Том 4. Книга XIV.

ГЛАВА II.

Жестокость арманьяков. – Смещение обоих пап и избрание Александра V. – Беранжер де Гийо, архиепископ Оша. – Отмена учреждения епископства в Миранде. – Арманьяки берутся за оружие и осаждает Париж. – Их бесчинства. – Жестокость Бернара д’Альбре. – Арманьяки удаляются за Луару. – Граф д’Арманьяк управляет Лангедоком от имени герцога де Берри. – Он нападает на графство Комменж. – Смерть Аршамбо, графа де Фуа. – Жан, его сын, сменяет его. - Двор противопоставляет его графу д’Арманьяку. – Бенедикт XIII вмешивается в спор между обоими противниками.

Если верить le journal de Charles VI, пламенный бургиньон, не мог без дрожи рассказать обо всех жестокостях, которые ежедневно творились. «Арманьяки, говорит он[1], захватили деревни, окружающие Париж, и сотворили там столько преступлений, сколько не делали и сарацины. Они вешали людей одних за руки, других – за ноги. Они убивали или грабили всех подряд, и предавали огню все, что ускользнуло от стали. Поэтому как только вдали замечали отряд, кричали: это арманьяки, и все в панике разбегались. Все зло, которое творилось, приписывали графу д’Арманьяку, так как он слыл за очень жестокого человека и безжалостного тирана. Но и их войска резали как подлых животных, и когда, истребив врага, говорили: это были арманьяки, то никто не заботилось о них». Хотя и была жестокость, которую le journal приписывает гасконцам графа д’Арманьяка, те, в свою очередь, томились от того, что видели перед собой только безоружное население. Они охотно скрестили бы копья, но никто не вышел на них.

Пока под Парижем стояли обе армии, Франции оставалось только молиться о конце этих печальных беспорядков. Везде народ спешил к подножью алтарей, повторяя[2] молитву, сложившуюся в эти дни: Господи Иисусе, смилуйся над своим народом и не допусти гибели королевства Франции, но обрати принцев на путь мира[3]. Наконец вопли бедного народа возвысились настолько, что король, к которому на некоторое время возвратилось ясное сознание, решился объявить конфискацию владений принцев и их сторонников. Королевское величие не утратило еще всего своего престижа. Эта твердость была, вероятно, более эффективна, чем все переговоры и более мягкое пути. Ради справедливости стоит отметить, что приближалась зима и вся эта толпа вооруженных людей начинала испытывать нехватку в продовольствии. В Иль де Франсе не могли ни собирать виноград, ни сеять. Некоторые более несчастные провинции не смогли даже собрать урожай. Хотя это было только поводом, нашедшим отклик во всех душах, 2 ноября 1410 г. в замке Бисетр, тогда отделенном от Парижа, подписали договор, главным условием которого было то, что все принцы возвратятся в свои домены, и что никто из них не появится при дворе, пока не будет вызван туда письмами, скрепленными большой печатью. После того, как договор был утвержден королем, каждый удалился со своими войсками, одни истратив все деньги, другие – нагруженные трофеями, но все провожаемые всеобщими проклятиями. По дороге граф д’Арманьяк поручил барону д’Эстену, одному из своих вассалов, осадить мощное укрепление Мюрá в Руэрге, которое захватил вместе с защищавшим его графом Рено, у которого он оспаривал это владение.

Этот мир позволил обратить внимание на дела церкви, где продолжался раскол. Католичество устало от уверток Бенедикта XIII и Григория XII. Кардиналы, сторонники обеих партий, собрались в Пизе, и сместив обоих сколь честолюбивых, столь и упорных стариков, они избрали (26 июня 1409 г.), Александра V, который умер в Болоньи после десяти месяцев понтификата, и был сменен Иоанном XXIII. Теперь церковь насчитывала троих суверенных понтификов вместо двоих: Иоанна XXIII, признанного Францией, Англией, Польшей и бóльшей частью Италии и Германии; Григория XII, который сохранил за собой только Романью, и Бенедикта XIII, чей авторитет распространялся на три королевства Испании, острова Корсику и Сардинию, и на графства Фуа и Арманьяк. Этот последний понтифик удалился в Перпиньян, сопровождаемый несколькими кардиналами, до конца ему преданными, среди которых выделялся Жан д’Арманьяк[4]. Жан умер там 18 февраля или, скорее, 18 мая 1409 г.

