Том 4. Книга XV.

ГЛАВА III.

Англичане осаждают Тартá. – Карл VII спешит на его защиту во главе мощной армии. – Он забирает Дакс, Сен-Север, Тоннеен, Марманд, Ла Реоль. – Он выносит решение по поводу длительных разногласий из-за графства Комменж. – Он призывает к ответу графа д’Арманьяка. – Он посылает против него дофина, который захватает домены графа и берет его в плен вместе с семьей в л’Иль-Журдене. – Процесс Жана IV. – Король прощает его и возвращает ему бóльшую часть его доменов. – Смерть и похороны графа.


Карл VII воспользовался восстановлением согласия, чтобы двинуться на Понтуаз во главе многочисленной армии. Помимо Лагира и Сентрайя, там были[1] граф де Пардиак, сир д’Альбре и почти все главные сеньоры королевства. Но успех нисколько не соответствовал ожиданиям. Осада затянулась и была, наконец, снята. Вскоре королю более посчастливилось, он вновь осадил город и захватил его. Наскоро отдохнув после утомительной осады, он поспешил в Пуату. Новое вторжение англичан требовало его присутствия на Юге. Как и раньше, особенно трудно пришлось сиру д’Альбре, который после предыдущей кампании возвратил бóльшую часть своих земель и даже отобрал у врага город Эр. Новую кампанию возглавили сенешаль Бордо и капталь де Бюш. Этим капталем был Гастон[2], второй сын Аршамбо де Грайи и Изабеллы де Фуа, преданный Англии с юных лет. Возраст не изменил его чувств. В то время, как его старший брат служил Франции с бóльшей частью семьи, он оставался под знаменем Леопардов и был верен им до своего последнего вздоха. Генрих V даровал ему графство Лонгвиль, украсил орденом Подвязки и доверил представлять себя на церемонии бракосочетания с принцессой Катрин. Часто и успешно он использовал и его военные таланты. Правительство Генриха VI продолжило пользоваться его шпагой, и даже иногда ставило его во главе английских сил.

Оба военачальника, взяв вначале несколько незначительных замков, подошли[3] к Тартá, который решительно отверг их предложение сдаться и был подвергнут правильной осаде. Тартá был столицей виконтства, которое уже давно служило титулом старших в доме д’Альбре. Шарль II, сын коннетабля, заперся там во главе многих смелых рыцарей, и мужественно отбивал все атаки врага. Прошло семь месяцев, и осада нисколько не продвинулась; но уже начал сказываться голод. Сир д’Альбре, опасаясь больших последствий, пошел на соглашение, главным условием которого было следующее: до дня Св. Иоанна город оставался в руках его старшего сына; а если до 25 июня французы не явятся с силами, достаточными для снятия осады, город откроет свои ворота англичанам, но в противном случае он остается за своим сеньором и Францией. В течение перемирия жители могли поддерживать любые отношения с Борделé и Гиенью, какие им потребуются. В соблюдении этого договора поклялись все три предводителя. Подтверждая свою клятву, сир д’Альбре предоставил в заложники одного из своих сыновей.

Как только известие об этом дошло до французского двора, Карл созвал все ополчение Франции и в первую очередь войска сенешальства Тулузы, наиболее близкого к театру боевых действий. Местом сбора он назначил Тулузу, где всем войскам предстояло собраться к 1 апреля 1442 г. В то же время он направил сира де Панассака[4] и сира дю Бура к своим кузенам, графам д’Арманьяку, де Фуа и де Комменжу и виконту Ломаню, чтобы те присоединили свои силы к его. Виконт де Ломань, побуждаемый своей молодостью и любовью к сражениям, не стал дожидаться этого приказа. Он выступил еще в первых числах января. Штаты Жеводана предоставили ему тысячу золотых мутонов и еще две тысячи семьсот нескольким капитанам рутьеров, которые пересекали страну, чтобы идти сражаться к Тартá. Этим Штаты хотели обезопасить себя от грабежей, что было далеко не лишним, несмотря на последние ордонансы, в чем мы скоро убедимся. Дворянство сенешальства собралось в назначенный срок; но король, которого дела задержали в другом месте, был вынужден отложить свой приезд. Это вызвало беспорядки. Собравшиеся сеньоры выместили на сельской местности свое недовольство задержкой похода. Ничто не могло призвать их к порядку и заставить прекратить разбой, так что пришлось их срочно распустить по домам.

Наконец Карл направился в Лангедок и совершил свой торжественный въезд в Тулузу 8 июня 1442 г. Он был одет в черное и восседал на белом коне; он проехал по улицам под вышитым золотом балдахином, который несли восемь городских синдиков, одетых в свои платья, наполовину черные и алые. Там он провел около двух недель, либо чтобы дать войскам время подготовиться к маршу, либо дожидаясь задержавшихся. Бесспорно у него была самая прекрасная армия, которую королевская власть когда-либо собирала за последние пятьдесят лет; но так как по пути следования могли возникнуть затруднения с продовольствием, государь разделил ее[5] на два корпуса. Он поручил один из них коннетаблю Артюру де Ришмону, и, возглавив второй, направился через Гренад на Мон-де-Марсан, в то время как коннетабль продвигался по другой дороге. По пути несколько городов осмелились закрыть перед ними свои ворота; но им пришлось слишком быстро раскаяться в своей дерзости. Оба корпуса встретились в Мон-де-Марсане. 22 числа армия ночевала в поле около маленького городка, расположенного в двух лье от Тартá. На следующий день король выстроил ее для сражения на большой песчаной равнине перед Тартá. Рядам с ним находились дофином, коннетабль, графы дю Мэн, д’Э, де Ла Марш, де Кастр, де Пардиак, де Фуа, де Комменж, виконт де Ломань, сир д’Альбре и сто или сто двадцать рыцарей-баннеретов.

