Том 3. Книга XII.

ГЛАВА I.

Смерть графа де л’Иль-Журдена, – сира д’Альбре. – Дом де Грайи. – Компании. – Жакерия. – Возобновление войны между Гастоном де Фуа и Жаном д’Арманьяком. – Жан, сын короля Франции, женится на дочери графа д’Арманьяка. – Договор в Бретиньи. – Возвращение короля Иоанна во Францию. – Битва при Лонаке. – Пленение графа д’Арманьяка и его людей. – Новое примирение между соперничающими домами. – Смерть Беатриссы, графини д’Арманьяк, – короля Иоанна. – Принц Уэльский в Тарбе.

Жан, граф де л’Иль-Журден, который прославился в предыдущих кампаниях, не участвовал в последней. Недуги вынудили его отказаться от сражений, вскоре они даже сделали его неспособным управлять своими доменами. В 1362 г. ему назначили двух опекунов[1], Жана Журдена, сеньора де Клермона, его дядю, и Арно, виконта де Кармена, его кузена. С этого дня он только доживал в болезни остаток слишком короткой жизни, но, по крайней мере, прожитой в славе и почете. Он умер к концу 1364 г. Он оставил только одного сына, которого, как и его деда, звали Бертраном, так как Бернар Эзи, второй сын, умер в колыбели. В 1350 г. он женился на Жанне д’Альбре[2], дочери Бернара Эзи и Маты д’Арманьяк, которая принесла ему в приданное вначале тридцать тысяч золотых денье, а позже четыре тысячи золотых экю. Жанна прожила еще меньше, чем ее муж. Она сошла в могилу уже в 1359 г.

Бернар Эзи, сир д’Альбре, отец Жанны, умер в том же году, хотя все авторы говорят, что он умер годом раньше. Он оставил от Маты д’Арманьяк, помимо Жанны, двенадцать детей[3], многие из которых унаследовали доблесть их отца. В 1340 г. Бернар Эзи завещал бóльшую часть своих владений своему старшему сыну, он добавил к этому несколько земель в приписке к завещанию, написанной на гасконском языке, которая хранится в замке По. Задолго до своей последней болезни, он совершил благочестивое основание в память одной из его сестер, наследником которой он был. Чувствуя приближение своего конца, он задумал еще одно, в память о себе и Мате д’Арманьяк, своей жене, и основал[4] в Нераке монастырь Кларисс, размещенный за стенами города в местечке Маркадьё. Епископ Кондома утвердил его основание 26 декабря 1358 г. Мы не знаем точно, сколько Бернар Эзи прожил после этого акта. Роза, другая его дочь, в 1350 г. вышла замуж за Жана де Грайи, третьего этого имени, капталя де Бюша, одного из героев битвы при Пуатье. Предки Жана происходили из страны Же на берегу Женевского озера. Жан I де Грайи[5], его предок, присоединился к Эдуарду I и последовал за ним в Гасконь. Там он вначале получил некоторые земли, а затем и целое графство Бенож. Владения Гайяра де Ламота, сеньора де Ландирана, на наследнице которого он был женат, увеличили его домены. Удачные браки, привилегии от двора Англии и отвага, сопутствующая нескольким поколений, поставили де Грайи во главу гасконских семей. Они носили герб: на серебре черный крест с пятью серебренными раковинами. Капталь не захотел принимать участие в опустошительных набегах, которые последовали за пленением короля Иоанна. Он предпочел оставить родину и отправиться искать под чужим небом лавры более благородные и менее осыпаемые проклятиями. Он увлек за собой графа де Фуа, своего кузена. Два храбреца вскоре направились в Пруссию[6], сопровождаемые многочисленными рыцарями. Под знамена Гастона встали, в основном, многие его вассалы, которым осторожность их сюзерена помешала участвовать в войне между Францией и Англией, и которые теперь отправились в дальние страны в поисках сражений и опасностей, которых они были лишены на родине.

Этот отъезд, освободив графа д’Арманьяка от соперника, всегда готового взяться за оружие, позволил ему целиком посвятить себя хлопотам, в которых нуждалась провинция. То, что, казалось, должно было снять напряженность, только усилила ее. Прекращение боевых действий привело к роспуску солдат. Те, вместо того, чтобы разойтись по домам, объединялись в отряды, независимо от того, на чьей стороне они дрались до этого, выбрали себе командиров, и, получив название компаний, прошлись по провинциям, нанеся им значительный ущерб. Одним из их главных капитанов был Сеген де Бадифоль, которого они называли королем компаний. Другой капитан этих бригандов, по имени Арно де Серволь и по прозвищу протопоп Везена, потому что, хотя и был мирянином, владел, как утверждают, этим приходом, прошел в Прованс, по приглашению сеньоров де Бо, которые вели там войну, и захватил несколько замков. Оттуда он совершил несколько набегов до ворот Авиньона, заставив дрожать римский двор[7]. Он даже угрожал осадить этот город и сжечь его. Папа, напуганный этими угрозами, собрал войска, организовал защиту и призвал на помощь графа д’Арманьяка. Граф отправился в Монпелье, собрал там армию в тысячу копий, переправился через Рону и забрал замки, захваченные Протопопом и сеньорами де Бо. Froissart рассказывает, что, тем не менее, понтифику пришлось пойти на уступки. Серволь вошел в Авиньон, сопровождаемый бóльшей частью своих людей и был встречен столь почтительно, как если бы он был сыном короля Франции[8]. Он несколько раз обедал с папой и кардиналами, и ему были отпущены все его грехи, и перед отъездом ему предоставили сорок тысяч экю для раздачи между компаниями. Эти отряды разошлись, следуя за Протопопом, который ушел в Бургундию. Там он занялся все тем же разбоем.

