Том 5. Книга XVII.

ГЛАВА I.

Элеонора, графиня де Фуа, восходит на трон Наварры. – Ее смерть. – Франсуа Феб, ее внук, сменяет ее и умирает в 15 лет. – Война за его наследство. – Катрин, сестра Франсуа, признана Штатами. – Ее брак. – Оммаж сеньоров Арманьяка. – Детям и брату герцога де Немура воздана справедливость. – Шарль, брат Жана V, освобожден из тюрьмы. – Пытки, которые он перенес. – Его дело рассмотрено Штатами в Туре. – Ему возвращена бóльшая часть владения его брата. – Его торжественное вступление в Ош.

В то время, как герцог де Немур проливал на эшафоте свою кровь, для дома де Фуа рухнули, наконец, барьеры, которые отделяли его от трона. Король Хуан умер в Барселоне, в возрасте восьмидесяти двух лет. Прежде чем умереть, он освятил последним завещанием[1] соглашение, уже заключенное с Гастоном и Элеонорой, и завещал ей Наварру. Элеонора поспешила короноваться. Церемония состоялась в Тюделе; но блестящие празднества, устроенные по этому поводу, почти тотчас же сменились трауром, так как новая королева прожила после своей коронации только пятнадцать дней, если верить одним[2], или двадцать четыре, согласно другим. Никогда не видели бóльшей насмешки неба над человеческими амбициями: Элеонора заплатила за одну или две недели царствования тридцатью годами суетности и домоганий. Хорошо бы еще, если ее усилия не были омрачены ужасными преступлениями. Преследования, которыми подвергся ее брат и, главное, заключение и смерть ее сестры, навсегда очернили память о ней.

Молодой Франсуа Феб сменил свою бабушку. Он жил в Беарне, где рос под опекой Мадлен Французской[3]. Эта принцесса тотчас же направила своих представителей в Наварру, чтобы получить там признание ее сына; но два могущественных дома, де Бомоны и де Граммоны, которые так долго нарушали покой королевства, более разобщенное в то время, чем когда-либо, завладели почти всеми городами. Их соперничество не оставляло места законной власти. Представители не были даже приняты. Мадлен, получив такое оскорбление, угрожала прибегнуть к силе и призвать к себе на помощь королей Франции и Арагона, Эта угроза, вместо того, чтобы утихомирить умы, возбудила национальную гордость, и несчастная Наварра на два года оказалась подверженной всем бедам, которые влечет за собой анархия. После этого Мадлен посчитала, что горький опыт откроет нации глаза. Помимо этого, она надеялась, что ее присутствие устранит все затруднения. С этой надеждой она пересекла горы, сопровождаемая кардиналом де Фуа, своим деверем; но она была встречена не лучше, чем ее послы.

Тогда она обратилась к Фердинанду, королю Арагона, и при встрече, которая у них состоялась, ей была обещана значительная армия. Чувствуя себя более уверенной, она созвала Штаты в Тюделе, и чтобы обсуждения велись более свободно, или чтобы не раздражать горячность сеньоров, она вернулась обратно за Пиренеи. В Испании остался только ее деверь. Ассамблея была многочисленна. Кардинал говорил там от имени своего племянника; его яркая речь увлекла Штаты. Ему ответили, что у наваррцев не было иного желания кроме как встретить своего принца и увидеть его восходящим на трон, на который Бог его призвал. Добавили, что Феб может прийти без всякой опаски; его подданные обещали ему не только повиновение и верность, но и поддержку и помощь против всех, кто захочет помешать ему войти в его королевства. Напрасно некоторые сеньоры пытались остановить этот порыв – они были вынуждены уступить общему настроению. Граф де Лерин и маршал Наварры, два руководителя вражеских партий, отреклись от своих старых распрей публично примирились.

Ничто больше не мешало прибытию суверена. Направили делегацию к регентше, которая находилась тогда в замке Мазерé в графстве Фуа. Узнав об этом, Мадлен поспешила оставить Мазерé и двинулась в По, где она хотела встретить делегацию. Шесть дворян, присланных королем Франции, чтобы помогать ей своими советами, уже дожидались ее там. Ее сопровождало дворянство страны Фуа под предводительством Гаспара де Виймюра, сенешаля графства. Сеньоры Беарна, ведомые Бернаром де Фуа, выступили ей навстречу. Объединенное войско состояло из пятнадцати сотен копий, число, без сомнения, значительное, но оно не должно удивлять, так как только один Беарн насчитывал более семисот сеньоров, приносящих оммаж.

Таков был блестящий эскорт, с которым Феб предстал перед депутатам, и который затем проводил его в Наварру. Граф де Лерин открыл перед ним ворота Памплуны, где он был принят с превеликим восторгом. Его молодость, доброта и красота окончательно покорили все сердца. Улицы были слишком узки, влезали на крыши, чтобы лучше его видеть. Он был коронован 9 декабря 1481 г. После нескольких дней празднеств, он по очереди посетил главные места королевства, и принял, вместе с оммажем их обитателей, клятвы от капитанов, которые там командовали. Осторожность советовала ему приблизить к себе графа де Лерина. Он подтвердил ему должность коннетабля, которую тот получил в прежнее царствование, и подарил ему Ларрагá и несколько других сеньорий. Но существуют сердца, которые нельзя купить никакими подарками; Лерин не замедлил оставить дом де Фуа и присоединиться к его врагам.