Сражение не имело никакого смысла. День прошел без каких-либо стычек. Вечером сеньор Кона, командующий противника, передал коннетаблю сына сира д’Альбре, который был заложником, и принес клятву служить Франции. Войска тотчас же отошли; коннетабль ушел к Супроссу, а король расположился в соседней деревне. На следующий день отмечали праздник Св. Иоанна, а в понедельник двинулись на осаду Сен-Севера[6]. Город был защищен стенами, палисадами и глубоким рвом. Томас Рэмстон, сенешаль Гиени, укрылся там с сотней латников, гасконцами или англичанами, и четырнадцатью сотнями гасконских арбалетчиков. Первый день прошел в приготовлениях, но в среду король приказал корпусу, находящемуся под его командованием подниматься в атаку, и запретил коннетаблю посылать на стены его людей, считая себя достаточно сильным, чтобы взять их в одиночку. Этот запрет оскорбил старого воина. Поэтому, когда король, обманутый в своем ожидании и встретив гораздо большее сопротивление, чем рассчитывал, потребовал его помощи, Артюр решил вначале уклониться; но вскоре чувство долга и забота о славе своего суверена взяли верх над пустой досадой. Он бросился на стены, и не прошло и четверти часа, как город был взят. Бедствия, которые обрушились на него, были велики; но они были бы намного больше, если бы не коннетабль и граф де Пардиак. Они бросились в гущу победителей, успокоили их ярость и спасли многих женщин от их грубости. Ночь застала их на улицах, где они оставались с риском для жизни, так как солдаты, которые в темноте их не узнавали, раздраженные их вмешательством, бросались на них, пытаясь их убить. Похоже, они остались невредимыми только благодаря защите небес. Их великодушное вмешательство направлено было, главным образом, на самый нежный возраст. Более ста сирот призывало криками своих матерей, одни из которых были убиты, а другие, охваченные ужасом, бежали. Оба сеньора велели привести коз, чтобы их молоком накормить несчастных и не видели досель такого сострадания, добавляет хронист того времени[7].

Проведя четыре дня в своем новом завоевании, французы направились в Дакс. Дорогой обоз коннетабля был захвачен, и он сожалел о нем тем более, что уже начинал чувствоваться голод. Из питья у него оставалась только бутылка вина, причем довольно маленькая; он ужинал около родника, которым хорошенько попользовался[8]. На следующий день, в пятницу, начали осаду Дакса[9]. Этот город был еще лучше укреплен, чем Сен-Север. Рвы были шире и глубже, и башни более высоки. Казалось, сами стены, самые красивые, которые Средние века оставили нашей провинции, бросают вызов атакующим. Многие храбрые воины с радостью поспешили укрыться там, предвкушая обрести честь прервать победное шествие короля Франции. Они хотели помешать первым работам; и было по этому поводу немало добрых схваток, говорит уже упомянутый хронист, но затем добавляет, слишком мало еды было в лагере. Нападающие были отбиты, и армия отошла на исходные позиции.

Король разместился за рекой, ближе к Бордо, имея подле себя дофина, графов д’Э, де Фуа, де Комменжа и д’Астарака. Ближе к насыпи, у самого моста встали сир д’Альбре, сенешали Бокера и Тулузы и сеньоры де Кастельно-Бретену и де Клермон-Лодев. Коннетабль занял сторону, противоположную королю; граф де Пардиак, виконт де Ломань и несколько других сеньоров возглавили отдельные его части. Лагир и маршал де Руо расположились у одних из ворот. Вид столь блестящей армии и такого числа знаменитых капитанов, вместо того, чтобы запугать осажденных, казалось, лишь множит их мужество и решимость. Они то обрушивали на врага град стрел, то атаковали его траншеи, то нападали на его лагерь, придвигаясь вплотную, чтобы точнее наносить удары. Осада длилась уже шесть недель. Шалосс, несмотря на свою плодородность, не мог прокормить столь большую армию. Нечего было ждать помощи от просторных Ланд, лежащих по соседству. Голод не замедлил дать себя почувствовать французам; у самого коннетабля было только несколько луковиц, портулак, немного хлеба и еще меньше вина[10].

В городе знали о трудностях в лагере, и со дня на день ожидали великого триумфа, который должен был покрыть славой город и его защитников. Эту благородную и воинственную уверенность их враги называли глупой гордыней[11]. События скоро доказали правоту этих слов. Действительно, приближался день, когда мужество должно было уступить количеству. Дофин внезапно объявил штурм, которым хотел руководить лично. Осажденные выдержали атаку как подобает людям мужественным и решительным. Они защищались весь день, и было там явлено великое мужество, как теми, кто внутри, так и теми, кто снаружи[12]; но к вечеру внутреннее укрепление было захвачено вместе с башней, которая возвышалась над самыми большими воротами города. Король, развивая этот успех объявил на следующий день общий штурм. И всю ночь жители с величайшим изумлением слышали приближение противника. Когда день явил им многочисленные эскадроны, готовые атаковать стены со всех сторон, они испугались ужасов, которые, при первом опьянении победой, сопровождают любое завоевание, столь долго ожидаемое и так дорого купленное. Они предложили сдачу. Коннетабль и граф де Пардиак, приняли участие в их судьбе, и по их просьбе король согласился оказать им милость. Он потребовал только, что бы сенешаль Ланд, который там командовал, передал ему так же замки Бедó и Сабрé, а их гарнизоны объявлялись военнопленными. На этих условиях Карл соглашался сохранить за Даксом его привилегии. Согласились на все, чего требовал монарх, и сенешаль Ланд отдал своего сына в заложники, пока замки не будут переданы.

