Том 3. Книга XI.

ГЛАВА III.

Сражение при Креси. – Жан, граф д’Арманьяк, губернатор Лангедока. – Он и граф де Фуа принимают участие в походе на Кале. – Арно Гиллем, граф де Пардиак. – Чума и голод. – Гийом де Флавакур, архиепископ Оша, губернатор Лангедока. – Иоанн I, король Франции. – Граф д’Арманьяк вновь назначен губернатором Лангедока. – Усилия папы по восстановлению мира между домами де Фуа и д’Арманьяк. – Смерть графа де Пардиака. – Принц Уэльский высаживается в Бордо, – он проходит по Арманьяку и следует в Бигорр. – Граф де Фуа не принимает никакого участия в войне, которую ведет Франция.

Король Англии, узнав обо всем, что происходило в Гиени, решил направиться туда лично. Он снарядил в Саутгемптоне многочисленный флот и направился (июнь 1346 г.) к берегам Гаскони; но после двух дней пути ветер резко сменил направление и отклонил флот к стране Корнуэль. Жоффруа д’Аркур, нормандский сеньор, который из-за войны подвергся изгнанию, и который теперь жаждал мести, поднялся на королевский корабль. Он посоветовал высадиться на Нормандии, провинции богатой и открытой для вторжения. Этот совет должен был погубить Францию. Эдуард прислушался к нему и направил свой корабль к берегу.

С тех пор как семья Капетингов утвердилась на троне, много несчастий обрушилось на нашу родину, но, по крайней мере, никогда еще чужеземцы не осмеливались войти вглубь страны, и, тем более, громить наши провинции. Теперь ко всем этим неприятностям, которых всегда предостаточно в больших государствах, добавлялись все бедствия вторжения и завоевания.

Беспрепятственно высадившись в ла Огé, Эдуард прошел по всей Нормандии, покрыв пеплом и кровью землю, сувереном которой он себя объявил. Затем он продвинулся до окрестностей Парижа, и придя в ужас от своей отваги, спешно отступил к Сомме. Едва он ее пересек, как был настигнут около Креси в Понтьё, и был вынужден принять (26 августа 1346 г.) неравный бой, в котором одержал самую знаменитую победу. Напрасно Филипп, который потерпел поражение только благодаря своей неосторожности, творил истинные чудеса. Напрасно графы д’Алансон, де Блуа, Фландрии, де Невер, д’Оксерр, д’Омаль, напрасно герцоги Бурбонский и Лотарингский, и, тем более, напрасно король Богемии, воинственный слепец, который, чтобы участвовать в сражении, велел привязать себя к седлу своего коня, явили там блестящее мужество, эта катастрофа обошлась Франции в более чем тридцать тысяч человек и двенадцать сотен принцев, сеньоров и рыцарей.

Неоднократные приказы короля Франции уже заставили герцога Нормандского прекратить осаду Эгийона, которая продолжалась более четырех месяцев. Известие о катастрофе при Креси ускорила его отъезд; но прежде чем оставить Гасконь, он задержался в Ажане, где установил сбор нового фуажа в размере десяти солей с огня, вносимого в течение трех месяцев. Там же, 23 августа, он назначил своего дражайшего и верного кузена, Жана, графа д’Арманьяка[1], лейтенантом короля, его отца и своим в Ажене, Бордоле, Гаскони, Перигоре, Каурзене и во всех землях Лангедока. Он предоставил ему самые широкие полномочия и позволил жаловать грамоты о помилование за все виды преступлений, за исключением оскорбления королевского величества; наконец, он разрешил ему распоряжаться всем имуществом домена и совершать прочие действия, что к обязанностям капитана или лейтенанта упомянутых провинций могут или должны относиться.

Граф д’Арманьяк, по примеру других губернаторов, выбрал своей резиденцией Ажан, откуда было удобнее всего наблюдать за порученными ему провинциями. Несмотря на все принятые меры, англичане, не видя большого сопротивления своей силе, и воодушевленные своим триумфом при Креси, перешли в наступление, захватили несколько мест и совершили несколько набегов до самой Тулузы. 12 сентября он приказал сенешалю Каркассонна спешно прибыть к нему в Ажан с двумястами латниками, чтобы противодействовать продвижению англичан. Одновременно с этим он распорядился забрать в трех сенешальствах Лангедока все деньги от полученного ими дохода, чтобы использовать их на нужды войны. Через несколько дней он совершил поездку в Монкюк в Керси и выдал там грамоты Амальрику, виконту де Лотреку и сеньору д’Амбрé, для которого герцог Нормандский отменил фуаж в 20 солей с огня в его баронии. 4 октября он вернулся в Ажан. 10 числа того же месяца он позволил капитулу Тулузы ввести общее налогообложение в 4 денье с ливра, разрешенное для них принцем, для ремонта их стен. Это касалось всех продуктов, за исключением зерна. Таким образом предполагалось собрать до двенадцати тысяч турских ливров, сумму, считавшуюся необходимой для возведения и укрепления стен, которые еще можно видеть и поныне, но которые с непрерывным развитием индустрии уничтожаются чуть ли не ежедневно.

