Том 2. Книга VII.

ГЛАВА II.

Граф де Комменж отказывается от жены и женится на Мари де Монпелье, - он начинает войну с графом де Фуа, хочет отказаться от Мари, но ее отец заставляет его ее возвратить. - Графы де л’Иль-Журден. - Война тулузцев с виконтом де Ломанем. - Епископы Лектура. – Мари настаивает на разводе с графом де Комменжем. - Гастон, виконт Беарна. - Епископы Байонны. - Мэрия Байонны. – Епископы Дакса, - Эра. - Бернар де Монто, архиепископ Оша. – Развитие альбигойской ереси. - Бернар де Монто оставляет кафедру.

Мораль христиан Запада несколько ослабла от соприкосновения со сластолюбивой Азия; впрочем, войны, и, главным образом, войны далекие, всегда ведут к падению нравов. Наконец, церковь, хранительница строгой нравственности, не могла проявлять чрезмерную строгость по отношению к тем, кто предоставлял ей свою казну и свою кровь. Нетрудно заметить, что строгость Григория VII и его первых преемников как бы засыпает на время Крестовых походов. Следует добавить, что для нашего Юга соседство мусульман с их гаремами, как бы оправдывало потакание капризам страсти. Этим и объясняются те частые разводы, которыми история той эпохи омрачает свое повествование, против которых церковь всегда протестовала и с которыми она мирилась, чтобы не терять свой авторитет. У Бернара, графа де Комменжа, уже был сын от Контор де Лабарт; но ни сын, ни мать не смогли завоевать его сердца, и, пресытившись второй женой, еще быстрее, чем первой, он вспомнил о их дальнем родстве и во всеуслышанье заявил об этом в церкви Комменжа в ноябре 1197 г.[1], где присутствовала и Контор в сопровождении своих ближайших родственников. Граф заявил епископу, что его жена происходит от Брюны де Комменж, сестры Роже, его прапрадеда. Контор подтвердила это в присутствии своих близких, всего духовенства и множества народа, сбежавше­го­ся посмотреть на отвергнутую жену и мать, и дала свое согласие на развод. Епископ провозгласил расторжение брака, а архиепископ Оша утвердил его.

Епископа Комменжа звали Раймон Арно[2]. Он сменил к 1190 г. Арсию, преемника Арно Роже, чье завещание сохранилось. Этот принадлежал к семье Комменжей и владел, одновременно с епископством, еще и аббатством Боннефон. Эти три достоинства объясняют небывалую пространственность его завещания[3]. В начале своего епископата Раймон Арно договорился с аббатисой Фабá о десятине, связанной с этим местом; но в 1195 г. он отказался от своих прав и за фунт перца для себя, и еще один для капитула Сен-Годана.

Стефания де Бигорр все еще была жива; тем не менее ни прелаты, ни граф, похоже, не вспоминали о ней. Внимание Бернара было обращено в другую сторону. Его поддерживал Раймон IV, граф Тулузы, его двоюродный брат, столь же ветреный или, скорее, столь же беспутный, как и он. Ведомый своим родственником, сопровождаемый архиепископом Оша, епископами Комменжа, Тулузы и Агда, и несколькими сеньорами, он вскоре оказался в Монпелье, где женился на Мари[4], дочери Гийома VIII, графа этого города, и вдове Барраля, виконта Марселя. Гийом передал своей дочери две тысячи марок серебра (около 200,000 франков), а Бернар выделил ей в качестве вдовьей части замок Мюре с его зависимостями. Было оговорено, что сын, родившийся от этого брака, сменит своего отца во всех его доменах, а если родится дочь, она наследует все владения отца, за исключением графства Комменж. Бернар оставлял за собой только четыре замка, которые он хотел передать своему сыну от Контор. Граф Тулузы, Виталь де Монтегю и три или четыре других сеньора поклялись в соблюдении этих условий от имени графа де Комменжа. Архиепископ Оша и епископы пообещали, со своей стороны, отлучить графа от церкви и наложить интердикт на все его земли, а Раймон обещал выступить против него во главе всех своих вассалов, если он не выполнит своих обещаний. Не довольствуясь этими гарантиями, Юг де Бо, Гийом, его брат и Арно д'Андюз выступили гарантами этого контракта. Но все эти предосторожности не смогли сделать брак ни более прочным, ни более счастливым.

На следующий год Бернар объявил войну Роже Бернару, графу де Фуа, воевавшему в то время с Арменсолем, графом Урхельским[5]. Их ссора произошла по поводу границ между обоими государствами в Каталонии. Граф де Фуа пересек Пиренеи, разорил страну, осадил и взял Урхель, разграбил собор, ограбил монахов, которые там служили, и позволил своим войскам совершать ужасные богохульства.