Эти две осады утомили армию; король позволил ей неделю отдохнуть, и, поручив город оруженосцу графа д’Арманьяка по имени Арно Гийом де Бергоньян, приказал сняться с лагеря. Некоторые капитаны уже уехали вперед и теперь дожидались в просторных ландах своих собратьев по оружию; неожиданно они увидели приближающихся солдат, улепетывающих во весь опор и призывающих к оружию. Это были люди капитана по имени Бланкфор. Присутствие короля не смогло полностью обеспечить дисциплину среди этих многочисленных отрядов, так привыкших к грабежам. Пока длились осада и неделя отдыха, некоторые командиры наведывались в соседние земли, почти все зависимые от графа де Фуа, и сеяли там опустошение. Видя свои сожженные жилища, разоренные поля, разграбленные амбары, жители, доведенные до отчаяния, собрались в числе около четырех тысяч и напали на капитана Бланкфора, самого хищнического или самого отчаянного из этих предводителей; но они чересчур поторопились. Вовремя предупрежденные, все капитаны, которые размещались в ландах, тотчас же выступили против нападающих. Те, не в состоянии бороться против численного превосходства, мужества и привычки к оружию, не стали дожидаться их подхода; они бежали, но были настигнуты в долине, где им негде было укрыться. Семьсот этих несчастных полегло на месте, а двести взяты в плен; остальным повезло вернуться к их разрушенным или разграбленным хижинам. Король закрыл глаза на эти дела, более достойные разбойников, чем солдат. Сам граф де Фуа не осмелился жаловаться, и на этом все кончилось, сухо говорит хронист[13].

Король возвратился в Сен-Север, где задержался только чтобы назначить губернатора, а оттуда направился к Ажану. Коннетабль и граф де Пардиак вели отдельный корпус. Коннетабль недавно овдовел. Граф де Пардиак часто говорил ему об одной из своих племянниц, дочери сира д’Альбре. Артюр заинтересовался этим брачным проектом. Двое его рыцарей отправились в Нерак, где жил сир д’Альбре с семьей; граф де Пардиак опередил их. Он без особого труда уговорил принять предложение. Вскоре и коннетабль, следуя за своими посланниками, прибыл в Нерак, и этой ночью ужинал с дамами, изъявлял им свое удовольствие и танцевал с ними[14]. Помолвка была отмечена немедленно (22 июля 1442 г.). Шарль д’Альбре пообещал своей дочери тридцать тысяч золотых экю, в обеспечение которых передал ей графство Дрё, которое король отдал ему 16 ноября предыдущего года. Брак был заключен месяц спустя. Жанна, новобрачная, немедленно направилась в Бретань, где ее жизни суждено было вскоре угаснуть (1444 г.).

Меж тем король продолжил свои завоевания. Тонеен и Марманд сдались[15] при первой же возможности. Ла Реоль сопротивлялся дольше. Там командовали английский оруженосец и гасконский рыцарь, и хотя у них было только сто копий и триста стрелков, они осмелились обороняться. Город был взят после смертельного боя. Пришлось использовать подкоп против замка, который, наконец, был вынужден капитулировать 8 декабря. Сезон подходил к концу, наступала зима с ранними заморозками. Король закончил кампанию и решил отметить Рождество в Монтобане. Поход был блестящим. Многие сеньоры, привлеченные его успехом, оставили Англию и объявили себя на стороне Карла VI. Ничего не могло сопротивляться его оружию. Все места, которые он атаковал, волей-неволей открыли ему свои ворота, но не все остались ему верны; Дакс почти тотчас же ускользнул от него[16]. Несколько солдат из гарнизона Байонны, договорившись с горожанами, укрылись ночью в церкви, по соседству с насыпями. Утром, когда открыли ворота, они ворвались в город и захватили его. Тотчас же направившись к замку, они его решительно атаковали его, но не смогли взять. Подошли еще солдаты. Арно Гийом де Бергоньян защищался только три дня. После этого он, опасаясь, что замок будет захвачен, сдался в плен со всем гарнизоном. Его порицали за такую поспешности, ведь если бы он продержался еще один день, то Дакс был бы спасен. Граф де Фуа уже спешил к нему на помощь, да и король Франции, при первом же известии об этом смелом налете, направил туда маршала де Кюлана. Потеря Дакса повлекла за собой потерю Сен-Севера. Жители этого города, узнав о делах соседей, прогнали французский гарнизон и призвали англичан; но граф де Фуа[17], теперь более проворный, тотчас же явился и вынудил англичан удалиться, и город вернулся под власть Франции.

