Том 4. Книга XV.

ГЛАВА IV.

Жан V, виконт де Ломань, сменяет своего отца в большинстве его доменов. – Король возвращает ему Лектур и бóльшую часть удерживаемых им мест. – Завоевание Гиени. – Французская армия входит в Бордо. – Взятие Байонны. – Граф д’Арманьяк принимает оммаж своих вассалов. – Он появляется в Оше и становится каноником. – Он поддерживает Жана де Лекена, который оспаривает архиепископство у Филиппа II де Леви, племянника и преемника Филиппа I.

Виконт де Ломань не оставлял двора уже четыре года. Он дрался под стенами Фелеза, когда узнал о смерти отца; он тотчас же простился с королем и возвратился в Гасконь. Едва появившись в своих главных доменах и приняв оммаж некоторых из своих вассалов, он поспешил вернуться за Луару, сопровождаемый элитой своего дворянства, чтобы принести, в свою очередь, оммаж своему сюзерену. Церемония состоялась в ноябре 1450 г.[1] в Монтобане, куда прибыл король после завоевания Нормандии. Карл, воодушевленный своими успехами, решил окончательно прогнать англичан на их остров. Ему хватило нескольких лет, чтобы забрать у них все, что они завоевали, начиная со сражения при Креси; но Гиень, бывшая вотчина Элеоноры, оставалась пока нетронутой. Народы, уже давно привыкшие к английскому господству, нуждались в том, чтобы бы их заранее подготовили к смене правителя; главным образом, надо было привлечь сеньоров. Чтобы крепче привязать к себе графа д’Арманьяка, Карл вернул ему замки Лектур и Гурдон с четырьмя шателениями в Руэрге. Эти четыре шателении были переданы дофину; Жан V должен был возместить принцу ущерб, но последняя буря, которая чуть было не уничтожила его дом, исчерпала его казну; старый Потон де Сентрай, верный друг графов д’Арманьяк, пришел к нему на помощь. Он передал ему часть золота, которое захватил у врагов государства и которое держал по справедливой щедрости своего суверена, и получил в залог[2] виконтство Брюйуа и баронию Монтегю близ Оша. Таким образом, Жан смог воспользоваться благосклонностью Карла VII.

Графы де Фуа и д’Альбре и большинство членов этих двух многочислен­ных семейств не были обойдены щедростью французского монарха, который стремясь еще более расположить к себе сердца, издал ордонанс, некоторые статьи которого, как нам кажется, достойны быть упомянутыми. Было объявлено[3], «что все вооруженные люди, которые после ухода армии останутся как в укрытых городах и пригородах, так и в деревнях, будут оплачивать любое продовольствие, как для людей, так и для лошадей, по сходной цене, каковую маршалы или чиновники установят для данного случая. За каждого барана, которого они возьмут, будет выплачено пять турских су, а его шкура будет возвращена хозяину. И никто не осмелится убить какую-либо portière (стельную) овцу, за каждую свинью двадцать турских су, за каждого молочного поросенка пятнадцать турских денье, за каждого молочного теленка десять турских су, за каждую телку до двух лет тридцать турских су, за каждую курицу шесть турских денье, за каждого цыпленка четыре турских денье, за каждого гуся двенадцать турских денье. Запрещается убивать пахотных быков или дойных коров. За суточный постой каждой лошади выплачивается по пять турских денье, за каждое ведро овса десять денье, за каждый сноп овса пять турских денье, за каждое ведро пшеницы двадцать денье, за каждый сноп пшеницы двенадцать денье, за каждое ведро ржи пятнадцать денье, за каждый сноп ржи восемь денье. Запрещается брать как пшеницу, так и рожь, без особой необходимости. Если кто нарушит ордонанс, он вернет то, что взял и лишится двухнедельного жалования». Ордонанс должен был оглашаться всеми капитанами раз в неделю. Прежде чем уйти, капитан должен был повелеть огласить, что, если кто не получил за все взятое у него, по вышеупомянутым ценам, он должен прийти к нему; и он для него восстановит справедливость; и если капитан не подвергнет наказанию проступки своих людей, он ответит за это перед королем.