Нам неизвестны события его вражды с Бернаром, графом де Комменжем. Известно лишь, что на его стороне выступали сеньорам де Ганнак, с которыми у него был заключен наступательный и оборонительный союз. Но этот союз ему мало помог, война скоро уступила место столь тесному союзу, что Бернар примирил Раймона де Фуа с графом Тулузы, который готовился напасть на него по поводу неких прав, которые он предъявлял на замок Саверден. Этот мир позволил графу де Комменжу вернуться домой, где он дал волю своей обычной ветрености. Не прошло и двух лет, как молодая и красивая Мари уже успела ему надоесть. Чтобы покончить с этим браком, который с каждым днем все более тяготил его, он прибег к способу, столь удачно использованному им в случае с Контор; но архиепископ Оша и епископ Комменжа, вместо того, чтобы поддержать его, со всей решимостью выступили против его планов[6]. Тогда Бернар прибег к насилию и силой заставил (1200) несчастную Мари оставить Комменж и удалиться к своему отцу. Гийом принял живейшее участие в судьбе дочери; но самое грустное в этой печальной драме было то, что он, защищая ее, был движим не отцовской любовью, а лишь подлым эгоизмом и холодным расчетом. Бернар и Мария отказались от графства Монпелье в пользу детей от второй жены Гийома, на которой он женился еще при жизни своей первой жены. Старый отец опасался, что после развода его дочь найдет себе не столь сговорчивого мужа. Отсюда и тот пыл, с которым он добивался ее возвращения на супружеское ложе. Он обратился к папе и пожаловался ему на недостойное поведение своего зятя и на его дурное обращение с Мари.

В то время папой был Иннокентий III, который в прошлые века не был понят, а его воздействие на церковь и общество не были оценены по достоинству[7], и которого наша менее предубежденная и более справедливая эпоха начинает прославлять наравне с наиболее великими католическими понтификами. Он тотчас же написал[8] архиепископу Нарбонна, епископу Комменжа и капитулам Оша и Тулузы, которые руководили тогда своими епархиями, повелевая им обязать графа де Комменжа вернуть Мари, и считать ее своей законной женой. Он им предписал применить, если будет нужно, отлучение от церкви, чтобы заставить его повиноваться. Бернар не посмел выступить против Иннокентий, и против всякого желания он вернул к себе Мари и держал ее подле себя пока был жив Гийом. Этому предшествовала кровавая ссора с Журденом II, графом де л’Илем, у которого он требовал замки Кастерá, Лассер и Монфиель с правом контроля над дорогой в Сант-Яго от Тулузы до Оша через Обье. Журден, в свою очередь, претендовал на замок Сен-Томá. Эти взаимные претензии[9] привели к войне ужасной и безжалостной, как и большинство войн той эпохи. Под воздействием общественного недовольства, Раймон, сюзерен обоих графов, наконец вмешался, используя свою власть. Вначале он приказал Бернару и Журдену сложить оружие. Затем, в январе 1191 г., он пригласил их в Верден, и заставил их отказаться от взаимных требований и поклясться придать забвению произошедшее, в присутствии Гарсии, аббата Грансельва, Роже де Монгайяра и Юге де Сегувиля или Сегуфиеля. Примирение вовсе не было добровольным. Оба сеньора были вынуждены подчиниться власти Раймона. Они так и заявили, что идут на примирение лишь по просьбе и особому распоряжению графа Тулузы.

В последующем марте Журден приобрел у Арно де Монтегю, своего кузена, половину виконтства Жимуа[10], расположенного на обоих берегах Жимонны. Всем виконтством с сеньорией Верден владел Арно, брат Эскароны, его матери. Арно умер в 1163 г. в монастыре Грансельв; но прежде, чем оставить мир, он разделил свои владения между своими тремя сыновьями, Бернаром, Арно и Гийомом. Двое первых, один из которых принял имя д’Астафор, а другой – де Монтегю, получили Жимуа. Верден достался третьему, который сохранил имя. Журден мало прожил после этой покупки, если только он не был одним лицом с тем, кого называли Журденом III, что вполне вероятно, и что утверждал dom Vaissette. Этот женился на Эсклармонде, дочери графа де Фуа. По своему завещанию (сентябрь 1200 г.), с согласия Раймона, графа Тулузы, он оставил своей жене две тысячи морласских солей, которые назначил ей с замке Тиль. Кроме того, он оставил ей тысячу морласских денье, семь стаканов и два кубка из серебра. Он завещал Эскароне, своей дочери, и Ратье, ее мужу, девять тысяч мергорьянских солей, в залог чего он передал им замок Кастерá. Своей дочери Обис и ее мужу Пельфору он оставил шесть тысяч мергорьянских солей. Он учредил наследниками своих трех сыновей[11], Бернара Журдена, Журдена и Отона. Бернар Журден получил графство л’Иль со всеми зависимостями и замок Кастерá, временно переданный его сестре Эскароне. Ему поручалось обеспечить брак Филиппы, третьей из его сестер, и снабдить ее приданным в пять тысяч мергорьянских солей; но если эта монета обесценится, он должен был отсчитать ей сто марок серебра высшей пробы. Журден получил Лонак и несколько земель, а Отон Бернар два замка и половину части Жимуа, приобретенной его отцом; другая половина была разделена между обоими старшими братьями. Их отец установил, что отныне дочери не будут иметь своей доли в доменах дома де л’Иль, а их приданное будет выплачиваться только наличными. Акт был подписан Раймоном, графом Тулузы, Бертраном, епископом Ажана, Раймоном Роже, графом де Фуа, Отоном де Монто и Изарном де Верфёйем.