Фебу тогда было без малого пятнадцать лет. Фердинанд предложил ему в жены Хуану, свою младшую дочь, ту самую, которая позже, выйдя за Филиппа, сына императора Максимилиана, присоединит к австрийскому дому Сицилию, почти всю Испанию и бóльшую часть Нового Света[4]. Мадлен[5] не решилась согласиться на этот брак из опасения, что он не устроит Людовика XI. По той же причине она отклонила руку принцессы Хуаны, дочери беспомощного Энрике, последнего короля Кастилии. Чтобы избежать новых навязчивых предложений, она вернула своего сына во Францию, назначив местом его пребывания замок По. Молодому принцу нравилось в нем жить. Утверждают даже, что он его достроил; согласно некоторым историкам, именно на это указывает надпись, которую до сих пор можно прочитать на одних из ворот[6]; но если он и занимался этим, его преждевременная смерть должна была вскоре прекратить все работы.

Франсуа очень любил музыку. Однажды ему принесли новую флейту. Но едва он поднес ее к губам, как тут же упал без признаков жизни, прошептав, как говорят[7], только: мое королевство не от мира сего, не печальтесь: я иду к моему Отцу. Это трагическое событие произошло 22 января 1483 г. Подозревали, что яд ускорил его конец; но кем и почему было совершено это преступление? Документы того времени молчат об этом, а могила хранит свои тайны. Мы знаем только, что он был похоронен в кафедральной церкви Лескара. С ним угасла старшая ветвь Фуа-Грайи. Она правила Беарном девяносто три года и четыре года царствовала в Наварре, если только можно назвать царствованием постоянно оспариваемую власть.

Франсуа Феб, за несколько дней до своей кончины составил завещание[8], в котором он объявлял Катрин, свою сестру, наследницей всех своих огромных доменов. Права молодой принцессы не вызывали никаких сомнений. Корона Наварры перешла в дом де Фуа благодаря Элеоноре, и мы уже видели, как женщины наследуют графства Фуа и Бигорр, и виконтство Беарн. Тем не менее Жан де Фуа, виконт де Нарбонн, второй сын Гастона IV и Элеоноры, и дядя Феба и Катрин, утверждал, что де Грайи с недавнего времени приняли салический закон, как его сделали дома д’Арманьяк и д’Альбре, и что, таким образом, ему должно быть оказано предпочтение перед его племянницей. Мадлен, не особо беспокоясь об этих претензиях, поспешила созывать Штаты пяти или шести графств или виконтств, которыми владел Феб по эту сторону Пиренеев. Все высказались за ее дочь и принесли ей клятву. Наварра последовала их примеру. Кардинал де Фуа, который ею управлял от имени своего племянника, без особого труда получил там признание Катрин, несмотря на глухую оппозицию графа де Лерина, тайно поддерживаемого Фердинандом, королем Арагона.

Фердинанд надеялся воспользоваться волнениями, чтобы получить руку новой королевы для инфанта Арагона, его сына, юного принца, находящегося еще в колыбели. Он поспешил направить посольство к регентше, чтобы сделать официальное предложение; но Людовик XI был еще жив. Монарх, чья недоверчивая политика заставила отвергнуть испанскую принцессу, еще в гораздо меньшей степени был готов согласился на брак, который должен был объединить все короны Испании на одной голове и ввести иностранца в сердце Франции. Мадлен сослалась[9] на разность в возрасте и выпроводила послов. Такая покорность было последним проявление страха регентши перед братом, всем желаниям которого она безропотно следовала. Несколько месяцев спустя (30 августа 1483 г.) Людовик умер в своем замке Плесси-ле-Тур, весь во власти недоверия и ужаса, который он внушал другим; король, стоящий в стороне от всех наших королей, странный государь, в котором перемешались все контрасты; монарх, перед которым беспристрастная история пасует, не решаясь чересчур позорить его пороки, поскольку они служили интересам Франции, но еще меньше осмеливаясь хвалить его достоинства, столь похожие на недостатки. Следует упомянуть, вслед за нашим ученым соотечественником[10], которого мы всегда цитируем с великим удовольствием, о его скупости и щедрости, подозрительности и смелости, обыденности и великолепии, популярности и высокомерии, гнусности и величии, он, казалось, следовал капризам и хотел избегнуть осуждения. Карл VIII или, скорее, Анна де Божё, его сестра, которой король поручил управление государством на время малолетства своего сына, не теряли из виду богатой наследницы, на руку которой с каждым днем находилось все больше желающих. Они предложили четырех кандидатов[11]: герцога д’Алансона, Шарля д’Орлеана, графа д’Ангулема, который позже женится на Луизе Савойской и станет отцом короля Франциска I, Жана, старшего сына Алена, сира д’Альбре, и принца Тарентского, итальянского сеньора.