Этим разумным постановлениям так никогда и не следовали. Да и как можно было моментально призвать к порядку всех этих людей, для которых грабеж стал обычным делом, и которые привыкли жить за счет страны, через которую проходили. Но закон был утвержден; со временем и при разумной строгости, он начал приносить плоды. Во всяком случае, народ увидел, что король Франции начинает проявлять сострадание к его нескончаемым бедствиям; а это уже было искусной подготовкой успеха кампании. Как только наступила весна, армия выступила в поход. Ею командовал граф де Дюнуа, слава которого еще более возросла после экспедиции в Нормандию. Под его началом были[4] граф д’Ангулем, брат герцога д’Орлеана, Жак де Шабанн, гроссмейстер королевского дома, Жоакен Руо, маршал Франции, граф де Кастр, Жак д’Арманьяк, сын графа де Пардиака, и несколько других сеньоров. Он прибыл под стены Монгийона в первых числах мая 1451 г. Там руководил Реньо или Арно де Сен-Жюльян, гасконский дворянин. Под его командованием был небольшой отряд наемников. Он попробовал оказать сопротивление; но, не в силах противостоять столь превосходящим силам, он попросил капитуляции, и получил ее на почетных условиях. После Монгийона Дюнуа начал осаду Блэ, который вначале мужественно защищался; но когда французская армия была усилена двумя группами войск, город был взят приступом. Soudic де Латро и сир де Монферран, его брат, которые были там, успели укрыться в замке, откуда они совершали неоднократные попытки отбросить врага. Тем не менее, их мужество было вынуждено уступить численности, и после нескольких дней им пришлось покориться Франции и стать пленниками. Дюнуа назначил выкуп за сира де Монферрана в десять тысяч золотых экю. Столь высокой суммой французский генерал хотел показать, как высоко он ценит Монферрана. Он продемонстрировал это еще лучше, пытаясь привлечь его под свои знамена, так как он обещал ему, что если тот захочет перейти на сторону Франции и передаст ей два города из пяти, которые ему принадлежали, его не только освободят от выкупа, но еще и предоставят ему пенсию в четыре тысячи ливров и довольно значительные земли.

Пока Дюнуа с победами продвигался вперед, граф д’Арманьяк, задержавшись с приготовлениями, покинул свою страну, сопровождаемый[5] Потоном де Сентрайем и сенешалями Тулузы, Руэрга, Ажене, Керси и Гиени. Армия, которой он командовал, не была столь многочисленной, как это могло показаться из-за присутствия такого количества королевских офицеров; там было всего пятисот копий; правда, в это число не входили арбалетчики. Граф начал с осады Риома, который он попытался взять решительным штурмом, но оборона была не менее упорна, чем атака, и пришлось начать блокаду города.

Граф де Фуа, которого король назначил губернатором Гаскони, уже давно воевал на другом в конце провинции. Вначале он направился к Молеону[6], столице Суля. Город быстро покорился, но гарнизон укрылся в замке, построенном на недоступном гребне и долго защищался. Король Наварры, союзник англичан, подошел к городу и предложил договор, по которому англичане не могли приближаться к Беарну ближе, чем на четыре лье. Он надеялся заинтересовать Гастона; но граф, помня, что он французский военачальник, а не только виконт де Беарн, отклонил предложение и усилил свой натиск, и вскоре осажденным пришлось сдаться. После этого граф Фуа разделил свою армию; часть ее он оставил за собой, а остальных поручил виконту де Лотреку, который принимал участие в этом походе. Граф атаковал Астинг, а виконт окружил Гиш, самую сильную крепость тех мест. Когда Астинг и Гиш были взяты, братья встретились под стенами Дакса, который французы уже дважды завоевывали и теряли. Его жители стояли за Англию. Они избавились от Гастона так же быстро, как до этого от губернатора, назначенного Карлом VII, и возвратились под власть того, кого выбрали сами.