Жан д’Арманьяк торопил сбор воинов провинции, и, подкрепляя настойчивостью и силой усердие и активность, он послал комиссаров во все зависимые от него места, поручив им отбирать владения у тех, кто отказывался повиноваться его приказам, или осмелился бы выступать против короля. Он собрал в Муассаке к 8 ноября по два консула или представителя от каждого доброго города, чтобы обсудить с ними тяжесть положения. Затем он направился в Тулузу. Находясь там, он предоставил различные привилегии городам и коммунам судебного округа Верден, чтобы вознаградить их за верность и службу во время войны. Затем он прошел к Кастель-Саразену, откуда отдал несколько приказов, возвратился в Ажан и выдвинулся к Монфлакену, где был 1 ноября.

Нехватка средств вынудила его отменить льготы, предоставленные Двором некоторым рыцарям относительно последнего фуажа, введенного герцогом Нормандским. Король, которому пожаловались рыцари, дал согласие на отсрочку, и велел сборщику сенешальства Тулузы и Пону Изальгьеру брать только по десятой части положенных сумм. Пон и сборщик не осмелились полностью ему повиноваться, не узнав мнения графа д’Арманьяка. Они поспешили известить его, и получили благородный и твердый ответ, который мы приводим[2]. Он написан в Монтиньяке 5 ноября.

«Выполняйте распоряжение вышеупомянутого сеньора, раз такова необходимость, но знайте, что мы посылаем вышеупомянутому сеньору отказ от нашего наместничества; ибо мы не можем и не желаем быть лейтенантом и капитаном, если вышеупомянутый сеньор без нашего участия осуждает то, что мы делаем на благо его войны».

Король поспешил загладить справедливое возмущение своего лейтенанта и предоставил в его полное распоряжение те небольшие суммы, которые могла предоставить вконец обнищавшая провинция. Более того. По его рекомендации он велел прекратить сбор второго фуажа и вновь вернулся к долгам короне, оставшимся от первого. После этого граф д’Арманьяк предпринял осаду Тюля в Лимузене, гарнизон которого, состоящий из четырехсот человек, был вынужден сдаться через две недели (15 декабря). Но ни эта победа, ни все его усилия не смогли помешать успехам англичан. Чуть ли не каждый день был отмечен их новой победой. Угроза захвата повисла над всем Лангедоком. Внушаемый ими страх заставил исправлять укрепления, поврежденные временем или войной. Каркассонн, Лиму, Альби и многие другие города спешно поднимали свои стены.

Пока таким образом везде готовились к обороне, граф д’Арманьяк возвратился в Ажан, откуда вскоре переехал в Тулузу, чтобы своим присутствием ускорить заключительные работы. Там он издал несколько постановлений, в которых признавал услуги, оказанные и ежедневно оказываемые тулузцами, делу короля. В марте он возвратился в Ажан, и там даровал грамоту о помиловании дворянину Бернару де Гроссолю. Бернар выступил за Эдуарда и принял участие в мятеже Бернара де Дюрфора в Вилэ в Перигоре, в результате которого город перешел на сторону англичан. Бернар де Гроссоль[3] принадлежал к старинному дому из Перигора. Его второй сын, которого звали Бернаром, как и отца, в конце того же века перебрался в Ломань, где в 1390 г. купил землю Сен-Мартен около Сен-Клара, которой до сих пор владеют его потомки.

Война, как незаживающая язва, уже более чем полвека разъедала Гасконь, да и, пожалуй, всю Францию. Деньги и люди, всего не хватало, и все-таки, каково бы ни было истощение страны, столь критические обстоятельства, в котором оказалось государство, настойчиво требовали новых жертв. Король, не осмеливаясь и далее обращаться к народу, безжалостно конфисковал имущество ломбардцев, которые сменили евреев и которые держали в своих руках значительную часть всей торговли Франция; но этих конфискаций оказалось недостаточно. Тогда Филипп обратился к духовенству и, в особенности, к прелатам провинции Ош[4], настойчиво прося помощи, которая была ему предоставлена. Одновременно с этим он призвал к себе все ополчение своего государства. Он хотел снять осаду Кале, начатую Эдуардом после его победы, но и на этот раз одна из самых блестящих и армий, собираемых Францией, была совершенно бесполезна. Король Англии так и не был выбит из его траншей, и, после года усилий, его настойчивость была увенчана успехом. 4 августа 1347 г. он вошел в Кале, откуда его нация на протяжении более двух веков, казалось, наносит оскорбление всей Франции.

Графы[5] де Фуа и д’Арманьяк приняли участие в походе на Кале. Последний, направляясь на север, снял с себя полномочия лейтенанта. На его место был назначен граф де Валантинуа, но вскоре Двор присоединил к нему Гийома де Флавакура[6], архиепископа Оша. В декабре того же года, король, в дополнение к ним, назначил Гастона Феба, графа де Фуа, и Бертрана, графа де л’Иль-Журдена, своими чрезвычайными наместниками в Гаскони и в Лангедоке. Бертран вскоре умер, оставив единственного сына, Жана, не менее героического, чем его отец. Король заменил его Галлуа де Ла Бомом, который ранее уже управлял провинцией. Скоро все управление легло на его одного: Гастон Феб был отозван, а архиепископу Оша было поручено отправиться в сенешальства Юга. Надо было убедить население помогать королю выдерживать тяготы войны, если ненадежное перемирие, сдерживающее пока короля Англии, будет нарушено. Прелат собрал в Тулузе депутатов различных коммун или, скорее, третьего сословия, страны и добился от них желаемого. На этой ассамблее Арманьяк, или, точнее сказать, страну Ривьер, представляли судья по разделу Оша, Рауль де Монтс или дю Мон, и Пьер де Кур (de aulâ), военный сержант, брат Жана де Кура, судьи Альбижуа.