Бернар Журден не наследовал ненависти своего отца или деда к графу де Комменжу. Примирение стало окончательным в начале февраля 1207 г. Граф де л’Иль тогда женился на Энди[12], побочной сестре Раймона VI и вдове Гийабера де Лотрека. Энди получила в качестве приданного пять тысяч мергорьянских солей, которые передала на сохранение мужу, а Бернар Журден, в свою очередь, назначил ей такую же сумму в качестве вдовьей части. Свидетелями этого брака были Бернар, граф де Комменж, Раймон де Рабастан, Журден де Вильнёв, Журден, брат новобрачного, Доа д’Аллеман и Эмери де Кастельно. Раймон, скорее всего, не присутствовал на свадьбе сестры, так как в это время он воевал на берегах Роны. Уезжая в Прованс, он, без сомнения, оставил в Лангедоке своего зятя и Бернара де Комменжа, так как мы видим их, вместе с некоторыми другими сеньорами, руководящими подготовкой соглашения, заключенного в Тулузе в последующем августе между консулами этого города и консулами Кагора. Оба эти города, запутавшись в своих разногласиях, обменялись взаимными набегами, и теперь подготавливаемое соглашение должно было положить конец старым обидам.

Тулуза в то время только что заключила мир с Везианом[13], виконтом де Ломанем, и Одоном, его сыном. Они увеличили налог на все товары и продукты, который платили в Овилларе все приезжие. Такой налог выплачивался повсеместно, но здесь он был слишком завышен. Тулузские купцы, более смелые, чем остальные, отказались его платить и подверглись репрессиям. Тулузцы отыгрались на купцах из Ломани. Взаимные нападки озлобили умы и, в итоге, обе стороны взялись за оружие. Стычки оказалась более благоприятными для тулузцев. Их армия, возглавляемая консулами, осаждала Овиллар, когда виконт и его сын обязались возвратить налог к прежней ставке. Благодаря этому прошлое было забыто и взаимное доверие восстановлено. Акт был подписан в Овилларе в понедельник, 14 июня 1204 г., в присутствии Жеро, графа д’Арманьяка, Одона де Ломаня, его родственника, Раймона, епископа Тулузы, Бернара де Марестана, Пьера Раймона, брата графа Тулузского, Бернара Журдена, графа де л’Иля, Бернара д'Орбессана, Пьера де Монбрена, Журдена де Вильнёва и нескольких других сеньоров. При этом, Бернар д'Орбессан[14] составил вместе с консулами перечень всего вреда и всех хищений, в которых его отец и он сам были повинны по отношению к жителям Тулузы, и обязался поспешить на помощь городу с шестью добрыми рыцарями, должным образом вооруженными, как только в этом возникнет нужда. Пелегрен де Легмон или Леомон и три других сеньора выступили гарантами слов Бернара д'Орбессана.

В то время кафедру Лектура занимал Бернар II[15]. После Вивиана, умершего после 1166 г. и даже, возможно, после 1183 г., эту кафедру занимали несколько прелатов; но хартия Бельперша говорит только об одном. В Безиане, епископе Ломаня, тот, кто хоть немного знаком с гасконским языком, легко узнает нашего Везиана. Но если эти данные верны, то Везиан, утомленный годами, сложил с себя сан епископа; с уверенностью можно сказать, что в 1170 г. он был сменен Бертраном де Монто, от которого, как и от Гарсии Санчо, его преемника, осталось только имя в нескольких актах дарений аббатствам Бельперш и Жимон. Бернар известен больше. Он тяготел к дому Аквитании и находился рядом с Алианорой, когда государыня подтвердила в 1197 г. привилегии, предоставленные Генрихом II, ее мужем, и Ричардом, ее сыном монастырю Сов-Мажёр. Два года спустя, он сопровождал Ричарда в Пуатье и был свидетелем при подписании некоторых государственных актов, которые тот издал прежде, чем передать герцогство Иоанну Безземельному, который после смерти Ричарда взошел на трон Англии.