Сир д’Альбре, сопровождаемый виконтом де Тартá и сиром д’Орвалем, своими сыновьями, уже вел осаду, расположившись около моста через Адур, почти на том самом месте, где стоял король во время предыдущей осады. Сир д’Орваль[7] только что отличился блестящим и смелым налетом. Пока вся страна только готовилась к кампании, он призвал к себе нескольких смелых рыцарей, собрал их в городе Базá, и, возглавив их, направился в рейд по окрестностям. Держа направление на Бордо, где у него были сторонники, он надеялся проникнуть туда на рассвете в день Праздника всех святых; но его планы были раскрыты, и девять тысяч горожан и англичан, наспех вооружившись, вышли из-за стен чтобы испытать его отвагу. У сира д’Орваля было всего пятьсот воинов; тем не менее он принял бой и напал на врага, которого встретил на выходе из рощи. Мужество преодолело численность; победа была полной: около восьмисот англичан осталось на поле битвы, и более двенадцати сотен было взяты в плен. Мэр Бордо, который их вел, спасся только благодаря стремительному бегству, бросив пехотинцев, которых он поставил в первых рядах, словно укрытие для своей кавалерии. Этот успех принес сиру д’Орвалю богатые трофеи; это был единственный результат его набега; впрочем, город организовал слишком сильную оборону. Он возвратился со своими людьми в Базá, откуда ушел на соединение со своим отцом и старшим братом.

Графа де Фуа сопровождали его брат, виконт де Лотрек, бароны де Навай, де Лаведан, д’Аррó, де Коараз, и бóльшая часть сеньоров Фуа и Беарна. Он один собрал столько же войск, сколько граф д’Арманьяк и четыре сенешаля, так как вел пятьсот копий и две тысячи арбалетчиков. Тем не менее, осада продвигалась очень медленно. В то время все взоры были устремлены на Фронзак, падение которого должно было повлечь за собой потерю всей Гиени. Все, кого Англия почитала самыми смелыми и преданными ее интересам в этой провинции, были брошены спасать леопардов; но что могло мужество и самоотверженность нескольких рыцарей, встревоженных успехами французов или огорченных унижением Англии, против одного из самых великих капитанов этого века, окруженного ореолом победы и поддержанного внушительными силами, которые постоянно увеличивались за счет спешивших под его знамена войск, до этого рассеянных по провинции. Поэтому после двух недель отбитых атак и храбро проведенных боев, пришлось, наконец, обратиться к переговорам. Вначале было заключено перемирие.

Бордосцы, которых это перемирие так же касалось, пошли дальше; они предложили распространить его на всю провинцию. Потон де Сентрай, Жан Бюро и Оже де Брике, судья Марсана, имея на руках полномочия французского военачальника, отправились в их город; они были встречены с подобающими почестями и пышностью как со стороны губернатора, так и горожан. Соглашение было подписано, с одной стороны, от имени короля, с другой – от имени Бордо и всего Борделе. Чтобы избежать кровопролития и уберечь страну от полного разрушения, французы позволили Штатам дожидаться до среды на кануне дня Св. Иоанна армию короля Англии, которую давно ожидали, и которая должна была высадиться со дня на день. Если бы она не явилась до назначенного срока, или же она не оказалась бы достаточно сильной, чтобы прогнать французов из их лагеря, Бордо, Фронзак, Риом и все города Гиени обещали подчинить Франции. Карл VII, в свою очередь, признавая эту покорность, клялся свято соблюдать все дарованные ранее привилегии, как городу, так и стране; он обещал не вводить никаких новых налогов и учредить в Бордо парламент и монетный двор.

23 июня, как только забрезжил рассвет, французская армия выстроилась в боевом порядке вокруг стен Фронзака и простояла до вечера во всеоружии. Когда стало темнеть, герольд трижды прокричал изо всех сил: помощь короля Англии для замка Фронзак; но только эхо ответило на его голос, и ни один из защитников не показался в равнине. На следующий день Фронзак открыл свои ворота. Посланец тотчас же передал эту новость в Дакс, Риом и несколько других осажденных замков, которые последовали этому примеру. Мон-де-Марсан был не последним кто принял цвета Франции. Он направил в Дакс, к графу де Фуа, Жана де Брике, верховного судью страны, чтобы доставить ему вместе с ключами от города покорность всего виконтства. Байонна, напротив, обманутая обещанием скорой помощи от короля Англии, отказалась пойти на соглашение и даже подвергла оскорблениям посланца.

Между тем граф де Дюнуа, завладев Фронзаком, в тот же вечер ушел в Сен-Катрин, маленькую деревушку, расположенную в одном лье от Бордо, куда уже прибыл граф д’Арманьяк во главе своих войск. На следующий день, на рассвете, он придвинулся вплотную к стенам старинной столицы английских владений на континенте. Он встал во главе армии, в окружении всех сеньоров, которые командовали под его началом, и послал жителям требование передать ему ключи от города. Они были тотчас же ему доставлены сеньорами де Монферраном, де Дюрá и де Леспарром и магистратом.

