B. de Mandrot.

[Rev. Histor. XXXVIII. 2^e Fasc.]

ЛЮДОВИК XI, ЖАН V Д'АРМАНЬЯК

И

ДРАМА в ЛЕКТУРЕ

Угасание провинциальной независимости во Франции и замена власти феодальных сеньоров властью короля - исторический факт столь значительный, что важна каждая деталь. В настоящее время, если тщательно изучать последовательные фазы этого большого политического превращения, возникают некоторые сомнения, некоторыми неясности, которые скрывают внутренние причины, а иногда и внешние обстоятельства. Именно такой случай проявляется в последних эпизодах противостояния между Жаном V, граф д'Арманьяком, и королем Людовиком XI; борьба столь неравная, что чаще всего действия королевской власти против этого ослабленного вассала имели вид коротких расправ, но, в тоже время, отмеченная значимостью преследуемых результатов и трагическим исходом дела. Именно эти последние всплески гасконской  независимости, мы намереваемся изучить, опираясь на некоторые плохо разъясненные обстоятельства, запутанные то ли, из-за  отсутствия документов, то ли потому, что истина казалась недостижимой из-за противоречивости свидетельств. Не говоря уже о молчании, которое в течение десяти лет авторы убийства Жана V и те, кто воспользовались конфискацией, сумели навязать всем источникам, можем сказать, что в течение тридцати лет, с 1484 по 1515 годы, нескончаемый процесс за наследство д'Арманьяка столкнул три класса противников, также заинтересованных тем, что бы скрыть правду. Это были, с одной стороны, боковые родственники умершего графа или их потомки, для которых заочное постановление суда против него в 1470 году ничего не значило; они настаивали на невиновности Жана V, не признавали конфискацию его владений как незаконную и взывали о мщении против его убийц, в то время как генеральный прокурор короля, согласный по крайней мере в этом пункте с лицами, которым Людовик XI передал раздробленные части Арманьяка, провозглашал законность осуждения и утверждал, что граф погиб как случайная жертва своей последней измены.

Опираясь на высказывания, отмеченными пристрастиями, боюсь будет не возможно достичь всей правды, но кажется реальным, осветив этот четырехсотлетний спор, и проанализировав  различные предложения, представить такую гипотезу, основанную на наименее подозрительных документах, которая имела бы шанс представить окончательную версию драмы в Лектуре.

Но прежде чем рассматривать апофеоз борьбы, важно выяснить, какими были, начиная с воцарения Людовика XI, отношения графа д'Арманьяка с его сюзереном.

I.

Ко времени смерти Карла VII, имя Арманьяка уже давно вызывало отрицательные эмоции у всех сторонников французского единства. Победоносная экспедиция дофина Людовика весной 1444 года пресекла длинную цепь интриг, посягательств и насильственных действий, целью которых было, при опоре на  английское господство в Гиени, распространение независимости дома д'Арманьяк, в ущерб правам королевской власти. Граф Жан IV умер 5 сентября 1450, униженный и лишенный важной части своих наследственных областей. Его старший сын, виконт де Ломань, который его сменил под именем Жана V, оказался в стороне от отцовских мятежей. Выросший при  во дворе Карла VII, он принял активное участие в кампании 1439 года, которая освободила Юг от английского нападения графа Хантингдона (Huntingdon). В следующем году, он служил королю во время Прагерии. Поэтому, когда его отец умер, Жан V был великодушно восстановлен Карлом VII в большей части наследственных земель, которые король держал за собой. Взамен, он боролся за Францию в 1451 году и способствовал переходу Гиени в руки Карла VII. Но эта верность не оказалась долгосрочной. Кровосмесительная страсть графа д'Арманьяка к своей сестре Изабелле, с ее гнусными рецидивами, увенчанная наиболее бесстыдным из браков, а еще более сопротивление, которое он оказал вступлению во владение графством Комменж людям короля, и его рискованное предприятие в архиепископстве Ош, переполнили чашу терпения Карла VII, который видел во всем этом постоянное пренебрежение его властью. После безрезультатной попытки добродетельного графа де Пардиака, Бернара д'Арманьяка, и Анны д'Альбре, его сестры, уговорить их племянника покориться, король Франции приказал захватить государства Жана V. Мятежник, осажденный в Лектуре в июне 1455 года, не стал тянуть до конца бесполезное сопротивление; он бежал вначале в свои земли Ор (Aure), -  естественное укрепление, примыкающее к Пиренеям, а оттуда  - в Арагон. В это время все места Руэрга и Арманьяка открыли свои ворота лейтенантам Карла VII. Вызванный лично предстать перед Парижским парламентом в начале ноября 1456 года, Жан д'Арманьяк отказался; он явился только в конце следующего года, и получил распоряжение находиться во время его процесс в Брюйер-ле-Шатель (Bruyères-le-Châtel), около Корбейля (Corbeil); но, после различных инцидентов, в ноябре 1459 года, несчастный, издержавшись[1], и опасаясь осуждения, которое лишило бы его той относительной свободы, которой он пока еще пользовался, бежит за пределы королевства и укрывается во Фландрия. Филипп Добрый отказался его приютить, но дофин Людовик, такой же как и он непокорный и беглый, принял его в Женапе (Genappe). Оттуда граф д'Арманьяк направляется в Рим, где настойчиво умоляет папу Пия II снять отлучение от церкви, которое на него наложено, а оттуда перебирается в Испании, где ожидает изменений в государстве, которые позволят ему вернуться во Францию и возвратят в его владение те области, которые решением Парламента от 13 мая 1460 года перешли под руку короля[2].