Тем временем умер Гийом, граф де Монпелье, и Мари, его дочь, которая не могла забыть ни оскорблений, ни дурного обращения со стороны Бернара, сама потребовала развода. Она заявила, что отдала руку графу де Комменжу против своей воли и лишь уступая приказу отца. Бернар поддержал ее требование и сослался, в свою очередь, что при его разводе со Стефанией, его первой женой, не были соблюдены все формальности, требуемые законом. Он подчеркнул при этом существование между ними двойного родства в четвертой степени, как по крови, так и в духовном плане. Эти доводы были приняты[16], и супругов развели по всем каноническим правилам. Мари почти сразу вышла за Педро II, короля Арагона, а ветреный Бернар, в свою очередь, заключил четвертый брак. У них были две дочери: Матильда, которая вышла замуж за Санчо де Лабарта, виконта д’Ора, и Перонелла или Петронилла, впоследствии жена храброго Сантюля II, графа д’Астарака.

В отличии от своего тестя, Гастон де Беарн жил в мире со всеми, кто его окружал, он заставил уважать свое имя и завоевал своим благосклонным и отеческим правлением знаменитое прозвище Добрый, которое ему присудило признание его народов. Но доброта не мешала ему добиваться соблюдения его прав, если они были нарушены. Согласно кутюмам Беарна или, скорее, согласно законам феодализма, все сеньоры должны были трижды в год передавать свои замки в руки своих сюзеренов. Этот обычай предупреждал мятежи и подтверждал приоритет. Раймон Гарси де Навайль захотел этим пренебречь[17]. Виконт де Беарн тотчас же двинул на него свои войска, чтобы силой принудить его выполнить свой долг. Общие друзья выступили посредниками и Гарси подчинился. Он обязался не вредить своим замком Гастону и передавать его ему трижды за год. В случае, если он не передаст его по первому же требованию, он будет объявлен клятвопреступником и предателем по отношению к виконту, который, если бы ему удалось захватить замок, не был больше обязан возвращать его ни Гарси, ни его преемникам; но и Гастон должен был сохранять замок, не нанося ему никакого ущерба, а если он откажется его вернуть, он будет объявлен клятвопреступником и предателем по отношению к Гарси; и тот, если бы ему удалось его вернуть, больше не был бы обязан передавать его ни Гастону, ни его преемникам. Гарантами этого соглашения выступили сеньоры де Гавастон, д’Одуен де Ланюс, де Жердере, де Доми, де Каделон, де Кастельпюжо, де Миоссан, де Жассе, де Таске, д’Эпуи, де Бидус, д’Арсьян, де Лэйс, де Монтанер, д’Эско и де Мирамон, которые обязались предоставить тысячу солей потерпевшей стороне. Свидетелями были Гийом де Газенов, Арно де Кларак, Неспа д’Аспе, Бернар д'Уз, Гийом-Раймон де Нэй, Н. д'Аррико, Раймон-Гийом де Коарраз и многие другие. Гастон осаждал тогда замок Мирамон, принадлежащий, без сомнения, сеньору этого имени, который упомянут в этом соглашении, но неизвестно, по какому повода была предпринята эта осада.

Остальная Гасконь была не более мирной; Альфонсо Благородный, король Кастилии, объявил войну Иоанну, королю Англии, от которого он, без сомнения, требовал эту провинцию, которая, кажется, входила в приданное молодой Алиеноры, его жены, дочери Генриха II и знаменитой Алиеноры Аквитанской. Это подтверждается и тем, что за год до этого (26 октября 1204 г.), Альфонсо собрал в Сен-Себастьяне Гастона, виконта де Беарна, Жеро, графа д'Арманьяка, Арно Раймона, виконта де Тартá, и Лу Гарси, виконта д’Орта. Бернар, епископ Байонны, и Гайяр, епископ Базá, так же находились там, и в их присутствии король и его жена[18] передали пятнадцать крестьян церкви Дакса и его епископу Фортанеру, которого именовали своим дорогим другом. Альфонсо именуется в этом акте сеньором и правителем Гаскони[19]. Нам не известен ход этой войны, которую испанские авторы, со свойственной им склонностью к преувеличениям, посчитали вооруженным завоеванием.