Как только победитель занял ворота и башни, начался торжественный вход войск. День только начинался. Первыми шли[8] лучниками авангарда в количестве десяти или двенадцати тысяч. Их возглавляли Жоакен Руо, который только что был назначен коннетаблем Бордо, и сеньор де Паннассак, сенешаль Тулузы. За ними следовал авангард латников под командованием маршалов де Лоеака и де Жалонжа. Потом шли графы де Невер и д’Арманьяк и виконт де Лотрек во главе трехсот пеших латников. Затем шли остальные лучники в количестве трех тысяч, которых вели граф де Лабуасьер, лейтенант графа дю Мэна, и сеньор де Ларошфуко; за ними двигались епископы Алé и Лангра и Ги-Бернар, архиепископ Тура, советники короля, и с ними канцлер Ла Марша, за которыми следовал Тристан л’Эрмит, прево маршалов, окруженный своими сержантами. После этого появился белый иноходец под седлом из темно-красного бархата и в попоне из лазурного бархата, усеянного вышитыми золотом цветками лилий. Он нес футляр из такой же ткани, что и седло, в котором помешались большие печати короля. Иноходца вел пеший слуга, а по бокам шли два лучника в ливреях.

После печатей появился канцлер Франции, верхом, в стальной кирасе, поверх которой был надет жакет из темно-красного бархата. Затем двигался Потон де Сентрай, великий конюший короля, восседающий на великолепном скакуне, покрытом шелковой попоной, одетый в белое, держа одно из королевских знамен; слева от него на не менее красивом коне ехал его племянник, сеньор де Монтегю, с другим знаменем. Они ехали без сопровождения и непосредственно предшествовали лейтенанту короля. Наконец появился граф Дюнуа, в одиночку, возвышаясь на белом скакуне, покрытом попоной из голубого бархата, и расшитой золотом. За ним следовали графы д’Ангулем и де Клермон, одетые во все белое, сопровождаемые своими пажами в богатых одеждах. Затем ехали графы де Вандом и де Кастр, и с ними несколько дворян, баронов или вельмож, все роскошно одетые. Затем прошли остальные латники в количестве тысячи пятисот копий, под командованием Жака де Шабанна. Шествие замыкали латники графа дю Мэна и арьергард, ведомый Абелем Руо, братом Жоакена. Таким образом армия прошествовала по всем улицам до соборной площади. Там Дюнуа и графы д’Ангулем, д’Арманьяк, де Невер, де Вандом и де Кастр спешились.

Архиепископ встречал их в торжественных одеждах, в окружении своих каноников. Он, окурив Дюнуа ладаном, дал ему поцеловать крест и реликвии, взял его за руку и подвел его к ступеням главного алтаря. Следом за наместником шли два королевских герольда, которые разместили королевские знамена, одно над аналоем церкви, другое – над кафедрой. После герольдов вошли сеньоры. Когда наместник и его свита кончили молиться, архиепископ взял молитвенник и предложил Дюнуа и сеньорам, которые его окружали, поклясться, что король сохранит навсегда и городу и стране их вольности, привилегии и права. Дюнуа поклялся в этом, и сеньоры вместе с ним. Когда клятва была предоставлена, наместник велел поклясться архиепископу, сеньору де Леспару, дворянам страны, магистрату, нотаблям и горожанам, что впредь они будут добрыми и верными подданными короля Карла и его преемников и никогда не повернут вспять; что они и сделали в один голос, протянув руки к святым евангелиям. Толпа простонародья также поклялась, с громкими криками: Ноэль! Ноэль!