Мадлен и ее дочь не захотели брать выбор на себя. В те дальние времена, когда, как часто думают, неразумный деспотизм царил над Европой, понимали, по крайней мере также, а, возможно, даже лучше, чем в наши дни, что правители принадлежат своим народам в большей степени, чем самим себе, и что нация не может отдать себя под власть иностранного дома по выбору или капризу легкомысленной или неопытной девушки. Созвали Генеральную Ассамблею в По. Три сословия Беарна, Марсана и Гавардана начали свои заседания 16 февраля 1484 г. Регентша сообщила, что она сообщит причину, заставившую ее собрать их, как только прибудут депутаты Фуа, Бигорра и Небузана. Их ожидали несколько дней, и когда ассамблея была в полном составе, Мадлен, взяв клятву хранить все обсуждения в полной тайне, объявила, что королева, достигнув брачного возраста, просит Штаты, согласно Богу и их разумению, указать ей супруга, которого она должна призвать разделить с ней трон.

До нас дошли только решения Беарна. Викарии епископов Лескара, Олерона и Эра высказались за Жана д’Альбре. Дворянство разделилось: один голос был подан за испанского инфанта, несколько за принца Тарентского; но остальное большинство присоединилось к мнению трех церковных депутатов. Затем свое мнение высказали коммуны; вначале они умоляли регентшу самой выбрать супруга для ее дочери, опираясь на советы сеньоров ее дома и, главным образом, кардинала де Фуа, графа де Кандаля и герцога Бретани; но по настоянию мадам и после решения церковных сеньоров, баронов и дворян, бурги и parsans (земли – Прим.переводчика) Викбиль, Монтанарé, Совтерр, По, и города Беллок, Морлá и Кастийé, высказали свое мнение, согласно Богу и своему разумению и под клятвой, ими принесенной, что не были до конца убеждены, что следует принять сира д’Альбре. Тем и ограничился их ответ. Они не выбрали никого из кандидатов. Долины Оссо, Аспé и Барету заявили, что их самым большим желанием было видеть их властительницу замужем за сеньором, который, с Божьей помощью, как можно быстрее даст ей детей. Все-таки, их четырех предложенных сеньоров они выбрали молодого д’Альбре.

Мы подробно и с уважением остановились на этом поистине добросовестном обсуждении. Особенно, как нам кажется, голосование третьего сословия отмечено моралью и резоном. Домены Катрин, расположенные между могучим и грозным Фердинандом Арагонским и молодым Карлом VIII, требовали принца, который мог взять в свои руки бразды правления. Однако, стоит задуматься, почему предпочтение было оказано именно Жану д’Альбре. Вряд ли это стоит приписывать недвусмысленным намекам и рекомендациям короны Франции. Скорее, стоит воздать честь здравому смыслу Штатов. Герцог д’Алансон и граф д’Ангулем, принцы крови, этого у них не отнимешь, но ни тот, ни другой, не имели ничего, кроме довольно небольших апанажей, и эти апанажи были расположены слишком далеко от Пиренеев. Принц Тарентский, итальянский сеньор, но сын Мари де Фуа, не мог дать ничего, кроме своего родства и зрелости своего возраста. Напротив, Жан, глава богатого и могущественного дома д’Альбре, должен был объединить, со временем, свои обширнейшие земли с теми, которыми владела Катрина. С ним почти вся Гасконь могла сконцентрироваться в единых руках, а возраст, опыт, широкая известность Алена, отца Жана, пришли бы на помощь молодости его сына. Следует добавить, наконец, что Карл VIII и Анна де Божё не могли бы радоваться возвышению обоих принцев крови, на которых они уже не имели бы никакого влияния. Они писали[12] из Амбуаза Жану де Фуа, виконту де Лотреку, который имел большое влияние на регентшу, чтобы он настаивал на предпочтении сира д’Альбре. Таким образом, все сходилось на одном кандидате. Вскоре был составлен контракт; оба дома, Наваррский и д’Альбре, подписали его в Ортезе 14 июня 1484 г.[13], и брак был заключен в соборе Лескара к концу того же года. Жан и Катрин были почти ровесники. Жану недавно исполнилось четырнадцать, а Катрин было почти тринадцать.

Виконт де Нарбонн постарался прервать эти переговоры. Едва узнав о смерти Людовика XI, он поспешил в По. Там он обратился с речью к народу и попытался заручиться его поддержкой; но все его красноречие смогло привлечь к нему только нескольких незначительных горожан. Консулы и нотабли, вместо какого-либо ответа, думали лишь о том, как его захватить. Виконт, узнав о их намерении, благоразумно бежал и ушел в Мобургé, один из городов, который достался ему при дележе земель несчастного Жана V. Оттуда он направил в Беарн двух дворян, снабженных его инструкциями и широкими полномочиями. Дворянство, привязанное к крови своих хозяев, было более расположено к нему, чем коммуны. Сеньоры де Граммон, де Жердерé, д’Андуен и де Коараз выступили на его стороне. Их примеру последовал Гаспар де Виймюр, сенешаль графства Фуа[14]. Виймюр был капитаном замка Фуа, ключа и ворот страны; он мог передать его в руки виконта; но верный рыцарской чести, он послал одного из своих родственников в По, к мадам Катрин, поручив вернуть ей как его должность, так и его замок. Вместе с тем он просил ее простить его за то, что он принимает сторону виконта де Нарбонна, чью дело он считал не только законным, но и справедливым, и благодарил ее за почести, которыми она соизволила его отметить.

