Том 5. Книга XVII.

ГЛАВА III.

Буйство и расточительность графа д’Арманьяка. – Его новые несчастья. – Его освобождение из заключения. – Графы д’Астарак. – Неблагодарность и мятеж графа де Комменжа. – Ален д’Альбре. – Его попытки жениться на наследнице герцогства Бретань. – Новая вражда между королевой Наварры и виконтом де Нарбонном. – Первое соглашение. – Смерть Франсуа Савойского, архиепископа Оша. – Жан де Ла Тремуй его сменяет. – Жан Марр назначен епископом Кондома. – Возобновление войны между Катрин и виконтом де Нарбонном. – Коронация Катрин и Жана д’Альбре, ее супруга. – Поход Карла VIII в Италию. – Второе замирение дома де Фуа – Смерть Шарля, графа д’Арманьяка. – Спор из-за его наследства. – Смерть короля Карла VIII.

Когда граф д’Арманьяк был возвращен своим подданным, их радость не знала границ. Они надеялись увидеть, как вновь расцветает старинное древо, под сенью которого они так долго укрывались; но эта радость и эта надежда очень быстро сошли на нет самым безжалостным образом. Плен и несчастья сломили графа д’Арманьяка и почти лишили его рассудка; он слишком часто позволял себе прибегать к насильственным действиям. Скоро претензии возросли. Не прошло и шести месяцев, как и Штаты[1], собравшиеся в Оше 3 сентября 1484 г., посчитали себя обязанными представить ему несколько замечаний. Первым делом они высказали свое удивление и огорчение по поводу излишеств, которые совершались под его именем; затем они спросили, намерен ли он соблюдать то, что клятвенно им обещал при своем въезде в Ош; в том числе, что он окружит себя добрыми людьми и дворянами, и что удалит от себя иноземцев, которые постоянно сопровождают его к великому позору и ущербу для страны; наконец, что бы он прислушивался к великому Бастарду д’Арманьяку, которого любил весь мир, и который казался рожденным для великих дел. В конце всех этих требований они умоляли его соизволить встретиться с Мадам и вести себя с нею как надлежит. «Было бы, добавляли они, величайшим благом и честью для всей стране, если бы Бог даровал бы нам милость обрести вашего преемника, как уже девятьсот лет происходило в вашей династии». Эти представления не понравились Шарлю; он оставил Арманьяк и удалился в Турнон.

Через несколько дней после его прибытия, 29 сентября, его камердинер пожаловался ему, что его избил лучник. Шарль, не желая разбираться, тотчас же велел бросить лучника в темницу. Жан дю Серне, один из его оруженосцев[2], захотевший вступиться за несчастного солдата, был грубо выгнан, а так как он продолжал настаивать, Шарль впал в ярость, и не в силах сдержаться, выхватил кинжал. Тотчас же подбежало несколько слуг: они удержали его руку и оттащили от дю Серне; но граф, быстро вырвавшись из их рук, напал на оруженосца и кинжалом ранил его в лицо. Ах! проклятый, воскликнул дю Серне, почувствовав, как потекла его кровь, ты меня ранил. От такого грубого упрека Шарль забыл обо всем от ярости: он нанес второй удар; на этот раз он поразил оруженосца в грудь, и тот упал бездыханным.

Жестокий нрав Шарль усугублялся чрезмерной и неразумной расточительностью. За несколько дней он раздал все свои домены[3]; часть их досталась Югу де Шалону, одному из его племянников (8 ноября 1484 г.). А 19 декабря герцог д’Алансон, другой его племянник, получил остальное. Правда, Шарль оставил за собой в пожизненное пользование все, что раздал. Его дарения были тем более незаконны, что король предоставил ему только пользование владениями дома д’Арманьяк. Тем не менее сир д’Альбре выразил весьма большое недовольство такой щедростью, хотя оба облагодетель­ство­ван­ных сеньора были гораздо ближе, чем он, к роду д’Арманьяк, и хотя он был первым, кто воспользовался легкомыслием своего родственника; так как прежде чем оставить город Тур, он уговорил его[4] продать графство Арманьяк за пятнадцать тысяч золотых экю, которые тут же отсчитал сиру де Божё. Цена была явно слишком мала. При этом Ален позаботился, чтобы продажа осталась в тайне, и, как бы сохраняя остатки стыда, велел добавить условие, что в течение двух лет Шарль может выкупить свое графство; но где бедный и неразумный сеньор мог бы найти в столь короткий срок столь крупную сумму? После такого не совсем достойного поступка сир д’Альбре обвинил обоих племянников в недостойном поведении и подал запрос в парламент Тулузы о признании безумия своего несчастного родственника. Суд, рассмотрев факты, признал его недееспособность[5], отменил все уже сделанные отчуждения, запретил любое новое отчуждение и поручил самому Алену управление владениями. Опираясь на это решение, Ален вступил во владение доменами, и без малейшего уважения к болезни, которая, казалось бы, должна была сделать особу несчастного священной, велел заключить Шарля в замок Турнон, откуда вскоре перевел его в Кастельжелý[6].

Такое иногда случается в высших слоях общества, впрочем, без сомнения, как и в низших: небу кажется угодным время от времени выбирать жертвы, с которых оно спрашивает за все преступления и ошибки ее предков; и этими жертвами почти всегда оказываются наиболее невинные члены семьи, видимо, чтобы лучше была видна воля провидения. Из всей длинной череды потомков Санша Митара, которые управляли Арманьяком и Фезансаком, ни один сеньор не был расположен так, как Шарль, к спокойной и мирной жизни. Лишенный с рождения особых амбиций, он никогда не появлялся на полях сражений, и после молодости, свободной от честолюбия, довольствуясь столь неравной долей, доставшейся ему из отцовского наследства, чуждый той горячке волнений и интриг, которой страдали все значительные семьи в последнее царствование, он счастливо жил подле обожаемой супруги, как вдруг оказался схваченным и увезенным далеко от всего, что ему было мило, брошен в мрачную темницу и подвергнут мучениям, которые, казалось, были позаимствованы у языческих народов или времен варварства. Наконец, после пятнадцати лет медленной агонии, судьба, казалось, сжалилась над ним: его оковы разбиты, ему возвращено наследство его отцов, он занимает положенное ему место среди высоких и могущественных сеньоров Гаскони и решает вместе с ними судьбы провинции; но все эти милости фортуны были только обманом.