Филипп был так доволен успехом этой миссии, что 13 января 1349 г. он вновь назначает Гийома де Флавакур своим лейтенантом по всем вопросам на всех землях Гаскони и Лангедока, с особой властью хранить всю вышеупомянутую страну и управлять ею над всеми капитанами, сенешалями и другими чиновниками. Слишком часто в те времена во всем христианском мире можно было видеть прелатов, призванных к управлению провинциями. Это было двойным несчастьем для церкви, во-первых, тем самым государи лишали их возможности полностью отдаваться возложенной на них пастырской миссии, и, кроме того, они, тем самым, вводили в церкви светские обычаи, которые заимствовали, незаметно для себя, в постоянном контакте с миром. Эти неурядицы еще более ухудшали и без того испорченные нравы общества. Прелаты, покидающие свою паству, чтобы заниматься только делами государства, как Гийом де Флавакур, или участвовать в войне, как епископ Шалона, погибший под Пуатье на поле битвы в рядах храбрейших, не были в состоянии возвратить лучшие дни христианства. Религия, в течение всего того века, растворялась в королевской власти.

Гийом де Флавакур исполнял свою должность весь этот год и бóльшую часть следующего, и ничто не говорит о том, что у него был какой-то напарник. Городу Панн в Ажене особо угрожали англичане. Он поручил его оборону Арно-Гиллему, графу де Пардиаку, который поспешил запереться там с девяносто восемью оруженосцами и сто девяносто четырьмя сержантами. Этот Арно-Гиллем был пятым графом этого имени[7], хотя l’Art de vérifier les dates считает его только четвертым, а Grands Officiers de la couronne, вообще третьим. Одинаковые имена, которые на протяжении двух веков носили старшие представители этой семьи, вводят в заблуждение авторов, заставляя путать сыновей с отцами. Тот, о ком мы говорим, принял бразды правления в 1333 г., изучив военную науку при предшественнике. Он участвовал в войнах во Фландрии, и, благодаря проявленной там доблести, заслужил честь быть посвященным в рыцари перед Сент-Омером в 1339 г. Он принимал участие в кампаниях 1342 и 1343 гг., и вместе с Жеро де Лабартом отвечал за оборону некоторых мест в Ажене против графа Дерби. Его мужество и опыт были хорошо известны врагам. Поэтому, как только они узнали, что он находится в Панне, они отказались от своих намерений, и ушли в другие места. Не опасаясь больше за порученное ему место, Арно-Гиллем не захотел скучать взаперти. Он поручил охрану одному из своих лейтенантов, оставил там молодую Комтессу де Дюрфор, на которой женился после смерти своей первой жены, и, присоединившись к Роберу де Нудетó, сенешалю Ажене, вместе с ним расположился между Гаронной и Дордонью. Оттуда они могли поддержать любой участок, которому угрожала опасность, и вели с англичанам партизанскую войну, единственно возможную в то время, которая и спасла тогда Францию. Их поддерживал Тибо де Барбазан, которому архиепископ Оша поручил наблюдение за землями, расположенными вне Гаронны, и которого он назначил губернатором Кондома, Монреаля, Вильнева возле Мезена, Пуденá и нескольких соседних замков.

Жан де Галар, старший сын и наследник Пьера де Галара, Великого мастера арбалетчиков, был менее удачлив, чем эти сеньоры. Он был пленен в стычке при Бражиаке, и с него потребовали огромный выкуп. Король Франции пришел к нему на помощь и дополнил ему недостающую сумму. В благодарность Жан принес ему оммаж и обещал бороться с англичанами с новым пылом. Тем не менее, через несколько месяцев он принял сторону Англии и принес Эдуарду такую же клятву, которую только что он принес Филиппу де Валуа. У Жана был брат, Гийом де Галар, сеньор де Брассак, который проявил себя более верным Франции, и продолжил служить под командованием Гийома де Флавакура.

Пока Арно-Гиллем в ежедневных боях покрывал свое имя славой, ветреная графиня, посчитав себя забытой и забыв об обязанностях, накладываемых на нее ее положением, и долгом перед мужем, решила прислушаться к соблазнительным речам своего врача[8]. Слухи об этом скоро достигли ушей оскорбленного супруга. Он явился в гневе, вырвал из уст неверной признание в ее преступлении и тотчас же велел взять ее под стражу. По его приказу ее перевезли в один из его замков, и поместили в темный карцер, где она вскоре и умерла от стыда, сожаления, а также, видимо, от голода и дурного обращения; во всяком случае Арно-Гиллем, после этой смерти, посчитал необходимым просить у короля грамоту о помиловании, которая была ему предоставлена 4 ноября 1349 г. Комтесса де Дюрфор не оставила ему детей.