Жан де Шато-Верден присоединился к Гаспару де Виймюру, и оба сеньора, во главе довольно значительного конного отряда, двинулись к Мобургé. Виконт дожидался там результатов послания, которое он направил в Беарн; но так как Штаты не торопились встать на его сторону, он последовал совету де Виймюра и де Шато-Вердена, и вместе с ними направился в страну Фуа. Он начал с осады города Мазерé, резиденции графов, его предков. Он надеялся, что жители, на глазах которых он родился и вырос, откроют ему свои ворота; но они остались верными Катрин. Только благодаря измене ему удалось войти в город. Губернатор успел укрыться в замке со всеми войсками, которыми командовал; но пока он был занят переговорами, несколько солдат поднялись по стене и заставили его сдаться. Затем виконт двинулся к Монто. Бернар де Виньо, сеньор де Леспинасс, который им командовал, изобразил легкое сопротивление; затем, решив, что таким образом честь его сохранена, он водрузил вражеский флаг. Город Памьер, который был осажден после Монто, казалось, некоторое время колебался; но, наконец, он принял сторону королевы и отразил нападение. Жан де Фуа выместил неудачи на Ма-Сен-Антонен, который захватил, хотя этот город принадлежал епископу Памьера. Его оружие везде терпело неудачу, и ему оставалось только разорять страну, законным хозяином которой он себя провозгласил.

Его амбиции требовали более значительных успехов. Понимая, что открытая борьба мало ему поможет, он призвал на помощь яд[15]. Два наиболее значительных сеньора Беарна, Роже де Граммон и Жан де Жердерé, свойственник Роже, организовали заговор; кажется, идея принадлежала де Граммону, который привлек де Жердерé и уговорил его взять его выполнение на себя. Виконт, узнав о их намерении, встретил его с восторгом и постарался не упустить представившуюся возможность. Он сразу же направил бастарда д’Астарака и другого дворянина занять высоты Навай, чтобы немедленно захватить Ортез, как только преступление будет совершено.

Жердерé подкупил Мери де Пуйо, дворецкого королевы, и Томá Брюнé, ее кондитера; но яд был приготовлен неумелой рукой, и результат обманул ожидания виконта. Тем не менее, из-за некоторых неясных подозрений оба слуги были арестованы. Они обвинили во всем Жердерé, который тотчас же был схвачен и заключен в башне замка. Королева приказала начать их процесс против них; при этом она оставила вынесение приговора за своим ближним советом. Собрались судьи: это были N. де Кастельбажак, сенешаль Бигорра, Пьер де Беарн, сенешаль Марсана, Бернар, виконт де Сер, Арно де Дузон, Арно де Навай, Арно-Гилем де Кастé, Раймон де Казарé и Пьер де Сер, судья Беарна. Когда преступление было доказано, виновных приговорили к смертной казни. Дворецкий и кондитер были казнены в По. Жердерé разделил их судьбу в Монтанере; пощадили только Роже де Граммона, самого виновного из четырех. За него вступился король Франции; пришлось довольствоваться лишь его клятвой, что он своим раскаянием и поведением заставит забыть о покушении, которое только что совершил.

Это подлая попытка убийства, спровоцированная или, по крайней мере, одобренная виконтом, стало новой искрой, подброшенной в огонь ненависти, разделявшей обе ветви дома де Фуа-Наварр. Война вспыхнула с новой яростью: она шла одновременно в Фуа, Бигорре и Беарне. Убийства, пожары и грабежи обрушились на эти обширные земли[16], которые, более счастливые до сих пор, чем домены других великих сеньоров королевства, так долго пребывали в мире и спокойствии.