Епископом Байонны все еще был Бернар де Лакарр. Ни один из его преемников не оставил больше него следов в кафедральном картулярии. В 1186 г., через несколько месяцев после того, как он занял кафедру, он заключил соглашение, по которому передавал своему капитулу две трети владений и доходов церкви и здание каноников, и ему переходило остальное. Этот акт был подписан в Даксе с одобрения епископа этого города, архиепископа Оша и аббата Сордé. Двумя годами позже, когда произошло несколько новых затруднений по поводу назначения кюре, епископ Эра присоединился к архиепископу и епископу Дакса, и они вместе присудили передать четыре прихода епископу, и три капитулу; этими тремя последними были Арсэ, Сен-Жан-де-Люз и Англе[20]. Бернар де Лакарр договорился в то же время с госпитальерами Св. Иоанна Иерусалимского по поводу больницы, которой они владели в городке Сен-Эспри. На обратном пути из Крестового похода, он получил от Раймона-Гийома де Со подтверждение всех прав, которые Бертран, виконт де Лабур, некогда предоставил церкви Байонны на территории всего своего виконтства.

Это пожалование было последним, что известно об этом виконтском доме. Он вскоре исчезает, и не известно, что случилось ни с ним, ни с виконтством. Подозреваем, что оно прошло в руки короля Англии, или, скорее, что оно растворилось в герцогстве Аквитании. По крайней мере, в 1215 г. Иоанн Безземельный[21], предоставил Байонне привилегию, которой он одарил за несколько лет до этого Ла-Рошель, и создал там нечто похожее на республику, каковыми были во Франции Марсель и Монтобан. Он учредил там мэра и сто пэров, двенадцать из которых были эшвенами, и двенадцать – советниками или должностными лицами. Первые избирались из дворян и горожан; вторые принадлежали к гильдии купцов, остальные были ремесленниками. Все они свободно избирались каждый год; им принадлежала юрисдикция по уголовным и гражданским делам. Король оставил за собой лишь право выбирать мэра из трех предложенных ему кандидатов. Мэр получал сто морласских ливров из общественной собственности; но, опасаясь коррупции, жители в 1327 г. постановили, что три кандидата, после своих выборов, и мэр, после королевского подтверждения, должны приносить клятву, что они не подкупили избирателей или государя.

Бернар де Лакарр покончил с длительными разногласиями между его церковью и домом де Бардó по поводу десятины в ландах этого прихода и двух соседних. Решение было принято шестью арбитрами, к которым был добавлен седьмой, чтобы мнения других не разделились поровну. Когда решение было оглашено, сеньор де Бардó отказался в присутствии всего двора от прав, на которые он претендовал в этих ландах, за двести солей, которые он тут же получил. Епископ возвратил и некоторые другие десятины; так десятина с Англé обошлась ему в пятнадцать сотен солей и ренту в четыре денье; еще пришлось отсчитать триста солей другому сеньору, который там владел там частью прав. Эти сделки и привилегии были подтверждены папой Целестином III. Его булла перечисляет владения, которыми пользовались тогда епископ и его капитул[22].

После смерти Бернара де Лакарра, кафедра Байонны четыре года оставалась вакантной, если верить рукописи г-на Compaigne, который объясняет эту ситуацию войной, разразившейся между королями Франции и Англии. Каноники, как он считает, опасаясь не угодить тому или иному монарху, долго тянули с решением; но наконец их выбор остановился на Арсью де Навайле. Во всяком случае, так, еще до него, написали Denis и Scévole de Sainte-Marthe. Oihénart и документы собора вообще молчат об этих событиях, и указывают после Бернара, Раймона д'Онзака, чей епископат начался гораздо позже, только в 1213 г.

Гайяр де Ламот, епископ Базá[23], который пересек Пиренеи вместе с епископом Байонны, с ним же пересек море и принял участие в Крестовом походе Ричарда Львиное Сердце. Прежде, чем взойти на корабль, он установил число каноников собора в количестве восемнадцати. Возвратившись, он передал им десятины с Маримбо и Прешака, и покончил с разногласиями, царившими между ними и его предшественниками. За этим соглашением последовало второе, утвердившее мир между канониками его собора и канониками Ма-д'Ажене по поводу владения церковью в Кастельжалу. Его миролюбие не помешало ему выступить против бесчинств англичан, которые вели себя в Аквитании как в завоеванной стране. Они грабили богатых, обижали священников, притесняли народ. Гайяр поразил виновников отлучением от церкви и прекратил, таким образом, их бесчинства. Приписка к красной книги Базá сообщает нам, что в конце своих дней Гайяр сложил с себя сан и постригся в монахи в монастыре Гуронн, в епархии Лиможа, где и умер в ореоле святости 15 июля 1214 г. Хроники Базадуа называют его преемником некоего Гийома, о чьем существовании упоминает только этот документ.