Особенно тяжело архиепископу Оша по время его губернаторства было справляться с бесчисленными бедствиями, которые ужасная эпидемия[9] добавила к уже давно принесенным в Гасконь войной и голодом. На эту страну и так уже в 1339 г. пришелся пик жестокой болезни, которую хроника той поры так и не смогла определить, но которая проявила все симптомы желтой лихорадки, известной в наше время. Бедствию предшествовала огненная комета, которая, появившись в ночь Святой Субботы, сверкала на небе тридцать восемь ночей. За это время всю Францию одолевали страшные бури и землетрясения. Страх вошел во все сердца. Он еще усилился, когда все эти знамения вылились в слова: Плачьте и кайтесь, ибо великий и знаменательный день приближается. Видя столь несчастное человечество, как не опасаться будущего. Таким образом, конец света, ожидаемый когда-то в 1000 г., теперь стали ожидать в 1365. Со всех сторон мужчины и женщины устремлялись в церкви, каялись в своих грехах и постились хлебом и водой по средам и пятницам. Но этот первый порыв вскоре прошел, и пока малое число вновь обрело мужество, бóльшая часть, словно опьянев от неизбежного, с какой-то яростью кинулось во все тяжкие.

И на фоне этих знамений, ближе к осени, объявилась страшная болезнь, которая возникла вначале в Тулузе и скоро распространилась по окрестным провинциям. Она начиналась с небольшого повышения температуры, затем открывалась рвота, и на четвертый день больные умирали. Искусство врачей оказалось бессильным. Все, без исключения, заболевшие погибали. Согласно картулярию архиепископства, епархия Оша была поражена подобным бедствием еще раз в 1342 г. Город и, особенно, пригороды стали ее добычей. Архиепископ надеялся умилостивить небо, закончив то, что так и не сделал Испан, один из его предшественников. Он учредил[10] в часовне Сен-Дени восемь пребенд в честь Св. Духа, и добавил к этому, на свои средства, капелланство в честь первого парижского епископа. Он снабдил их рентой в двадцать пять турских ливров и несколькими десятинами. По акту от 13 февраля 1342 г. он сохранил за своими преемниками право раздавать бенефиции, но в 1354 г. передал его Капитулу, который тогда же это подтвердил.

В 1347, 1348 и 1349 гг. мор охватил почти всю Европу. Занесенная, скорее всего, из Леванта в Италию, эпидемия перешла в Прованс, где она появилась на Праздник всех святых (1347 г.), чтобы исчезнуть только шестнадцать месяцев спустя. Нарбонн, до которого она добралась только в первую неделю Поста, потерял более трех тысяч жителей; в Лангедоке, пострадавшем больше всех, уцелел едва ли не каждый десятый. Всего эта болезнь, оставшаяся в истории под именем черной чумы, или флорентийской чумы, унесла треть рода человеческого. Такое заключение, видя огромное число могил, появившихся практически одновременно, сделал Froissart; но у нас, как нам кажется, нет никаких данных, чтобы подтвердить или опровергнуть его мнение.

Те немногие люди, кого пощадили голод и чума, были не в силах даже обрабатывать поля, положение настойчиво требовало немедленной помощи. Жак де Бурбон прибыл в провинцию в июне и принял командование войсками. Граф Дерби по прежнему распоряжался Гиени от имени короля Англии. Но папа и кардиналы, которые после взятия Кале добились от Филиппа и Эдуарда согласия на перемирие, обратились теперь к их военачальникам, и перемирие было продлено. Впрочем, теперь было довольно трудно прибегать к оружию. Чума и в этот год собрала многочисленные жертвы. Но ничто не могло содержать англичан. Вопреки соглашениям, они ежедневно совершали набеги и возвращались нагруженные трофеями. Ободренные этими успехами, они продвинулись почти до ворот Тулузы.

Архиепископ Оша, не желая собирать новое ополчение, послал сенешаля Бокера в Прованс, Геную и Тоскану, чтобы навербовать там корпус арбалетчиков. Король, в свою очередь, направил двух новых комиссаров в сенешальства Лангедока. Им поручался сбор денег, которые они должны были использовать для выплаты латникам и гарнизонам, которые защищали страну. Им было позволено[11] узаконивать бастардов, возводить во дворянство и даровать помилование за все преступления, за исключением измены и оскорбления величества. До какой же степени нищеты опустилась наша прекрасная Франции, чтобы ее правитель был вынужден прибегать к подобным уловкам, чтобы пополнить казну; и, тем не менее, этим столь печальным дням суждено было вскоре смениться еще более печальным днем. Иоанн I, или, скорее, Иоанн II только что сменил Филиппа де Валуа, своего отца, умершего в Ножан-ле-Ротру 22 августа 1350 г.

Великолепие, явленное вначале новым монархом, среди всеобщих бедствий казалось оскорбительным. До сих пор не было ничего подобного грандиозным празднествам в Реймсе и, особенно, в Париже, гибельным празднествам, которым суждено было закончиться кровавой казнью. Граф д’Э, коннетабль Франции, был арестован прямо при дворе; его обвинили в измене. Пытками, как говорят, у него было вырвано признание, и на этом основании он был осужден, без какой-либо видимости правосудия, и обезглавлен в тюрьме, в присутствии графа д’Арманьяка[12] и нескольких других сеньоров. Пока обвинители делили богатое наследство, Иоанн послал графа д’Арманьяка в Нормандию, чтобы попытаться задержать англичан, и направил в Гасконь короля Наварры, назначив его своим лейтенантом. Новый губернатор, печально знаменитый в наших летописях под именем Карла Злого, был внуком по матери Людовика Сварливого, и только что сменил на троне Наварры Филиппа д’Эвре. Он собрал в Кондоме армию из дворянства и коммун страны, и предпринял осаду Монреаля. Это все, что мы знаем об этой кампании, которая, видимо, принесла мало пользы Франции, так как англичане вскоре подступили к Муассаку, спешно возводящему укрепления.