Милость, оказываемая Людовиком XI в начале своего царствования всем членам дома д'Арманьяк, была разумеется результатом влияния, которое Жан, побочный сын Арно-Гильема де Лекена (Arnaud-Guilhem de Lescun) и Анны д'Арманьяк-Терм, смог приобрести на нового короля. Никто лучше его не служил в несчастье; во Фландрии, как в Дофине, бастард д'Арманьяк не оставил своего хозяина, и именно его присутствие в Женапе привлекло в свое время графа д'Арманьяка ко двору дофина. И именно он, с приходом Людовика XI к власти, напомнил ему об изгнаннике. По его приказу гасконский дворянин, Жеро, сеньор д'Арблад[3], поспешил в Каталонию, чтобы принести радостную весть находившемуся там Жану д'Арманьяку. То, что мы знаем об этой поездке, весьма любопытно; поражает энергия чувств гасконского дворянства, то, что сдержанная фразеология письма о помиловании смогла привести к суматошным демонстрациям, которые сеньор д'Арблад поднял к югу от Гаронны.

Прибыв в Ногаро (Nogaro[4]) в Арманьяке, Жеро де Банке спешит собрать окрестное дворянство и, прежде всего, трех пылких "Armignageois", Жеро д'Арманьяка, барона де Терма, Бернара, виконта де Ривьера (Rivière) и сеньора де Лабатю (Labatut), его зятя, и сеньора де Сиона (Sion), Бертрана де Люпе (Lupé); затем он собирает каноников и консулов города, и сообщает им о своей миссии. Речь возбудила энтузиазм. Они собирались снова увидеть своего сеньора, король хотел объявить его «своим», возможно сделать его коннетаблем Франции! От этой новости радость помощников переполнилась; «они организовали торжественное шествие, звонили во все колокола и кричали: Ура королю! Арманьяк! » Вероятно все-таки, что вторая из этих здравиц заглушала первую, так как, если бы граждане Ногаро ограничились бы только бурной овацией, не понятно, почему офицеры короля испытали в результате некоторые неудобства. Следует отметить, что в Эньяне (Aignan[5]) повторилось то же самое. Д'Арблад звонит в  колокола и, не сомневаясь в своих действиях, приказывает освободить больного заключенного, под предлогом, что при вступлении на трон нового короля любая тюрьма должна быть открыта; затем, как так как время поджимало, а его лошадь была разбита, горячий гасконец реквизирует мула королевского прокурора Арманьяка, мэтра Жана Такене (Taquenet), и продолжает свой триумфальный стремительный марш к Испании. У подножия Пиренеев, в долине Ор, настоятель монастыря Саранколен (Sarrancolin[6]) и несколько местных дворян встречают его вопросами; у него только один ответ: «Граф возвращается», и вновь все кричат: « Да здравствует король и Арманьяк! » Его спрашивают, что делать с двумя офицерами Карла VII, которые за свои действия против Жана д'Арманьяка были вознаграждены богатыми землями, и что делать с Робеном Пти-Ло (Petit-Lo) и мэтром Жаном Бюро (Bureau), которые, как говорят, дурно влияли на короля, и Жеро утверждает, что нечего об этом говорить, так как оба уже в бегах. На что ему сообщают, что шотландец Пти-Ло владеет большим количеством скота в горах: что станет с его кредиторами, если пастухи отведут его стада за границу? У гасконца на все готов ответ: не колеблясь он советует им захватить стадо в залог, что они и поторопились сделать![7]

Воображение сеньора д'Арблада занесло его довольно далеко, так как Жана V д'Арманьяка никто не собирался назначать коннетаблем, и это возможно то, чего он никогда не простит Людовику XI. Однако ему не стоит жаловаться на короля, так как по его специальному приказу, канцлер Пьер де Морвильер (Morvilliers) поспешно организовал пересмотр его процесса и 11 октября 1461 года Людовик XI аннулировал постановление от 13 мая предыдущего года, предоставив осужденному прощение за нанесенный им  вред и ему возвратил все владения. Кроме того Жану V разрешили  представить эти письма Парламенту через прокурора, вопреки правилу, которое требовало, что бы получивший отмену приговора должен лично просить о ратификации. Десятью днями позже, 21 октября, решение было утверждено Верховным судом и советник, мэтр Жан де Лонгейль (Longueil), специально отправился на Юг, чтобы привести в исполнение это постановление[8].