Граф д’Арманьяк на мгновение возвысился до уровня своих предков, только чтобы пасть еще ниже, и обрел свободу, только чтобы потерять ее еще более жестоко. Гасконь после нескольких празднеств, оставила ему только темницы, и в своей семье он нашел жестокость, достойную его бывших палачей. Были удалены[7] его жена и слуги, с ним оставались только сеньоры де Ламот и де Сен-Кристи, за ним установили самое жесткое наблюдении, ему даже запрещали посещать мессу и религиозные службы. Его жена хотела возвратиться, чтобы разделять с ним его плен: ее остановили по дороге и оскорблениями и угрозами заставили вернуться назад. Несколько слуг, отказавшиеся удалиться, были схвачены и брошены в тюрьму.

Шарль не сдался, несмотря на свое так называемое безумие. Из своей темницы он сумел написать молодому герцогу де Немуру[8]; он умолял его сделать все, чтобы добиться его освобождения, обещая возвратить ему графство л’Иль-Журден, которое держал герцог де Бурбон, предлагая взамен последнему баронии Ордан, Биран и Барусс; и чтобы больше заинтересовать своей судьбой своего племянника, он обещал объявить его своим наследником. В то же время он жаловался королю на обращение, которому ему подвергали. Его жена, герцог д’Алансон и Юг де Шалон присоединились к просьбам пленника. Штаты Арманьяка, которые несмотря на поданные ими замечания, тем не менее сохранили глубокую приверженность к крови своих старинных хозяев, в свою очередь воззвали к королевскому правосудию. В своем желании поддержать его, они заявили[9], что их сеньор не был ни столь расточителен, ни столь лишен рассудка, как это утверждали его враги. Король не мог остаться глухим в такой мольбе; 22 февраля 1486 г. он приказал[10] сиру д’Альбре освободить своего пленника и поручил Гинó де Лозьеру, сенешалю Керси принять его от Алена; но когда Гинó явился, сеньоры де Фрешу, де Риньяк и дю Сандá, которым было поручено наблюдать за Шарлем д’Арманьяком, объявили тревогу, закрылись в замке[11] и заявили, что откроют ворота только по приказу, отданному и подписанному сиром д’Альбре. Потребовалось новое личное вмешательство короля (31 марта); теперь король не довольствовался освобождением Алена от надзора за его родственником; он забрал у него также управление его владениями[12]. Сир д’Альбре не осмелился далее противиться: 25 апреля он передал графа сенешалю, который доставил его к королю.

Пребывание Шарля при дворе сразу же показало, что его рассудок был действительно ослаблен. Пришлось назначить ему опекуна, и выбрали[13] Жана д’Альбре, сира д’Орваля, племянника Алена, к которому присоединили Жеро де Марестанга и Филиппа де Вуазена, барона де Монто, двух двоюродных братьев, одинаково прослывших надежными, осторожными и ловкими в делах. Марестанг был сыном Жана, барона де Марестанга, и Аньес де Фодоа; вначале он был пажом Жана де Фодоа-Барбазана, своего дяди, так как среди дворянства все еще существовал обычай удалять из отчего дома ребенка, предназначенного для ратного поприща, как только он получит там первое образование, и направлять его к какому-нибудь значительному сеньору, где он получал воинское воспитание. Затем он стал прапорщиком в компании латников Жана де Дайона, сеньора де Люда; он служил в их рядах в течение десяти лет и настолько отличился своей отвагой, что Людовик XI захотел лично посвятить его в рыцари.

Филипп де Вуазен не принадлежал к дому де Монто. Этот дом, который мы встречали при первых графах де Фезансак, рано разделился на три основные ветви. У Одона VIII, главы старшей ветви, было только две дочерей, Жанна и Сибилла. Жанна вышла замуж (9 августа 1396 г.) за Жана де Вуазена, потомка Пьера де Вуазена, которого мы упоминали в числе соратников Симона де Монфора, и принесла ему баронию Монто со всем тем, чем владел ее отец в Коррансагé. Филипп де Вуазен был их внуком. Сам он женил в 1491 г. Гийома, одного из своих детей, на Франсуазе, единственной дочери и наследнице Жеро де Монто, сеньора де Граммона в Ломани, главы средней ветви. Таким образом де Вуазены объединили владения двух первых ветвей де Монто и приняли их имя и гербы. Третья ветвь, отделившаяся к началу четырнадцатого века, родоначальником которой был Арбьё де Монто, получивший при разделе со-сеньорию Кастельно-д’Арбьё, существует до сих пор; но она покинула Гасконь и переселилась в Нормандию.

Жан, граф д’Астарак, добивался опеки над своим родственником: разгневанный предпочтением, оказанным сиру д’Орвалю и особенно Жеро де Марестангу и Филиппу де Вуазену, он завладел графом и захватил несколько его земель. Сир д’Орваль и его коллеги обратились в Парламент, который объявил[14] арест графа д’Астарака и конфискацию всех его доменов. Жан не захотел связываться с правосудием. Излив свое недовольство, он отпустил своего пленника, вернул расположение двора и даже вскоре после этого был назначен камергером короля.