Но на этом испытании для Франции не закончились. Все эти разорения и возвращение пленных, ради выкупа которых с несчастного народа собирали огромные суммы, затребованные Англией, породили Жакерию. Ограбленные люди, задавленные со всех сторон, обвинили во всем дворян. Они возмущались их трусостью, из-за которой они остались без какой-либо защитой перед иностранным вторжением. Они говорили «что все дворяне Франции, рыцари или оруженосцы, предали[9] королевство, и что было бы большим благом всех их уничтожить; и все отвечали: это правда. Позор тому, кто не захочет уничтожить всех дворян». Исполненные такими чувствами, они собрались в Бовуази, числом не более сотни, и не имея иного оружия, кроме палок с же­лезными наконечниками и ножей, направились к небольшому замку соседнего рыцаря, разбили ворота, убили рыцаря, даму и всех их детей, и сожгли замок. Затем они напали на хорошо укрепленный замок, захватили хозяина, привязали его к колонне и изнасиловали на его глазах его жену и дочь, которых после зарезали. Потом, после долгих и жестоких мучений, они убили рыцаря на окровавленных телах тех, кого он любил; и прежде, чем удалиться, они уничтожили стены, бывшие свидетелем такой жестокости. Подобным образом они захватили большое число замков и добрых домов. Их войска увеличивались с каждым днем. Простолюдины присоединялись к ним, тогда как дамы бежали как можно дальше, унося своих детей, оставляя свои дома со всем тем, что там было. И эти злые люди, собравшись без капитанов и без доспехов, robaient, ardaient и occisaient (грабили, жгли, убивали) всех и каждого, кого они находили, и кто совершал больше всего преступлений и мерзостей, таких, о которых и подумать-то страшно, тот был наиболее уважаем ими и слыл за предводителя. Я не осмелился бы описать, говорит Froissart[10], перо которого далеко не всегда было сдержанным, я не осмелился бы описать ужасные и немыслимые примеры того, как они поступали с дамам. В числе других преступлений, они убили одного рыцаря, насадили его на haste (вертел) и поджаривали его на огне в присутствии дамы и детей, а когда они насытили с нею свою похоть, они заставили ее умереть трагической смертью. Кровавые страницы 1793 г. бледнеют рядом с этими ужасами. Впервые со льва сняли намордник: он возрадовался со всей своей природной дикостью.

Граф де Фуа и капталь де Бюш возвращались тогда из Пруссии во главе шестидесяти копий. Они узнали, что эта Жакерия[11] осадила в Мо герцогинь Нормандскую и Орлеанскую с тремястами дамами и девицами и герцогом д’Орлеаном, который их защищал. Собралось около девяти тысяч крестьян, сбежавшихся отовсюду в предвкушении богатой добычи. Горожане, договорившись с ними, открыли им ворота, и их плотные и густые потоки, переполняя улицы, нахлынули на укрепленный рынок, окруженный Марной, где укрылись дамы. Граф и капталь, войдя на рынок, велели открыть ворота и развернули свои знамена. Увидев их, Жаки, в испуге, остановились; но как только первые их ряды почувствовали на себе наконечника их копий и лезвия их шпаг, они в страхе отступили и бросились кто куда. Латники погнались за ними и резали их[12], как беззащитное стадо, или сбрасывали их кучами в реку. Они остановились только тогда, когда их руки были утомлены резней. Никто бы не спасся, если бы Гастон и капталь захотели их преследовать. Еще безжалостнее они поступили по отношению к городу Мо. Они сожгли все пригороды и всю чернь, которая там укрылась, потому что она была на стороне Жакерии.

