Том 5. Книга XX.

ГЛАВА II.

Король Генрих III сменяет Карла IX. – Монлюк, маршал Франции. – Его смерть. – Маршал де Бельгард. – Побег принцев. – Генрих Наваррский посещает Гасконь. – Опасность, которой он подвергся в Озе. – Неудачи в Кондоме и Оше. – Взятие Миранда католиками. – Встреча около Жегена. – Замок Мансье осажден и уничтожен. – Празднества, устроенные в честь Генриха Наваррского Байонной. – Новый эдикт усмирения, повторяющий все положения предыдущего. – Взятие Марсиака протестантами. – Поездка королевы Екатерины и Маргариты, ее дочери. – Они прибывают в Ажан – посещают Тулузу и л’Иль-Журден – останавливаются в Оше. – Генрих Наваррский присоединяется к ним в этом городе. – Он берет Флёранс.


Король Польши, любимый сын Екатерины Медичи, сменил своего брата, Карла IX, под именем Генриха III. Как только он ступил на землю Франции, он объявил свое решение не идти ни на какие соглашения с протестантам, чья отвага росла с каждым днем; но он довольствовался лишь тем, что приказал вождям мятежников сложить оружие, и не сделал ничего, чтобы их к этому принудить. Монлюк поспешил к нему навстречу, вместе с королевой-матерью и всем двором. Генрих вознаградил его долгую службу маршальским жезлом. «У меня остался, сказал ему старый воин, благодаря его[1], добрый десяток лет жизни, чтобы показать вашему величеству, как я рад на этом почетном месте служить ему и короне». Но возраст и недуги призывали его к покою, он появилось на какой-то момент при осаде Жансака, где Дюрá, Ламарк и Девез, в одних камзолах и со шпагами в руке, подходили к самым воротам. «Это было не слишком разумно, добавляет Монлюк[2], у которого мы позаимствовали этот рассказ, так как пули сыпались градом. Им доставляло удовольствие опережать друг друга, чтобы показать, что они ничего не боятся». Эти проявления безудержной отваги были сумасшествием того времени. После этой осады его больше не видно на полях сражений. Он умер[3] 3 июля 1577 г. в своем замке Эсстийяк под Ажаном, унося в могилу, после пятидесяти двух лет службы, редкую славу ни разу не побежденного командующего. Он обладал всеми качествами, которые делают великих воинов: доблестью в любом испытании, чрезмерной страстью к славе, неутомимой деятельностью, точным глазомером, чудесным присутствием духа в самых трудных обстоятельствах и природным красноречием, которым он умело пользовался для воодушевления солдат и внушения другим своих чувств. Его упрекают, не без причины, что в своих мемуарах он говорит о себе с излишним хвастовством и тщеславием; но в чем его можно упрекнуть с бóльшим основанием, так это в его излишней строгости к протестантам, чего католическая религия, мстителем за которую он себя объявил, не может одобрить. «Он был очень жесток с ними, говорит Brantôme, и говорили, что они соревнуются в этом с бароном дез Адретом, который был очень суров к католикам». Однако, он нисколько не сожалел о своей жестокости. Он угас с невозмутимостью стоика, и был похоронен в часовне замка Эсстийяк, где до сих пор виден его надгробный камень, рядом с Изабеллой де Бовиль, своей второй женой.

Роже де Сен-Лари[4], барон де Бельгард, стал маршалом одновременно с Монлюком. Он был сыном Пьера или Перротона де Сен-Лари, барона де Бельгарда, и Маргариты д’Орбессан. Вся его семья прославилась в войнах. Его отец, благодаря мужеству, стал кавалером королевских орденов; маршал де Терм, о подвигах которого мы рассказывали в другом месте, был братом его деда. Молодой Роже, казалось, обязан был идти по их следам; тем не менее, его посвятили церкви, к чему он не испытывал никакой склонности; но во время учебы, он поссорился с одним из своих соучеников и убил его. Это убийство оторвало его от алтаря и бросило в военные лагеря. Он последовал за маршалом, своим двоюродным дедом, в Пьемонт, и прославился там под именем капитана Бельгарда. Герцог де Ретц, с которым он сошелся после смерти маршала, приблизил его ко двору и помог ему получить командорство, которым Орден Калатравы владел во Франции. Красивый, хорошо сложенный, высокий, смелый, образованный, у него было все необходимое, чтобы попасть в милость к герцогу д’Анжу, который сделал его полковником своей пехоты и взял его с собой в Польшу. Возвратившись, этот государь, не довольствуясь дарованием ему воинских почестей, передал ему владения церкви или, иначе говоря, тридцать тысяч ливров ренты, и осыпал своими милостями, так что его больше не именовали иначе, как поток милости; но этот поток быстро иссяк[5].