Бывшие владения дома д’Арманьяк, напротив, теперь отдыхали от бурь, сотрясавших их во времена предыдущего господства. Креатуры Людовика XI спешно входили во владение землями, которыми их одарили. Пьер де Божё, наделенный особо щедро, собрал в Ногаро дворянство и депутатов городов Арманьяка[17]. Ассамблея состоялась в воскресенье, 20 ноября 1479 г., после вечерни. На ней присутствовали: Оже, сеньер де Ло, Бернар д’Арманьяк, сеньер де Терм, Бернар, сеньер де Бергоньян, Бертран де Пардейян, сеньер де Панжá, Бертран де Манá, сеньер де Сабазан, Жан де Бернед, сеньер де Корнейян, Бертран де Люппé, сеньер де Сион, Пьер д’Эйди, сеньер де Мопá, Карбонель де Бассабá, сеньер де Кастé, Карбонель, сеньер дю Буруйян, Жан д’Арманьяк, сеньер де Сен-Кристи, Мано де Сен-Мартен, сеньер де Сен-Мартен, Мишель де Люппé, сеньер де Люппé, Бертран де Бернед, сеньер д’Арблад-Комталь, Аршамбо дн Ривьер, сеньер де N., Пьер де Бэйшан, сеньер де Сент-Обен, Жан де Латрó, сеньер де Латеррад, Жерар де Ларé, сеньер де Бету, Мано де Мон, сеньер де Лартиг, Карбонель де Ло, сеньер де Капмортерé, Бертран де Фер, сеньер де Лапейри, Гийом де Монлезен, сеньер де Сен-Го, Арно-Гийом де Люппé, сеньер д’Ареш, Бертран де Лавардак, сеньер де Мейм, Жеро де Мон, сеньер де Жейнав, Жан де Таррид, сеньер де Ларé, Бертран де Молинье, сеньер де Мо, Карбонель де Дюффур, со-сеньер де Монтастрюк, Грассьо де Лабарер, сеньер де Ларрок, Юг де Салль, сеньер де Салль, Бертран де Бернед, сеньер де Бернед-Брассаль, Жан де Латрó, сеньер де Пуидраген и де Сен-Гриед, Мано де Бац, сеньер де Бац, Мано д’Оранзан, сеньер де Буросс, Бернар, сеньер де Пернийé, Жан де Сен-Гриед, сеньер д’Эсталан, Кристина де Бернед, дама де Мормé, Сеньорé де Бету, сеньер де Булуш, Жан де Салль, сеньер де Першед, Никола де Барадá, сеньер дю Бедá, Гарси-Арно де Сен-Гриед, сеньер де Кларан, Сансоннé Дюкуссоль, сеньер д’Эспарсак, Жан де Лафонтан, сеньер де Лаборд, Жан де Сорбьé, сеньер де Копанн, Жан де Сент-Обен, сеньер де Панжá, Леберон де Тез, из Рискля, Жан де Ларé, сеньер де Галабер, г-н Юг Роллан, Жан де Шатанé, Гийом Дюплантé, сьер де Борд, из Ногаро, Жан де Оркá, консул Рискля, Леберон де Шез, сьер де Лабовальер, консул Рискля. Консулы Эньяна, Угá, Копанна, Корнейяна и Фюстарруо передали свои полномочия Жану Марру, приору Сен-Люпера в Озе.

Самого сира де Божё там не было, его представлял Шарль д’Аршиак, его камергер, которому помогали Антуан де Монлезен, сеньор де Прешак и де Монбер, губернатора Арманьяка, и Жан Жакинé, лиценциат права. Вначале д’Аршиак принес от имени своего хозяина клятву соблюдать и хранить привилегии графства, а затем он принял клятву верности от ассамблеи. Сир де Божё подтвердил 8 января следующего года обязательство, принятое его камергером; но временам не суждено было освятить этот дар произвола Людовика XI.

Правление его преемника началось с реакциями против его недостойных любимцев. Справедливость требовала восстановления в правах и владениях. Некоторые процессы были затруднены, и их решение требовало значительного времени. Взывали к состраданию. Пять несчастных сирот, Жан, Луи, Катрин, Маргарита и Шарлота, дети несчастного герцога де Немура страдали в нищете. Жак де Люксембург, их дядя, и Гратьян Дюфор, которые были назначены их опекунами, доложили новому королю, что они были лишены самого необходимого для жизни, владения их отца были конфискованы; и, таким образом, они не могли продолжать процесс, возбужденный от их имени по поводу наследства Шарля д’Анжу, титулярного короля Сицилии, их дяди по матери. Карл, тронутый их крайним бедствием, назначил им для проживания замок Шательро[18] с шестью тысячами ливров ренты с виконтства этого имени (20 октября 1483 г.).

В то же время, он вызвал из ссылки епископа Кастра, Жана д’Арманьяка, брата их отца. Жан с детства был посвящен церкви, и король Людовик XI настойчиво просил для него у Св. Престола епископство Кастр, хотя он едва вышел из юношеского возраста; папа посчитал его слишком молодым. Пришлось ждать несколько лет, и Жан получил епископство (1460 г.). Он мирно управлял им, пока рука короля не обрушилась на Жана, графа д’Арманьяка, и на Жака, герцога де Немура. Епископ сожалел о смерти своего брата и своего кузена и о крахе всего своего дома. Боффий де Жюж поставил ему в вину его слезы и боль. По клеветническому доносу он был низложен в три кратких дня[19], но отказался подчиниться, за что был изгнан королевства и вынужден удалиться в Рим. Ненависть короля преследовала его и там. Он написал папе, чтобы тот заставил изгнанного епископа отказаться от своей кафедры в пользу племянника Боффийя, своего преследователя, и принять взамен епископство Орана, куда он просил папу его перевести. Но ни папа, ни епископ, не согласились на его желания, и Жан сохранил свою кафедру.