Граф д’Астарак был третьим, или, может быть, четвертым этого имени. Эта семья оставила так мало следов, что история путает порядок, в котором следовали ее представители, как это мы уже видели в отношении семьи де Пардиак. Отец этого графа, которого тоже звали Жаном, бóльшую часть своей жизни посвятил[15] оспариванию у Бернара де Фодоа наследства знаменитого Барбазана, на дочери которого он был женат. Графиня д’Астарак опротестовала завещание своего отца, который лишил ее наследства в пользу Бернара, ее двоюродного брата[16], и обратилась к Жану де Фуа, графу де Бигорру, чтобы тот соизволил принять от ее мужа оммаж за замок и баронию Барбазан. Жан де Фуа поставил несколько условий, которые Жанна приняла, и оммаж был принесен в церкви Брокбийя, 1 октября 1432 г., в присутствии Жана, епископа Тарба, Роже, епископа Эра, Бернара Роже, виконта де Кузерана, Жана д’Андуена, Бернара де Коарраза, сенешаля Бигорра, Гайяра д’Абó, сенешаля Беарна, Арно Гиллема де Беон-Сера и нескольких других сеньоров. В то же время решение короля Карла VII сохраняло за графиней д’Астарак Гуц, Бажонетт, Кастельнавé, Марсейян и некоторые другие земли. Бернар де Фодоа, в свою очередь, обратился в суд, но так как правосудие отправлялось слишком медленно, он обратился к оружию, захватил почти все спорные владения, в том числе и те, которые король присудил его родственнице. В 1448 г. он напал замок Марсейян, во главе шестисот латников и имея при себе несколько орудий. Он взял его приступом и разграбил, убив человека у подножия башни. Это преступление осталось безнаказанным, и Бернар, поддержанный домом д’Арманьяк, остался хозяином того, что ему было завещано. Жанна де Барбазан умерла в течение этой ссоры, оставив только дочь, которая стала женой Пьера де Фуа, виконта де Лотрека.

Граф д’Астарак вновь женился на Жанне де Коарраз, сестре сенешаля Бигорра, от которой у него были Жан, его преемник, и Мари, которая сначала стала женой Шарля д’Альбре, сеньора де Сен-Базейя, а затем Жана де Сонака, сеньора де Белькастеля. Он умер в 1458 г., вскоре после рождения своей последней дочери. Жанна де Коарраз[17], оставшись вдовой, отдалась одному из своих слуг и имела от него двух детей. В первые времена монархии казнь рабов, смерть на виселице, ожидали даму или девушку, которая пала таким образом. Обычаи, без сомнения, утратили свою строгость. Тем не менее, подобное забвение ранга и долга не могло не вызвать всеобщее возмущение. Ужасная мать решила, что покончит с осуждением, устранив следы своего падения, и без всякой жалости собственноручно зарезала эти невинные создания, порожденные преступлением, и сведенные в могилу еще бóльшим преступлением. После такой жестокости она воззвала к милосердию короля, и великодушие суверена забылось настолько, что покрыло все эти мерзости. Достоинства Жана IV заставили забыть о поведении его матери, он прославился на службе Людовика XI. Позже вы встретим его при Карле VIII в Италии.

После только что нанесенных обид Шарль д’Арманьяк окончательно возненавидел Гасконь. Он почти тотчас же оставил ее навсегда и обосновался в Монмирайе[18], в Альбижуа. Сир д’Альбре, со своей стороны, не мог простить королю и регентше того, что его лишили графства Арманьяк. Он прислушался к предложениям их врагов и заключил с герцогами Орлеанским, Бретонским и Лотарингским, и с графами д’Ангулемом, де Дюнуа и де Комменжем лигу, в которую привлек короля и королеву Наварры и почти весь дом де Фуа. При первых же известиях о приближающейся буре, Анна де Божё решила идти в Аквитань и наказать[19] графа де Комменжа, самого виновного в недовольстве сеньорах. Карл VIII сохранил ему владения и должности, которыми его осыпал его отец. Регентша и ее муж увеличил его власть в Гиени: они призвали его в свои советы и часто следовали его пожеланиям. По его настоянию, и чтобы угодить ему, они приняли близко к сердцу интересы сына Алена и добились для него руки наследницы Наварры; но имеется натуры, которые ничем не приручишь. Попирая ногами какую-либо признательность и забыв о своих преклонных годах, а ему было уже более 70 лет, Лекен направил против своих благодетелей честолюбие почти всех вельмож королевства.

Между тем король быстро продвигался к Гиени, впереди шел де Сент-Андре во главе четырехсот копий и двухсот гвардейских лучников. Сенешаль Каркассонна, который управлял провинцией от имени своих братьев, поспешил навстречу королевской армии к Сенту с ордонансной компанией Лекена и несколькими дворянами, принадлежащими к партии принцев. Он пытался помешать переправе через Шаранту, чтобы дать время сиру д’Альбре и графу д’Ангулему присоединиться к нему, но из-за измены он был вынужден оставить город. Скоро ему пришлось вымаливать королевское прощение, он просил только сохранить ему его должность, жалование и пенсии. За это он обещал передать все крепости и замки, которые держал от своего брата. Предложение было принято, и за несколько дней король овладел замком Тромпетт, Фронзаком, Ла Реолем, Сен-Севером, Даксом и замком Байонны. Он дал губернаторство Гиени сиру де Божё, отменил должность адмирала Гиени и присоединил к короне графство Комменж; наконец, сенешальства и места, которыми владел Лекеном были распределены между различным сеньорам, чья верность не вызывала сомнений (1485 г.).

Судьба графа де Комменжа послужила предупреждением сиру д’Альбре того, чего ему следует опасаться, если он не поторопится уступить гневу Карла и его сестры. Бóльшая часть его доменов уже была захвачена одновременно с Комменжем. Графство Гор[20] пыталось оказать некоторое сопротивление офицерам короля; но подошел сенешаль Тулузы с войсками, и все покорилось. Как мог ослабленный этими потерями Ален пытаться бороться; он успел набрать в Беарне и Гаскони значительные силы; но, сравнив свое плохо обученное ополчение с армией, готовой его атаковать, пал духом и покорился. Он торжественно отказался от союза с принцами, и, чтобы лучше доказать двору искренность своих чувств, согласился, что бы король использовал его компанию в сто копий против его бывших союзников. У Карла было с кем бороться. Он принял клятву от Алена, от короля и королевы Наварры, и направил свою армию против Бретани.