Примерно в это же время Жан д'Арманьяк покидает Тур. Король, убедившись в его знаниях дел в Испании, и весьма обеспокоенный в этот момент событиями, которые проходили к югу от Пиренеев, решил воспользоваться его опытом. Недавняя смерть дона Карлоса, принца Вианского, сына Хуана II, короля Арагона, и наследника короны Наварры, послужила сигналом волнений, из которого король Франции намеревался извлечь пользу. 12 октября, он направил Жана д'Арманьяка, Пьера Дориоля (Doriole) и Никола дю Брюейля (Brueil) к королю Кастилии Генриху IV, но вероятно забота о своих личных делах задержала Жана V на севере Пиренеев, где он провел большую часть зимы 1461 года, так как только в начале марта 1462 года французские посланники прибыли в Мадрид. Их официальная миссия состояла в том, чтобы возобновлять союз, который существовал между Шарлем VII и королем Кастилии, но тайно они должны были выдвинуть этому государю довольно слабо оправданные претензии, которые Людовик XI предъявлял на королевства Арагон и Валенсию и на княжество Каталонию[9].

Это посольство завершилось во второй половине марта, так как в следующем месяце мы видим графа д'Арманьяка рядом с Людовиком XI в Бордо, где он присутствует на празднествах по случаю брака сестры короля, Мадлен Французской, с сыном графа де Фуа[10]. Но милость была, видимо, непродолжительной, и не видно, чтобы воинственный Жан V, всегда горячий в воинственных предприятиях, участвовал в экспедиции, направленной Людовиком XI под командованием Гастона, графа де Фуа, на помощь королю Арагона против восставших каталанцев. Кажется также, он не сопровождал к Перпиньяну своего двоюродного брата Жака д'Арманьяка, герцога де Немура, которому король Франции поручил занять Руссильон. В этот момент, Немур - "любимчик" хозяина, который, до его измены Общественного Блага, расточал ему свидетельства своей привязанности[11]. Жан д' Арманьяк, напротив, менее блестящий в своих манерах, более резкий в проявлениях своей независимости, слыл в конце 1464 среди тех, кто был в курсе дел при дворе, лишенным милости. Следует отметить, что имеется свидетель, которому следовало бы быть хорошо информированным; англичанин Робер Невил, оспаривая эту немилость, заявляет в сообщении, направленном своему родственнику графу Уорвику, что граф д'Арманьяк «не в меньшей милости у короля, чем его дядя (est mieulx en la grâce du Roy qu'il ne fut oncques[12])», но проницательность этого посланника подвержена сомнению. Это было время, когда отношения Людовика XI с Бретанью, давно уже натянутые, входили в острый период. Берри, Немур, Орлеан, «пятнадцать или шестнадцать герцогов или графов» были с королем, готовые выступить против бретонцев, но Арманьяк не был позван. И дело не в том, что он не предложил свои услуги, так как он не желал  ничего сильнее, «чем нести бремя войны в Бретани», просто Людовик XI приучил себя опасаться его. До конца постоянной жалобой Арманьяка будет именно то, что король отказывается его использовать. А тот, со своей стороны, опасаясь измены, будет постоянно противодействовать вооружению своих сомнительных вассалов, считая их вполне способными повернуть против своего сюзерена!

Я уже сказал, что англичанин Невил проявляет в своих оценках на дела Франции некоторую поверхностность во взгляде. Его оправдывает то, что Арманьяки знали, что кого-то обманывать лучше на их настоящих чувствах тех, сами, у которого было более всего интереса который их обнаруживает. [Son excuse est que les Armagnac savaient mieux que personne abuser sur leurs véritables sentiments ceux mêmes qui avaient le plus d'intérêt à les découvrir.] Людовик XI, который сомневался по крайней мере в одном из них, оказался одураченным как школьник. Так же как Невил, он без сомнения воображал, что Жан V не осмелится и пальцем шевельнуть без разрешения бастарда д'Арманьяка, своего дядя, ставшего маршалом Франции, графом де Комменжем и губернатором Гиени[13]. Не он ли считал "привлекательным и приятным" Немура, который не оставлял двора? Глубокое заблуждение! Четырьмя месяцами позже, при выступлении Лиги Общественного Блага, вначале, 16 марта 1465, граф д'Арманьяк объявил себя готовым жить и умереть за своего короля[14], но затем, внезапно, когда он возглавил войска, которые собрал на Юге в помощь Людовику XI[15], предатель сбросил маску и вместе с Шарлем д'Альбре поспешил присоединяться в Риоме к герцогам де Бурбону и де Немуру, еще более вероломному, отметившему себя чудовищной неблагодарностью[16].