Граф д’Арманьяк был занят зашитой Юга от бесчинств Жаков и набегов компаний. Он успешно справлялся с обеими задачами, пока не был отозван в Нормандии по приказу Дофина. Он оставил управление провинцией Тибо де Барбазану[13], сенешалю Каркассонна и Пьеру-Раймону де Рабатану, сенешалю Ажене и Гаскони. Отсутствие его было недолгим; в столь трудные времена власть не могла передаваться подчиненным. Но даже всего усердия и активнос­ти графа д’Арманьяка было не достаточно; пленение короля окончательно разрушило административные связи, и так довольно слабые в средневековом обществе. Был нужен губернатор, который, своим высоким происхождением, общим превосходством, признаваемом всеми, добьется уважения и преодолеет сопротивление. Граф сложил свои обязанности и передал их своему преемнику, графа де Пуатье, более известному под именем герцога де Берри. Этому молодому принцу было в то время не более пятнадцати лет. Дофин назначил его 14 декабря 1357 г., а король утвердил его выбор в своей тюрьме 8 января следующего года. Ввиду его неопытности, ему дали в советники[14] епископа Лектура, Пьера д’Орельсери, который сменил в 1354 г. Арно-Гийома де Лабарта, и который был участником переговоров о перемирии, происходивших при посредничестве кардинала де Перигора. К нему добавили нескольких сеньоров и, самое главное, графов де Пардиака и д’Арманьяка.

Одним из первых актов нового губернатора было распоряжение о передаче графу д’Арманьяку графства Гор, которым король Иоанн одарил его в 1355 г., но которое он пока так и не получил[15]. За этим запоздалым восстановлением справедливости последовал акт достаточно неверный с точки зрения политики. Он приказал Пьеру-Раймону де Рабатану взять под свою руку графство Бигорр и не позволять никому завладеть им без ведома графа д’Арманьяка. Граф де Фуа, недавно возвратившийся из своего дальнего похода, имел на эту страну достаточно обоснованные претензии, доставшиеся ему от Маргариты, его прабабки. Он не мог без досады видеть, как решение этого вопроса переходит в ведение его соперника. Он велел своим вассалам напасть на Арманьяк. Иннокентий VI, которому об этом стало известно, поспешил написать[16] графу де Фуа. Он просил его приказать всем своим людям сложить оружие, и объяснял ему, что это нападение может только увеличить волнения, наносившие урон Франции. Наконец, он грозил ему божьим гневом и церковными карами. Но ни просьбы, ни угрозы не помогли. Граф де Фуа продолжал упорствовать, и не довольствуясь нападением на графство Арманьяк, вторгся в домены короля[17], под тем благовидным предлогом, что те, кто там руководит, предоставили помощь его врагу. Герцогу де Берри было необходимо любым способом остановить столь могущественного сеньора, который легко мог перейти на сторону англичан. Его отвага требовала осудить его. Тем не менее, не имея сил прибегнуть с строгости, он не потребовал у графа ответа за его вторжение на земли короны; он ограничился тем, что захватил владения всех подданных короля, которые встали под знамена графа, и, вместе с тем, как будто для того, чтобы казаться беспристрастным, он запретил дворянству присоединяться к его сопернику. Это вмешательство было более эффективным, чем голос понтифика; боевые действия стихли, и граф д’Арманьяк смог присоединяться к принцу в Альби 12 августа 1358 г. Он присутствовал в его совете, когда герцог, с согласия Дофина, своего брата, предоставил грамоты о помиловании епископу Кастра и пятидесяти шести его священникам, которые выступили против сборщиков налогов, нанесли им немалый ущерб и отказались его возместить. Несмотря на это прощение, виновные были приговорены к штрафу в шестьсот ливров и потеряли некоторые, захваченные ранее, владения.

Вскоре после этого Гастон, не в силах видеть, как граф де Пуатье во всем придерживается советов его соперника, и что тому нравится называть его своим наставником, окончательно снял маску и присоединилось к англичанам, которые возобновили свои набеги; но прежде, чем выступить, он направил Дофину[18] перечень претензий, предъявляемых им принцу, его брату, и графу д’Арманьяку, объясняя, что, если он и решился на войну, то это было вызвано ни в коей мере не ненавистью к Францию или королевской персоне, и предлагая жить в мире, если правление над Лангедоком будет взято у графа де Пуатье и передано ему лично. Дофин не мог удовлетворить подобную просьбу. Феб, который, без сомнения, не ожидал иного ответа, тотчас же выступил во всеоружии, и без труда добился некоторых успехов.

Граф де Пуатье, слишком занятый отражением англичан, был не в состоянии противостоять двойному врагу. Тем не менее он велел захватить владения тех, кто принял сторону Гастона, и объявил самого графа мятежником, а его владения подлежащими конфискации. После этого он направился к Тулузе во главе наспех собранных войск, и несмотря на неравенство сил, гордо принял сражение; но был полностью разбит. Став хозяином положения, граф де Фуа ринулся на страну, сжигая замки, накладывая контрибуцию, сея везде разрушения и горе.