Герцог д’Алансон и король Наварры, уже давно томившиеся в Бастилии, были доставлены к Генриху III. Государь обнял их и даровал им свободу; но он держал их при себе: это был новый плен, но под более приятным именем. Скоро им это надоело. Герцог д’Алансон бежал первым; вскоре за ним последовал король Наварры. Во время охоты он сумел обмануть бдительность Сен-Мартена и Эспалюнга, которым было поручено наблюдать за ним; и взяв с собой[6] только нескольких самых преданных слуг, в числе которых были Граммон, Роклор, д’Эпернон, Пудан, Мон-де-Маррас, он проследовал через Ла Флеш, Алансон, и, наконец, достиг Сомюра. Там он отрекся от католицизма, не принимая пока Реформации, так что в течении трех месяцев он не присутствовал ни при каких службах; после этого он торжественно возвратился в религию, в которой был воспитан матерью, и заявил, что уступал только насилию, оставляя ее. Его сестра, которую он постоянно требовал у Генриха III и Екатерины, и которая была ему возвращена, последовала его примеру, несмотря на уговоры мадам де Тиньонвиль, своей воспитательницы. Принц де Конде отрекся еще раньше, а вслед за ним его братья. Таким образом, давление, оказываемое на обе ветви дома Бурбонов, было полностью снято. Террор плохой инструмент для обращения в веру; он заставляет согнуться, но не изменяет сердца.

Побег принцев оживил войну; но после нескольких незначительных стычек был подписан (2 марта 1576 г.) мир, называемый миром Мсье, за которым последовал новый эдикт, более благоприятный для Реформации, чем все предыдущие. Казалось двор предает католицизм. Народ не мог больше полагаться на Валуа; он должен был найти способ самому защищать культ своих отцов. Протестанты дали пример обширной конфедерации. Католики, вслед за ними, образовали свою, которая с невероятной быстротой распространился по всем провинциям, и которая скоро проявила себя одинаково ужасной и угрожающей как для врагов веры, так и для униженной и пришедшей в упадок королевской власти, для которой вопросы веры казались просто игрой. Объединялись против влияния гугенотов. Так зародилась Лига.

Пока она образовывалась, король Наварры отправился в Гасконь и прибыл в Ажан 6 августа. Несмотря на эдикт о замирении, провинция была на военном положении. Обе партии держали оружие наготове. Не было почти ни одного города, где не стояли бы солдаты. Сарлабý[7] занимал Три вместе с Массé, д’Эсклассаном, Мон-де-Маррасом и несколькими другими сеньорами. Лабарт-Жискарó заперся в Оше. Д’Антрá защищал Марсиак и Бомарше. Такое положение заставляло Генриха разместить гарнизоны в городах, признающих его власть. Это были[8] Ажан, Лектур, л’Иль-Журден, Жимон, Флёранс, Лайрак, Пюимироль, Овиллар, Вильнёв-д’Ажан, Миранд, Бассуé, Оз, Жеген, Барран, Пюикаскье и несколько другие городков, менее значимых. Миранд и Бассуé приняли солдат, которых он туда направил; но Оз, подстрекаемый членами Лиги, отказался впустить их внутрь своих стен.

Генрих тогда был во Флёрансе. Под видом охоты[9], на которую он пригласил своих самых надежных друзей, посоветовав им скрыть свое оружие под одеждой, он оказался у одних из ворот города прежде, чем кто-либо узнал о его приближении. Он и около пятнадцати его людей беспрепятственно вошли в город. Жители, заметив это, хотя и слишком поздно, стараются опустить решетку и объявляют тревогу. На звуки набата немедленно сбегаются около пятидесяти ополченцев: «Стреляйте в алый камзол и белый плюмаже, кричат им; это король Наварры». Но Генрих не дает им времени: он бросается на них с пистолетом в руке и разгоняет их. Затем приближаются три или четыре подобных отряда, но они также отбиты. За ними собирается многолюдная и более сплоченная толпа. Ситуация крайне опасная: Генрих прижат к воротам. Пока он собирается как можно дороже продать свою жизнь, остальным его людям, оставшимся снаружи, удается разбить ворота, которые перед ними закрыли. Они нападают на толпу, раня и убивая всех, до кого могут дотянуться, рассеивают ее, и, наконец, освобождают государя.

Другие рассказывают[10], что король Наварры пришел открыто, и что члены магистрата в своих красных шапках даже вышли к нему навстречу и преподнесли ему ключи; но едва он с четырьмя спутниками вошел, как кто-то крикнул часовому, находившемуся в башенке, которая возвышалась над воротами: coupo lo rastel que prou n’y a, le rey y es; опускай решетку, пора; король уже внутри. Решетка упала. Тотчас же вспыхнул бунт; у всех оказалось оружие, и бунтовщики моментально окружили принца и приставили аркебузы к его груди. Ярости толпы Генрих мог противопоставить только хладнокровие, неустрашимость и мужество четырех его соратников: Морне, Сюлли, Бетюна и де Батса[11]. Борьба была слишком неравной и сопротивление не могло быть долгим, если бы троим из его спутников не удалось пробиться к соседней башне, открыть ворота и впустить охрану принца. Менее добросердечный король, без сомнения, отдал бы город на разграбление и примерно наказал бы жителей. Но Генрих лишь велел повесить четырех самых виновных горожан и пощадил остальных. Он даже обошел все улицы, чтобы успокоить солдат. По этому случаю можем судить, насколько велико было брожение умов. Генеральные Штаты собирались еще его увеличить.