Старый герцог Франсуа, понимая слабость своих сил, обратил свой взор на сира д’Альбре, и несмотря на торжественное обещание, которое тот только что дал королю, он посчитал, что может рассчитывать на его помощь. Ален вдовел уже несколько лет после Франсуазы де Бретань-Пантьевр, и ему подарили надежду на руку Анны, старшей дочери и будущей наследницы герцога. Луи, герцог д’Орлеан, и принц Оранский, убедили отца подбросить ему эту наживку, хотя и тот, и другой, имели другие виды на молодую Анну, первый хотел получить ее для себя самого, а второй для Максимилиана, римского короля. Сир д’Альбре попался в ловушку и обещал помощь, которую у него просили. Он наспех собрал[21] три или четыре тысячи человек, и на предельной скорости попытался пересечь со своим маленьким войском Гиень и Пуату; но не смог обмануть бдительность Гастона де Фуа-Кандаля, лейтенанта сира де Божё, который настиг его на границе Ангумуа и Лимузена, и вынудил его подчиниться.

Несколько месяцев спустя, Ален, узнав, что двор Бретани, стараниями маршала де Рьё и сира де Лекена, все более склоняется в его пользу, быстро собрал[22] войска в Гаскони и Наварре, прошел в Арагон, где король Фердинанд дал ему подкрепление, и имея четыре тысячи отборных воинов, погрузился на корабли в Фонтарабие. Он заложил всю свою серебренную посуду и продал графство Дрё, чтобы оплатить расходы на этот поход. Пока он плыл к берегам Бретани, король вновь велел захватить все его домены. Иные несчастья ожидали его при дворе герцога Франсуа: вместо будущей невесты, с нетерпением его дожидающейся, он нашел только своевольного ребенка, не скрывающего своего пренебрежения и презрения. Да и как сорокапяти­летний вояка, с загорелым лицом, отец уже семи детей, сеньор маленького государства и вассал короля Франции, мог понравиться двенадцатилетней принцессе, тем более, по сравнению с герцогом д’Орлеаном, молодым, хорошо сложенным, ловким во всех упражнениях, и, сверх того, первым принцем крови и предполагаемым наследником короны? Тем не менее, после поражения под Сент-Обеном (28 июля 1488 г.), где он дрался со своей обычной доблестью, и где герцог д’Орлеан, его соперник, был взят в плен, и после смерти герцога Бретонского, которого неприятности, довлеющие над герцогством, свели в могилу, он на какой-то миг поверил, что может рассчитывать на счастливый исход, который должен был увенчать его честолюбие; но ему предпочли римского короля, который через своего представителя женился на принцессе в начале 1490 г.

Этот брак, который политика позже разрушит, сорвал с глаз сира д’Альбре пелену, скрывавшую от весь ужас его положения. Приглашенный в Бретань как освободитель, и в полной уверенности, что скоро будет объявлен ее сувереном, он не раздумывая пожертвовал ради этой лестной надежды доверием, которым пользовался при дворе, и огромным состоянием. Вне закона во Франции, отвергнутый в Бретани, лишенный всего его достояния, отягощенный долгами, можно сказать, изгнанный с позором из последнего убежища, все это усугублялось ужасной болью от сознания, что он в своем падении увлек за собой своих детей и почти всех своих друзей. Оставалась только одна возможность попытаться исправить свое положение. Будучи хозяином Нанта, куда он вошел под предлогом сохранить его для молодой герцогини, он был почти уверен, что передав его Франции, купит, тем самым, помилование для себя и своих сторонников. Необходимость и злопамятство одержали верх над его верностью; город был сдан (май 1490 г.). За это король не только предоставил ему самое полное прощение, но и вернул ему все его земли, оплатил его долги и одарил его компанией из ста копий, которая содержалась за счет королевской казны.

На некоторое время прекратилась война между королевой Наварры и виконтом де Нарбонном. Карл VIII, применив своею власть суверена, постановил[23] в совете регентства, что для рассмотрения всех вопросов, касающихся доменов, зависимых от короны Франции, стороны должны предстать перед ним, а если они этого не сделают, дело в кратчайший срок будет передано в парижский парламент; что же касается Беарна, то его Штаты должны собраться в достаточно безопасном городе, и там свободно обсудить права обоих претендентов; наконец, в ожидании их решения, страна должна оставаться, как требует того обычай, в полном мире. В то же время он велел взять под свою руку спорные места и отправил в Гасконь кардинала де Фуа, дядю Катрин и брата виконта де Нарбонна, и Луи д’Амбуаза, епископа Альби, лейтенанта герцога де Бурбона, губернатора Лангедока. С ними был направлен сеньор де Брезе во главе двухсот копий, чтобы придать весу словам и уговорам. Переговоры имели успех, и епископ Альби убедил обоих родственников освободить захваченные ими места. Король завладел, таким образом, городами Саверден, Мазерé, Монто, Со, Монбрен и Комон; но почти сразу же он поручил их охрану виконту де Нарбонну, еще до судебного постановления по существу дела этих разногласий. В то же время он определил замок Мазерé местом пребывания Мари д’Орлеана, жены виконта. Принцесса обосновалась там и там же дала жизнь (12 декабря 1490 г.) Гастону, блестящему герою Равенны.