Бенедикт передал архиепископство (3 ноября) Беренжеру де Гийо[5]. Этот уроженец епархии Кастра, был, вначале, каноником и архидьяконом Комменжа. Амелье де Лотрек и Мено де Барбазан, которые последовательно занимали эту кафедру, назначали его своим генеральным викарием. Затем он перешел на то же место при Жане д’Арманьяке. Мягкость его нрава и ловкость в управлении были по-сердцу капитулу, который избрал его в тот же день, когда Бенедикт его назначал. Также и подтверждение выборов не заставило себя дожидаться. Оно было предоставлено 10 декабря, а 20 января 1410 г. Беренжер был рукоположен в Перпиньяне, вероятно, лично понтификом. Ему было тогда шестьдесят лет, если верить г-ну d’Aignan, или семьдесят, как утверждает dom Brugelles.

Несмотря ни на то, чем он был обязан Бенедикту XIII, ни на страх, внушаемый Бернаром д’Арманьяком, новый архиепископ недолго оставался верным партии, которую признавал его предшественник, да и он сам. На следующий год после своего рукоположения, он присутствовал на ассамблее прелатов, собравшейся в Париже, а несколько месяцев спустя (3 июня), Пьер де Тужуз, архидьякон Арманьяка, Этьен де Лабарт, архидьякон Пардайяна, Жан де Ларрок, архидьякон Астарака, Отон де Раписсак, архидьякон Маньоака, Арно де Жюйяк, архидьякон Соса, Доминик де Балей, Бернар де Лагорсан, пономарь, Жан де Сони, Одон де Пон, Жан де Лабарт, Пьер д’Аркуé, Жан де Монтескью, Арно де Монлезен, Жан де Бурруйян, Арно Гийом де Ривьер, каноники метрополии, собрались в монастыре под председательством Пьера де Массé, генерального викария Беренжера. Там, Пьер де Момерé, официал епархии, Жан Дюффур, прокурор архиепископа и Пьер Дюпрá, его советник, предъявили письма прелата, которыми он запрещал принимать любые бреве от Пьера де Луна и повиноваться ему. Они запрещали также признавать Арно Гийома де Ривьера архидьяконом, без сомнения, потому что он обязан был своим назначением тому же понтифику, что и сам архиепископ. Беренжер, высказываясь таким образом, сумел угодить римской курии. Иоанн XXIII подумывал вначале сместить его; но вскоре, прислушавшись к просьбам Жана III, графа д’Астарака, и бóльшей части сеньоров епархии, которые уже давно признавали власть папы из Рима, он предпочел разделять епархию и возвысить аббатство Бердуé в епископство, учредив кафедру в Миранде. Он объединил аббатство с архидьяконствами Астарак и Фажé, и добавил к этому доходы от нескольких приорств и нескольких приходов, руководимых кюре, чтобы составить из всего этого источник доходов епископства. Если верить старинному документу[6], Бенемон или Веремон, побочный брат Жана д’Астарака, должен был первым занять новую кафедру. Тем не менее мы находим, что Гийом де Бартé, аббат Бердуé, именовался в те времена епископом Миранда. Это наименование аббат Бердуé сохранял некоторое время, но Беренжер смог привлечь на свою сторону короля Франции, который написал об этом папе. Слова государя и покорность прелата привели к аннулированию первой буллы. Бреве было дано в Мантуе (9 февраля 1413 г.). Этому аннулированию попытались противодействовать. Аббат Бердуé, а так же граф д’Астарак и его брат, отказались его признать. Королевское могущество пришло на помощь власти суверенного понтифика. 5 июня 1414 г. король издал королевские грамоты, которыми приказывал скорое и полное выполнение мантуанского бреве. Аббат Бердуé продолжал некоторое время упорствовать и именовать себя епископом епархии, упраздненной еще до того, как она была учреждена или, по крайней мере, полностью организована.

Пока церковь понемногу заканчивала с фатальным расколом, который так долго заставлял страдать религиозные чувства, французские принцы, еще более озлобленные, нарушили договор в Бисетре. Герцог Бургундский жаловался, что граф д’Алансон, герцог де Бурбон и коннетабль Шарль д’Альбре продолжают набирать солдат. Он добавлял, что герцог д’Орлеан и граф д’Арманьяк, его тесть и советник, задумали силой проникнуть в Париж, вырезать там горожан, которые были враждебны к ним, и похитить короля, королеву и герцога Гиеньского, наследника короны. Герцог д’Орлеан отверг это обвинение и послал своему кузену вызов, полный оскорблений и презрения, на который тот ответил не меньшими оскорблениями[7].