Король оставался в Монтобане[18]. Холода были столь суровы, что все реки Гаскони замерзли. Снега выпало с избытком. Дороги долго оставались непроходимыми. более месяца не было возможности двигаться ни верхом, ни пешком. Карл воспользовался этим досугом, чтобы покончить с затянувшимся делом графа де Комменжа[19]. После экспедиции дофина, как утверждал Потон де Сентрай, хоть и без каких-либо доказательств, в связи с тем, что Матьё де Фуа проявил неподчинение приказам короля, он вошел в Комменж, занял там несколько мест от имени своего повелителя, и, известив дофина, не стал передать их Матьё, а поручил их охрану графу д’Арманьяку. Матьё, не стерпел предпочтения, оказанного его конкуренту, и обе стороны прибегли к оружию. Узнав о столкновении, король поспешил послать в Гасконь бальи Сен-Пьер-ле-Мутье и рыцаря Юга де Ное, к которому питал особое доверие, и которого он использовал в большинстве дел касаемых Лангедока. Этим двум комиссарам поручалось заставить обоих противников сложить оружие в ожидании королевского решения. Вначале ни тот, ни другой, не захотел подчиниться этому приказанию. Тем не менее, вскоре они одумались и доверили свои разногласия графам де Пардиаку и де Фуа, своим ближайшим родственникам, и передали им места, бывшие предметом тяжбы. Это соглашение не устроило короля, который хотел держать эти места под своей рукой.

Он потребовал от графа д’Арманьяка передать их ему. Жан после нескольких проволочек, наконец, согласился, и отослал комиссаров к двум благородным арбитрам. Те недвусмысленно отказались повиноваться; и ссылаясь на то, что король вскоре должен прибыть собственной персоной, и что тогда дело будет решено окончательно, они предложили дождаться его приезда. Когда король остановился в Тулузе на несколько дней перед тем, как идти к Тартá, он потребовал к себе графов де Пардиака, де Фуа и д’Арманьяка; но три графа отклонили вызов под предлогом, что слишком заняты вооружением для новой экспедиции. Пока шли эти препирательства, Матьё де Фуа, которого, похоже, тогда так никто и не побеспокоил, перевел свою жену из Беарна, где держал ее в заключении, в один из замков страны Фуа. Кампания началась. Вернувшись, король поручил четырем сеньорам потребовать у арбитров и претендентов передать под его охрану спорные места и вернуть свободу графине; он хотел даже, что бы они применили силу в случае отказа. Комиссары явились вначале к графу д’Арманьяку и потребовали от него передачи мест, что он немедленно сделал. Тотчас на вершине башен взвились знамена и вымпелы короля. Несмотря на такую покорность, посланцы приказали Жану IV в двухнедельный срок предстать перед королем в Монтобане, и до дня Св. Иоанна перед парламентом Тулузы, чтобы ответить на некоторые претензии, предъявленные ему. Затем посланцы отправились ко двору Фуа и предписали Гастону предоставить свободу графине де Комменж. Гастон ответил, что ее нету ни в одном из принадлежащих ему мест, и чтобы они в этом убедились, он велел открыть их все в их присутствии, и Маргарита нигде не оказалось. Из Фуа посланцы двинулись в Комменж и передали Матьё то же приказание, что и его племяннику. Матьё вначале колебался и попросил день на раздумье. Когда день подошел к концу, он обещал явиться к королю в Тулузу. Там, в присутствии Штатов Комменжа, король и он договорились о следующем: что графиня будет освобождена; что в течение своей жизни она будет пользовалась половиной доходов с графства, и что другая половина будет принадлежать ее мужу; что после смерти одного из них, все доходы целиком перейдут в руки оставшегося, но что после кончины обоих супругов графство с его зависимостями будет присоединено к короне. Матьё, не имея больше повода держать жену в заключении, тут же доставил ее в Тулузу.

Маргарита покинула, наконец, тюрьму, где провела столько долгих лет, и последовала за королем в Пуатье. Ей было тогда около восьмидесяти лет: она обрела свободу буквально на краю могилы. Она не пользовалась ею и года. В первые же дни после освобождения, она утвердила договор, заключенный между королем и ее мужем, и подтвердила отказ в пользу короны Франции, объявленный ее отцом. После ее смерти Матьё вступил во владение всем графством и заключил новый брак с Катрин де Коарраз. Пока граф нежился подле молодой и красивой супруги, забыв обо всем на свете, граф д’Арманьяк, не считаясь с договором в Монтобане, захватывал[20] его наследство, утверждая, что оно принадлежит ему; и действительно, права у него были. Пьер Раймон передал графство Комменж королю Франции при условии, что его дочери умрут, не оставив потомства. Жанна, мать Маргариты, и сама Маргарита отказались от своего наследства в пользу дома д’Арманьяк при Жане III, брате коннетабля. Наконец, кажется, Маргарита, за несколько дней до своей смерти, отказалась от обязательства, данного ею Карлу VII, и, в память о былом, она завещала свое графство Жану IV.

Этот акт остался в тайне; но интересы страны, ее независимость, долгая и почти постоянная близость между домами де Комменж и д’Арманьяк, все это делает его вполне правдоподобным. По крайней мере, никто не пытался отрицать его существование; но монархия уже укрепилась после коронации в Реймсе, и почти покончив с врагами внешними, она решила приняться за великих вассалов, единственных врагов, которые у нее оставались. Ее уже не устраивало, что Жан д’Арманьяк именуется графом милостью Божьей. На заре Средних веков эти слова выражали лишь почтение к божественному; но теперь смысл изменился, и именование, придуманное или принятое в знак признательности и набожности, теперь считался признаком суверенитета и независимости. Предшественники Карла VII могли протестовать, как и он, но их силы было недостаточно, они закрывали глаза на претензии, вызывающие подозрение. Впрочем, они были слишком заинтересованы в поддержке могущественных сеньоров, чьи домены касались английских владений, чтобы их беспокоили несколько двусмысленные слова. В 1440 г. обстоятельства изменились. Король потребовал от Жана отказываться от именования, которое могло принадлежать только короне.