Когда он возвратился в Кастр, ему вернули бенефиции его епископства, которые были захвачены; прелат не довольствовался этим. Он утверждал, что барония Лезиньян и половина графства Кастр, конфискованные у герцога де Немура, его брата, принадлежат ему, и подал в парижский суд на Боффийя, который получил эти владения. Дело затянулось: обе стороны не могли дождаться его окончания и взялись за оружие[20]. Города были захвачены, замки сожжены. Жан д’Арманьяк, огорченный вдвойне, и как епископ, и как потомок графов де Ла Марш, не желая видеть свою епархию и старинный домен своих предков объятой ужасом войны, попросил герцога де Бурбона, генерала-губернатора Лангедока, взять графство под свою руку и держать его под секвестром до конца процесса. Секвестр был наложен, но процесс продолжилась дольше, чем жизнь Жана; так как, возвратившись в Рим в 1493 г., он умер там несколько месяцев спустя. Его смерть оставила Боффийя единственным владельцем оспариваемой страны. Честолюбивый организатор стольких преступных махинаций, подлый угодник злобы Людовика XI, не стал от этого счастливее. Мари д’Альбре, его жена, устав от его деспотизма и скупости, выдала замуж[21], вопреки его волг, Луизу, их единственную дочь, за Жана де Монферрана. Монферран, подстрекаемый своими женой и тещей, и поддержанный Шарлем, сеньором де Рокетайядом, своим братом, объявил войну своему тестю и захватил некоторые из его замков. После нескольких месяцев ожесточенной борьбы все-таки наступило примирение; но Жан де Монферран, не очень-то соблюдал его условия, Боффий, в полном отчаянии, лишил дочь наследства, передал все свои владения Алену д’Альбре, своему шурину, и умер в 1497 г., ненавидимый всеми близкими.

Правосудие Карла VIII распространилось также на Шарля д’Арманьяка, брата Жана V. Несчастный все еще томился в застенках Бастилии. И не потому, что в предыдущее царствование его бывшие вассалы не взывали неоднократно к милосердию; просто Людовик XI упорно не хотел слышать никаких просьб. После смерти неумолимого монарха, Штаты Арманьяка, надеясь на лучшее при его преемнике, сделали новую попытку. Они собрались в Мюрé в первые дни 1484 г. и постановили послать ко двору депутация трех сословий страны, чтобы умолять молодого принца повелеть освободить Шарля и восстановить его во владениях его предков. Одновременно они попытались заинтересовать его судьбой парламент Тулузы, и направили туда Филиппа де Вуазена, сеньора де Монто, Гаспара де Ное, сеньора де л’Иля, Жана де Монтескью, сеньора де Мансанкома, Жана де Пардайяна, сеньора де Гондрена, Бертрана де Прейссака, сеньора д’Эсклиньяка, Антуана де Монлезена, сеньора де Прешá и де Монбера, и Жана, сеньора де Берженьяна, к которым присоединили Матюрена Молинó, одного из самых умелых и знаменитых законоведов той эпохой. Эти сеньоры должны были уговорить судей действовать совместно со Штатами, чтобы добиться окончания ничем не оправданного заключения. Их совместные усилия наконец увенчались успехом. Карл уступил столь многочисленным обращениям и снял оковы с графа д’Арманьяка.

Он не избежал самого варварского обращения, которое оскверняло тогда французское законодательство. Едва доставленный в тюрьму Консьержери, он подвергся многочисленным допросам, а так как от него не смогли получить никакого признания в соучастии с графом д’Арманьяком, его братом, или герцогом де Немуром, его кузеном, к нему неоднократно применяли обычные и чрезвычайные пытки[22], но с тем же малым успехом. Тогда его передали в руки парламента. Перед этим судом Шарль оправдался без особого труда, и он полагал, что наступает момент, когда будет объявлена его невиновность, но те, кто завладел его землями, используя все свое влияние, сумели перенести его процесс в более высокую инстанцию, а сам обвиняемый был переведен из Консьержери и передан Филиппу Л’Юйеру, губернатору Бастилии.

Этот достойный слуга Людовика XI, без сомнения, получил тайный приказ погубить его медленной смертью. Для начала он поместил его в мрачную камеру, находящуюся ниже рвов, заполненных водой, которые окружали Бастилию. И хотя вода не заливала двери тюрьмы, она постоянно сочилась по стенам и капала со свода на обнаженную голову и на постель несчастного. Стоило ему сделать несколько шагов, как он по колени погружался в жидкую грязь. В течение двух лет он пил только воду и ел сухой, черный хлеб, отмеренный скупой рукой. Едва прикрытый грязной и разорванной одеждой, часто без рубашки и всегда босой. Казалось, столько мук могли бы удовлетворить варварство его врагов; но нет, они делали все, что бы довести свою жертву до смерти, используя всевозможные мучения. Филипп Л’Юйер, главный исполнитель их воли, велел вырывать у него бóльшую часть зубов. К жестокости добавлялись оскорбление и позор. По приказу бесчестного сторожа его более ста раз секли розгами до крови, словно непослушного и капризного ребенка.

Но его жизненные сила нарушили расчеты его врагов. Четырнадцать лет подобных мучений не смогли оборвать его жизнь; но когда он обрел свободу[23], его здоровье было сильно разрушено, а разум помутился. Выйдя из темницы, он встретил самую жалкую нищету. Все его владения были в руках его преследователей. Ничего у него не осталось, и наследник длинной череды могущественных сеньоров, потомок Меровингов и королей Арагона был вынужден побираться в поисках крова и хлеба. К счастью в Туре начались заседания Генеральных Штатов. Графство Фезансак[24] делегировало туда сеньора де Монто и Матюрена Молинó. Город Кондом представляли Симон д’Эсперье, Жан дю Саж и Пьер де Портери. Сенешальство Базá направило Томá Фабра или Фора и Антуана де Фаонé, сенешальство Ланд – епископа Дакса, сеньора де Кастийона и графа де Кандаля. Нам не известно, кто представлял сенешальство Арманьяк, а из депутатов страны Фуа знаем только епископа Кузерана.