Париж был на стороне бургиньонов. С кафедр звучали проповеди против арманьяков, преследовали всех, кто был им предан. Чтобы ограбить или зарезать горожанина[8] достаточно было крикнуть: это арманьяк. Все мужчины, женщины и даже дети носили голубой капюшон и красную перевязь. Доходило до того, что вышивали[9], как говорят, крест Бургундии на священных украшениях, пользовались им в качестве распятия, и изменили способ креститься. Во всяком случае, с уверенностью можно сказать, что совершались всеобщие процессии в Нотр-Дам, и там, в присутствии всех собравшихся, проклинали и отлучали от церкви арманьяков и их сторонников в силу буллы Урбана VI против компаний, которую извлекали из архивов и которую применили, возможно, с некоторой натяжкой, к солдатам, которые напомнили о бесчинствах былых компаний. Особо упоминали герцогов де Берри, д’Орлеана и де Бурбона, графов д’Алансона и д’Арманьяка, и коннетабля д’Альбре. Эта сцена повторялась два или три раза.

Между тем армия конфедератов продвигалась к Парижу. По дороге она отбила несколько нападений на свой обоз, состоящий из большого числа повозок и довольно значительных трофеев, добытых на землях, которые она пересекла. Сельские жители в страхе бежали при ее приближении. Иногда, доведенные до крайности ненавистью и отчаянием, они нападали на обоз. Один из их отрядов, окрыленный первым успехом, которому он был обязан, все-таки, только неожиданностью, осмелился преследовать графа д’Арманьяка. Грозный Бернар не был человеком, который способен перенести такое оскорбление. В гневе он бросил[10] против крестьян своих гасконцев, которые травили их в лесах как хищников. За один день добычей стали семьсот этих несчастных.

Таким образом армия дошла до Бомон-сюр-Уаз, где был проведен ее смотр. Там оказалось восемь тысяч рыцарей или оруженосцев и двенадцать тысяч других латников, не считая арбалетчиков и пехоты. Герцог д’Орлеан разделил их на три корпуса: авангард он поручил графу д’Арманьяку; арьергард передал герцогу д’Алансону. Сам он возглавил основные силы, командование над которыми распределил между другими вождями конфедерации. Желая привлечь на свою сторону королеву и герцога де Берри, он отправился к ним в Мелен с соответствующими предложениями; но ни его просьбы, ни уговоры графа д’Арманьяка и коннетабля д’Альбре, которые его сопровождали, не смогли сломить их сопротивления.

Этот отказ никак не отразился на настроении их войск, которые шли в полном порядке, радостные и гордые собой, как будто бы они шли драться с врагами креста или лилий. К концу сентября они вышли к равнинам Мондидье, где герцог Бургундский собрал свои войска. Наконец обе армии встретились. Решающему сражению предшествовало несколько довольно кровавых стычек. Все считали его неизбежным, и от этой мысли[11] одни, любя свою страну, огорчались от того, что столько благородной крови предстояло пролиться ради пустой и мелочной борьбы из-за недостойной ненависти или неудовлетворен­ного мелкого честолюбия, тогда как опасности родины требовали сплоченности всех ее сыновей. Другие, безразличные к бедствиям государства, радовались тому, что победа уничтожит противную партию и предоставит победителям государственные ведомства, единственную цель всех этих преступных усилий. Но общее ожидание было обмануто. Мнения глав партии орлеанистов разделились. Наиболее молодые, горячие и пылкие хотели встретиться с врагом. Более старые, имеющие немалый опыт, предпочли выждать.

Пока длились эти споры, герцог Бургундский объявил отступление и переправился через Сомму. Если бы его враг напал тогда на его арьергард, он, скорее всего, одержал бы верх и вся честь этой кампании досталась бы ему. Так горячо доказывали те, кто был хорошо знаком с искусством войны, но старые руководители рассудили иначе. Сеньоры наши[12], сказали они принцам, надо думать о чем-то более великом и полезном для нашей партии; и, следуя их советам, возвратились к Верберье, и навели деревянный мост через реку Уазу для прохода обоза и лошадей. Тем самым они открыли себе дорогу в Иль де Франс, и бросились туда с такой стремительностью, что все говорили, что им нужнее Париж, чем все эти бургиньоны, которых они якобы смертельно ненавидят, или, скорее, они не думали ни о чем, как лишь бы возвратить себе богатые отели, захваченные у них герцогом Бургундским, или чтобы возместить себе потери их обозов или усталость от этой длинной кампании, грабя город или богатых горожан.