Жан расценил этот запрет как произвол королевских властей. Он ответил[21], что этим именованием он невозбранно пользовался до сего дня, и что все его предшественники пользовались им до него. Он добавил, что тем самым он подчеркивает свое почтение к Богу, которого мы все чтим. Наконец, он напомнил, что Арманьяк никогда не был королевским фьефом, и что его предки стали графами не дарением короля, но по выбору людей. Уверенный в своей правоте, Жан обратился за поддержкой в парижский парламент, к папе, всеобщему Собору и, не дожидаясь ответа, передал свой протест комиссарам (март 1443 г.)[22]. К этой претензии тотчас же добавилась еще одна. Король хотел заставить графа участвовать в предоставлении военных субсидий; Жан отказался, ссылаясь на обычаи и декларации Карла V и нескольких его предшественников. Король настаивал и велел передать новые распоряжения через Таннеги-Дюшателя. Граф упорствовал в своем отказе, и был поддержан всем своим дворянством. Двор Франции также ставил в вину Жану д’Арманьяку то, что он, через Жана де Лекена, бастарда д’Арманьяка, воинская слава которого начинала восходить, принял к себе на службу капитана Салазара[23], дал этим двум капитанам сто копий и разместил их в Руэрге, откуда они совершали набеги по окрестностям, грабя и разоряя подданных короля. Его обвиняли еще в том, что он в настоящее время ведет переговоры с Англией. Утверждали даже, что он предложил молодому Генриху VI в жены одну из своих дочерей; но эти обвинения были столь же туманны, как и новы обе претензии короля. Повод, чтобы Карл мог применить силу, был явно недостаточен. Смерть Маргариты де Фуа и начало боевых действий, которое за ней последовало, предоставили его. Король, воспользовавшись случаем, велел передать графу, что он должен передать ему все места Комменжа, захваченные им, и что обязан обеспечить соблюдение неприкосновенности мест, взятых под руку короля; но Жан обратил на это приказание не больше внимания, чем на предыдущие. Король, не в силах больше видеть, как не считаются с его властью, поручил дофину покончить с источником такой непокорности.

Молодой принц выступил[24] в сопровождении маршала де Кюлана и сеньоров де Шатийона, д’Эстиссака и де Бланкфора. Они вели с собой тысячу копий, не считая пехоты. Стремительно войдя в Руэрг и не дав противнику опомниться, они оказались под стенами Родеза, который охранял капитан Салазар. Вскоре этот капитан был вынужден капитулировать. Дофин жестко потребовал, что бы он оставил страну, при этом он взял на королевскую службу компанию, которой тот командовал, подчинив ее Матьё Гарси, такому же предводителю рутьеров, как и Салазар, но верность и преданность короне которого повышали его ценность. После взятия Родеза, дофин не задерживаясь на подчинение других мест, двинулся к Тулузе, куда три шателении: Саматан, л’Иль-ан-Додон и Ориньяк[25] прислали к нему депутатов, чтобы выслушать его распоряжения. Они отказались признать Матьё де Фуа своим сеньором, утверждая, что Маргарита отменила перед своей смертью дарение, сделанное ранее ее мужу; да тот и не мог, как они считали, принять наследство от супруги, которую постоянно держал в тюрьме без какого иного повода, кроме личной неприязни. Свой протест они уже представили в парламент, который его отклонил и подтвердил соглашение, заключенное в Тулузе Карлом VII и Маргаритой. Это решение не примирило их с Матьё, и они по сей день продолжали отвергать все его претензии.

Дофин простил им произошедшее, и, продолжая свой марш, пересек Гаронну и начал осаду л’Иль-ан-Журдена. С ним был граф де Пардиак, который, толи забыв долг крови, толи, возможно, надеясь смягчить строгость победителя и более действенно защитить несчастного брата, присоединился к королевской армии. Жан д’Арманьяк, при первых же известиях об угрожающей ему буре, укрылся там вместе с Изабеллой Наваррской, своей женой, Шарлем, своим вторым сыном и двумя дочерями. После недолгого сопротивления, решив, что его покорность лучше скажет в его пользу, он открыл[26] ворота города и со всей семьей вручил себя великодушию победителя. Слишком плохо он знал душу будущего Людовика XI. Нечувствительный к доверию, которое ему засвидетельствовали, принц велел немедленно арестовать отца и детей и заключить их в замок Лавора, откуда их перевели в Каркассонн. Явив свою строгость, он вошел в л’Иль-Журден, предал его грабежу и затем передал под руку короля. Виконт де Ломань был тогда в Руэрге с некоторыми войсками. Как только он узнал о пленении отца и всей семьи, он понял невозможность борьбы и укрылся у короля Наварры, своего двоюродного брата. После его бегства, дофин (февраль и март 1444 г.) победным маршем прошел по Арманьяку, Фезансаку, Ломаню и другим доменам бессчастного Жана IV. Убедившись в их покорности, он повернул обратно и возвратился в Руэрг, чтобы закончить завоевания. При его подходе вся страна покорилась, за исключением замков Капденак и Северак, куда бастард д’Арманьяк ввел два сильных гарнизона, и которые он пытался защищать; но дофин сумел парализовать его усилия, приказав осадить оба замка одновременно, и заставил Бастарда согласиться на договор, который прекращал любое сопротивление и поколебал верность одного из самых смелых и умелых защитников дома д’Арманьяк.