Эта война длилась довольно долго. Она сопутствовала успеху англичан, которые, открыто нарушая перемирие, со всех сторон нападали на огромные территории, порученные графу де Пуатье. Пердюкá д’Альбре, один из их сторонников, дошел до Клермона в Оверни. Виконт де Нарбонн бросился в погоню, поддержанный старшим сыном графа д’Арманьяка, молодым сеньором, который носил в то время титул графа де Шароле. Сын графа д’Арманьяка совершил свою первую кампанию в прошлом году, во главе трехсот латников и четырехсот пеших сержантов; теперь под его началом было тринадцать рыцарей баннеретов, тринадцатью башелье и сто семьдесят пять оруженосцев. Виконт уже настиг Пердюкá и зажал его в винограднике между двумя рвами. Они были вырыты англичанами, на случай конной атаки; но опустилась ночь, и молодой граф де Шароле[19] предпочел дождаться рассвета. Воспитанный в благородных идеалах рыцарства, он считал недостойным для своего мужества добиться победы под покровом темноты. Ему удалось настоять на своем; но когда показалось солнце, враги исчезли, воспользовавшись темнотой, чтобы тайно бежать от неминуемого поражения.

Пока его сын преследовал врагов государства в центральной Франции, граф д’Арманьяк не оставлял графа де Пуатье, помогая ему защищать свое губернаторство от вторжений. Вместе с ним он побывал в Каркассонне, Родезе, Тулузе, Безье, Жимоне, Бюзé, Гренаде, Кастельсаразене. Эти стремительные поездки имели целью защитить различные пункты провинции, атакованные почти одновременно; но они не могли помешать англичанам наносить ущерб и занимать отдельные места.

Брак позволил графу де Пуатье немного передохнуть от обрушившихся на него забот. 24 июня 1369[20] г. он женился на Жанне[21], старшей дочери графа д’Арманьяка и Беатриссы де Клермон. Жанна принесла ему сто тысяч золотых флоринов. Не все дочери королей имели такое богатое приданное. Штаты Руэрга передали своему сеньору шесть тысяч двести восемьдесят флоринов. Город Родез дал только две тысячи. Фезансак, Арманьяк и Ломань предоставили остальное[22].

Этот брак, задуманный уже давно окончательно разозлил графа де Фуа. Он использовал его как повод для продолжения войны и набрал новые войска; но папство блюло народы. Никогда оно не понимало лучше и не выполняло с большим постоянством, хотя, увы! никогда, возможно, с меньшим успехом, своей миссией по укреплению согласия и мира. Иннокентий поспешил направить к графу епископа Шалона. Дофин, понимая, сколь эта частная ссора вредна государству, присоединил свои усилия к усилиями понтифика и послал в Лангедок маршала де Бусико. Маршал присоединился к епископу. Оба посла отправились в Памье, где они договорились с графом. После нескольких дней обсуждений, они заставили его подписать[23] договор, который был составлен в монастыре Якобинцев 7 июля 1360 г.

Граф обещал передать маршалу все места, которые он захватил с начала этой войны, за исключением тех, которые принадлежали графу д’Арманьяку или его союзникам. Он обязался отослать всех иностранных солдат, которых он принял на службу, и простить графу де Комменжу и своим родственникам, Роже Бертрану де Мирпуа и сиру д’Ору то, что они выступали против него; но он отказался простить сеньора де Советерра, которого обвинял в том, что он полностью предан графу д’Арманьяку. Наконец, он обязался выплатить графу де Пуатье компенсацию, признанную приемлемой Дофином. Маршал обещал, со своей стороны, обеспечить возвращение тем, кто принял сторону графа де Фуа, земли, замки и владения, которых они были лишены из-за этого; получить не только от графа де Пуатье, но и от короля и от Дофина, грамоты о помиловании для графа и его сторонников, и, наконец, добиться в самое ближайшее время решения по поводу претензий, предъявляемых Гастоном на графство Бигорр.

Два дня спустя граф в присутствии обоих послов, заключил еще один договор[24] с депутатами главных городов Лангедока. Возложив руку на алтарь, он поклялся им в том, что выведет из провинции все английские или французские войска, которых он привлек под свои знамена. Он обещал, что они, уходя, будут уважать чужую собственность, и даже обязался рассмотреть все жалобы, предъявленные по поводу их присутствия с этого дня до их полного ухода. Сиры де Комон и де Монферран, Эли де Помье, Аманьё дю Фоссá, Пьер де Ламот и нескольких других рыцарей, сторонников Англии, как и они, из окружения графа де Фуа, выступили гарантами его обязательства. Депутаты выплатили за это замирение двести тысяч золотых флоринов, десять тысяч из которых отсчитали прямо на месте. Другие сто девяносто тысяч должны были быть выплачены через три недели, а пока депутаты предложили в качестве заложников Арно д’Эспаня, Эймона де Рошфора, Дени де Помареда, Арно Бернара де Боска, Раймона д’Эрминаля, Гийома де Гуарана, Раймона д’Ора, Бернара Андре де Вильфранша, Арно де Габарре и Жермена де Мориака.