По окончанию церемонии Дюнуа и все сеньоры с подобающей набожностью прослушали мессу, которую служил архиепископ, и которой предшествовало пение Veni Creator и Te Deum. Во время церемонии все колокола собора и всех церквей города звенели не переставая. Когда служба была закончена, одно из королевских знамен оставили в церкви, а другое было отнесено в замок, которым граф де Дюнуа завладел от имени короля, своего повелителя, и который он выбрал местом своего пребывания. Сеньоры разместились в городе, приветствуемые горожанами. На следующий день канцлер принял оммаж от всех сеньоров Борделе, которые обещали быть в будущем добрыми и верными французами. Только капталь де Бюш и граф де Кандаль, его сын, отказались перейти под власть Карла VII. Они предпочли продать графам де Фуа и де Дюнуа земли, которыми владели в Гиени. После этого капталь удалился в городок Мей, купленый им в Арагоне. Сын отправился в Англию, чтобы при дворе Генриха VI дождаться какого-либо переворота или иного благоприятного случая, который позволил бы ему с оружием в руках вернуться в провинцию, куда когда-то переселились его предки, и где его семья процветала и крепла под защитой Великобритании.

Поход был, практически, завершен, и армия была немедленно распущена. Графы де Невер, де Клермон и де Кастр отправились к королю с известием о победах; графы д’Арманьяк, д’Ангулем и де Пантьевр возвратились в свои домены. Граф де Дюнуа оставил у себя маршала де Лоеака, Сентрайя, сира д’Орваля и нескольких других сеньоров, и направился с ними к Байонне[9], которая продолжала упорно отвергать французское господство. Жоакен Руо, Теод де Вальперж, Гаспар Бюро, главнокомандующий артиллерией Франции, и Тристан л’Эрмит направились туда раньше и присоединились к графу де Фуа, чьи войска уже расположились под стенами города. Дюнуа встал между Нивом и Адуром; у него было только пять или шесть сотен копий. Войско графа де Фуа, стоящее на берегу моря, ближе к Лабуру, было более многочисленным. Оно состояло из восьмисот латников и двух тысяч арбалетчиков, причем почти все они пришли из его доменов. Не успел он как следует разбить свой лагерь, как велел атаковать пригород Сен-Леон. Этот пригород был защищен широкими рвом и мощной стеной; но ров был завален фашинами, а стена разбита артиллерией. Англичане некоторое время пытались защищаться. В конце концов, выбитые со своих позиций, они подожгли пригород и ушли в город; но так поспешно, что нападающие не успели смешаться с ними, чтобы прорваться туда.

На шестой день осады подошли сир д’Альбре и виконт де Тартá, его старший сын, во главе двухсот копий и трех тысяч арбалетчиков. Они разместились в Сент-Эспри, около моста, который разделяет теперь департаменты Ланды и Нижние Пиренеи, и который всегда служил границей епархий Дакса и Байонны. На следующий день после их прибытия гарнизон сделал вылазку; но они были встречены Бернаром де Беарном и его людьми, которые успешно их отразили и заставили спешно вернуться в город.

Граф де Дюнуа, в свою очередь, не желая сдерживать пыл своих войск, велел штурмовать стены, не дожидаясь нескольких крупных артиллерийских орудий. Успех не соответствовал этому настрою. Единственным результатом двух или трех последовавших друг за другом атак была только пролитая солдатами кровь, которую командир должен всегда беречь. Между тем прибыла артиллерия. При этом известии осажденные, опасаясь за свои богатства и жизни, предложил капитуляцию. Дюнуа, уверенный в победе, предложил следующие условия: гарнизон сдается в плен вместе Жаном де Бомоном, который им командовал. Город подчиняется королю, и в наказание за свое непослушание выплачивает сорок тысяч золотых экю. Эти условия были слишком жесткими; город был не готов их принять, когда 20 августа 1451 г., ясным летним утром, среди чистого и спокойного неба, заметили в воздухе белый крест, который, как говорит Jean Chartier, чьи слова мы приводим, и который выступает гарантом этого рассказа[10], был виден в течение получаса всеми, кто хотел его видеть. Горожане увидели в нем волю небес. Они сорвали красные кресты англичан и заменили их белыми крестами Франции. Это чудо явилось вскоре после восхода солнца, а уже к десяти часам Дюнуа завладел городом и замком, и велел поднять над башнями королевские знамена.

Торжественный вход был назначен на следующее воскресенье, 24 августа. Во главе процессии[11] шла тысяча лучников, ведомая Леспинассом; за ними следовало два герольда короля и Бертран д’Эспань, сенешаль Фуа, одетый с чрезвычайной роскошью, который держал в руке королевское знамя. После них двигался граф де Фуа, возвышающийся на скакуне в великолепной сбруе. За графом следовал его сенешаль Беарна, голову лошади которого укрывал стальной доспех, украшенный золотом и драгоценными камнями и оцениваемый в пятнадцать тысяч экю. Вокруг сенешаля гарцевала целая толпа сеньоров. Наконец, шествие замыкали двенадцати сотен пеших копий.