Карл Злой, похоже, лишь несколько месяцев командовал провинцией; и так как, несмотря на перемирие, активность врага росла, Иоанн назначил одновременно нескольких командующих. Амори де Кран, один из них, завербовал в Тулузе Тибо де Барбазана, поручив ему охрану Кондома во главе ста латников и двухсот пеших сержантов. Одновременно с этим он поручил защиту Марманда Арно де Ломаню. Арно был сеньором Жюмá и Жюмадуа, который не следует путать с Жимуа со столицей в Жимоне. Король, чтобы вознаградить графа д’Арманьяка, отказался[13] в его пользу от сюзеренных прав на эту баронию и объявил ее подвассальной виконтству Ломань. Арно протестовал против такого решения, который снижал ранг его вассалитета. Он некоторое время отказывался приносить оммаж своему новому сюзерену. Он не мог пересилить в себе тайную досаду, видя как тот сменяет прямых потомков Арно Отона и повелевает землями, где так долго властвовал дом де Ломаней. Тем не менее, не имея сил нарушить закон, он, после четырех лет отказов и уверток, преодолев свою гордость, принес оммаж.

Пожалования короля графу д’Арманьяку не ограничилась этим дарением; в 1344 г. он передал ему богатую баронию Бенаван, которую Жан тотчас же присоединил к своему графству Родез, от которого она больше никогда не отделялась. Амори де Кран и его напарники были сменены Альфонсом де ла Серда, новым фаворитом, которого король Иоанн сделал коннетаблем после смерти графа д’Э, и которого он послал в Лангедок, наделив его полной властью. Перемирие с англичанами только что закончилось. Островитяне под командованием графа Страффорда, преемника графа Дерби, бросились на французские владения и скоро оказались перед Ажаном. Альфонс созвал всех людей, способных носить оружие, и очистил окрестности города; но он не смог остановить врагов, которые проникали в Лангедок и совершали там ужасные преступления: грабили деревни, сжигали города, убивали всех, кто попадался им под руку. Опасались за Тулузу. Жан, граф де л’Иль-Журден[14], который там командовал, приказал всем горожанам и главам семейств округа взяться за оружие. Бóльшая часть сеньоров страны не стала дожидаться приказов. Они поспешили укрыться в городе. Гастон Феб, граф де Фуа, проявил не меньшее усердие[15]. Англичане не посмели появиться перед столь хорошо защищенным городом и перенесли свое опустошительное бешенство в другие места.

Действия Гастона и его успехи, возбудили зависть графа д’Арманьяка. По крайней мере так утверждают воспоминания графа де Фуа, единственный источник, упоминающий этот факт. Не думая о том, как Франция нуждается в руках каждого из своих детей, чтобы сопротивляться чужеземцам, он начал подготовку к боевым действиям в Беарне[16]; но сенешаль Тулузы запретил ему выполнить его намерение. Этот запрет был бы, без сомнения, не услышан, как и большинство других, если бы сенешалю значительно не помог папа Климент VI, который направил к обоим противникам епископа Феррары. Этот прелат заставил их согласиться на краткое перемирие. Оно должно было продлиться только до окончания праздников Пасхи 1353 г., и, тем не менее, этот срок показался слишком долгим графу де Фуа, ставшему на этот раз нападающей стороной. Теперь он захотел воспользоваться отсутствием своего врага.

Действительно, Жан только что сменил коннетабля, отозванного королем. Едва приняв командование над провинцией, он собрал в Кастель-Саразене небольшую армию и осадил англичан в городе Сент-Антонен на окраине Руэрга. Но когда осада затянулась, он передал командование Бернару Арно де Прейссаку, маршалу своей армии, и отправился в Нажак, где созвал коммуны Лангедока. Получив денежную помощь, которая была предоставлена только с некоторыми оговорками, он возвратился к Сент-Антонену; но пока он с удвоенной силой вел осаду, Гастон Феб, несмотря на свою клятву, велел нескольким своим баронам напасть на Арманьяк. Собрав тайно в Эре войско из трехсот лошадей и двух тысяч человек, они неожиданно напали на соседние города, неся разрушения и смерть. Климент VI, посредник и гарант последнего перемирия, только что сошел в могилу (6 декабря 1352 г.). За два года до этого он, желая заполнить пустоты, возникшие из-за чумы в рядах Священной Коллегии, сделал кардиналами двенадцать человек, двое из которых были из нашей провинции. Одним был Пиктавен де Монтескью, который облачаясь в пурпур оставил кафедру Альби, а второй – Пон или Арно, а, скорее всего, Пон Арно де Вильмюр. Он родился в старинной семье из графства Фуа. Вначале каноник и приор в Вик де Со, он стал позже епископом Памье. Оттуда он и был призван Климентом VI.