За несколько месяцев до его рождения (октябрь 1490 г.) в Турине умер архиепископ Оша[24], так ни разу и не посетивший своей епархии. За все время своего епископата, он только однажды появился во Франции, сопровождая герцога, своего племянника в 1489 г., и почти тотчас вернулся за горы. Регентша, которая особенно его любила, просила для него кардинальскую шляпу, которая была ему обещана; но смерть не позволила выполнить это обещание. Итальянцы хвалят ученость этого прелата, его осторожность, ловкость в делах, и еще более они восхваляют покровительство, которое он оказывал литераторам. Присоединяясь к этим похвалам, старые картулярии Оша упрекают его за то, что он пренебрег столичной церковью. Работы, начатые в конце епископата Жана де Лекена, почти тотчас же были прерваны, а потом совершенно забыты. Требовалось присутствие усердного и деятельного прелата. В его отсутствие Капитул подал прошение в парламент Тулузы, что бы часть доходов архиепископства могла быть использована на эти работы. Первый президент явился на места, и согласно его отчету, суд, решением от 1487 г., удовлетворил просьбу каноников и выделил на это треть доходов. Тем не менее новое строительство было благословлено только 4 июля 1489 г. В тот день Пьер д’Арманьяк[25], аббат Фажé и архидьякон Англé, уложил первый камень[26], в присутствии консулов города и множества жителей.

Как только Иннокентий VIII узнал о смерти Франсуа Савойского, он поспешил, по просьбе короля Карла VIII, дать ему в преемники (5 ноября 1490 г.) Жана де Ла Тремуйя[27]; а так как капитул настаивал, что выборы принадлежат ему, папа повелел ему, под страхом отлучения от церкви и лишения всех бенефиций, согласиться на прелата, которого он только что назначал, и запретил ему заниматься какими-то другими выборами вопреки его кандидату. При этом он заявлял, что только на этот раз нарушит привилегии церкви Оша. Жан был сыном Луи I де Ла Тремуйя, виконта де Туара и принца де Тальмона, и Маргариты д’Амбуаз, сестры Франсуазы, герцогини Бретани.

В то время, как его старший брат, Луи II, избрал военное поприще, на котором с таким блеском прославился, он посвятил себя церкви и вначале получил сан каноника в Орлеане, а затем еще один, в Кастре, в 1488 г. Иннокентий VIII оставил ему, в ожидании епископства, половину доходов с епископства Ажан, которым он только что одарил Леонардо де Ла Ровере, четырнадцатилетнего ребенка, племянника Сикста IV и Юлия II. Два года спустя, когда метрополия Оша освободилась, папа отдал ее де Ла Тремуйю.

Капитул не осмелился протестовать; он довольствовался обещанием уважать его права в дальнейшем и одобрил назначение (10 января 1491 г.). Архиепископ, не дожидаясь их подтверждения, написал капитулу и уведомил его о выборе Святого отца. При этом он сообщил, что некоторые препятствия удерживают его на некоторое время вдали от епархии. Каноники с уважением приняли эти заявления и ответили[28] ему (13 или 14 января), что их желанием было ускорить его прибытие, и просили его обратить внимание на их церковь, которая еле возвышалась над землей. Архиепископ спешил вступить во владение своей епархией и поручил сделать это от его имени архидьякону Англé, Пьеру д’Арманьяку, которого он избрал одним из своих генеральных викариев; но наиболее широкие полномочия он предоставил[29] Жану Марру, за которым он сохранил полномочия и доверие, которыми его удостоили его предшественники. Но Марр не должен был навсегда оставаться во вторых рангах духовенства. Его высокая набожность, его таланты и опыт не могли не привести его к епископскому сану. Когда умер Антуан де Помпадур (октябрь 1496 г.), капитул Кондома почти тотчас же избрала его[30]. Ален д’Альбре, делами которого он управлял, написал в его пользу. Кардинал Брисоннé, который его любил и высоко ценил его таланты и достоинства, также сделал все возможное, чтобы обеспечить ему голоса каноников. Назначение было утверждено митрополитом, и он лично занял кафедру 23 января 1497 г. Казалось, все закончилось, но тут выдвинул свои претензии Жан де Бильер, епископ Ломбеза. Этот прелат жил в Риме, куда король Карл VIII направил его с посольством, и где он смог так ловко примирить умы, что папа Александр VI облачил его в пурпур[31] с согласия священной коллегии (1498). Он утверждал, что Марр был обязан своим избранием сговору с Аленом, который хотел сохранить епископство для Аманьё, своего сына, уже посвященного Церкви, но слишком молодого, чтобы стать епископом, и под этим надуманным предлогом убедил папу назначать себя в эту епархию. Несмотря на авторитет суверенного понтифика, это назначение никто не поддержал, и Марр сохранил свое место.

Более серьезный конфликт всколыхнул Гасконь. Замирение между Катрин де Фуа и виконтом де Нарбонном, заключенное под покровительством короля Франции, просуществовало недолго. Честолюбие и ненависть обеих семей возобладали над всеми соглашениями. Катрин первой нарушила перемирие. Принцесса де Виан, которая управляла от ее имени, назначила Роже де Фуа, сеньора де Монклара, своим наместником в графство Фуа и губернатором страны. Сир д’Альбре[32], в то время (1487 г.) недовольный двором, также послал в графство Фуко де Пьер-Буффьера с отрядом латников, чтобы поддержать там интересы своего сына и невестки. Эти два офицера попытались внезапно захватить Саверден; но потерпели неудачу. Не были они счастливее, напав на замок Со. Виконт де Нарбонн, видя, что его враги не соблюдают предварительные условия, сам перестал с ними считаться. Оруженосец де Больбон, служащий под его знаменами, захватил город Памьер; но люди принцессы де Виан и сира д’Альбре почти тотчас же отобрали его. Пришлось вмешаться королевской власти, чтобы прекратить боевые действия, и страна смогла передохнуть от своих волнений. К несчастью, эта передышка длилась не дольше, чем предыдущие, и на этот раз опять Катрин возобновила войну. Король был вынужден объявить сбор армии и ополчения провинции, чтобы изгнать войска королевы, и вновь взять под свою руку графство Фуа. Тем не менее, война продолжалась, война отдельных нападений и мелких стычек, которая, разоряя страну не могла привести к окончательной победе. Мари д’Орлеан, которая, в отсутствие своего мужа, одна несла все ее тяготы, не увидела ее конца. Она умерла в Мазерé 1493 г., и была похоронена в приходской церкви этого города. После ее смерти последовало несколько ответных ударов. Виконт, не надеясь на оружие и подозревая в пристрастности короля Франции, которого договор в Нанте привлек на сторону Катрин, воззвал к папе[33], святому престолу и всеобщей Церкви, и велел огласить (1493 г.) протест у ворот Сарагосы. Папа и Церковь были тогда верховным судом, к которому обращались независимые христианские власти, которые не могли заставить уважать свои права.