Этот поход не продлился и двух месяцев. Как только он был закончен, дофин вернулся во Францию, поручив все домены, которыми он завладел охране Теоде де Вальпержа, байли Лиона. Едва он удалился, как виконт де Ломан, тайно принятый и поддержанный своим кузеном, отправился ко дворам Арагона и Фуа, получил помощь и собрал войска, с которой попытался вернуть владения своей семьей; но сенешаль Тулузы, собрав дворянство своего сенешальства, свел на нет все его усилия и вынудил его уйти за горы. Виконт не долго оставался в бездействии; он привлек на свою сторону короля Кастилии и графа Савойи, которые направили во Францию послов, с просьбой об освобождении и прощении заключенного. Граф де Фуа, за которым последовал виконт де Лотрек, его брат, совершил поездку ко двору[27] и предложил себя в заложники за бывшего соперника своего дома. Герцоги д’Орлеан, де Бурбон и д’Алансон, графы дю Мэн, де Мортень, де Ришмон и Дюнуа, почти все самые могущественные сеньоры Франции, поддержали[28] просьбы графа де Фуа. Эти высокие и многочисленные симпатии ободрили депутатов графа д’Арманьяка, которые неоднократно просили правосудия. Дело было передано в парламент. Король присутствовал на заседании лично, окруженный высшим дворянством. Представитель графа посетовал на людскую злобу, которая подвергла подозрению верность его господина, рассказал о всех неприятностях, которые эти подозрения обрушили на невиновную семью и на все ее домены, и перечислил все услуги, которые граф и его предки оказали короне Франции. Он закончил тем, что попросил доброго и скорого правосудия.

Когда он закончил говорить, королевский адвокат по уголовным делам, которого звали мэтр Жан Барбен встал, и с надлежащим почтением, попросил и получил два или три дня, чтобы подготовить ответ по всем пунктам. В назначенный день, Барбен опротестовал доклад противоположной стороны и долго перечислял «все ошибки, ущерб и неудобства, причиненные королям Франции и королевству на протяжении уже трехсот лет, предыдущими графами д’Арманьяк, называя подробно по именам тех, кто сделал это, и в какие времена. Затем он рассказал по пунктам, что было сделано против короля, его власти и его право сеньора ныне правящим графом д’Арманьяком. Он напомнил, что он раздавал милости и помилования как суверен, что он собирал талью в своих землях два или три раза в год, что он поступал на границе с людьми хуже, чем англичане, и забирал у них продовольствие, зерно, баранов, быков, коров, мулов, свиней, если у них не было его охранного свидетельства; что он побил своего исповедника, когда тот не захотел отпустить ему его грехи; что он велел повесить в Ниме судебного исполнителя, который пришел вручить ему вызов в суд; что он избил, ограбил и заключил в тюрьму некоторых духовных лиц». За все эти преступления он просил короля, чтобы это дело было рассмотрено в судебном порядке до конца, и привел некоторые доводы, которые не позволяли проявить великодушие. Наконец, он потребовал не только конфискации всех доменов графа д’Арманьяка, но еще и личного наказания самого виновного.

Понимая всю серьезность и тяжесть обвинения, защитники попросили день, чтобы подготовить ответ, за это время они переговорили со сторонниками дома д’Арманьяк, которые все в один голос посоветовали им воззвать к милости и милосердию короля, и поняли, как много опасностей подстерегает их сеньора в случае строгого и пристрастного процесса. Они последовали совету доброжелателей, и, сопровождаемые графами де Фуа и де Дюнуа, более всех при дворе расположенных к несчастному Жану, с величайшим смирением явились к Карлу VII и, упав перед ним на колени, стали его молить, «что бы вместо правосудия, на котором они настаивали прежде, он даровал ему своей высшей властью и королевским могуществом помилование и прощение, и за что их сеньор будет ему навек благодарен, и навсегда в будущем будет верным и послушным вассалом, и примет все то, что будет приказано им и его советом без возражений и оговорок».

Король выслушал их и на просьбы сеньоров своего двора ответил, что он сделает так, как они желают и советуют, так что у них не будет причины страдать и сожалеть[29]. С этого момента дело продолжилось с меньшей горячностью, а через несколько дней (август 1445 г.), Карл VII издал в Сери-ле-Шалон[30] грамоты, в которых объявлял, что уступая просьбам принцев и сеньоров, которых мы перечислили выше, «и в надежде (добавляет он) на скромность указанного графа д’Арманьяка, учитывая близость родства, которое связывает нас с ним, и длительность его заключения, мы прощаем графу д’Арманьяку и его сыну все проступки, преступления, мятежи и неповиновение, совершенные как ими, так и их должностными лицами или слугами против нас». Затем король возвратил графу д’Арманьяку и его сыну их домены. Тем не менее, они лишались 1° графства Комменжа, которое отходило короне, и от которого граф должен был официально отказаться перед тем, как получит свободу; 2° земель и сеньорий, принадлежавших маршалу де Севераку; 3° четырех шателений в Руэрге переданных королем Франции дому д’Арманьяк, и которые Карл VII через несколько месяцев передал дофину, чтобы компенсировать ему расходы на поход в Гасконь; 4° замков Лектура, Бокера, Гурдона и нескольких другие; 5° наконец, королевских прав во всех возвращаемых доменах; но прежде всего граф и его дети должны были принести клятву, что они всегда будут добрыми и верными подданными короля, что они отказываются от любой службы, обещаний, пожалований или союзов по отношению к королю Англии; что он и его дети обещают никогда не пользоваться в своих титулах именованием милостью Божьей граф д’Арманьяк: тем самым они должны признать, что являются подданными короны и все свои земли и сеньории они держат от короля. И помимо этого, граф д’Арманьяк и его дети должны были представить поручительства короля Испании, герцогов Савойи, д’Орлеана, д’Алансона и де Бурбона, и графов дю Мэна, де Фуа и де Дюнуа, скрепленные их печатями.