Затем послы начали переговоры о мире между графами де Фуа и д’Арманьяком[25], и достигли таких результатов, на которые вначале не осмеливались и надеяться; но, кроме того, что этот мир длился не дольше, чем предыдущие, он оказался крайне обременительным для провинции, так как граф д’Арманьяк потребовал, что бы ему предоставили сумму, равную той, что была обещана Гастону, угрожая, в случае отказа, разграбить всю страну. Не имея сил на сопротивление, Штаты Лангедока были вынуждены подчиниться. Дофин утвердил соглашение, и Иоанн, едва получив свободу, позволил графу д’Арманьяку потребовать то, что ему было обещано из страха и слабости. Он настоял только на том, что бы первая выплата пошла на его выкуп.

После договора, подписанного в оковах, но столь позорного, что Франция его с возмущением отвергла, король Франции принял от английского монарха второй, который был заключен в Бретиньи 8 мая 1360 г. Первая его статья гласила[26], что Эдуард, помимо того, чем он владел Гиени и Гаскони, получает Пуату, Сентонж, Перигор, Лимузен, Ажене, Ангумуа, Каурсен, Руэрг, Бигорр и страну Гор; и если имеются, как было сказано, какие-либо сеньоры, такие как графы де Фуа, д’Арманьяк, де л’Иль и де Перигор и виконт де Лимож или иные, кто держат какие-либо земли в пределах этих стран, они принесут оммаж королю Англии, и окажут ему иные службы и обязанности, которые они должны ему за свои земли, точно так же, как они это делали ранее. Помимо еще нескольких условий, король Иоанн обязался выплатить своему победителю три миллиона золотых экю.

Подписав и утвердив договор, августейший пленник пересек море, чтобы возвратиться в свое государство. Froissart[27], который столь красочно описал его поражение, поведал нам и о его возвращении из плена. Король Англии дал королю Франции большой и великолепный ужин в замке Кале. Его дети, герцог Ланкастер и большинство вельмож и баронов Англии прислуживали им с непокрытыми головами. После ужина эти два благородных короля простились друг с другом зело любезно и дружески, и король Иоанн возвратился в свой отель. На следующий день, 28 декабря, король Франции оставил Кале со всеми французами, которые должны были за ним следовать; он шел пешком, чтобы совершить паломничество в Нотр-Дам де Булонь. Принц Уэльский и два его брата сопровождали его; они вместе пришли в Булонь, где были встречены с большой радостью, и где их дожидался герцог Нормандский. Они с великой набожностью принесли свои подношения церкви, затем пошли отдохнуть в аббатстве, которое было подготовлено для встречи короля и сыновей Англии. Английские принцы провели там весь день, но при приближении ночи они возвратились к королю, своему отцу.

Договор в Бретиньи переводил сеньоров Аквитании в подданство короны Англии. Многие из них вначале не соглашались на такое изменение. Особенно их возмущала форма, в какой король Франции их оставил, и каждый говорил[28], что он ему вовсе не принадлежит, и что тот не в праве так поступать. Ибо с незапамятных времен Гаскони даны хартии и привилегии еще самим Карлом Великим, который был королем Франции: что он не мог передать другому двору права, принадлежащие только ему; и в силу этого эти сеньоры вначале согласны были с готовностью повиноваться только ему; но король Франции, который хотел не меньше, чем они, выполнить то, что обещал, что утвердил и скрепил печатью, послал мессира Жака де Бурбона, своего дорогого кузена. Тот успокоил бóльшую часть сеньоров и стали людьми короля Англии те, кому это выпало, граф д’Арманьяк, сир д’Альбре, и великое множество других, которые повиновались по просьбе короля Франции и мессира Жака де Бурбона, но это было против их желания. Граф д’Арманьяк терял по этому договору графство Гор. Король Иоанн, забирая его у него, пообещал ему сто тысяч экю, которые он смог получить только много лет спустя.

Мир, предмет всеобщих желаний, столь необходимый для истощенной Франции, практически не соблюдался в Гаскони. Графы де Фуа и д’Арманьяк, казалось, дожидались его только чтобы возобновить свои раздоры[29]. После нескольких стычек, общие друзья добились продления перемирия до конца 1360 г.. Когда срок истек, конфликт возобновился. Кафедру Св. Петра только что занял Урбан V, сменив Иннокентия, умершего 12 сентября 1362 г. В числе первых его забот было поручение епископу Камбре отправиться к обоим противникам в качестве папского нунция. Эта попытка не имела, похоже, никакого результата. Не отчаиваясь, папа направил туда архиепископа Тулузы с той же миссией. Этому посчастливилось больше, чем его предшественнику; с помощью короля Наварры Карла Злого, шурина Гастона, он сумел, наконец, добиться нового перемирия, закрепленного клятвой на теле Спасителя в церкви Кордельеров в Морлá (21 марта 1362 г.).