Что касается парижан, то все они единогласно решили, что лучше умереть, чем доверить свою жизнь, свободу и имущество бешенству врага, о жестокости которого столько говорилось. Немедленно была организована оборона, наращиваемая с каждым часом. Скоро прибыли арманьяки, которые заняли правый берег Сены, как в предыдущем году они занимали левый. Они расположились в Пантене, Сент-Уане, Клиньанкуре, ла Шапель-Сен-Дени, Абервильере, вплоть до Монмартра, откуда они распространились по окрестностям, грабя, истребляя или прогоняя несчастных селян. Следует отметить, что эта жестокость соседствовала со сценами искренней набожности, которые доказывают, что вера жила рядом с бесчинствами и варварством. Шла неделя Св. Дионисия. Герцоги д’Орлеан и де Бурбон, граф де Вертю, брат герцога д’Орлеана и графы д’Алансон и д’Арманьяк, стоявшие в Сент-Уане, воспользовались соседством, чтобы отдать дань почтения апостолу Франции. Они направились в аббатство в сопровождении пышного и многочисленного дворянства. Там они прослушали мессу, приложились к реликвиям и, не нарушая поста, вернулись в свой лагерь; но вскоре само аббатство оказалось в их руках.

Бретонцы под командованием графа де Ришмона подошли вплотную к стенам монастыря и захватили один из пригородов. Этот успех привлек остальную армию, и все уже было готово к штурму, когда ужасная буря обрушилась на нападающих и вынудила их отказаться от своей затеи и сменить осаду блокадой. Жан де Шалон, который руководил обороной, сопротивлялся несколько дней; но, наконец, по требованию графа д’Арманьяка, опасаясь больших последствий общего штурма, который превратил бы аббатство и все его сокровища в трофеи голодной солдатни, он принял почетные условия и сдал укрепления орлеанцам. Аббатство было передано под охрану архиепископу Санса, Жану де Монтегю, который из-за страха или жажды мести принял сторону принцев. Но прелат, несмотря на все старания, не смог полностью сохранить его от хищности столь недисциплинированных отрядов.

После взятия Сен-Дени разрушения возросли. Невозможно, повествует историк того времени[13], подробно рассказать об убийствах, разбоях, пожарах, которые видели берега Сены за время блокады Парижа. Опустошив сараи, чердаки, подвалы, конюшни, овчарни, охотились на крестьян, расправляясь, как с преступниками, с теми, кто попадал в их руки, и бросая их в реку, если им не выпадала редкая удача избежать жестоких бесчинств. Религия уважалась не больше, чем миряне. Они врывались в церкви, разбивали баптистерии, забирали кресты, чаши, священные украшения. Некоторые, которых безбожие толкало еще дальше, разрывали своими неистовыми зубами святые просфоры[14], или раскидывали их и попирали ногами, чтобы унести дароносицы. Часовня Девы, знаменитая чудесами, которые происходили там, и толпами верующих, которых эти чудеса привлекали туда со всех сторон, часовня Нотр-Дам-де-Вертю не были пощажены ими. Они осквернили алтарь, разбросали реликвии и унесли серебренные раки, в которых те покоились. Свидетель этих кощунств, ужасавших набожность, архиепископ Санса в отчаянье воскликнул: я полагаю по своему разумению, что мы лучше бы довели до конца наше предприятие, если бы с нами не было ни бретонцев, ни гасконцев. Эти люди ищут более выгоды, чем чести. Они только и делают, что показывают всем своим поведением, что хотят обогатиться трофеем, выкупом и любыми бесчинствами, чтобы суметь провести в бездеятельности остаток своих дней.

Пока конфедераты разоряли таким образом парижские окрестности, один из их отрядов покрыл Пикардию убийствами и кровью. Бернар д’Альбре[15], кузен коннетабля, избороздил ее во главе пятисот гасконцев, которых некогда привели граф д’Арманьяк и коннетабль. К убийствам, кражам, кощунствам и похотливости, ко всем сценам самого бессовестного разбоя, Бернар и его люди добавляли оскорбление и насмешку. Они вырывали глаза несчастным людям, которые попадали им в руки, обрезали им нос и уши, и, изуродовав их таким образом, они им холодно говорили: идите просить защиты у вашего сумасшедшего короля, у этого бедного идиота, у этого несчастного пленника, или покажите свои красивые физиономии предателям из совета короля. Читая эти рассказы, заимствованные у прямых свидетелей, спрашиваем себя, не такие же опустошительные орды встречали мы на первых страницах нашей истории, жестокие кимры, ужасные гунны, дикие норманны, или, скорее, с испугом думаем, как общественные несчастья, и, главным образом, гражданские войны ухудшают национальный характер и озлобляют сердца.