Король Иоанн, узнав о смерти Климента VI, поспешил в Авиньон. Он двигался большими переходами, чтобы добиться избрания папы, целиком и полностью преданного его интересам; но священная коллегия опередила его прибытие, назвав 18 декабря, после двух дней обсуждения, кардинала Остии, который принял имя Иннокентия VI. Этьен Обер, так звали этого кардинала, родился в Брейссаке епархии Лимож, в семье, которая лишь ему обязана всем своим блеском; сам же он был обязан своим возвышением только целостности своего нрава и своей порядочности. Вначале профессор права в Тулузе, затем обычный судья или, как утверждают некоторые, верховный судья сенешальства этого города, позже он избрал церковное поприще и последовательно был епископом Нуайона и Клермона, и был облачен в пурпур при первом же производстве, осуществленном Климентом VI в 1342 г. В 1351 г. он стал епископом Остии и Великим духовником, и теперь, немного спустя, поднялся на кафедру Св. Петра.

Иннокентий, движимый теми же чувствами, что и его предшественники, не мог без сожаления видеть выступления графа де Фуа. Он написал ему[17], сетуя на нарушение перемирия, и умоляя его лучше соблюдать его в будущем. Он передал свое письмо Жану, епископу Нима, которому поручил разрешить все разногласия. Одновременно с этим он написал Элеоноре де Комменж, матери Гастона, прося ее поддержать своим авторитетом слова папского нунция. Усилия единого отца всех верующий не пропали даром. Гастон прекратил атаки и отозвал своих вассалов. Граф д’Арманьяк лишь приказал отражать его нападение, и остался под стенами Сент-Антонена, осаду которого он продолжал; но перемирие, заключенное 1 марта между двумя могущественными державами стараниями кардинала де Булоня, заставило его прекратить боевые действия. Гиень и Лангедок были особо оговорены в условиях этого перемирия. Оно должно было закончиться только 1 августа, но национальная ненависть была сильнее всех договоренностей. Самый короткий срок казался слишком длинным. Граф д’Арманьяк возобновил осаду с первых же дней июля. Имеются несколько его писем от 4, 6 и 14 чисел этого месяца, помеченных лагерем под Сент-Антоненом. Он был лично заинтересован в изгнании англичан с этого места, соседствующего с его графством Родез, и, наконец, он смог завладеть им.

Продление перемирия до дня Св. Мартина, не позволяло ему явно предпринимать какое-либо другие действия. Но, видимо, оно довольно плохо соблюдалось, по крайней мере англичанами, так как 30 октября он принял на службу Гайяра де Ламота, рыцаря-баннерета, чтобы тот, получая жалование от короля, противодействовал[18] хитростям и действиям врагов. Вместе с тем мы видим, что только часть арбалетчиков, нанятых королем в Италии и Провансе, отправилась на Север, а остальные остались в Гаскони, чтобы воевать там под командованием графа д’Арманьяка.

В это время Верхний Лангедок пересекала прекрасная и несчастная Бланш де Бурбон. Она, сопровождаемая блестящей свитой направлялась в Кастилию, где собиралась разделить трон и ложе с Педро Жестоким. Граф д’Арманьяк встретил ее у Монпелье, воздал ей должное от имени провинции, и проводил до границ с Испанией. Находясь в Монпелье, он получил от этого города две тысячи золотых экю. На эти деньги и на те, что дали ему другие коммуны страны, он приступил к делу и осадил замок Бовиль в Ажене, который вскоре сдался (13 мая 1354 г.). Пять дней спустя, он утвердил капитуляцию, подписанную от его имени графом де Пардиаком, согласно которой граф д’Апремон объявлял себя, со всеми своими доменами и вассалами, покорным королю Франции.

Упомянутый здесь граф де Пардиак, которого звали Арно-Гиллемом, как и большинство его предков, только что сменил Арно-Гиллема V. Война не смогла отвлечь того от его домашних неурядиц, и он умер 7 сентября 1353[19] г., не оставив других детей, кроме Арно-Гиллема VI, от Алианоры де Перальта, своей первой жены, родом из одной из древнейших семей Арагона. Арно-Гиллем, помимо имени и владений своего отца, унаследовал и его воинственный нрав. Он присоединился к графу д’Арманьяку и помог ему отразить англичан. Беро де Фодуа, со-сеньор де Плиё и де л’Или-Бузон и губернатор Флёранса, Тибо де Барбазан, старший брат Тибо и дядя графа де Пардиака, Вигьер де Галар, капитан Ла Саль де Баларена, так же поспешили встать под знамена Жана д’Арманьяка, и отвоевали несколько мест.

Эти успехи были сведены на нет разрушениями, произведенными англичанами в окрестностях Тулузы и некоторыми успешными выступлениями под Сент-Антоненом и, несколько позже, под Мадайяном. В Сент-Антонене французами командовал сир де Террид. Его мастерство и мужество сгладили триумф врага и спасли крепость. Второе сражение было горячее; латников, которые до сих пор несли на себе все тяготы войны, там было немного. Борьба велась практически между ломбардцами, нанятыми Францией, и гасконцами, состоящими на жаловании у Англии; победа осталась за ними[20]. Это было первое появление тех самых гасконских отрядов, которые на протяжении более двух веков будут постоянно встречаться на всех полях сражений. Англия обязана им бóльшей частью своих побед. Именно руками гасконцев она победит Францию.