Ассамблея открылась 15 января 1484 г. Король появился там в окружении всех принцев крови. После королевского заседания, Штаты избрали своим председателем Жана де Бийерé-Лагролá, епископа Ломбеза и аббата Сен-Дени. Первые заседания были посвящены общим делам. Пока депутаты, разделившись на секции[25], составляли свои наказы, несколько частных лиц подали жалобу Штатам и потребовали от них защиты. Шарль д’Арманьяк был в их числе. Напомнив о заслугах его предков перед Францией, и о трагической смерти своего брата[26], он рассказал о муках, которые ему пришлось претерпеть, хотя никто не мог его ни в чем упрекнуть. Затем он заявил[27], что его лишили всех его владений, и попросили Штаты вступиться за него. Через несколько дней появился представитель детей герцога де Немура и поведал собранию все подробности этого чудовищного процесса, который лишил их отца и всего их имущества. Рассказ вызвал[28] слезы умиления и сострадания; но на этот запрос, как и на все остальные, Штаты ответили, что они занимаются общими делами королевства; тем не менее они обещали, что когда дойдет очередь до частных дел, они обязательно рассмотрят все, что им было сообщено.

11 февраля король появился на заседании, чтобы выслушать чтение наказов. Когда чтение было закончено, все депутаты, опустившись на колени, стали дожидаться ответа монарха. Канцлер, тихо переговорив с ним, отошел узнать мнение принцев крови. Затем он вернулся к ассамблее и объявил, что король доволен поведением депутатов, благодарит их за усердие и полностью принимает некоторые результаты их работы, но что остальные нуждаются в дополнительном обсуждении.

Канцлер еще говорил, когда Шарль д’Арманьяк, который находился на возвышении у подножья трона, бросился на колени перед королем и попросил его выслушать. Получив разрешение, он спустился вниз, сопровождаемый адвокатом и тремя или четырьмя лицами своего окружения, и повернулся лицом к государю. Адвокат тотчас же начал свою речь и с еще бóльшей силой, чем это смог бы сделать сам Шарль, обрисовал все несправедливости, которые обрушились на несчастную семью д’Арманьяк, и воодушевляясь по мере описания всех этих ужасов, он осмелился указать палачей. «О, Господи[29]! воскликнул он в заключении, они не только все еще живы, эти чудовища злодейства, но они переполнены владениями и почестями; и в то время, как им следовало бы думать только о бегстве, чтобы спасти свою жизнь, они все еще осмеливаются находиться среди нас и вести себя так, что по их жестам и издевательскому смеху можно подумать, что они слушают пустую побасенку. Как, я вас спрашиваю, можно терпеть подобную наглость со стороны людей столь извращенных, и как можно очерстветь до такой степени, что бы даже не краснеть от стыда за свои преступления, находясь в столь благородном собрании? Я надеюсь, о кровопийцы, что настанет время, когда вы, усмиренные королевской властью, понесете наказание за ваше беззаконие и заплатите своей кровью за ваши злодеяния. Обрушьте, светлейший король, обрушьте месть на этих опасных преступников, явите суровую справедливость, которую вы обещали вашим народам; велите схватить виновных. Большинство из них здесь, под вашей рукой. Заключите под стражу вместе с ними и несчастного сеньора, который их обвиняет; и пусть это дело решает парламента, обдуманно, взвешенно, беспристрастно. Шарль д’Арманьяк заранее готов принять наказания, которые он призывает на головы своих врагов».

«Эта речь, продолжает Misselin, один из депутатов Штатов в Туре, который поведал нам все эти подробности, эта речь была выслушана с глубоким вниманием и великим состраданием всем собранием, за исключением тех, кого оратор обвинял, и кому, без сомнения, она доставила мало удовольствия. Там были граф Даммартен, Робер де Бальзак, сенешаль Ажене, сеньор де Кастельно-Бретену, Л’Юйер и мэтр Оливье ле Ру. Во время этой страстной речи, не имея возможности возразить, так как присутствие короля принуждало их к молчанию, они всеми жестами и движениями рук и голов старались показать, что они отвергают слова оратора и что они не делали ничего, в чем их обвиняют».

Когда обвинительная речь была закончена, канцлер приблизился к королю и принцам, и переговорив с ними некоторое время, ответил просителям: Вы предстанете перед советом короля и вам воздастся справедливость. То же было сказано детям герцога де Немура, которые также представили свою жалобу.

После заседания, когда принцы и несколько сеньоров сопровождали молодого Карла в его апартаменты, граф Даммартен, который был в их числе, сказал достаточно громко, чтобы его слышали все: Все, что было сделано в этом случае, было сделано по приказу короля, и я утверждаю, что это было вполне законно; так как, добавил он, граф д’Арманьяк был преступником и предателем. Граф де Комменж и несколько других сторонников дома д’Арманьяк тотчас же возразили, что слова Даммартена лживы. После этих слов старый воин поднес руку к своей шпаге. Его противники сделали то же самое, и они были готовы кинуться друг на друга, но присутствие короля и принцев вынудило их умерить свой пыл.