Епископ Дакса, преданный интересам Альфонсо, убедил свою паству признавать этого государя, как главу своей жены, герцогом Гаскони. Этим объясняется и имя дорогого друга, которым наградил его испанский государь, и та щедрость, с которой он одаривал его церковь. Фортанер[24] умер в марте 1215 г. Он принадлежал к ветви семьи де Молеон и занял кафедру в 1199 г., после смерти Жана де Конара или, скорее, Конá, пропущенного Oihénart, который сразу же после помазанья отправился вместе с Ричардом в Палестину, где и умер. Жан сменил Гийома Бертрана, сына Бертрана, виконта де Лабура, и брата виконтов Пьера и Арно. Вначале он был аббатом Каньота, откуда в 1167 или 1168 гг. взошел на кафедру Дакса. Он утвердил соглашение, заключенное между его предшественником и кафедральным капитулом, подписал другое с аббатом Ла Реоля и принял от трех беарнских сеньоров, именуемых Бейлан, Форкад и Кандо, десятину с Кастельтарба. Он участвовал в заседаниях Латранского Собора в 1179 г., а в 1193 г. присутствовал при подтверждении привилегий, предоставленных ранее его отцом церкви Байонны. Раймон де Со, племянник прелата, подтвердил их, уступая советам своего дяди. Гийом Бертран прожил еще несколько лет. Rymer[25] называет его в числе свидетелей, представленных Иоанном, королем Англии, при подписании договора, заключенного им в 1202 г. с королем Наварры. Некролог Дакса датирует его смерть следующим годом; но, или эти даты ошибочны, или Бертран покинул свою кафедру до Крестового похода.

Наконец, епископом Эра был тот самый Гийом Бернар[26], о котором мы упоминали, говоря о зарождении альбигойской ереси. Полагаем, что он умер около 1192 г. Орден премонтрантов уже пятьдесят лет служил украшением епархии Эра. После смерти Гийома Бернара все взоры обратились на Мартина, аббата Кастеля. Этот аббат по поручению папы проводил реформу монастырей провинции. Его блеск, его усердие и, еще более, его набожность обратили на него внимание понтифика, который без промедления оказал ему столь высокое доверие. Церковь Эра нуждалась в подобном прелате; но, к сожалению, она слишком быстро его потеряла, так как избранный в 1194 г., он сошел в могилу в 1199 г. Hugo приводит другие даты его избрания и смерти: для первой он указывает 1188 г., а вторую отодвигает на 1208 г. Мартин явил столько достоинств, что его преемника искали только в том же ордене, и тотчас же после его похорон единогласно был избран Виталь д'Альбре, аббат Артý, которого считали принадлежавшим к знаменитой семье этого имени, но который, скорее всего, вероятно просто родился в местности Альбре[27]. Oihénart уверяет, что он был еще жив в 1211 г. Он умер 28 апреля, как указывает некролог Сен-Севера.

Глава всех этих прелатов, Бернар де Серийяк, не долго прожил после того, как отверг непристойные капризы графа де Комменжа. Он умер в конце того же года или в начале следующего, и был сменен Бернаром де Монто, которого авторы Gallia Christiana путают с предыдущим, и которого dom Vaissette[28], также по ошибке, называет Бернаром де Лабартом. Видимо, у него были какие-то затруднения с помазанием, по поводу чего он получил два бреве от Иннокентий III. В то время Юг был разъедаем ересью, и благодаря этому брожению даже среди алтарей возникали серьезные злоупотребления. Жадные клирики бросались на бенефиции как на добычу, и только накопительством были заняты их головы. Некоторые, не желая получать их от церковных прелатов, выпрашивали их у светских властей, а то и захватывали их вооруженным путем. Папа велел Бернару предупредить виновных и, даже, покарать их, если они не прислушаются к его словам. Архиепископ показал себя достойным доверия понтифика; по крайней мере он, кажется, проявил немало усердия. Он неоднократно собирал свой совет, и от его имени писал Иннокентию[29], информируя его о развитии ереси в окружающих его землях. Папа поспешно отвечал; он убеждал его использовать все средства, которые он сочтет приемлемыми, чтобы уничтожить ересь, и приказывал ему поражать церковной не только еретиков, но и тех, кто поддерживает с ними какие-либо отношения. Если власти церкви будет недостаточно, Иннокентий III требовал, чтобы епископы обращались за помощью к светским властям.