Призывы Иннокентия VI к миру не умолкали ни на минуту. Наконец ему удалось убедить Иоанна и Эдуарда направить своих послов к папскому двору; но претензии обоих монархов были слишком непримиримы. Все мирные предложения были отклонены, и обе стороны начали подготовку к войне, еще более серьезной, чем когда-либо. Король Англии, принимая план кампании, которая увенчалась победой при Креси, решил атаковать Францию одновременно со стороны Нормандии и Гиени. Он передал часть своих войск принцу Уэльскому, своему старшему сыну, и отплыл в Кале, тогда как тот направился в Бордо.

При известии о его приближении, граф д’Арманьяк, который по-прежнему управлял Лангедоком, начал готовиться к достойной встрече. В то время личные поединки начинали считаться неотъемлемой частью законов рыцарской чести. Это было фатальное искажение[21] идеи славы, и, возможно, как раз оно способствовало упадку национального и патриотического духа. Когда считалось, что достаточно личной чести, не заботились о чести общественной. Прилагали все усилия, чтобы побеждать на турнирах, и нисколько не огорчались поражению в сражении. Таково падение человеческих нравов. То, что когда-то, было благородным и приятным развлечением в дни мира и спокойствия, наилучшей школой совершенствования военного мастерства, превратилось в двойную угрозу для родины. Граф д’Арманьяк, узнав, что в Тулузе собираются отметить день Св. Георгия пышным турниром, запретил его. Сенешаль, в свою очередь, добавил к его запрету запрет на любой маскарад во время карнавала. Видимо, он опасался, что в переодетой толпе могли произойти какие угодно неожиданности. Так как первый удар новой войны ожидался именно на этот город, Жан приказал[22] всем жителям соседних деревень укрыться в городе или укрепленных замках, со всем тем, что у них было наиболее ценного, и со всем продовольствием, которое они могли собрать. Он убедил всех жителей округа вооружиться, и потребовал, что бы после Пасхальной недели один человек от каждой семьи был готов к службе на срок в сорок дней и выступлению навстречу англичанам. Одновременно с этим он созвал дворянство провинции, приказал своим войскам, во избежание недоразумений, носить на одежде белый крест, и запретил любой выезд из страны. Наконец он призвал отряды генуэзских и ломбардских арбалетчиков, и предписал им встать под знамена их капитанов, как только это потребуется, под страхом перерезания сухожилия правой ноги. Бои очерствили сердца; нравы становились жестокими. Не менее варварское наказание грозило королевским сержантам. Они могли лишиться кисти руки, если не являлись по первому зову.

Расходы на такое вооружение заставляли графа д’Арманьяка обращаться за денежной помощью к различным сенешальствам Лангедока. Помимо этих выплат король требовал и сбора других налогов; но его комиссары вели себя столь бесцеремонно, что граф д’Арманьяк, во избежание общественного возмущения, был вынужден лишить их полномочий. Виталь де Ногаре, один из предков герцога д’Эпернона[23], показал себя в округе Вердена, который был ему поручен, не менее ревностным, чем эти комиссары; но к своему усердию он сумел прибавить столько осторожности, что граф, желая вознаградить его, возвел его во дворянство 4 апреля 1355 г., что король подтвердил в 1361 г.

Между тем принц Уэльский высадился в Бордо. Пополнив свои войска отрядами, подготовленными для него гасконскими сеньорами - сторонниками Англии, он вышел к Ла Реолю. В Лангедоке и Гиени руководили графы д’Арманьяк и де Фуа, коннетабль де Бурбон и маршал де Клермон. Под их командованием было в два раза больше солдат, чем у принца, и, тем не менее, согласно Froissart[24], они не сделали ничего, чтобы остановить врага; это заставило подозревать двух первых в сговоре с англичанами. Но история опровергла такие подозрения; скорее всего в том повинны честолюбие и соперничество военачальников или, скорее, некомпетентность короля Иоанна, который вместо того, чтобы назначить единого командующего, разделил власть между четырьмя сеньорами, равными по рангу и могуществу. Впрочем, хорошо известно, что граф д’Арманьяк, во главе довольно значительных сил, поспешил занять позицию вокруг Ажана, где уже находился его маршал, Раймон де Прейссак. Затем он сменил свое расположение, и 8 июня встал под Муассаком; но за это время принц Уэльский, вместо того, чтобы двигаться по правому берегу Гаронны на Тулузу, переправился на левый берег, свернул к Баизу, через который тоже переправился, и направил свой путь на южную оконечность Арманьяка[25]. Горе стране, на которую он собирался вступить! кровь, прах и развалины отметили каждый его шаг. Память о его прохода до сих пор жива в нашем народе. В самой глухой деревушке вам расскажут об англичанах и об ужасном Черном Принце, который в некоторых умах представляется принцем (князем) тьмы.