Они собрались в Блуа, 2 декабря 1576 г. На этой ассамблее[12], религиозный вопрос стоял на первом месте. Третье сословие особенно горячо и настойчиво отстаивало старый культ. Они умоляли короля уничтожить протестантство и оставить во Франции только католическую религию; но при этом они хотели, что бы государь достиг этой цели наиболее мягким и не требующим затрат способом, миром, а не войной. Прошение было принято лишь наполовину. Король, а после него герцог д’Алансон и другие принцы, подписали лигу. Это было сигналом к войне. Король Наварры, не имея возможности предпринять крупную операцию, ограничился захватом нескольких городов. Он подошел[13] к Кондому; но Деспарбé, сьёр де Лассер, велел вооружить народ и закрыть ворота. Принц надеялся на бóльшую удачу в Оше. Но Люссан опередил его. С помощью капитана Жискаро[14] он не дал ему возможности войти, как это уже было в Кондоме. Еще Генрих потерпел неудачу в Сен-Макере. Зато он вошел в Базá, который Фавá, один из его самых смелых офицеров, убедил перейти на его сторону, и в Ла Реоль, который захватил тот же капитан, которому помогал барон де Монферран. Ни к чему не могла привести такая борьба, или, скорее, партизанские набеги, где теряли одно, получая другое; где удачи сменялись провалами, где у каждого дня была своя особая судьба.

Пока Генрих расширял границы своей власти в сторону Гаронны, он позволил себя упустить Миранд. Там командовал Сен-Крик, и оттуда он ходил в дальние рейды, чтобы обеспечивать себя продовольствием, или чтобы нападать на сеньоров из вражеской партии. Один из таких рейдов вызвал ответные действия храбреца д’Антрá[15], руководившего в Марсиаке. Д’Антрá тотчас же вскочил на коня, и, сопровождаемый некоторыми из своих, бросился на врага, разбил его и гнал до стен Миранда. В городе объявили тревогу; тем не менее гарнизон не осмелился выйти, и д’Антрá ушел никем не преследуемый. Во время гражданских войн дисциплина всегда падает. Скоро люди Сен-Крика стали вести себя в городе Миранде также, как в соседних землях. Жители, устав от их бесчинств, решили освободиться от столь неудобных гостей. Они завязали тайные переговоры с виконтом де Сарлабý и сеньором де Мансанкомом, обещая передать им одну из своих четырех башен. Однако, первая попытка, которой руководил Сарлабý, потерпела неудачу. Мансанкому повезло больше. Узнав, что все было готово к его встрече, он обратился к д’Антрá и назначил ему встречу в городке Монклар. Оба сеньора выехали оттуда в полночь, сопровождаемые каждый своими друзьями, и на рассвете подъехали к монастырю ораторианцев Миранда. Стоял май. Гарнизон спал под сладкое пение соловьев, но в городе спали далеко не все.

Мирандцы ожидали своих освободителей. Как только они их увидели, они завладели башней, которая прилегала к замку, и известили об этом Мансанкома, который беспрепятственно вошел туда. Оттуда он быстро вошел внутрь города, в то время как внезапно разбуженные враги поспешили запереться в трех других башнях. У Мансанкома было слишком мало сил, чтобы выбить их; он лишь расставил дозоры вокруг рынка, чтобы обезопасить себя от неожиданных действий врага, и спешно послал за помощью к сеньорам своей партии. В то же время, выказывая пренебрежение гарнизоном, он велел у входа в город скрипками отметить прекрасный май. Помощь прибыла со всех сторон, и через двадцать четыре часа вокруг Мансанкома и д’Антрá уже было от тысячи до тысячи двухсот кавалеристов и примерно столько же аркебузиров, которых привели Граммон, Гондрен, Сарлабý, Баратнó, Массé, Жискарó, Фонтений и Сент-Оран. Гарнизон не мог сопротивляться столь значительным силам. Два башни были сразу же взяты.