Несчастные крестьяне, изгнанные из своих жилищ, не могли оставаться бесстрастными свидетелями таких ужасов. При виде своих сожженных домов, разрушенных ферм, загубленного урожая, убитых родственников и друзей, бешенство и отчаяние зажглось в их сердцах. Многие из них укрылись в Париже. Хотя у них из вооружения были только тяжелые подбитые металлом палки в виде пики, за что их прозвали piquiers, они просили выпустить их против арманьяков, несмотря на то, что те были вооружены до зубов. Граф де Сен-Поль, губернатор Парижа, понимая всю слабость такого ополчения, не имеющего ни закаленных бойцов, ни опыта, долго отказывал им в их просьбе, но, наконец, он уступил их настойчивости и позволил выйти четырем сотням, которые сразу же угодили в засаду, где их желание драться было немедленно удовлетворено. Большинство полегло на месте; другие бежали со всех ног, проклиная графа, которого обвиняли в трусости и предательском нежелании помочь им. Их судьба не испугала других селян, и пришлось позволить им вооружиться; но, став менее самоуверенными, они не предпринимали больше попыток открытого выступления. Укрывшись в лесах, куда они удалились, из глубоких пещер и недоступных схронов, где они укрылись, они неожиданно нападали на фуражиров и истребляли их. Но нападая на арманьяков, они не давали спуску и их противникам, и любовь к крови, пробуждающаяся понемногу в этих грубых, дичающих людях, привела к тому, что они вскоре превзошли разбои и жестокости, против которых сами выступали. Как и в дни больших компаний пришлось их карать и лишать их оружия.

После стольких неудач настало время герцогу Бургундскому откликнуть­ся на слезные мольбы парижан. Он собрал новые войска и объединился с Англией, которая, долго выбирая между обеими сторонами, решила, наконец, поддержать его и предоставила ему тысячу двести копий. Жан не ожидал такого подкрепления; он взял с собой только часть своих сил, и предпринял марш для спасения Парижа, осада которого становилась с каждым днем все более настойчивой. 19 октября он прибыл в Понтуаз. Граф д’Арманьяк, мнение которого[16], как правило, в силу его возраста, знаний и умения убеждать, преобладало над всеми остальными, предложил немедленно атаковать его. Это предложение казалось столь же разумным, как и смелым; но некоторые рыцари воспротивились этому, и на этот раз к их убеждениям прислушались остальные. Это дало герцогу Бургундскому время пополнить свои силы. Как только к нему присоединились все его люди, он переправился через Сену у Мелена и 23 октября вошел в Париж, где был встречен всеобщими ликованиями и криками: Ноэль, Ноэль, сохрани короля и законного наследника короны.

Буквально на следующий день англичане, по настоянию горожан, сделали вылазку вместе с пикардийцами графа де Бурнонвиля. Они атаковали трехсот бретонцев, которые занимали высоты Монмартра и Лашапель. Бой был яростным и кровавым, но, наконец, победа оказалась на стороне англичан, которые возвратились с большим числом пленных. Этого было достаточно, чтобы обескуражить арманьяков. Они поняли, что Париж безвозвратно ускользает от них, и обвинили во всем рыцарей, которые помешали им атаковать бургиньонов в Понтуазе, подозревая их, возможно справедливо, в измене своему делу; но это возмущение не могло улучшить их положения. Пора было подумать об обороне. В создавшейся ситуации предводители, собравшись на совет, решили собрать рассеянные отряды и сконцентрировать их в Сен-Дени. Эта концентрация навела ужас на этот несчастный город и соседние деревни. Разместили[17] лошадей в святых местах и приходских церквях, привязывая их около алтарей, превращенных для этого в поилки и ясли. Простые места щадили еще меньше, а так как крестьяне, бежавшие в соседние леса, мстили фуражирам за разгром своих домов и мучения своих близких, орлеанисты накануне Праздника всех святых выделили шеститысячный отряд, которые взял и разграбил город Монморанси, недавно укрытый стенами, предал огню и залил кровью прелестную долину, которая его окружает.

Этот богатый трофей не удовлетворил ни предводителей, ни солдат. Они требовали другой оплаты, а так как денег не хватало, герцог д’Орлеан решил позаимствовать их в самом аббатстве. Но общее почтение, которое окружало стены, в тени которых покоились мощи апостола Франции и останки наших королей, требовало осторожности. Утром после мессы граф д’Арманьяк велел собраться в трапезной аббату и монахам, и от имени принца произнес им следующую речь[18]:

«Вам известны все тяготы и хлопоты, которые сеньоры, здесь присутствующие, великодушно взяли на себя, не ради честолюбия, как хотят в этом уверить низкие души, но дабы восстановить во всем ее великолепии справедливость королевства, ныне униженную или, скорее, попираемую ногами, и дабы вернуть свободу королю, и заставить служить ему и почитать его, как это было в прошлом. Все французы должны принять участие в этом деле, столь же справедливом, сколь и угодным Богу. Это совместное дело всего дворянства и народа. Во имя столь справедливой цели они поднялись со всех сторон и привели сюда эту армию, состоящую из такого числа сеньоров и отважного дворянства; но имеющиеся у нас деньги подходят к концу, а дела не должны страдать от их нехватки, и потому все вожди совместно решили компенсировать их за счет казны королевы, которая хранится у вас; заверяю вас, что она не будет в претензии. Тем не менее, для вашего бóльшего спокойствия, я вам обещает, что принцы дадут вам расписки, скрепленные их печатями, за все, что они возьмут».