Нам неизвестны названия первых городов, павших под его ударами. Согласно общепринятому мнению, Эньян был взят приступом. Англичане, войдя со стороны, которая до сих пор именуется брешью, разграбили его и подожгли. Плезанс, атакованный следом, был полностью разрушен[26]. Огонь уничтожил то, что уцелело после меча. Город Три задержал их на несколько дней[27]. Граф д’Арманьяк, слишком поздно узнав о пути следования, выбранном принцем Уэльским, не решился в такой полной неразберихе следовать за ним лично, со всеми своими силами. Он направил Бертрана де Террида, которому дал триста латников, помимо тех компании, которые уже были под его началом. Бертран настиг англичан под стенами Три, вошел в город, но не смог ее спасти. Англичане разрушили его, как и Плезанс. Затем их разрушительному неистовству подвергся Монтрежо.

Оттуда принц направился к Тулузе, где был в середине октября. Обстреляв город, он беспрепятственно переправился через Гаронну и подобно бурному потоку обрушился на окрестности. Кастанне, Карбон, Миремон, Монгискар, Вильфранш друг за другом испытали все ужасы, сопровождавшие в те времена победу; Кастельнодари пострадал больше всех.

Разгромив таким образом часть Лангедока, принц Уэльский двинулся на Каркассонн, где захватил и разграбил пригороды. Затем он направился к Провансу; но узнав, что граф д’Арманьяк и коннетабль, объединив наконец свои армии, шли на него с одной стороны, тогда как ополчение Бокера выдвигалось с другой, он, опасаясь оказаться зажатым ими, резко изменил курс, и спешно ушел через горы Кабардé, подвергая мечу и огню все места, через которые проходил. Таким образом, к середине ноября он вернулся в Бордо, нагруженный трофеями, и ведя за собой множество пленных[28].

Этот поход принца Уэльского поверг в ужас южные провинции. Все силы были брошены на возведение укреплений, чтобы в случае нового вторжения было, где укрыться. Некоторые семьи, ни на что уже не надеясь[29], бежали, взяв лишь ту малую толику денег, что смогли уберечь среди всех этих бедствий, или только то, что могли унести, и искали убежища в Каталонии. Бегство увеличивалось с каждым днем. Граф д’Арманьяк счел необходимым запретить его и возвратить беглецов к их очагам; но насильственные меры не были способны успокоить сердца. Они лишь увеличивали растерянность и страх. Мужеству следовало противопоставить мужество, стали – сталь; но не было ни того, ни другого. Денег, этой первой необходимости на войне, всегда не хватало. Жану, несмотря на общую нищету, удалось собрать довольно значительную сумму, и, в то же время, он обратился за помощью извне.

Он встретился в Безье[30] с послами Педро, короля Арагона, и заключил с ними договор, согласно которому дон Педро обязался прислать пятнадцать вооруженных галер к берегам Бретани, чтобы нападать на англичан, и мешать им подвозить подкрепление с острова. Граф д’Арманьяк оплатил эту помощь двадцатью четырьмя тысячами золотых ливров, а чтобы сделать этот союз более надежным, он просил и получил руку инфанты Хуаны для Луи, графа д’Анжу, второго сына Франции. Затем граф д’Арманьяк обратился к сеньорам Арагона и постарался убедить их отклонить предложения короля Англии, который направил к ним графа де Помьера, одного из гасконских дворян, преданных его интересам.

Результаты этих двойных переговоров были сведены на нет Гастоном Фебом. 4 августа 1349 г. он женился на Мари[31], сестре Карла Злого, короля Наварры. Тот, приказав убить коннетабля Шарля де ла Серда, и оказавшись замешанным в измене, был арестован 5 апреля 1356 г. Гастон вступился за своего шурина и поспешил в Париж требовать его освобождения. Угрозы в его речах перемежались с жалобами. Король Иоанн, рассерженный его словами, и считая, что обязан добиваться уважения к себе, велел заключить его в Шатле. Но ни один государь не умел меньше, чем Иоанн, придерживаться строгих мер. Через несколько дней он позволил себя уговорить, и довольствуясь обещанием Гастона служить ему в Гаскони, вернул ему свободу. Летописи Фуа утверждают, что Феб был брошен в тюрьму только за то, что отказался принести оммаж за Беарн, утверждая, что тот независим от короны, и им он обязан только Богу и своей шпаге. Они добавляют, что король Англии, узнав о его возмущении, приложил все усилия, чтобы привлечь его на свою сторону, но ничто не смогло заставить Феба изменить своему долгу, и что он навсегда остался верен Франции. Это двойное утверждение кажется нам довольно подозрительным, и если Гастон не восстал открыто, его верность вызывает большое подозрения[32]. С этого дня он не принимал никакого участия в войнах, которые сотрясали королевство, а его вассалы не оказали никакой денежной помощи, собираемой для его поддержки.

Дурное настроение требовало выхода. Обиженный наказанием, которому он только что был подвергнут, и завидуя доверию, оказанному королем Франции его сопернику, он попытался парализовать все действия графа д’Арманьяка и охлаждать усердие или даже склонять к измене сеньоров, преданных Франции. Он также обратился к королю Арагона. В июле он отправился в Перпиньян, который тогда зависел от Испании, и возобновил союз, который он заключил с испанским монархом, при этом он использовал все уловки и всю свою ловкость, чтобы убедить его отказаться от последнего договора. Видя всю тщетность своих усилий, он принялся за графа д’Арманьяка, открыто объявил ему войну и нанес немало разрушений в его владениях; но он долго избегал любого открытого выступления против Франции и так и не встал в ряды ее врагов.