Сен-Крик, с лучшими из своих солдат, занимал третью. Напрасно от него требовали сдаться; не менее напрасно ему предлагали самые почетные условия; он оставался глух ко всем предложениям, надеясь на помощь короля, которого успел известить обо всем, что происходило. Пришлось д’Антрá посылать в Марсиак за четырьмя или пятью полевыми орудиями, одно из которых взорвалась при прибытии и убило сеньора де Сен-Жан-д’Англé и капитана Пюжо де Вика. Другие пробили брешь; но в тот момент, когда нападающие устремлялись туда, тяжелый камень, брошенный с высоты башни, пришелся на голову сеньору де Ла из Пардиака и смертельно его ранил. Эта потеря лишь подзадорила его собратьев по оружию, которые усилили натиск. Сен-Крик, испытывая нехватку в продовольствии и не надеясь больше на то, что помощь, которую он ожидал, подоспеет вовремя, решил, наконец, сдаться. Но едва он высунул голову в слуховое окно, чтобы объявить о своем решении, как солдат, находящийся в соседнем доме, разрядил в него свою аркебузу и убил его. С этого момента какая-либо капитуляция стала невозможной. Мансанком и его люди захватили башню со шпагами в руках. Они пощадили только Мажансана, брата Баратнó, принадлежащего партии короля Наварры.

Этот принц осаждал Марманд, когда узнал об угрозе Миранду[16]. Он поспешил на его защиту с отборнейшими солдатами из тех, что с ним были. Но когда он прибыл под стены Миранда, город был взят, а губернатор погиб. При его подходе враги выстроились на стенах и позволили ему пройти в пределах досягаемости их мушкетов, не сделав ни одного выстрела из уважения, которое они испытывали к его величеству[17]. После этой бесполезной бравады Генрих мирно удалился. На следующий день, как только он вошел в Жеген, он увидел приближение многочисленного и хорошо вооруженного войска: победители запоздали с его преследованием потому, что присутствие такого количества сеньоров не могло не вызвать бурных споров о командовании. Король Наварры не осмелился их дожидаться и ушел к Флёрансу[18], а оттуда в Нерак. D’Aubigné, наоборот, утверждает[19], что католики построились для сражения в досягаемости орудий своих врагов, и что, тем не менее, состоялось только несколько стычек на холодном оружии, при этом он добавляет, что несколько копий было сломано в честь дам, и что два сына Лавалетта с одной стороны и Лавардана с другой, отметились в этих куртуазных поединках. Войско, преследующее принца, удалилось к Ошу, где было распущено.

Сюлли немного по-другому рассказывает о значительных последствиях взятия Миранда. Согласно ему, при приближении короля Наварры католики, чтобы устроить ему западню, затрубили в фанфары, как будто бы Сен-Крик выражал свою радость по поводу своевременной помощи; но солдат-гугенот, скрывающийся в городе, раскрыл их заговор. Видя опасность, грозящую принцу, он сумел перебраться через стену и поспешил предупредить его[20]. Генрих, несравненно более слабый, чем его враги, тотчас же повернул назад; тем не менее, он не сумел ускользнуть от католиков. Состоялась стычка, в которой Сюлли и молодой Бетюн едва избежали риска оказаться в плену; но так как день кончался, Генрих велел прекратить огонь и ушел в Жеген, где два дня спустя появились королевские войска, привлеченные шумом этих действий. Маркиз де Виллар, который командовал в Гиени в качестве наместника короля, привел их лично. Генрих не мог атаковать их, не проявив излишнюю дерзость; он укрылся в своем городке, где его враги не осмелились напасти на него. Обе армии стояли друг перед другом до самой ночи. Был предложен поединок шести против шести между Лаварденом и Девезом; но пока ссорились из-за чести принять в нем участие, время было упущено, и Генрих с одной стороны, и Виллар с другой, увели свои войска с наступлением ночи.

После этого безрезультатного выступления, Виллар позволил дворянам-католикам, которые его сопровождали, разойтись по домам[21]. Но почти тотчас же он вновь собрал их. Граммон спешно набрал свою компанию, вручив ее штандарт д’Антрá, которого он отозвал из Марсиака; затем, пройдя через Плезанс и страну Ривьер-Ба, он направился в Борделе. Гондрен, Бажордан и Массé миновав, Кондом, следовали вдоль Гаронны. Оба отряда проходили мимо вражеских гарнизонов, но никто не осмелился помешать их движению. Сент-Оран, Фонтений, Лабатю, Пуайян и Лартиг опередили их. Все эти сеньоры жаловались на бесчинства, творимые в Нижнем Арманьяке гарнизоном Мансье. Виллар, уступая их просьбам, решил захватить этот городок, защищенный хорошо укрепленным замком. По пути ему встретился замок Сен-Жюльян, где командовал протестантский капитан, бедствие для соседей, как и все вожди обеих партий. Массé было поручено изгнать его; но он погиб при этой попытке. Его солдаты решили отомстить за его смерть; они пошли на штурм и, завладев замком, перебили всех, кто там находился. Виллар продолжил свой путь и прибыл к Мансье. Потребовалось несколько дней, чтобы пробить брешь. За неимением пехоты, дворянство спешилось и само ходило на штурм; но успех не соответствовал этой готовности. После упорного боя им пришлось отойти, оставив на стенах тридцать погибших и восемь раненых, двое из которых были значительными сеньорами. Желание возвратить пленных и слухи о том, что король Наварры пытается захватить Бомон-де-Ломань, побудили адмирала предложить протестантам почетную капитуляцию, которую те приняли; а чтобы они не могли вновь занять замок, он, как только завладел им, велел его почти полностью разрушить. Этим незначительным успехом и закончилась кампания; из Мансье Виллар направился к Бомону, но вскоре был призван ко двору.