Совет принял во внимание ходатайство, поданное Штатам в пользу детей герцога де Немура, Жан, старший из братьев, получил герцогство Немур, а Луи герцогство[30] Гиз. Гравиль, которому Людовик XI дал их, вернул их[31] сиротам (7 и 30 июля 1484 г.) и получил компенсацию в 7000 ливров, которые ему отсчитал Жак де Люксембург. Оба брата получили их вначале только в пользование, но в 1491 г. эти владения были им переданы окончательно.

Сир де Божё получил самую большую часть земель Шарля д’Арманьяка; поэтому ходатайства этого последнего встретили больше затруднений, чем ходатайства его племянников; тем не менее, они наделали столько шума, что Совет не мог больше откладывать с вынесением решения. Начался процесс по реабилитации памяти Жана V; и пока он продолжался, сенешаль Лиона получил приказ взять под свою руку домены этого сеньора[32], за исключением города Мобургé, которым король временно распорядился в пользу виконта де Нарбонна, и разрешить пользоваться ими Шарлю, брату бывшего графа д’Арманьяка. Приказ, скорее всего, был формальным; по крайней мере он никогда не был приведен в исполнение. Потребовалось[33], чтобы король Кастилии и герцог д’Орлеан присоединились к сиру д’Альбре, графу де Комменжу и другим родственникам семьи д’Арманьяк. Наконец, было принято постановление о восстановлен Шарля во владениях его дома. Ему вернули графства Арманьяк, Фезансак и Роде с виконтством Фезансаге; но этот акт запоздалой справедливости имел ограничения. Ему дали только земли, но введенные в сферу королевских прав: это значило опустить нового графа д’Арманьяка до уровня обычных сеньоров; кроме того, позаботились ограничить эту передачу жизнью владельца. Наконец, его обязали выплатить пятнадцать тысяч экю сиру де Божё[34] под тем предлогом, что графство Арманьяк было передано Пьеру в виде компенсации за расходы, которые он понес в войне против Жана V, и которые равнялись этой сумме. Из чего видно, что подобная справедливость слишком походила на справедливость льва; но что мог сделать против этой силы несчастный человек, не имеющий убежища, едва вышедший из долгого и жестокого заключения.

Он почти с благодарностью принял то, что ему дали без малейшего признака великодушия, и направился в Гасконь. Его несчастья сделали его еще дороже его вассалам; они сбегались со всех сторон, чтобы встретить его. Его въезд в Ош был более великолепен, чем въезд его брата, самый помпезной из всех, воспоминания о которых сохранили наши летописи. В его свиту входили[35] Клеман де Базийяк, епископ Сен-Папуля, Юг д’Эспань, епископ Лектура, Пьер де Сен-Морен, аббат Лаказ-Дьё и Жан де Монлезен, аббат Фларана. За ними следовали Бернар де Ривьер, сенешаль Арманьяка от короля, и четыре барона Фезансака, Филипп ле Монто, Жан де Монтескью, Жан де Пардайян и Гаспар д’Иль-де-Ноé. Далее шли Бернар д’Арманьяк, сеньор де Терм, Оже де Ло, Бернар де Бергоньян и множество других сеньоров. У ворот Сен-Мари его встречал Капитул, в который тогда входили Пьер д’Арманьяк, архидьякон Англé, Бернар де Барран, архидьякон Арманьяка, Батист Дюбоск, архидьякон Соса, Жан де Ларрок, архидьякон Астарака, Эмери де Вик, архидьякон Маньоака, Манго де Маньó, архидьякон Вика, Пьер Лари, пономарь, Арно де Барадá, аббат Идрака, Пьер де Рекур, Сан де Рик, Бернар де Биран, Жан де Фурсé, Пьер де Ларош, Бальтазар де Бофор и Одон де Монлезен. Принеся и приняв обычную клятву, Шарль вошел в церковь, и подойдя к подножью главного алтаря, начал молиться. Затем он поднялся в хоры и занял место среди Капитула в качестве светского каноника. По этому случаю он преподнес золотое экю. Для него был подготовлен архиепископский дворец. Шарль жил там некоторое время и ежедневно получал свою порцию хлеба и вина, как и другие каноники.

Граф д’Арманьяк не надолго задержался в Оше. Мадлен Французская, опекунша королевы Наварры, уже дожидалась его в Эре, куда съезжались Ален, сир д’Альбре, Оде д’Эйди, граф де Комменж и Жан де Фуа, виконт де Лотрек. Все эти сеньоры подписали там[36] 10 июня 1484 г. договор о союзе, который, казалось, был продиктован только любовью к родине и желанием защитить короля от любых происков, жертвой которых могла бы стать его неопытность. Но это был только предлог; на самом деле они хотели обезопасить себя от случайностей регентства, уже громко оспариваемого. Учитывая это, они обещали друг другу взаимную поддержку и помощь, и гарантию сохранности их владений.