Пока церковь Сарагосы принимала протест Жана де Фуа, Катрина и Жан д’Альбре, ее муж, пересекали Пиренеи и двигались к Памплуне, где все было готово для их коронации. Церемония состоялась[34] в кафедральном соборе 10 января 1494 г. Духовенство представляли Жан де Лабаррер, епископ Байонны, Бертран де Ла Бори, епископ Дакса, Жан д’Эг, приор Ронсеваля, Пьер д’Эрассо, аббат Оливе, Сальватор Кальве, аббат Лейре, Диего де Вакеданно, аббат Иранса и Мишель де Перальт, аббат Фиттера. От дворянства были дон Луис де Бомон, графа Лерина, коннетабль Наварры, дон Педро де Наварра, маршал королевства, дон Алонзо де Перальт, граф Сан-Эстебан, дон Хуан де Люкс, дон Филипп де Виамон, мессир Хуан Велес де Медрано, дон Хуан Энрике де Лакарр, Ricos Hombres[35], дон Луис де Бомон, сын коннетабля, дон Карлос и дон Хуан де Виамон, другой Хуан Энрике де Лакарр, сеньор д’Аблитес, Хуан де Гарро, виконт де Колина, Пьер де Перралт, мессир де Тюдель, Мартин Энрике де Лакарр, Арно д’Орт, Жиль де Домезен, Мерино де Стель, виконт де Маренн, Кристиан д’Эспелетт, Хуан д’Артиад, Мерино де Сангуесс, сеньоры Мендинета, Бельзенса, Урсуа, Армендариса, Альзата, Верта, Урета, Лассака, Арбикю, Навие, Жиллар де Арамбюрю и многие другие оруженосцы и дворяне. Были и представители третьего сословия – жители столицы и нескольких добрых городов.

Когда все собравшиеся расположились вокруг большого алтаря, приор Ронсеваля, в отсутствие епископа Памплуны, которому надлежало говорить эти слова, громко произнес: «Превосходительнейшие принц и принцесса, могущественные сеньор и дама, хотите ли вы быть нашими королями и повелителями?». На что их Высочества ответили: «Это нам угодно; мы этого хотим». Три раза приор повторял свой вопрос, и три раза ему был дан тот же ответ. Приор продолжил: «Прежде, чем приступить к вашей коронации, необходимо, чтобы ваши Высочества принесли своим народам клятву, которую ваши предшественники, короли Наварры, приносили в свое время: в свою очередь, народ предоставит вам положенную клятву». Принц и принцесса ответили, что они готовы выполнить то, что требуется, и тотчас же, возложив свои королевские руки на крест и святое евангелие, которые держал в своих руках приор, они поклялись по форме, записанной в документе, который был прочитан громким и отчетливым голосом. Написанное содержало следующее:

«Мы, дон Хуан, милостью Божьей, король Наварры, и мы, дона Кателина, той же милостью, королева, владеющая тем же королевством с разрешения указанного короля, моего супруга, на этом кресте и на святом евангелие, которых мы касаемся нашими руками и к которым мы испытываем глубочайшее уважение, мы клянемся вам, прелатам, дворянам, баронам, ricombres, рыцарям, идальго, инфансонам и людям добрых городов и всему народу Наварры, что будем хранить все fueros, обычаи, кутюмы, вольности, свободы и привилегии, каковые вы имели до сих пор, и скорее увеличивать их, чем каким-либо образом уменьшать, по сравнению с тем, что было».

После этой клятвы, вышеупомянутые прелаты, дворяне, бароны, ricombres, рыцари, идальго, инфансоны и люди добрых городов начали подходить в соответствии со своим рангом и по призыву приора Ронсеваля, касаясь одной рукой креста и евангелия и вложив другую в руки Жана де Жасе, первого алькальда cour majour, так как отсутствовал канцлер, которому следовало принимать клятву, они говорили: « Мы, Штаты, клянемся Богу и вам, нашему сеньору дону Хуану, милостью Божьей королю Наварры, в силу права, которое вам принадлежит от доны Кателины, вашей жены и нашей королевы и природной госпожи, что мы будем хранить и защищать добросовестно и преданно вашу особу, вашу корону и вашу землю, и что мы будем вам помогать всеми нашими силами хранить, защищать и поддерживать fueros, в которых вы только что нам поклялись». Епископы Байонны и Дакса оговорили то, что они были обязаны королю Франции, клятве, которую принесли папе и правами своих церквей. Епископы Калахорры и Таррагоена и аббат Монтарагона, призванные дать такую же клятву, оказались отсутствующими.

На этом первая часть церемонии закончилась, и король с королевой удалились в ризницу; там они сняли одежды из золотой парчи, в которых они были. Они возвратились, одетые в платья из белого дамаска, подбитые горностаем, и направились, сопровождаемые епископами и другими прелатами, к подножию алтаря. Жан д’Авила, епископ Кузерана, дожидался их там в епископских одеждах; выполняя обязанности епископа Памплуны, он совершил священное помазание, которые всегда следует за клятвой монарха его народам, и которое возвышает его власть, отмечая ее печатью религии и вкладывая Божественное в человека. После помазания дон Хуан и Катрин вновь удалились в ризницу, где прелаты сняли с них их платья и облачили их в королевские одежды, более роскошные, чем те, которые они носили ежедневно. Затем они вновь подвели их к алтарю, на котором лежала шпага, две золотые кроны, украшенные драгоценными камнями, два скипетра и два золотых яблока.