Монахи, изумленные как этим предложением, так и дерзостью принцев, опасались гнева королевы. Они начали просить, что бы им было позволено узнать ее желание и переговорить об этом с герцогом Гиеньским; но этот титул в применении к наследнику короны рассердил графа д’Арманьяка, который вскричал в гневе: называйте его дофином Вьеннским, а не герцогом Гиени; и тотчас же, не обращая внимания на их мольбы, он угрозами заставил их открыть двери сокровищницы и ввел туда своих людей. Там, при помощи молотков и других инструментов, он велел разбить замки сундуков и забрать золотую и серебренную посуды, которая там оказалась, и которая была тотчас же разделена между предводителями. Монахи, опасаясь за казну аббатства, о которой граф д’Арманьяк как бы вскользь упомянул, велели тайно бежать тем, кто его спрятал, чтобы никто не мог указать, где она укрыта.

Время не позволило принцам-конфедератам закончить все задуманное. Герцог Бургундский, уступая непрерывным просьбам парижан, двинулся на Сен-Клу, который защищал гарнизон, состоящий из бретонцев и гасконцев. После упорного боя его войска вошли в город. Продолжали сражаться на улицах. Вынужденные уступить поле боя, гасконцы отступили в церковь и башню, которая прикрывала мост, и там они еще долго сопротивлялись. Узнав о нападении, герцог д’Орлеан поспешил на помощь, но от сражающихся его отделяла река. Он смог только стать свидетелем потери всех солдат гарнизона, которые погибли под ударами врагов, попали в их руки или утонули, пытаясь присоединиться к нему.

Это второе поражение не оставило никаких иллюзий. Едва возвратившись в Сен-Дени, предводители партии орлеанистов уже не думали не о чем, кроме спешного отступления; но, к довершению их несчастий, деревянный мост, который они построили, развалился после их передвижений. Пришлось оставить обоз и повозки. Парижане могли бы, в свою очередь, воспользоваться этим бегством, чтобы завершить их поражение, но они оставались за своими стенами, а когда все же решились на вылазку, они с жадностью бросились на трофеи, брошенные врагом. Столь легкая победа побудила их заняться грабежом. Менее щепетильные, чем их противники, они захватили аббатство, разбежались по кельям монахов, разбили сундуки и шкафы, и забрали все, что смогли унести. Пришлось выкупать сокровища и святыни за довольно крупную сумму.

После бегства конфедератов, герцог Бургундский, став хозяином положения, велел собрать большой совет, куда были приглашены принцы, главные сеньоры, присутствующие в Париже епископы, депутаты университета и несколько других нотаблей. Там было принято решение об изгнании и ссылке всех, кто взялся за оружие. Их владения подлежали конфискации, а сами они объявлялись недостойными любого сеньорального титула или любого почетно­го звания. Герцоги Бургундии и Гиени взяли на себя выполнение этого решения относительно принцев д’Орлеан, но коннетабль и граф д’Арманьяк, владения которых размещались на оконечностях Франции, были вне их досягаемости.

Последний, отделившись от своих союзников, ушел в полном порядке в Лангедок. Герцог де Берри поручил ему[19] его охрану (1 декабря) и передал ему все полномочия, которыми он владел там в качестве губернатора и принца крови. Спокойный за себя благодаря протяженности своих доменов, числу своих вассалов, мужеству и мощи рыцарей, служивших под его началом, и, наконец, слабости его врагов, Бернар, ни мало не заботясь о том, что постановили в Париже, полностью предался выполнению проектов, уже давно им задуманных и отложенных из-за последнего похода.