Гарнизон Кастельжалу вышел, чтобы прикрыть тылы своей армии и продвинулся до городка Сабр, где взял несколько пленных. Возвращаясь, он встретил в Больших Ландах, около Жангийé, отряд врага, который сопровождал трех девушек, приговоренных к смерти парламентом Бордо. Этот эскорт состоял из двадцати кавалеристов, нескольких аркебузиров и небольшого числа новобранцев, навербованных в Даксе и Байонне. Борьба была короткой: преимущество было полностью на стороне протестантов. Как только их командир узнал, кого победил, он обратился к байонцам[22] и объявил им, что им не держит на них никакого зла; но он оставил в своем отряде их соратников из Дакса и приказал поступить с ними также, как жители этого города поступали с реформаторами после Варфоломеевской Ночи. Его приказ был немедленно выполнен; солдаты бросились на пленников, предоставленных их мести и разорвали их на куски. Что касается байонцев, их не только не тронули, но и перевязали им раны и отпустили без всякого выкупа, велев передать виконту д’Орту, их губернатору, что они своими глазами видели, как протестанты умеют отличать солдат от палачей.

Байонна не осталась бесчувственной к обращению с ее детьми. Неделю спустя город направил в Кастельжалу трубача, которому поручалось одарить шарфами и платками каждого из солдат гарнизона. Несколько лет спустя король Наварры принял приглашение на пир от Байонны; и хотя времена были не слишком мирными, а страна не спокойной, он отправился туда всего лишь с шестью спутниками. Праздник был блестящим и радостным. Народ устроил вокруг столов танцы, в которых приняли участие и гости. Лаийер, сменивший виконта д’Орта на посту губернатора Байонны, лично возглавил первый хоровод. Комендант Кастельжалу был одним из шести сопровождающих принца. Он тотчас же был узнан и стал объектом особой обходительности. Генрих и его свита, в ответ на эту куртуазность, восхваляли до небес редкий и беспримерный поступок и славу байонцев. Мы с удовольствием приводим подобные сцены; они не только рисуют нам исчезнувшие нравы, но и дают отдых душе среди тех жестокостей, о которых мы говорили и еще собираемся говорить. Ничто так не утомляет и историка, и читателя, как рассказы об этих гражданских войнах. Сердца постоянно протестуют против событий; они всегда находят слишком длинными обвинительные страницы, полностью посвященные только преступлениям и несчастью их предков. О! как хотелось бы разорвать их и предать вечному забвению эти эпохи безумия, как покрываем густой пеленой голову отцеубийц!

После отъезда адмирала, вышел новый эдикт, предписывающий прекратить борьбу. Но этот эдикт предоставлял новые преимущества партии протестантов; он закреплял ее положение как государства в государстве, как вооруженной силы и как независимой секты. Католики всей Франции, и особенно Юга, приняли подобные уступки с глубоким удивлением. Сами протестанты, то ли потому, что они с каждым днем становились все более требовательными, то ли потому, что они все меньше доверяли обещаниям двора, не выказали никакого удовлетворения. Никто не сложил оружия; только кое-где отказались от предосторожностей, которых требовала открытая война. Эта неосторожность привела к потере города Марсиака[23], и так уже подвергшегося нападению Сериньяка. Де Лон и Беголь спешно подошли из Кастельно-де-Ривьер-Ба, среди глубокой ночи появились у стен и миновали посты прежде, чем были обнаружены. Д’Антрá, вынужденный оставить город, ушел в Сен-Жюстен, который он сохранил для католической партии. Сектанты, хозяева Марсиака, подвергли религиозные здания полному опустошению, подобному тому, каким они отметили свое вступление в Кондом. Они снесли церковь Сен-Пьер, от которой остался только портик, ставший позже часовней Кающихся грешников. Монастыри августинцев и якобинцев, как и церковь Нотр-Дам[24], были варварски обезображены. Ее колокольня и шпиль августинцев лучше выдержали их удары. Они все еще являются наиболее прекрасными украшениями Марсиака и входят в число памятников, которыми гордится епархия Оша.

