно атакуем, и подвергся всем опустошениям, которые несут вооруженное вторжение. Прелат обратился к духовному оружию и поразил ужасного Бернара церковными карами. Граф, который без сомнения пренебрег бы направленной на него силой, взволновался из-за отлучения от церкви и согласился обратиться к арбитражу; но видя, что он, скорее всего, будет осужден, он заявил протест и снова взялся за оружие. Смерть настигла его в 1291 г., в самом разгаре его конфликтов. Он только что заложил город Вильфранш, достраивать который пришлось его старшему сыну, Сантюлю. Помимо этого сына он оставил Жана и Бернара, судьба которых неизвестна, и Арно, которому, в числе прочих владений, при разделе достался фьеф Мазамá около Кастель Саразена. Арно женился на Жанне де Фодоа и стал, согласно ученому бенедиктинцу, родоначальником ветви Мазамá де Каназий, обосновавшейся в Ломани.

Сантюль участвовал в управлении графством уже более десяти лет. Он высоко зарекомендовал себя на поле битвы, и сыграл заметную роль в испанском походе, к которому Филипп Смелый привлек бóльшую часть дворянства Гаскони. Несмотря на свое мужество, он не захотел бороться с церковью. Едва став единственным хозяином Астарака, он предложил принять компромисс, отклоненный его отцом. Арно де Казенов, аббат Кондома, который сменил Оже д’Андирана и Оде де Ломань, сеньор де Фимаркон, были выбраны в качестве арбитров. Они вынесли следующее решение[31]: обе стороны взаимно отказываются от претензий за нанесенный ущерб. Архиепископ снимает отлучение. Командор Веры оставляет Сантюлю Педарьё и еще несколько менее важных замков и получит взамен замок Самазан с полной юрисдикцией, при условии, что он никогда не может быть отделен от Ордена. Граф признает, что держит в благородном фьефе архиепископа все, чем он владеет на территории Аффит, и, в знак вассальной зависимости, он и его преемники будут вручать каждому новому архиепископу пару белых перчаток. Граф вернет духовенству все десятины, которые он захватил, и обязуется обеспечить возврат тех, которые были захвачены сеньорами его графства. Наконец, чтобы компенсировать архиепископу все насильственные действия, совершенные в замке Ламагер, он выплатит ему шесть тысяч тулузских солей. Это соглашение было подписано в церкви Жимона 29 ноября 1291 г., и для придания ему большей силы, попросили короля Франции его утвердить.

Архиепископ только что принял еще одно дарение. Бертран Десозиль, следуя примеру графа д’Астарака, подписал договор с монастырем Сен-Фри де Бассуе[32], подобный тому, какой граф заключил насчет замка Ламагер; но скоро душу Бертрана охватило раскаянии, и чтобы искупить свои грехи, он оставил прелату, с согласия Гайярды де Лапалю, своей жены, и двух своих сыновей, большой участок земли, который простирался от монастыря до Монтескью, по соседству с замком Ламот, башня которого, старинная и массивная, так долго противостоящая разрушительному воздействию времени, теперь всего лишь жалкие развалины, готовые вот-вот исчезнуть. Подписанный акт был оглашен в церкви Сэнтрайя за 5 дней до конца апреля, то есть 25 числа, так как документы той эпохи одинаково часто ведут счет дням как с начала, так и с конца месяца. Свидетелями его были Пьер д'Аспé, Арно де Крастé, Вуазен де Вик, Фор д’Оз, житель Баррана, Гийом-Арно де Лагор и Санс де Монтескью.

В монастыре Бассуе, стены которого крайне пострадали, оставался только один монах. Нечего было и думать о том, чтобы его заново отстроить, или заселить. Его объединили с архиепископским. Архиепископ, став, таким образом, светским сеньором города, дал кутюмы его жителям в 1295 г. Эти кутюмы полностью совпадали с кутюмами Баррана[33]. Жеро, граф д'Арманьяк, предоставил их вместе с архиепископом Аманье. Они были составлены в 1279 г., в присутствии Раймона Эймери де Монтескью, Бернара де Монпеза, Гийома де Серийяка, Гийома де Грезийяка, Одона де Лиля д’Арбешана, Фора де Сали и многих других сеньоров. Одон д’Арбешан, сеньор де Лиль, три года спустя передал жителям Баррана за три морласских соля все невозделанные земли, которые ему принадлежали между Лилем и Барраном; затем к этому подарку он добавил свободное пользование древесиной на лесосеках, право выпаса для их скота и право строиться на землях, прилегающих к границам или домам. Одон вскоре умер, оставив малолетнего сына, Юга д’Арбешана. Жители Баррана воспользовались его молодостью, чтобы вытребовать у него новые льготы. После некоторого сопротивления 27 апреля 1292 г. Юг, с согласия Жеро д'Арбешана, своего дяди и опекуна, подписал договор при посредничестве Виталя де Ганьяна, кюре или капеллана Баррана, и Арно д'Идрака, выбранных в качестве арбитров. Предыдущие условия были подтверждены. Жители Баррана должны были выплачивать обычную дорожную пошлину, когда пересекали брод в Лиле или проходили по старинной дороге, неся на продажу свои продукты; но они не должны были ничего платить, если несли что-нибудь для своего пропитания или использования. Сеньор де Лиль мог установить для иноземцев дорожную пошлину ниже, чем для Баррана; но эта пошлина возрастала в дни ярмарок. Тогда обе главные дороги становились полностью свободными. Эти уступки и еще несколько подобных обошлись в четыреста морласских солей.

Архиепископ Оша тоже пошел на соглашение через несколько месяцев после того, как дал кутюмы Баррану. Монастырь Бруй оспаривал у него несколько десятин. По соглашению, подписанному в замке Мазерé[34], в пятницу недели Богоявления 1278 или, скорее, 1279 г., в присутствии Одона д’Арбешана, Фора де Сали, сенешаля Арманьяка, Арно де Тронсана и Арно де Тье, этот вопрос предоставили решению Раймона, каноника Дакса и арендатора из Конкé. Решение было в тот же день передано в замок. Арбитры присудили монастырю половину десятин с церквей Мираннé, Бруй, Сен-Симон, Эспаррó, Ламазер, Лабанн и еще нескольких, названия которых утеряны, и четверть от десятины с Сент-Йор. При этом монастырь должен выделить архиепископу ренту в шесть денье по праву первенства. Наконец прелату принадлежали все десятины в церквях Лакассэнь, Массá, Ма-д'Арданн, Суруй и Кукюрон. Архиепископ тотчас же согласился с этим решением. Монахини его утвердили только два месяца спустя. Их обитель была многочисленной; мы находим там представительниц значительнейших семей Арманьяка[35].