Но что можно было поделать со злом, которое не подчинялось ни словам, ни действиям понтифика, и чей пример подстрекал к беспутству, по крайней мере, если верить обвинителям? Кроме того, ересь ежедневно приобретала все новых приверженцев. Раймон VI, граф Тулузы, безобразному распутству которого она потакала, горячо защищал ее. Роже, граф де Фуа, соблазненный на конференции в Кастельнодари, открыто принял ее принципы. Жизнь графа де Комменжа естественно привела его в новую секту; дворянство было на ее стороне; даже высшее духовенство колебалось, и, как было резко сказано, нравы большинства прелатов были весьма далеки от образца. Первые легаты святого престола просто не были услышаны. Один из них, Пьер де Кастельно, даже пал под ударами убийцы. В столь печальном положении только крайнее средство могло спасти веру, а с ней и цивилизацию. Иннокентий не долго колебался: он объявил Крестовый поход, и убедил короля Франции и его главных вассалов взяться за оружие, чтобы уничтожить еретиков провинции.

Раймон, понимая, какая буря готова пасть на его голову, тотчас же послал[30] в Рим Бернара де Монто, архиепископа Оша, и Раймона де Рабастана. Анонимный историк присоединяет к ним аббата Кондома, приора госпитальеров Сен-Жиля и Бернара, сеньора де Рабастана, брата епископа Раймона. Оба первых были полностью преданы графу, но их выбор должен был удивить Иннокентия. Раймон, вначале изгнанный с кафедры Тулузы, затем был помазан, и почти тотчас же снят, и архиепископ, из-за его скандального поведения, велел его капитулу принести жалобу святому престолу и просить его смещения. Тем не менее папа дал им аудиенцию, благосклонно их выслушал, и велел передать графу, что если он подчинится всем постановлениям церкви, он готов его выслушать и обещает его простить, если он докажет свою невиновность.

Между тем Крестоносцы, возглавляемые герцогом Бургундии и графами де Невером, де Сен-Полем и де Монфором, переправились через Луару. В их числе были Ги де Сен-Поль и Ангерран де Куси, не говоря уже о архиепископах Реймса, Санса и Руана, шести или семи епископах и большом количестве аббатов, за которыми следовали их вассалы. При их приближении, слабый и лицемерный Раймон, не желая подчиняться унизительному покаянию, поспешил встать под их знамена; но вскоре, покинув их лагерь, он прошел со стороны Альбижуа и возглавил оборону. К нему присоединились[31] графы де Фуа и де Комменж, виконты де Беарн и де Ломань, во главе почти всего дворянства Гаскони; тогда как граф д’Астарак, верный своему прошлому, объявил себя защитником веры. Только граф д'Арманьяк, менее воинственный или более осторожный, решил дождаться исхода сражений. Борьба обострилась, и расстановка сил стала отчетливой: мы не будем ее здесь рассматривать; вся борьба происходила вне границ Гаскони. Впрочем, документы той эпохи слишком пристрастны, и те же чувства разделила с ними большая часть историков. Если им верить, то начинает казаться, что религия была часто только поводом, или, по крайней мере, ее принципам вскоре пришло на смену национальное соперничество. Север напал на Юг, а Юг оборонялся от Севера.

Именно в этом, говорит современный историк[32], заключен источник ужасных бесчинств, совершенных как одной, так и другой стороной. Вовсе не религия, призывающая ко всеобщей любви и мягкосердечию, требовала сражений и казней, но наследственная ненависть, которая, образно говоря, заставляла один народ пожирать другой. Следует также вспомнить, что папские легаты, свидетели совершаемых жестокостей, говорили об альбигойцах и о неслыханных страданиях, выпавших на долю преданных детей церкви, окруженных разрушенными алтарями, церквями, охваченными пламенем, мучениками или исповедниками, покрытыми кровью, изуродованными или зарезанными, монастырями, оскверненными убийством, святыми местами, поруганными с приводящим в ужас кощунством; в их словах сквозит ужас, внушаемый им столькими преступлениями. Они позволяли себе прибегать к чрезмерным репрессиям, закрывать глаза на массовые убийства, на те зверства, воспоминание о которых приводит нас в ужас, и в которых не было места ни жалости, ни милосердию, а только строгость и гнев. Эти же легаты, словно для того, чтобы отвлечься и оправдаться, обманывали папу и не сообщали ему обо всех бедствиях этой войны. Но все-таки, когда с некоторым опозданием известия об зверствах доходила до Иннокентия, он направлял своим легатам строгие выговоры; он раскрывал свои руки навстречу еретикам и готов был принять их любое, даже не очень искреннее раскаянье; но меч оставил ножны, и ссора могла угаснуть только при обескровливании сторон.