Обеспокоенный волнениями на Юге, двор Франции поспешил направить туда епископа Валанса, Жана де Монлюка. Прелат проявил всю свою ловкость и свое обычное красноречие, и сумел успокоить кипение умов; это была его последняя победа. Вскоре он умер в Тулузе (13 февраля 1579 г.) на руках некоего иезуита. К тому времени он полностью избавился от всех своих заблуждений[25], и его последние мгновения были столь же назидательными, насколько его жизнь так долго была далека от святости. Королева Екатерина надеялась закончить то, что так удачно начал Монлюк; она решила лично посетить Гиень, Лангедок и Прованс; она сослалась на самое естественное желание матери вернуть свою дочь королю Наварры, который постоянно этого требовал. Маргарита, подверженная всем видам распутства сладострастного двора, не испытывала ни малейшего желания присоединиться к мужу, которого она не любила и которым не была любима; но ей пришлось повиноваться. Обе королевы в августе прибыли в Бордо. Генрих, сопровождаемый шестьюстами дворянами, встречал их у Ла Реоля, и проводил их в Ажан, где празднества следовали друг за другом. Празднества сменились переговорами. Королеве-матери, казалось, нравилось их затягивать. Все это время Маргарита не покидала матери. Они вместе посетили Тулузу, откуда уехали 2 ноября, направляясь в л’Иль-Журден на переговоры с королем Наварры, который там их ожидал. Они ночевали в замке Пибрак, где Ги де Дюфор, который был его сеньором, встретил их и восхитительно развлекал в течение нескольких дней.

Екатерина совершила[26] свой торжественный въезд в Ош только 20 числа; пять консулов вышли ей на встречу во главе значительной толпы жителей. Вивé, один из них, обратился к ней с речью, после которой выступил маленький мальчик и прочитал стихи, восхваляющие достоинства знаменитой государыни, которая удостоила Гасконь своим присутствием. Далее королева проследовала в огромной карете. Остальные консулы вместе с остальным населением ожидали ее у ворот Латрей. Они преподнесли ей ключи от своего города; но Екатерина не приняла их, велев сохранить для короля, своего сына. Затем консулы сели на коней и препроводили государыню до портика столичной церкви, где ее встречали каноники под звон колоколов и пении Te Deum. Маргарита въехала на следующий день, следуя в великолепных бархатных носилках, и принимая те же почести, как и ее мать. Капитул Сент-Орана присоединился к кортежу. Дети оглашали воздух восхваляющим пением; так добрались до ворот Сен-Мари. Капитул метрополии ожидал ее в торжественных одеждах. Принцесса сослалась на недомогание и велела проводить себя к старинному монастырю каноников, где для нее и ее матери были приготовлены апартаменты. Маргарита еще никогда не бывала в Оше. Она воспользовалась правом, которым владела как графиня д’Арманьяк, и в честь своего первого въезда, через епископа Диня, своего первого капеллана, велела освободить двух несчастных, томившихся в тюрьме Сенешаль.

Генрих прибыл на следующий день и расположился в архиепископстве. Он отклонил официальные почести; тем не менее, надо было, что бы консулы преподнесли ему ключи от города и принесли клятву верности. Положение была затруднительным для магистрата, которые за два года до этого закрыл свои ворота перед принцем. Несчастные консулы не смогли удержаться, чтобы не напомнить ему это, по крайней мере косвенно: Нет, нет, ответил Генрих с обычной куртуазностью, не будем вспоминать прошлое; но будьте верными мне людьми в будущем. Затем, взяв ключи из рук Вивé и тотчас же вернув их ему, он добавил: Держите, но при условии, что вы будете по отношению ко мне такими, какими вы должны быть.

Обе королевы провели в Оше более трех недель. Все вокруг них дышало восторгом. В их честь был дан блестящий бал: Генрих присутствовал там с толпой молодых сеньоров, которых собрало вокруг него прибытие двух королев. Во время бала[27] принц узнал, что губернатор Ла Реоля, старый вояка, до этого пламенный гугенот, увлеченный своей любовью к некоей даме из свиты королевы-матери, изменил своему долгу и передал город католикам; принц предупредил четырех или шестерых из своих преданнейших друзей, и вместе с ними уехал, но так, что об этом никто не знал. Утром он прибыл к Флёрансу, который открыл перед ним ворота, и без какого-либо препятствия завладел им[28]. Королева, которая не подозревала об отсутствии Генриха, была очень удивлена, когда на следующий день она узнала об успехе этой вылазки; но она решила первой посмеяться над этим. Я вижу, говорила она, что это был реванш за Ла Реоль, и что королю Наварры нравится менять капусту на капусту, но по мне так лучше яблоки. Подобные случаи происходили постоянно. Празднества и общее времяпрепровождение скрывали измены и неожиданности. Война продолжилась в течение всех переговоров: перемирие соблюдалось только там, где находился двор и в радиусе одного или двух лье вокруг. На этой территории, действительно нейтральной, все были образцами предупредительности и вежливости; но как только встречались в другом месте, дрались насмерть.



[1] Monluc, стр. 276.

[2] Monluc, стр. 276.

[3] См. его завещание, том 6. Г-н де Монлюк был самым великим, отважным и добрым капитаном своего времени; было истинным удовольствием слушать его рассказы и рассуждения об оружии и войне. Brantôme, том. 3, стр. 65.

[4] Grands Officiers. Brantôme, том 3, стр. 96. Biographie Michaud.