Граф де Дюнуа вошел с той же пышностью через другие ворота города. Гастон и он встретились около собора, где их дожидался епископ в парадном облачении, окруженный канониками и другим духовенством, тоже в торжественных одеждах, с главными реликвиями их церкви. Оба графа тотчас же спешились, поцеловали реликвии и прошли помолиться в собор. Завершив акт вступления во владение, они удалились каждый в свое жилище. Некоторое время спустя, граф де Фуа прислал попону своего коня, которая была из золотого сукна и оценивалась в четыреста золотых экю, в Нотр-Дам Байонны, чтобы из нее сделали облачения. При начале осада он посвятил в рыцари пятнадцать человек, среди которых были сир де Тарзак, брат сеньора де Навайя, Роже и Бертран д’Эспани, и сеньор де Бенак. Эти новые рыцари достойно отметили свои первые сражения; но изо всех, кто дрался у стен Байонны, никто не отличился так, как Бернар де Беарн, который был ранен из кулеврины, но не оставил рядов атакующих.

Граф д’Арманьяк в то время был занят тем, что принимал оммаж своих вассалов. Отдохнув несколько дней после последней кампании в л’Иль-Журдене, обычном месте пребывании его семьи, в конце августа он перебрался в свой замок Вик. 31 числа этого месяца, дворяне Фезансака[12] предстали перед ним в зале замка. Их возглавляли Гийом де Вуазен, сеньор де Монто, Айссен де Монтескью, сеньор де Монтескью, Жан де Пардайян, сеньор де Пардайян, и Бертран де Монтескью, сеньор де Лорае и де Лагроле, бароны графства Фезансак. Там же были Жан де Бовиль, со-сеньор де Маньо и де Рокé, Бартелеми де Монтескью, сеньор де Марсан, Тибо де Поденá, сеньор де Марамбá, Мано де Болак, сеньор де Пренерон, Мано де Желá, сеньор де Бонá, Одон де Массá, сеньор де Кастийон-Массá, Бертран де Монлезен, сеньор де Кайавé, Бертран д’Аркамон, сеньор д’Аркамон, Луи де Лассеран, сеньор де Мансанком, Мано де Лассеран, сеньор де Казó, Жан де Безоль, сеньор де Безоль, Арман де Ларрок, сеньор де Сьёрак, Жан де Монлезен, сеньор д’Антрá, и Жорж де Сериньяк, со-сеньор де Бельмон. Все эти сеньоры заявили что держат свои баронии и сеньории со всеми их зависимостями от графа, как их предшественники держали от предшественников Жана. Они изъявили готовность принести за них оммаж; но до того они потребовали и попросили Жана V, что бы тот соизволил сам принести клятву, как это имел обыкновение делать каждый новый граф при своем воцарении, и подтвердить обычаи, fors, права, кутюмы и другие привилегии, записанные в кутюмах Фезансака, как это некогда сделал доброй памяти коннетабль Бернар. Акт, который приписывали коннетаблю и о который мы уже рассказывали в другом месте, был представлен, Жан уселся на небольшом деревянном возвышении, покрытом шерстяным ковром, и возложив обе руки на молитвенник, Te igitur и крест, поклялся быть своим дворянам и их подданным, добрым и верным сеньором, каковым должен быть каждый добрый сеньор для своих вассалов; защищать их всеми своими силами против любого насилия; соблюдать и принимать во внимание обычаи, fors, права, кутюмы и привилегии Фезансака, как это делал граф Бернар, его предок. Сразу же после этого бароны, рыцари и другие дворяне начали по очереди подходить к графу и, преклонив колено и вложив свои руки в его, клясться на молитвеннике, кресте и святом евангелие быть добрыми, истинными, преданными и верными подданными и вассалами указанного графа и его преемников, хранить и защитить жизнь, родственников, государство, достоинство, честь как его, так и его преемников; по первому же слову исполнять все, чем подданный и вассал обязан своему сеньору. Кроме того, они обязались хранить все тайны, которые граф или его представители им доверят, и раскрывать их только с его разрешения или по его приказу; они обещали совет, помощь, поддержку и содействие, когда те потребуются; и если они узнают, что какое-либо несчастье или какая-либо опасность угрожают жизни, владениям или телу графа или его преемников, они обещали сообщить о них немедленно самому графу, или, в его отсутствии, его должностным лицам, или, по крайней мере, известить его надежным посланием. Когда клятва была предоставлена, каждый дворянин был допущен к поцелую в губы сюзерена, в знак любви и союза. Свидетелями этого торжественного оммажа выступили Раймон, епископ Сен-Папуля, Беро де Фодоа, сеньор де Фодоа и де Барбазан, сенешаль Арманьяка, Жан де Лабарт, сенешаль Ора, Жану Дюбарри, горожанин Оша, судья Арманьяка по обычным делам, и Бертран де Рюбль (Ruliâ), апелляционный судья Арманьяка.