Наварр, епископ Кузерана, один из легатов, умер в начале Крестового похода и, тем самым, избежал упреков, омрачающих память его коллег. Он был сыном[33] Раймона Арно, виконта де Дакса, и Стефании, дочери или сестры Сантюля, последнего графа де Бигорра. Он вступил в монастырь премонтрантов и стал аббатом Комбелонга, после чего взошел на кафедру Кузерана. Папа удостоил его своим доверием; он его заслуживал усердием, которому никогда не изменял, и которое навлекло на него ненависть сектантов. Одон де Монтегю выступил против него; но, после многочисленных захватов и гнусных насилий, он одумался, передал несколько виноградников в возмещение нанесенного им вреда, и поклялся защищать прелата до своего последнего вздоха, что он и выполнил.

Виталь, сын Одона[34], вначале, кажется, поддержал клятву отца; но вскоре взбешенный незначительным отказом прелата, и подстрекаемый графом де Комменжем, он во всеуслышанье пообещал лишить Наварру головы, и напал на город Кузеран во время ярмарки, приуроченной к празднику Всех Святых, поражая, грабя, круша все, что попадало ему под руку. Растерявшаяся толпа начала разбегаться, причем из-за суматохи некоторые бросились в реку, и двадцать семь человек утонуло. Помимо этого несчастья, Кузерану был нанесен ущерб, превышающий пятьдесят тысяч солей. После этого преступления Виталь окончательно снял маску и открыто принял ересь. Наварра не видел окончания этих печальных сцен; он умер во время Крестового похода и был сменен Санчо, чье имя пропущено в Gallia Christiana. Присутствие Крестоносцев заставило Виталя и графа де Комменжа пересмотреть свои взгляды; они попытались заключить соглашение, и выбрали в качестве арбитров епископов Ажана и Комменжа, которые их осудили и присудили преемнику Наварра город Кузеран целиком, и еще несколько мельниц, которые послужили причиной или поводом всех этих неурядиц. Епископ Комменжа, о котором мы говорим, звался Гримоаль; он сменил Гарсию Делора (de horto), которого капитул Оша только что избрал своей главой.

Жалобы на Бернара де Монто сыпались беспрестанно. Тщетно пытаясь успокоить свой капитул и засвидетельствовать ему свою лояльность, как того требует устав, прелат передал ему[35] капелланство л’Иль д’Орбессан, нынешнее Ное (16 мая 1212 г.), в присутствии архидьяконов Одона де Феррабу, Юге де Пардайяна, Гийома де Руеда и Гийома-Раймона де Логорсана. Еще более тщетно он надеялся усыпить бдительность Иннокентия, появившись на Соборе в Сен-Жиле. Капитул продолжил настаивать на его смещении, и папа написал архиепископу Бордо, епископу Ажана и аббату Клэрака, что считая Бернара непригодным управлять своей церковью, он неоднократно предлагал ему отказаться от своего сана и поручал своим легатам убедить его в этом; что они, не добившись его согласия, неоднократно сообщали об этом трибуналу, что архиепископ не только не захотел к ним прислушаться, но, даже отлученный от церкви архиепископом Нарбонна, он продолжил выполнять свои функции. Иннокентий[36] добавлял, что его обвиняют в благосклонности к еретикам, их поддержке и содержании; что его обвиняют в растрате, симонии, клятвопреступничестве и распутстве, дошедшем до инцеста. Перед лицом столь серьезных обвинений, подтверждаемых его упорным молчанием, папа принял решение о его смещении. После отрешения, он дал четкие инструкции. Если найдутся обвинители, которые убедительно докажут виновность Бернара в приписываемых ему преступления, он приказывает немедленно сместить его, и поручить капитулу выбрать ему преемника; но если никто не поддержит выдвинутых против него обвинений, он хочет, чтобы ему дали, согласно правилам, возможность оправдаться пятой рукой, то есть его клятвой и клятвой пяти членов его совета. Папа добавил в конце, что святой престол не может больше терпеть всеобщее недовольство, и постановляет, что если Бернар не оправдается полностью в месячный срок, он будет смещен окончательно и без возврата.

Нет никаких доказательств того, что архиепископ хотя бы попытался смыть с себя какие-нибудь обвинения. Возможно он не смог найти в своем совете пятерых рук, которые проголосовали бы за его невиновность. В то время пламенной веры, да еще в присутствии войск, вооружившихся для защиты истинной религии, духовные лица и, особенно, епископы должны были опасаться вступиться за обвиненного в ереси. Поэтому капитул без промедления приступил к новым выборам, и его выбор пал на епископа Комменжа.