[5] Бельгард удалился (1579 г.), в маркизат Салуццо, губернатором которого был, намереваясь сделать его независимым; он добился своего, причем король, предаваясь лени и удовольствиям, даже не пытался ему мешать; но он не долго пользовался своим суверенным княжеством, так как внезапно умер 20 декабря того же 1579 года, причем подозревали, что его велела отравить Екатерина Медичи. Он оставил от Маргариты Салуццкой, вдовы маршала, которую обожал, пока она была женой его двоюродного деда, и постоянно обижал, когда она стала его женой, сына, убитого молодым в сражении при Кутрá, и дочь, вошедшую через брак в дом де Ла.

[6] D’Aubigné, стр. 776. Sully, том 1, стр. 89.

[7] Monluc. Manuscrit d’Antras.

[8] D’Aubigné, стр. 896. Dupleix.

[9] Sully, том 1, стр. 101. Lettres d’Henri IV, стр. 119.

[10] Mémoires de Mornay, стр. 637, и Sully.

[11] Позже Генрих напишет ему следующее письмо: Господин де Батс, поскольку я не могу думать о моем городе Озе, не вспоминая о вас, или думать о вас, не вспоминая о нем, я решил назначить вас моим губернатором в этом городе и стране Озан. Пусть в моих мыслях вы останетесь неразрывны, город и надежный друг и слуга, в котором я уверен, и который выполнит и сохранит все то, что мне угодно ему поручить; а посему, как только вы получите некоторые инструкции, вы незамедлительно отправитесь в упомянутый город и возьмете с собой достаточно ваших друзей, чтобы помешать проявлению там любого недовольства. Да не обойдет вас Господь своей святой защитой, ваш любящий друг, Генрих. (Documents de l’Hist. de France. Lettres d’Henri IV, стр. 118).

[12] Вот имена депутатов, которые нам известны. Депутаты духовенства: Базá – епископ Арно де Понтак; Ажене, Комменж, Ривьер-Верден, Ак, Ланн, Сен-Север, Альбре, Арманьяк, Гасконь – отсутствовали. Кондом делегировал Жана дю Шемена. Дворянство: Базá – Жан де Лавернь. Комменж – сеньор де Ла Ийер. Остальные отсутствовали. Третье сословие: Базá – Жан де Повернь или Ловернь и Аршамбо Роль или Рооль. Комменж – Жан Бертен, Сен-Север – Бернар де Каплан или Каптан. Альбре – Жозеф де Борд. Кондом и Гасконь – Жак Эмбер и Леонар де Меле. На Штатах в Орлеане, в 1560 г., провинцию представляли от духовенства: Ажене – Б. де Лакомб, аббат Блемона. Базадуа – Мишель де Лавернь. Кондом – Луи Дюбюк и Жеро де Базенан. Лектур – Жан Дюфор. Ак – Подьо или Пёдé. Эр – Форпий. Ош – Жеро де Монлезен, главный архидьякон Оша и Жан де Бертран, аббат Сарамона. Представители дворянства не известны. Третье сословие: Базадуа – Жан де Лавернь, Лоа дез Апатс. Ажене – Мишель Брессонад или Буассоннад. Комменж – Пьер Камбер или Ламбер. Земля и судебный округ Ривьер-Верден, Гор, баронии Сен-Леонар и Марестанг – Жана Кутелье, Арно де Лаборд. Сенешальство Ланн – Этьен Редонд, Сен-Север – Жан Бенье или Жак Дюкуа и Мартен де Лален или Этьен Буссон. Альбре – те же, но вместо Лалена Мартен Дюзо. Сенешальство Арманьяк – Клод Идрон, Жан де Форжерон или Форжеак, Антуан Бюрен и Гийом Маньян. Кондом и Гасконь – Франсуа Дюфранк и Жан Мала или Малак. (из рукописей г-на Benjamin de Moncade, который скопировал эти имена из рукописей Сен-Жермен-де-Пре).

[13] Dupleix, стр. 58.

[14] Матьё де Лабарт, сеньор де Жискарó, был старшим из тридцати шести детей Поля де Лабарта, сеньора де Жискарó и Мари д’Армантье де Лапалю. (Одна из сестер Мари д’Армантье де Лапалю родила 28 детей, другая – 24. – Прим. переводчика). Из всех детей только двое были девочками; тридцать четыре брата были доставлены их отцом к Карлу IX, когда он посетил Гасконь, и представлены монарху маршалом де Термом и Рене де Рошешуар-Мортемаром, их родственниками. Генрих IV, желая предупредить намерения Матьё де Жискарó, написал ему следующее письмо: Г-н де Жискарó, так как я уже постановил и отдал приказ, согласно которому жители моего города Оша должны своими силами хранить мой упомянутый город в повиновении королю, моему сеньору и повелите­лю, там не может иметься никакого иного гарнизона кроме того, который я имел необходимость туда направить, тем более, что я особо забочусь о их имуществе и безопасности, и когда я узнал, что вы пытаетесь войти туда с некоторым числом людей, я не смог бы этому поверить, если бы те, кто написал мне об этом, не находились бы непосредственно на месте, и не просили бы и не убеждали бы вас, что бы вы избавили их от этого, ибо вы не должны ничего приказывать там, что мне принадлежит, как, в част­нос­ти, вышеупомянутый город. Если же вы забудетесь настолько, что захотите продолжать это, то будьте уверены, что я не намерен это терпеть, не воздав надлежащим образом, раньше или позже. Чего бы мне очень не хотелось, ибо я желал бы всю свою жизнь доставлять вам удовольствие во всем, что только будет в моих силах; молю Бога, г-н де Жискарó, чтобы он не оставил вас в своем святом и достойном покровительстве. Сен-Базий (Сен-Базей в Ажене), XXIII-ый день января 1577 г. Ваш наилучший друг. Генрих.