Жан совершил свой торжественный въезд в Ош только 25 января 1452 г. Он появился там[13] в сопровождении многочисленного и блестящего дворянства, и был встречен при въезде в город консулами Жаном де Берри, Арно д’Англадом, Бернаром д’Анроком, Жаном де Вьелла, Доа де Монлоном, Арно де Лавераé и Жаном де Монбретá, которые проводили его, держа под уздцы его лошадь, до входа в собор. Капитул[14] и все духовенство ожидали его с пением псалмов. Приблизившись к ним, граф спустился со своего парадного коня и занял кресло, возвышающееся на площадке монастыря, держа возле своей груди открытый молитвенник. Консулы приблизились к нему и опустились на колени в присутствии множества горожан, которые жестами и криками одобряли действия и слова их магистрата. Они принесли клятву верности за себя и за весь свой город. Граф принял их клятву и заявил, что он никак не намерен нанести ущерб их правам, обычаям и привилегиям. После этого заявления, он распустил консулов; но кратко переговорив с сеньорами своей свиты и получив заверения, что все они были людьми честными и с хорошей репутацией, он восстановил их. Восстановленные консулы вновь принесли клятву; затем, в свою очередь, они начали умолять графа поклясться, что он будет соблюдать вольности города, как это делали его предшественники. Жан снова переговорил с сеньорами, и согласно заверениям, которые получил, он поклялся исполнять просимое, в присутствии Бернара де Ландорра, Беро де Фодоа, Жана де Лабарта, Жана, сеньора де Польяка и Бернара де Пейрюсса, каноника л’Иля.

После обмена клятвами, Жан вошел в церковь, сопровождаемый капитулом, и после того, как ему указали кресло со спинкой, как положено каждому новому канонику, он приблизился к алтарю и поклялся святым евангелием хранить и добиваться сохранности вольностей и прав капитула, после чего обратился к Св. Деве, покровительнице метрополии, и преподнес ей турскую серебренную монету. Капитул тотчас же постановил с этого дня поминать графа и молиться за него на мессах и службах, и всегда произносить его имя сразу же после имени короля. Наконец его торжественно привели в архиепископство, где он провел остаток дня и ночевал. Туда же ему доставили порцию хлеба и вина, положенные ему как канонику.

Жан V был тогда в расцвете сил; приученный к боям чуть ли ни с детства, он показал себя достойный внуком коннетабля. Хорошо бы, если унаследовав его мужество и активность, он не унаследовал бы и его упрямства и гордыни! Несчастья отца должны были бы научить его с опаской относиться к королю Франции, могущество которого особенно возросло после двух последних кампаний, а вместе с этим обострилась восприимчивость; но уроки жизни никогда не воспринимались знатью. Ею, всегда непоследовательной и легкой на поступки, чтобы не сказать беспокойной и коварной, казалось, движет только одна мысль: завоевание независимости, или, скорее, ее демонстрация, и этой мысли она следовала везде и всегда, не обращая внимания на препятствия и опасности. Едва утвердившись в своих доменах, Жан не замедлил пренебречь желаниями монарха.