Епископ Кузерана произнес несколько слов; затем король сам взял шпагу, сам подпоясался ею, и тотчас же вынув ее из ножен, высоко поднял ее и взмахнул ею. Затем Жан и Катрин взяли в руки каждый свою корону и возложил ее на голову. После нового благословения, они взяли королевские скипетры в свои правые руки и золотые яблоки в левые. Украшенные таким образом всеми атрибутами королевской власти, они поместились на щит с гербами Наварры. Этот щит покрывал возвышение, поддерживаемое двенадцатью железными перекладинами, при помощи которых дворяне, ricombres и нотабли, назначенные для этой цели, подняли три раза короля и королеву, крича каждый раз: королевский, королевский, королевский; в то время как оба супруга бросали серебренные монеты окружающим, исполняя этим то, что предписывали старинные for.

После этого провозглашения совершающий помазание, которому помогли два епископа и другие прелаты, подвел короля и королеву к трону, который был для них приготовлен. Он усадил их, произнес положенные слова и запел Te Deum, который подхватили прелаты и остальное духовенство.

Клятва была принесена, помазание, коронация, провозглашение и возведение на трон были закончены. Каждый возвратился на свое место и началась месса, которую служил епископ Кузерана. В время Принесения Даров оба супруга, все также следуя старинному for, преподнесли Церкви пурпурные ткани и золотые и серебренные монеты. После службы духовенство, за которым следовала вся ассамблея, вывело их Величества под портик собора. Там, король поднялся на белого коня, богато украшенного, а королева уселась в роскошные носилки: большой срок беременности и усталость от долгой церемонии не позволили ей воспользоваться иноходцем. Прелаты удалились, и королевский кортеж прошел по всем кварталам и всем улицам города, сопровождаемый огромной процессией. Вернувшись ко входу в Церковь, принц и принцесса спешились и направились в столовую Капитула, где их ожидал блестящий банкет, на который они пригласили всех членов трех сословий. Прежде чем разойтись, составили акт церемониала, который был исполнен, и свидетелями этого акта выступили дон Хайме, инфант Наварры, дон Хуан дю Рибера, капитан гвардейцев короля Кастилии, дон Хуан и дон Педро де Сильва, Пьер де Отаньон, посол Фердинанда и Изабеллы, короля и королевы Кастилии и Арагона, Жан де Фуа, виконт де Лотрек, барон Беарна и сеньоры де Помпадур и д’Эстиссак.

Все благоприятствовало обоим супругам; король Франции только что утвердил договор в Нанте и вновь подтвердил Алену, отцу Жана, возвращение всех его доменов. Эдикт упоминал не только графство Гор, но и город Флёранс. Этот отказалась признать власть Алена: он сослался на особые привилегии, которые не позволяли отделять его от короны; но двор, преданный дому д’Альбре, потребовал повиновения. Жители Флёранса подчинились и дали свое согласие на эдикт[36]. Вскоре Карл даже приказал сенешалям Гиени, Ланд, Ажене, Базадуа и Кондомуа отчитаться перед сиром д’Альбре в доходах от его земель, подвергнутых конфискации.

Уступки, не менее важные, были сделаны императору Максимилиану и королю Фердинанду. Шарль хотел сгладить вокруг себя любое недовольство, чтобы ничего не мешало ему вести войну в Италии. Принесший такое количества жертв, этот поход, порожденный капризом и рыцарским психозом хилого и склонного к подражательству государя, не смог внести в нашу историю ничего, кроме блестящих воинских подвигов. Тем не менее он получил громкий отклик во Франции, и был там очень популярен; справедливо отметить, что он возрождал горделивые воспоминания о наших старинных заморских походах[37], всегда дорогих Западу, несмотря на всю их обратную сторону. Следует добавить, что, если история и не смогла простить эту кампанию и тех, кто в нее отправился, она обязана признавать, что это привело к концу феодальных войн, и дала выход воинственным инстинктам, слишком давно осуждаемым за то, что применялись против детей общей родины. Граф д’Астарак и виконт де Нарбонн пересекли Альпы вместе с королем и оба отличились, особенно второй, в сражении при Форново.

Вскоре после своего возвращения, виконт убедился, что его борьба с Катрин с каждым днем становится все более неравной. Он отправился[38] в Тарб, куда прибыл и двор Наварры, и там, при участии виконта де Лотрека и нескольких других общих друзей, оба дома заключили соглашение по следующим статьям: виконт получает четыре тысячи ливров ренты, назначенной с земли; из этих четырех тысяч три тысячи были установлены с виконтств Марсан, Тюрсан и Гавардан, с баронии Капсью и с Эра и Ле Ма, которыми виконт и его потомки могли отныне пользоваться; но при этом королева или ее наследники могли выкупить их за сорока тысяч экю, если его мужское потомство пресечется. Еще Катрин уступала Жану де Фуа и Гастону, его сыну, Мазерé, Саверден и Монто; тем не менее, после их смерти, дом Наварры должен был забрать эти места, предоставив равноценную замену наследникам виконта. За эти незначительные уступки Жан де Фуа отказался за себя и за своих преемников от всех своих претензий на наследство своего племянника. Это соглашение было подписано 7 сентября 1497 г. королевой Катрин и виконтом, в присутствии Жана де Фуа, виконта де Лотрека, Шарля де Бурбона, сенешаля Тулузы, епископов Жана Комменжского, Моналя Тарбского и Бонифаса Лескарского, Жана де Пардайяна, аббата Лезá, Антуана де Морлона, президента парламента Тулузы, Роже де Граммона и нескольких других сеньоров.