Эти условия были столь же жестки, как и унизительны. Поэтому граф вначале не хотел[31] принять грамоты, намереваясь доказать свою невиновность. Тем не менее, покорившись неизбежному и поддавшись на уговоры друзей, он, наконец, выполнил предварительные требования и вышел из тюрьмы со всей своей семьей; но едва обретя свободу, он опротестовал вырванные у него признания. Говорят, он повторил свой протест, когда явился в парламент Тулузы для утверждения грамот о помиловании 14 марта 1446 г. Это решение оставляло в руках короля город Лектур. Гарнизон, который дофин разместил там, когда завоевал Арманьяк, вел себя со всеми вольностями, которые слишком часто следуют за победой. Несмотря на последние ордонансы, они врывались в дома, отнимали продовольствие, деньги, ценные предметы, все, что могло привлечь их хищные взгляды, или оскверняли своею похотливостью невинность отцовского очага или чистоту супружеской постели. Это больше походило на вражеский город во власти иностранной солдатни, чем на дружественный и верный город под охраной защитников родины.

Горожане терпеливо дождались этого дня, они надеялись скоро возвратиться под начало своих бывших хозяев и забыть при них все свои беды; но как только они узнали о решении, они, движимые отчаянием, вооружившись чем попало, взбунтовались[32] и осадили своих тиранов в замке. Не в силах взять его штурмом, они плотно его обложили, решив уморить врага голодом (25 февраля 1445 г.). Теоде де Вальперж был среди осажденных. Он нашел средство известить парламент Тулузы о том, что произошло, умоляя его применить всю свою власть, чтобы подавить бунт. Парламент принял решение написать Таннеги-Дюшателю, лейтенанту графа дю Мэна, губернатора Лангедока, и казначею де Сент-Илеру, одному из королевских комиссаров. В то же время он обязал сенешаля Тулузы предупредить дворянство его сенешальства, что оно должно быть готовым выступить по первому сигналу; но все эти средства были слишком долгими, а бунт разрастался с каждым днем. Видя всю его опасность, первый президент приказал графу д’Астараку и сеньору де Фодоа спешно направиться в Лектур. Те, не имея достаточно сил, чтобы одержать победу в открытом бою, и не желая проливать кровь своих соотечественников, предложили перемирие, которое было принято. Ожидали прибытия Таннеги-Дюшателя, который выступил при первом же известии о бунте. Это все, что мы знаем об этом деле.

Граф де Фуа, могущество33] которого вызывало при дворе Франции не меньше опасений, чем могущество графа д’Арманьяка, и в верности которого было еще больше сомнений, так как часть его семьи открыто выступала на стороне Англии, сумел лучше приспособиться к обстоятельствам. Когда ему, как и Жану, запретили именовать себя графом милостью Божьей, как это было принято у всех глав больших графских домов Гаскони, он опротестовал это приказание[34]; но, заботясь о будущем, подчинился и отказался от титула, вызывавшего недовольство монарха. Тем самым он уберег себя от горечи обид, которые отравили последние дни графа д’Арманьяка, и вскоре свели его в могилу.

Жану IV едва ли исполнилось сорок девять лет, и, тем не менее, он не прожил и пяти лет после своего освобождения. Память о том, как быстро были захвачены его домены, и, главным образом, унижение его плена, сломили его мужество. Он удалился от жизненной суеты и больше не принимал никакого участия в событиях, всколыхнувших Францию. Тем не менее, либо из опасения вновь скомпрометировать себя, либо по политическим мотивам, либо из-за любви к сыну, которого влекла страсть к сражениям, он позволил виконту де Ломаню присоединиться к королю Карлу VII и принять участие в недолгой кампании, которая закончилась завоеванием Нормандии. Сам он не покидал своего замка л’Иль-Журден, и влача там безрадостные дни, умер 5 сентября 1450 г.[35], снедаемый грустью и печалью. Он оставлял пятерых детей: Жана, виконт де Ломаня, который его сменил, Шарля, который долго носил титул виконта де Фезансаге, и имел в качестве апанажа вместе с этим виконтством баронии Крессей, Рокфёй, Мерви и Баралонг и шателению Малоз, и трех дочерей; Мари, старшая, стала второй женой Жана II, герцога д’Алансона, ее брачный договор был подписан в л’Иль-Журдене 30 апреля 1447 г., Элеонора, вторая, вышла за Луи де Шалона, принца Оранского, того самого, который, как мы видели, оспаривал Лангедок у Жана IV; наконец, печально известная Изабелла, фатальная красота которой окончательно разрушила ее дом. Только Шарль и Изабелла, в то время совсем еще юные, оставались около их отца, когда он испустил последний вздох.