Эта перемирие, которое должно было продлиться до июня 1363 г., длилось всего несколько месяцев. Влекомый своею несчастливой звездой, граф д’Арманьяк первым нарушил его и послал вызов своему сопернику, который с радостью его принял. Они устремились навстречу друг другу. Они встретились у Лонака[30], на левом берегу Гаронны, в понедельник 5 декабря 1362 г. За графом де Фуа следовали граф де л’Иль, который только что получил свои шпоры, граф д’Астарак, виконты де Кастельбон, де Кардон, де Кузеран, сеньор де Пайé и множество дворян из Фуа и Беарна. Граф де Комменж, некоторые члены семьи д’Альбре, виконт де Фезансаге, Жан де Лабарт и многие другие поддерживали графа д’Арманьяка. Численное преимущество было на его стороне; поэтому его соперник укрепился на возвышенности, решив держать оборону. Но то, что погубило королей Филиппа и Иоанна при Креси и Пуатье, должно было погубить и графа д’Арманьяка. Горький опыт ничему не учил горячих средневековых рыцарей. Не желая терять времени и не оценив преимущества положения, Жан объявил атаку. Сражение было жарким и кровавым, но, наконец, победа склонилась на сторону графа де Фуа, и была она полной. Девятьсот дворян попали в его руки.

Вынужденный бежать и плотно обложенный со всех сторон, граф д’Арманьяк укрылся в лесу, по соседству с полем битвы, но был обнаружен солдатом немцем, который служил его врагу. Этот солдат передал его графу де Фуа, напевая следующую песенку, в которой солдатская муза использовала иностранную идиому.

Lou renard estant au boscadjé

Lous layros que panoûan

Aro sio à mon damnadjé

Ce tou t’en fuyos plus avant.

Лиса, ты спряталась в роще

Своровав все, что могла,

И буду я отныне проклят

Если ты убежишь.

Пленники дали слово Гастону, который велел отвести их в замок Фуа. Через несколько дней, 16 декабря, он собрал их всех во дворе замка и заявил им, что он, по доброте своей, не хочет мучить их казематами и оковами, а хочет благородно решить с ними все дела, как подобает между дворянами. Затем он назначил местом их содержания на месяц, одним город Мазерé, а другим город Памье, и позволил им гулять по окрестностям, на при этом ночевать они должны были в определенном им месте. Пленники, в свою очередь, обязались оставаться в городах, которые им были назначены, под страхом крупного штрафа, гарантами чего стали графы д’Арманьяк и де Комменж. Самыми значительными сеньорами, давшими это обещание, были Бернар д’Альбре, сеньор де Сен-Базейль, Жеро, его брат, Бераль д’Альбре, сеньор де Жиронд, их кузен, Жан д’Арманьяк, виконт де Фезансаге, Жан де Лабарт, сеньор долины Ор, сеньор де Пардайян, Арсьё де Монтескью, Гарси де Кастé, Пьер де Монто, Пердюкá д’Альбре, бывший сторонник англичан, и барон де Лалеугé.

Позже граф де Фуа продлил этот срок до четвертого дня после Пасхи, и 24 января графы д’Арманьяк и де Комменж вновь поручились за всех пленников и, кроме того, за Мено де Барбазана, Жана де Лантара, обоих Фогá, Фортиссона, Сентрайя, Базийяка, Кастельбажака, Фимаркона, soudic[31] де Латро, сенешаля Арманьяка, Кастельно, Ийера, Монклара и Фериоля по прозвищу хитрый любезник, чьи имена не упоминались в предыдущих соглашениях. Граф де Пардиак также оказался в руках победителя, как и сеньор де Таррид; но толи они обманули бдительность своих сторожей прежде, чем дать слово, толи в силу некоторых причин Гастон уже предоставил им свободу. Определили, наконец, общую сумму выкупа; и если верить старинной хронике, графу де Фуа причитался миллион ливров (пятнадцать миллионов на нынешние деньги). Это была треть суммы, обещанной королю Англии за выкуп короля Иоанна и его людей. Мы знаем, по крайней мере[32], что виконт де Кузеран выступил гарантом перед графом де Фуа, своим союзником, за сумму в тринадцать тысяч триста тридцать три золотых флорина – выкуп виконта де Фезансаге; что выкуп сеньора де Жиронда составил две тысячи золотых флоринов, и, наконец, что 29 января 1364 г. граф де Фуа выдал в Ортезе, расписку в получении тридцати трех тысяч трехсот тридцати трех ливров, первого платежа за Беро д’Альбре и его братьев. Нам неизвестна сумма, назначенная за графа д’Арманьяка. Зато он смог убедиться в щедрости души своих вассалов. Как только они узнали, что он в плену, они дали ему знать, что готовы на любые жертвы, лишь бы он обрел свободу. Духовенство, дворянство, коммуны, все старались показать пример преданности. Тем не менее, когда их сюзерен вышел из заключения, он оставался должен своему победителю двести пятьдесят тысяч ливров.