Меж тем король, к которому на какое-то время возвратились отблески сознания, видя подле себя лишь рьяных сторонников Бургундского дома, утвердил все, что было ими сделано. Он отстранил коннетабля[20], передав его полномочия графу де Сен-Полю, и направил сира де Бурнонвиля захватить графство Дрё, возвращенное с недавнего времени дому д’Альбре, тогда как сир д’Эйи отправился в Гиень, чтобы забрать другие домены бывшего коннетабля. Одновременно с этим он подтвердил отстранение, уже объявленное ранее, герцога де Берри и назначил правителями Лангедока Гийома де Вьенна, сеньора де Сен-Жоржа, Рейнье По, губернатора Дофине, и Пьера де Мариньи. Эти три сеньора еще не прибыли в Тулузу, как поспешили огласить ордонанс, которым предписывалось всем жителям Лангедока бороться с графом д’Арманьяком и с другими мятежными подданными, которые бежали в провинцию и причиняли там большие неприятности, захватывать их и их владения. С собой они привели отряды из Савойи и Дофине, усилили их местным ополчением, и во главе этих объединенных сил двинулись на графство Руэрг, пытаясь взять его под руку короля.

Бернар, похоже, не обратил никакого внимания на их усилия. Вместо того, выступить против них, он совершил поход по графству Комменж[21]; он осадил город л’Иль-ан-Додон. Там укрылась графиня Маргарита, его бывшая невестка. Бернар когда-то был готов принять ее сторону против графа де Пардиака, ее мужа; но смерть несчастного Жана и угасание его семьи изменили его намерения. Обижаемая мужем супруга исчезла; теперь он видел в ней только несправедливого держателя обширной и богатой страны, которую она когда-то добровольно уступила дому д’Арманьяк. Поэтому он плотно осадил город, и не давал себе ни минуты передышки, пока не взял его. Захватив, таким образом, графиню, он поторопился поместить ее в надежное место, велев перевезти ее в ее бывшее узилище в замке Лектура. Несколько сеньоров выступили на стороне графа д’Арманьяка и совершили эффективный рейд, атакуя места, сдавшиеся королю. В Париже быстро поняли, что чтобы сокрушить подобного врага, далеко не достаточно нескольких чужеродных сеньоров, не имеющих никакого личного авторитета. Задумались о том, чтобы противопоставить ему противника, достойного его.

Король[22] назначил (15 февраля 1412 г.) главнокомандующим в Лангедоке и Гиени графа де Фуа, и поручил ему привести к покорности графа д’Арманьяка и все духовенство, дворян и баронов, которые его поддерживали, или придерживались его стороны. Жан сменил Аршамбо де Грайи, умершего, как говорят, почти в одно время с Изабеллой, его женой. Обычно рассказывают, что Изабелла, не имевшая детей на момент смерти Матьё, ее брата, обещала посвятить Богу одного из своих сыновей, если небо даст ей четверых. Но этот рассказ не выдерживает никакой критики. С уверенностью можно сказать лишь то, что Аршамбо и Изабелла оставили пятерых детей[23]: Жана, который сменил их в графстве Фуа, виконтстве Беарн и бóльшей части их доменов, Гастона, который, наследовав титул капталя де Бюша, по примеру почти всех своих предков, остался верен англичанам, Аршамбо, владевшего сеньорией Навай, и который, как и Матьё, их четвертый брат, был призван ко двору герцога Бургундии, где они служили в качестве оруженосцев и камергеров после смерти своего отца; и, наконец, Пьера, который вошел в орден Св. Франциска в монастыре Морлá, получил блестящее образование в Тулузе, стал епископ Лескара в 1405 г. после смерти Жана I, который едва успел занять это место, и был сделан кардиналом в 1408 г. Бенедиктом XII, сторонником которого был его отец.

Жан, старший, уже успел отличиться[24] в нескольких сражениях. В 1409 г. он служил Мартину, король Арагона, и помог ему изгнать из Сардинии виконта де Нарбонна. Затем он сопровождал этого государя в Наварру и дрался вместе с ним против графа де Мендосы. Возвратившись в свои домены, он присоединился к французам и был одним из героев, которые отличились при осаде Лурда, когда замок был захвачен у англичан. Но ему несколько меньше повезло с противником, на которого ему указал двор Франции.

Едва приняв новое положение, он поспешил в Тулузу, и, договорившись с тремя комиссарами, начал войну в доменах графа д’Арманьяка и занял там несколько мест. Окрыленный этим успехом, он начал осаду замка Тужé[25] в Фезансаге. Это была часть наследства, отнятого у обеих сыновей графа де Пардиака. Замок был силен своим естественным положением и в достатке снабжен всем необходимым. Он отважно защищался. Пришлось вызвать из Тулузы триста арбалетчиков. Граф де Фуа, который лично распоряжался в траншеях, привел с собой еще и артиллерию, в том числе и огромную бомбарду, отлитую в Каркассонне. Сенешаль этого города сопровождал его во главе всего дворянства, подлежащего его юрисдикции, но успех никак не соответствовал таким усилиям. Бернар пришел с войсками, преодолел вражеские линии, принудил Жана к поспешному отступлению и в ближайшие несколько дней вернул все захваченные места.