Сенешаль Тулузы, которого мы только что упомянули, был побочным сын Жана II, герцога де Бурбона; он только что сменил на этом посту Гастона дю Лиона, на чьей единственной дочери он был женат. Она принесла мужу долины Ор, Барусс, Нест и Маньоак, которые Изабелла, сестра Жана V, отдала ее отцу, виконтство Лаведан, которым владела Жанна де Лаведан, ее мать, замок Барбазан и, наконец, землю Малоз в Керси, по которой эта ветвь де Бурбонов приняла свое имя. Президент де Морлон был сеньором де ла Рокеттом. Людовик XI несколько раз использовал его в некоторых важных посольствах, и чтобы вознаградить его услуги, он дал ему, в числе прочих наград (ноябрь 1483 г.), право высшей юрисдикции на его землях и несколько рент с соседних сеньорий.

Едва стихли разногласия, разделявшие дом де Фуа, появились новые, теперь между наследниками семьи д’Арманьяк. Несчастный Шарль угас в Монмирайе, сраженный ранними недугами. Его разум, все более слабевший, не мог противиться никакой просьбе. Карлу VIII не составило большого труда добиться от него соглашения, оригинал которого утерян, но которое было подписано 20 декабря 1493 г. По этому соглашению[39] Шарль подтверждал все дарения в пользу государства, сделанные Жаном V, и конфискацию, объявленную парламентом 17 мая 1470 г., и соглашался на то, что все его графства, виконтства и баронии будут присоединены к короне после его смерти; но в последние часы его угасающий разум смог осознать всю гнусность этого соглашения, которое лишало всего его родственников. 21 июля 1497 г. он отказался от всего, что подписал и передал все свои владения[40] герцогу д’Алансону. Он умер несколько дней спустя, счастливый тем, что так и не понял, как низко пали при нем величие и могущество графов д’Арманьяк. Он был похоронен в церкви замка, где его могилу можно было видеть до 1789 г. Еще до брака, он имел от Маргариты д’Эскло, из старинной семьи в Ломани, побочного сына, которого он торжественно признал 21 марта 1486 г., и которому он дал, через несколько месяцев (20 сентября), пятнадцать тысяч экю, которые он назначил с баронии Коссад в Керси. Одновременно он обязал его принять имя и гербы д’Арманьяков.

Различные дарения, вызванные слабостью Шарля привели к процессу, при этом состояние его умственных способностей было очевидно до такой степени, что никто не осмелился ссылаться на подписанные им бумаги; но наследство было связано и с иными спорными положениями. Мы видели, как после смерти Жана III Штаты Арманьяка, Фезансака, Ломаня и Роде признали, что женщины отстраняются от наследования при наличии мужчин: именно в силу этого признания Бернар, коннетабль, наследовал своему брату в обход своих племянниц. Жан IV, сын Бернара, изменил это положение и установил, что дочери могут наследовать за неимением мужчины той же степени родства. Так было принято во всей остальной Гаскони. Тем не менее, противоположное мнение было освящено торжественным актом, и дом д’Арманьяк держал по этому акта свои обширные домены. Впрочем, разве Жан IV мог отменить постановление, признанное и утвержденное Штатами? Поэтому Жан, старший сын герцога де Немура и правнук коннетабля, объявил себя[41] единственным наследником и попросил разрешения принести оммаж за все наследство. Герцог д’Алансон воспротивился этому как более близкий наследник. Он потребовал для себя все то, чего просил герцог де Немур.

Король Карл VIII не предал значение этим претензиям. При первом же известии о смерти Шарля, он велел захватить все домены, на которые претендовали оба родственника. Филипп де Вуазен, барон де Монто, один из опекунов графа, попытался вступиться за кровь своих старинных сеньоров, и был арестован Жаном де Шатоденом и графом д’Астараком, который был рад случаю отомстить за предпочтение, оказанное некогда барону. Жан де Шатоден и граф д’Астарак доставили[42] своего пленника в замок Кастельно-Барбаран, где его подвергли заключению. Дворянство страны возмутилось таким насилием и сделало попытку освободить его. Барон де Марестанг, родственник и коллега Филиппа де Вуазена, был обвинен организации этого выступления. Было издано постановление об его аресте; но позже ему удалось оправдаться. Такая строгость показала обоим конкурентам, что двор не потерпит никакого сопротивления. Тогда они обратились к правосудию. Дело было передано в парижский парламент, где было рассмотрено 28 ноября и 7 декабря 1497 г. Судебные прения были возобновлены 22 марта следующего года и продолжены 5 апреля, 7 и 21 июня, и, наконец, 24 августа. На несмотря на столько заседаний[43], решение так и не было принято.

Пока длились эти дебаты, Карл VIII умер в Амбуазе от апоплексического удара, вызванного довольно легким несчастным случаем, но отягощенного излишествами, для которых не был создан его хрупкий организм. Трижды к нему возвращалась речь, но ненадолго[44]. Все три раза он говорил только: «Мой Боже и прославленная Дева Мария, монсеньор святой Клод и монсеньор святой Блез, не оставьте меня в своей помощи!». «Карл, говорит в другом месте Commines, был всего лишь маленьким человеком, как телом, так и разумом; но он был так добр, что большего невозможно представить. Никогда и никто не говорил со своими людьми столь же доброжелательно и ласково; как я полагаю, он никогда никому не сказал такое, что могло бы тому не понравиться»[45]. «С тех пор как появился этот король, добавляют в свою очередь Mémoires du chevalier Bayard[46], никто не видел лучшего нрава, более доброго, более милостивого, более мягкого, более сострадательного». Он не оставил детей. Из трех сыновей, которые у него были от Анны Бретонской, только Орлан, старший, прожил четыре года; остальные умерли через несколько дней после их рождения.