Случай показался благоприятным папе и королю Франции. Они направили[33], первый – Раймона де Сен-Жамма, своего протонотария, а второй – Амона де Лафайя, верховного судью Тулузы, и при их посредничестве был заключен новый договор, который объединил в себе все предыдущие соглашения. Оба графа обязались получить его клятвенное подтверждение от всех своих вассалов, которые, помимо этого, должны были пообещать отказать своему сеньору в повиновении и помощи, если тот возобновит войну; наконец Жан обязался получить подтверждения договора от Жана, его сына, в то время отсутствующего, а Гастон от своего наследника, пока еще ребенка, как только он достигнет четырнадцати лет. Когда условия были приняты, оба графа направились в кафедральный собор Фуа[34].

Епископ Олерона отслужил торжественную мессу. Служба подходила к концу; произнося слова: «Господи, дай нам мир», которыми заканчивают Agnus Dei, епископ повернулся к обоим графам, стоящим на коленях около алтаря рядом с папским нунцием и послом Франции, и в присутствии прелатов, дворян и баронов и огромного множества народа, прочитал на романском или простонародном языке все пункты соглашения. Затем, взяв с алтаря священное тело Господа Нашего, он спросил обоих соперников, опустившихся перед ним на колени и воздевших руки, хотят ли они всем сердцем доброго и постоянного мира, и намерены ли они всегда соблюдать, всей своей властью, нынешний договор от точки до точки, и принести в том клятву перед Богом, который читает их сердца и ведает мысли. Оба графа вместе ответили, что таково их желание, и что они его безоговорочно исполнят всей своей властью. Тогда воздев свои руки и протянув их к Христу, они поклялись следующими образом: «наисвятейшим телом Нашего Господа Иисуса Христа, нашего творца и спасителя, мы заключаем добрый, дружеский, твердый, неуклонный и постоянный мир, который нами, нашими преемниками, нашими подданными, нашими сторонниками, будет соблюдаться всегда и никогда не будет нарушен, и мы хотим отныне и навсегда оставаться добрыми и верными друзьями, и для бóльшей уверенности, мы хотим, мы предлагаем и просим, что бы наш святейший отец, папа, и благословенная римская коллегия (кардиналы), подтвердили этот договор, и мы смиренно умоляем королей Франции и Англии также подтвердить его. Мы клянемся еще и в том, что если кто из наших откажется поклясться в соблюдении настоящего мира, мы принудим его к этому всей нашей властью. И пусть поможет нам святое тело Христа, которое у нас перед глазами! и в знак мира, союза и вечной любви, мы даем друг другу поцелуй».

Затем оба графа велели поклясться в мире от своего имени, преклонив колени и положив руки на тело Господне, виконта де Кармена, Арно д’Эспаня, Фортанера де Лекена и Гийома Одона д’Андуена от графа де Фуа, и Гийома Арно, графа де Пардиака и Арсьё де Монтескью от графа д’Арманьяка. Эта произошло 14 апреля 1363 г. в присутствии епископов Памье, Кузерана, Эра, Лескара, Гийома, аббата Ма-д’Азиля, графа де Комменжа и Арно-Аманьё, сира д’Альбре. Два дня спустя та же клятва была повторена от имени графа д’Арманьяка, в той же церкви и с теми же церемониями, Жаном д’Арманьяком, виконтом де Фезансаге, и Арно де Лабартом. Но тщетно пыталась религия встать между ненавистью этих двух могущественных домов и бедствиями их вассалов, напрасно она применяла свои самые значимые таинства, она смогла успокоить на время, но не погасить пламя мести. Скоро мы увидим, как оно вспыхнет с новой силой.

Радость свободы для графа д’Арманьяка была омрачена потерей его дорогой супруги. Беатрисса де Клермон не смогла без глубокого потрясения увидеть мужа в руках неумолимого врага. И без того слабое здоровье еще больше ухудшилось, и, проболев некоторое время, она умерла в первые месяцы следующего года (1364)[35] и была похоронена у Кордельеров Родеза, где она хотела быть похороненной, в монастыре, который она окружила стенами, рвами и мощными башнями.