Война против принцев-конфедератов велась и в другом месте. Те, по примеру герцога Бургундского, обратили свой взгляд на Англию и обязались способствовать всей своей властью тому, чтобы королю Генриху было возвращено все, чем владели в Гиени его предшественники по договору в Бретиньи, принести ему оммаж за все места и крепости, которыми они там владели, причем число их превышало 1500, и передать ему графства Пуатье и Ангулем, пользование которыми сохранили за собой герцоги де Берри и д’Орлеан. По этому позорному договору оба принца, забыв о долге, который накладывала на них благородная кровь, текущая в их жилах, признавали себя вассалами и подданными английского монарха. Только граф д’Арманьяк, пользуясь своей удаленностью, отклонил любую форму подчинения и согласился лишь[26] принести оммаж за четыре шателении, которые ему передавались.

В обмен на это бесчестье король Англии обещал защищать принцев, как своих верных вассалов, и предоставить им немедленную помощь в составе тысячи латников и трех тысяч лучников. Этот договор, который должен был сохраняться в глубочайшей тайне, был перехвачен и зачитан в совете в присутствии Карла VI. Терпение короля лопнуло. Несчастный монарх, в своем возмущении, решил лично осадить Бурж, главный город своего дяди, герцога де Берри; но примирение, к которому было более расположено его сердце почти тотчас же успокоило его воинственное настроение. Торжественный договор распространил его милость и на других принцев. Так как граф д’Арманьяк отсутствовал, 12 декабря король, находясь в Мелене, поручил архиепископу Тулузы и Жану Обри, своему советнику, предложить ему мир и принять от него вою клятву[27]. Одновременно с этим он возвратил ему, а так же его вассалам и подданным, все владения, конфискованные у них. Единственным условием, которое он предъявил, был отказ Бернара от любого союза с англичанами.

Граф в это время вел войну. Пон де Латур, один из его лейтенантов, во главе значительного отряда рыцарей вошел в Альбижуа, где осадил замок. Это нападение вынудило Гийома де Вьенна и его коллег созвать ополчение сенешальства Бокер и всей провинции, чтобы противостоять ему; но они не смогли помешать сторонникам Бернара захватить, примерно в то же время, замок Сент-Аллан в Жеводане. В разгар боев появился архиепископ Тулузы, который сообщил графу де Фуа и ее коллегам о миссии, возложенной на него королем Франции. Все вместе они предложили Бернару перемирие до марта. Бернар его принял, и обе стороны распустили свои войска.

Одновременно с этим король хотел установить мир в Комменже. Пока рассматривались претензии Бернара, он поручил управление графством Тибо д’Эспаню, сеньору де Монбрену, и Раймону Арно де Коарразу, сеньору д’Аспеку, и приказал Гайяру де Ла Рош-Фонтенийю, который захватил его, без сомнения, с одобрения графа д’Арманьяка, передать его этим двум сеньорам и велел предоставить свободу несчастной Маргарите; но королевская власть, с которой не всегда считались в Иль де Франсе, еще меньше значила по эту сторону Луары. Граф д’Арманьяк не захотел отпустить свою пленницу. Не дожидаясь конца перемирия, он вновь взялся за оружие, и, заключив новый союз с Англией, двинулся на графа де Фуа и открыто объявил ему войну[28].

Бенедикт XIII, которого оба противника признавали папой, предупреждая эту новое кровопролитие, уже пытался установить между ними прочный мир. 11 января он направил к ним архидьякона Лериды; но хлопоты понтифика и уговоры нунция потерпели неудачу перед ненавистью Бернара. Маршал де Бусико, которого король только что присоединил к графу де Фуа, поручив ему прикрывать Бигорр, Руэрг и Ажене против новых попыток англичан, отправился в Велэ и другие страны, граничащие с доменами графа д’Арманьяка, чтобы подготовить их к обороне против действий врага, которого ничто не могло смирить. Опасность была столь велика, что основное дворянство уже было готово выступить по первому приказу. Из Велэ маршал отправился в Тулузу, где 16 апреля 1413 г. созвал дворянство сенешальства как против англичан, так и против графа д’Арманьяка. Но прежде, чем их действия получили дальнейшее развитие, коннетабль д’Альбре, преданный Бернару, как и весь его дом, выступил посредником между ним и маршалом. После ряда переговоров, были приняты условия мира, которые были посланы ко двору для утверждения. 28 мая граф д’Арманьяк заключил короткое перемирие с маршалом и графом де Фуа. Это перемирие[29], которое должно было продлиться только до 1 августа, позже было продлено до Рождества.