Его тело перевезли в Ош, где поместили в графском замке. На следующее утро, консулы[36] Жан де Берри, Донат де Монлонг, Бернар де Мон, Арно д’Англад, Жан д’Анестá, Арно д’Орейанé и Жан де Монтетá, в черных плащах и капюшонах, пришли в городскую ратушу, где уже собралось большинство так же одетых в черное нотаблей и почти весь народ. Вместе они направились в замок; Арно де Сабатье и Жан де Маттá, один – сенешаль, другой – судья Фезансака, и некоторые другие должностные лица были уже там. Они с несколькими нотаблями и всеми дамами города собрались вокруг бездвижных останков своего бывшего господина. Оставив замок, и выбирая самые широкие улицы, они прошли по большинству кварталов города. Один из консулов шел во главе процессии, неся знамя графа, увитое крепом. Мужчины, женщины, дети шли следом, оглашая воздух горестными криками: увы, монсеньер! монсеньер, увы! Mosségné ayè! Mosségné ayè! Таким образом подошли к архиепископству, где каноники отслужили торжественную мессу. Консулы и горожане прослушали мессу, дождались конца похорон и возвратились в замок с теми же причитаниями: увы, монсеньер! монсеньер, увы! Эта церемония повторялась два следующих дня, и в эти дни все работы были прекращены и, траур был велик[37].



[1] Monstrelet, том 2, гл. 7, стр. 388. Berry, стр. 413.

[2] Grands Officiers de la Couronne, том 3.

[3] Berry, стр. 419.

[4] Dom Vaissette, том 4, стр. 496.

[5] Monstrelet, стр. 196. Berry, стр. 420. Mémoires de Richemont, стр. 370.

[6] Monstrelet, стр. 196. Berry, стр. 420. Mémoires de Richemont, стр. 370.

[7] Richemont, стр. 372.

[8] Там же, стр. 373.

[9] Monstrelet, Berry, Richemont.

[10] Все-таки у него имелся бочонок вина, который обошелся ему в хорошую цену (очень дорого), и вино это не кончалось только потому, что каждый, кого он за ним посылал, наполнив бутылку, доливал бочонок бутылкой воды. (Richemont).

[11] Хронист, с той предвзятостью и тем презрением, которые мы так часто отмечаем у летописцев Севера, называет горожан самыми надменными людьми, которых только можно найти. (Richemont, стр. 373).

[12] Berry, стр. 420.

[13] Berry, стр. 421.

[14] Richemont, стр. 374.

[15] Richemont, Berry, Monstrelet.

[16] Monstrelet, Berry.

[17] Berry, стр. 422.

[18] Бесстрашный Лагир умер в Монтобане на обратном пути из этого похода 1442 г.

[19] Dom Vaissette, том 4, стр. 438.

[20] Dom Vaissette, том 5, стр. 4. Berry. Жан II конфисковал землю Паламини и баронию л’Иль-де-Ное у Гайяра де л'Иля, пообещав ему возместить их деньгами; но смерть настигла графа д'Арманьяка и Гайяра прежде, чем вся сумма была выплачена. Мано, сын Гайяра, обратился к Жану IV в период борьбы, которую тот вел с Матьё де Комменжем, и получил назад баронию, которая, вначале, была ему дана только в пожизненное пользование. Жан V подтвердил передачу, сделанную его отцом, и дополнил ее, сделав постоянной. (Chartier du Séminaire).

[21] Col. Doat, том 53.

[22] Col. Doat указывает 19 мая предыдущего года.

[23] Berry, стр. 424.

[24] Berry, Обзор l'Histoire de Char­les VII, стр. 346.

[25] Dom Vaissette, том 5, стр. 4.

[26] Berry. Dom Vaissette.

[27] Dom Vaissette, том 5, стр. 6.

[28] Matthieu de Coucy, стр. 817, в редакции Geoffroi, который объединил Jean Chartier, Выдержки из хроник Карла VI и Berry. 1 том. in-folio. Именно эту редакцию мы цитируем. Подробности процесса мы позаимствовали у Matthieu de Coucy. Депутатами Жана IV были Беро де Фодоа и аббат Бонневаля.

[29] Matthieu de Coucy.

[30] Coll. Doat, том 53. L'Art de vérifier les Dates, том 2, стр. 276.

[31] Manuscrit de Bonal.

[32] Chron. de Bardin ad annum 1445. Dom Vaissette, том 5, стр. 8.

[33] Когда возник спор о старшинстве между Жаном де Миоссаном и Пе де Доми, Гастон следующим образом определил ранги в cour majour Беарна. Справа, по убывающей, епископ Лескара, затем сеньоры де Навай, де Лекен, де Жердере, де Доми и д’Арро. Слева епископ Олерона, и после него сеньоры д’Андуен, де Коараз и де Гэйросс. Дано в монастыре доминиканцев Ортеза 3 июля 1443 г. Доми и Гавестон опротестовали определенные им ранги. Сеньор де Вьелá также протестовал, но тщетно, требуя места в cour majour. Coll. Doat, том 53.

[34] Coll. Doat, том 53.

[35] Grands Officiers, том 3. L'Art de Vérifier les Dates, том 2.

[36] Cartulaire d'Auch appartenant à l'hôtel-de-ville.

[37] См. Примечание 6 в конце тома.

Hosted by uCoz