Король Иоанн сошел в могилу вскоре после нее. Герцог д’Анжу, его второй сын, бежал из Англии, где находился в качестве заложника по условию договора в Бретиньи. Король Франции посчитал, что его честь требует, что бы он лично отправился исправить проступок беглеца. Этот мотив довольно вероятен для государя, которому мы обязаны следующим высказыванием, достойным его верности слову: «если добрый закон оставил мир, он должен остаться в слове короля». Правда, некоторые рассказы поведали нам, что его за Ламанш влекли воспоминания об удивительной и романтической любви. Это было бы, добавляет историк[36], которого мы любим цитировать, не то воспоминание, которое было достойно увенчать жизнь этого короля, жизнь, отмеченную достоинством в несчастье, за неимением блеска славы. После зимы, прошедшей в праздниках и развлечениях, он заболел и умер 8 апреля 1364 г. Эдуард велел организовать ему роскошные похороны в соборе Св. Павла в Лондона; там сожгли[37], согласно непосредственным свидетелям, четыре тысячи факелов в двенадцать футов высотой и четыре тысячи свечей весом в десять фунтов. Он оставлял скипетр Дофину, который царствовал под именем Карла V, и которого общественное признание нарекло Мудрым.

Вскоре после мира в Бретиньи, король Англии объединил в единое княжество все свои владения между Луарой и Пиренеями, и передал его победителю Пуатье с титулом принца Аквитании. Молодой Эдуард тотчас же отправился принимать свое новое владение. Высадившись в Ла Рошели вместе с Джоанной Кентской, своей супругой, он принял оммаж баронов Пуату и Сентонжа, затем он направился в Бордо, где остался надолго. Графы, виконты, бароны, рыцари[38] спешили посетить его двор, и уходили очарованные приемом, который там находили. Он жил в Аквитании уже около года, когда граф д’Арманьяк пригласил его и его жену в Тарб под предлогом посетить страну, которую они пока не видели, но на самом деле граф надеялся, что Гастон, которому он должен был еще двести пятьдесят тысяч франков, узнав, что принц и принцесса находятся рядом с ним, захочет встретиться с ними, и что воспользовавшись этим случаем, можно попытаться добиться прощения этой суммы. В надежде на это он был так настойчив[39], что Эдуард и его жена направились в Бигорр со всей своей свитой, которая была многочисленной и блестящей. Дойдя до Тарба, они провели там несколько дней. Уже тогда Тарб был красивым городом, расположенным посреди широкой равнины и окруженным красивыми виноградниками. Там были город, пригород и замок все укрытые стенами, воротами и башнями. Гастон находился тогда в По, по-соседству с которым строил зело красивый замок, орошаемый Гавом. Как только он узнал о прибытии принца и принцессы в Тарб, он пришел поприветствовать их, сопровождаемый шестьюдесятью рыцарями и более чем шестьюстами копьями. Принц и принцесса были очарованы ее вежливостью и встретили его очень хорошо. Особенно по сердцу он пришелся принцессе.

Граф д’Арманьяк и сир д’Альбре находились при их дворе. Первый из них попросил молодого Эдуарда обратиться к Гастону, чтобы тот простил ему оставшийся выкуп, большая часть которого была уже выплачена. Принц, который был не менее разумен, чем храбр, после некоторого размышления ответил, что он этого не сделает. «Но как, граф д’Арманьяк, разве вы не были взяты в сражении и с оружием в руках? Граф де Фуа не менее вас рисковал своею жизнью и своими людьми, и если фортуна была к нему благосклонна, а вам не повезло, он не должен от этого страдать. Так ни монсеньору моему отцу, ни мне, не понравилось бы, если нас попросили бы отказаться от того, что мы считаем своим, что мы приобрели у Пуатье, и за что мы благодарим Господа». Граф д’Арманьяк был огорчен этими словами, так обманувшими его надежды. Тем не менее он не стал унывать и обратился к принцессе, которая охотно взяла на себя эту миссию, и, не вдаваясь в подробности, попросила графа де Фуа сделать ей подарок. «Мадам, ответил тот, я всего лишь небогатый человеком и простой башелье, я не могу делать большие подарки, но если этот подарок будет стоить не более шестидесяти тысяч ливров, я вам его предоставлю». Принцесса настаивала, чтобы он дал обещание без каких-либо условий; но граф, который был проницателен, и который догадывался о причине этой просьбы, твердо держался своих слов и повторял: для бедного рыцаря, такого как я, который строит города и замки, подарок, о котором я говорю, должен быть вполне достаточным. Принцесса, не желая больше говорить намеками, открыто сказала ему: «граф Фуа, я к вам обращаюсь и прошу вас, что бы вы оказали милость графу д’Арманьяку». «Мадам, ответил галантный рыцарь, я должен выполнить вашу просьбу; я уже вам сказал, что если то, о чем вы просите, не превысит шестидесяти тысяч ливров, я вам это предоставлю. Граф мне должен двести пятьдесят тысячах ливров. Благодаря вашему заступничеству я прощаю ему шестьдесят тысяч ливров. Средние века не были знакомы с деликатностью нашего времени, они больше ценили ловкость. Поэтому Froissart восхваляет эту попытку графа д’Арманьяка; да и нам должна понравиться его забота о своих вассалах. Именно на вассалах лежала вся тяжесть выкупа за высоких и могущественных сеньоров.