[15] D’Aubigné, стр. 897. Mémoires de Sully, том 1, стр. 104, и, особенно, Manuscrit du chevalier d’Antras.

[16] D’Aubigné, стр. 897.

[17] D’Antras.

[18] D’Antras.

[19] D’Aubigné, стр. 897.

[20] При осаде Ла Фера (май 1595 г.), некий солдат-гасконец, служивший в войсках Лиги, предупредил принца о заложенной мине, взрыв которой мог оказаться для него фатальным, крикнув ему: moulié de las tours de Barbasto, pren gardo à la mino que ba minoua; мельник из башни Барбаст, остерегайся кошки, которая собирается наделать малышей. По-гасконски, mino, означает кошка или мина, а Генрих IV был сеньором башен и мельницы Барбаст около Нерака.

[21] D’Aubigné и d’Antras.

[22] D’Aubigné, стр. 214. Если этот рассказ точен, он доказывает широко известный поступок виконта д’Орта; но мы вынуждены упомянуть, что оба рассказа принадлежат одному и тому же автору.

[23] Mémoires du chevalier d’Antras. D’Aubigné.

[24] На главном витраже этой церкви видны два щита: на одном, на лазури три червленых ромба. Мы подозреваем, что это герб Гишара де Марсиака, одного из основателей Марсиака, который дал ему свое имя; на другом в 1 половине на лазури пять червленых ромбов в позиции 2, 3 и 1, а во 2 на червлени два золотых ключа, перевернутых, прислоненных (зеркальное изображение) и вертикальных. Вполне вероятно, что это герб города. (См. Примечание 14'). Если верить автору, которого мы приведем в другом месте (том 6, стр. 255), герб был несколько иным. На третьем шите, вырезанном на подвеске свода ризницы, распложены шесть цветов лилии в позиции 3, 2 и 1. Наконец на картуше, поддерживаемом двумя ангелами, был герб Франции, но его сбили.

[25] Это утверждают почти все историки. Du Thou, наоборот, говорит (кн. 48, стр. 604), что Генрих III не мог по-доброму смотреть на того, кому он был обязан короной Польши. В свою очередь Жан де Монлюк, который был уже в довольно преклонном возрасте, и для которого его опала, казалась, была предупреждением небес, убеждающим его удалиться на покой, имел неосторожность не воспользоваться этим поводом, и он страдал от того, что находится в дряхлом возрасте, что умирает презираемым за связи с придворными дамами, тогда как ему следовало радоваться возможности провести спокойно остаток своих дней на почетном отдыхе в своей епархии.

[26] Manuscrit de M. d’Aignan.

[27] Sully, том 1, стр. 117.

[28] Matthieu так рассказывает об этом происшествии (стр. 446). На следующий день Генрих прибыл в Ош: его окружали только ласки и веселье. Он проводил время после ужина с королевой Маргаритой, вместе со всей ее свитой. Арманьяк, его первый камердинер, подошел к нему и сообщил на ухо, что замок Ла Реоль взят, что католики взялись за оружие, и что все в страхе; ничего не отразилось на его лице, что свидетельствовало бы о том, какая обида ему нанесена. Выражение его лицо не позволило возникнуть пересудам, которые непременно были бы вызваны столь неприятной новостью; он продолжил свой рассказ о несчастиях и приключениях, которые пережил, а когда закончил, то обратившись к сеньорам, сказал им: пойдемте навстречу королеве-матери, которая совершает прогулку. Как только он вышел из комнаты, он отдал необходимые распоряжения относительно полученных им известий, и представ перед королевой-матерью, приблизились к ее карете и сказал ей: Мадам, мы надеялись, что ваш приезд успокоит волнения, а вы, напротив, разжигаете их; но я верный слуга короля и хочу надеяться, что у него найдется не меньше добрых людей, чтобы служить ему, чем дурных, чтобы ему вредить. На это королева-мать, немного удивленная и взволнованная, спросила: О чем вы говорите, сын мой? Что заставляет вас говорить таким образом? Мадам, отвечал король Наварры, замок Ла Реоль взят. Королева-мать обратилась к маршалу де Бирону, находившемуся там же, и спросила его, что он знает обо всем этом. Тот ответил, что ничего.

Hosted by uCoz