Филипп де Леви, архиепископ Оша, 25 марта 1454 г. отказался от архиепископства в пользу одного из своих племянников, которого, как и его, звали Филиппом де Леви[15], что заставляет иногда путать обоих родственников. Капитул не захотела признать эту замену[16] и утверждал, что имела место чистая отставка дяди. Он собрался 29 мая и назначил на 15 июня выборы нового архиепископа. Папа запретил их; но хотя бреве понтифика было однозначным, и о нем было объявлено у ворот метрополии и церкви кордельеров, капитул сделал вид, что ему ничего неизвестно. Тем не менее, отсутствие архидиаконов Пардиака, Англé и Вика, Бернара дю Ло, аббата Идрака, Аманьё де Ломаня, Жана де Лароша и Жана Делора, заставило перенести выборы вначале на 18, а затем на 22. Когда мнения выборщиков разделились, решили пойти на компромисс и предоставили принятие решения Жану Дюклерку и Бернару де Рессегье, которые выбрали Жана де Лекена.

Лекен расположен на вершине Пиренеев, почти на границе Франции и Арагона. Что за Жан носил это имя? Принадлежал ли он к семье Оде д’Эйди, знаменитого Лекена, который сыграл роль если не блестящую, то, по крайней мере весьма значительную, в конце правления Карла VII? Был ли он братом другого Лекена, который, как мы увидим, станет при Людовике XI губернатором Аквитании, Лангедока, Дофине, маршалом Франции, графом де Комменжем; и был ли он тогда тоже побочным сыном Жана IV? Так писал Oihénard[17], а вслед за ним и многие историки; но что касается нас, то мы склонны предположить, что последний де Лекен и конкурент Филиппа де Леви были сыновьями Гиллема де Лекена и Анны д’Арманьяк-Терм, чей брак, освященный церковью, никогда не был признан домом д’Арманьяк, что заставило дать детям, родившимся в нем, имя Бастардов. Жан воспитывался в Сен-Моне, где и принял постриг. Едва став священником, он получил приорство Сен-Ком в Руэрге. Оттуда он и был приглашен, чтобы противостоять кандидату Рима. Этот выбор был встречен с восторгом духовенством и народом; но не легко было заставить признать его церковью и добиться рукоположения избранника. Капитул обратился к вьеннскому архиепископу, как примасу Галлии, с просьбой признать прелата, выбранного ими. Одновременно с этим, они написали папе Николаю V, чтобы сообщить ему о выборах. Сам Жан де Лекен написал понтифику и поручил свое письмо Арно-Гийому де Санзаку, канонику Родеза, Жану Делору, Пьеру де Ревестону и Пьеру де Тезану, секретарю дофина, предоставив им все полномочия (август 1454 г.). Но все эти действия были бесполезны. Папа утвердил Филиппа де Леви и отверг его конкурента. Капитул продолжал упорствовать; он был поддержан графом д’Арманьяком. Карл VII, который предпочел Филиппа, был раздражен действиями капитула и участием в этом деле Жана V.

Почти в то же самое время (конец 1453 г.) умер Матьё де Фуа, граф де Комменж, оставив только двух дочерей от второго брака. Король тотчас же поручил Жану д’Аси и Никола Бертело, членам парламента Тулузы, вступить во владение графством от его имени. 10 января 1454 г. комиссары явились в Мюрé, где они созвали консулов и жителей четырех больших бароний, на которые разделялся Комменж, и приняли клятву верности. Граф д’Арманьяк подал протест[18] против этой клятвы, настаивая на правах, которые всегда имел на Комменж. Жан де Лабарт-Жискаро, сенешаль Ора, Мано де л’Иль-д’Арбешан, Бернар де Ривьер, сеньор де Лабатю, Пьер Арно де Молеон, Пьер-Раймон де Полен, Жан де Гроссоль, Санш де Лиссарагé и еще два сеньора взяли на себя эту миссию. Они ее полностью выполнили в присутствии сына сенешаля и Жеро де Монто; но их протест не был услышан, и Комменж перешел в непосредственное подчинение короне. Карл VII, который к старости проявил столько ревности к своей власти, и так спешил сдержать рост могущества великих вассалов или даже сократить его, не мог простить Жану противопоставления своего прелата прелату, которого выбрал он, и еще менее – замысла добавить к своим обширным доменам просторное и богатое графство; но скрыв истинные причины своей политики, он, чтобы напасть на Арманьяк, ухватился за повод, который ему предоставила непристойная жизнь графа.