Принцы рассчитывали на некоторую нерешительность в действиях короля. Но тот, напротив, не дав им передохнуть, прижал их к Риому. Вооруженный до зубов, Людовик XI мог покончить со своими противниками с Юга, но толи он испугался измены в своих рядах, толи он уступил своей обычной нерешительности для решающих военных действий. Во всяком случае, когда союзники направили к нему де Немура и Шарля д'Альбре, это был тот самый «Младший Альбре», которого мы обнаружим среди предателей в 1472 году, оба участника переговоров были приняты вполне доброжелательно, и без особого труда сумели остановить руку короля, готовую нанести удар[17]. Все, что потребовал Людовик XI, они пообещали, и король не остался в долгу. В своем желании обезоружить графа д'Арманьяка, он дошел до того, чтобы предложить ему руку Марии Савойской, родной сестры королевы? Позорное предложение беспринципного политика, но, к счастью для принцессы,  успеха оно не имело[18]!

Несколько следующих недель, оба д'Арманьяка, нисколько не заботясь о своих обещаниях, опустошали Шампань; затем, когда Людовик XI, спеша поскорее закончить все это, решился на любые уступки, чтобы разрушить лигу сеньоров, Жак и Жан вновь появились, на этот раз с высоко поднятой головой, чтобы потребовать свою долю. Следует сказать, что она оказалась незначительной. Не будучи наиболее мощными среди членов конфедерации, они получили немного, и можно быть уверенным, что на всю свою жизнь Жан д'Арманьяк[19] затаил некоторую обиду на герцогов де Бурбона и Бургундии, которых он обвинял в том, что они забыли о нем во время договора в Конфлане. Однако он заставил подтвердить свое владение всеми доменами своего дома в Руэрге и в Арманьяке, дав взамен только пустые обещания. Он принес, например, цветистую клятву верности, данную Париж на реликвиях Сен-Шапель, во всех торжественных формах, которых требовало недоверие Людовика XI[20]. Отказавшись от всех предшествующих обязательств, Жан V, с рукой на Евангелии, поклялся своим крещением и проклятием своей души, что будут служить своему сюзерену всей своей властью и всеми своими силами [de tout son pouvoir et de toute sa chevance], затем возвратился на Юг, в итоге немного более обеспеченный землями и деньгами, чем до Общественного Блага[21].

Если Людовик XI и питал какие-то иллюзии на счет искренности графа д'Арманьяка, он лишился их узнав, что оба кузена, Жан и Жак, забыв обо всем, поспешили ввязаться в новую интригу с графом дю Мэном. Узнав об этом, король тотчас же послал, весной 1466 года, губернатору Гиени приказ оказать энергичное сопротивление возможным беспорядкам; кроме того, опасаясь, что его верный Комменж питает некоторую снисходительность к крови д'Арманьяков, которая текла в его жилах, Людовик XI дал ему понять, что при первой же его слабости он его заменит довольно сильным и довольно решительным принцем крови, который сделает все, что от него потребуется[22]. Одновременно с этим, чтобы устранить любой повод к мятежу, Пон-Гильем, сеньор де Клермон-Лодев (Clermont-Lodève), генерал-лейтенант губернатора Лангедока, был назначен ответственным за распространение в Роде писем о полном прощении всех подданных Жана V, скомпрометировавших себя в деле Общественного Блага[23]. Инструкции Людовика XI, которые были вручены этому агенту, доказывают, до какой степени было необходимо, чтобы Руэрг успокоился. Вооруженные банды на жаловании графа д'Арманьяка, размещенные в укрепленных пунктах, грабили всю страну, обижали народ и задерживали сбор королевских налогов. Все это напоминало английскую войну!  С другой стороны, офицер короля, сенешаль Керси, только что арестовывал двух вассалов графа, сеньоров де Пюикорне и де Буассьера[24], и это действие, усугубляющее волнения предыдущего года, весьма волновало дворянство провинции. Де Клермон-Лодев, прибыв в Роде в последние дни мая, проследовал в Вильфранш-де-Руэрг[25], чтобы договориться с маршалом де Комменжем, и лишь затем вернулся выслушать доводы графа д'Арманьяка. Жан V энергично утверждал, что он, после своего парижского возвращения, не принял на службу ни одного военного. Правда, он не отпустил никого из тех, кого привел с собой после войн Общественного Блага, но это одобрено королем, который лично написал графу о готовности выступить к Бордо по первому же запросу губернатора Гиени, чтобы противодействовать предполагаемой высадке англичан. Если эти люди были размещены по некоторым из мест Руэрга, то это было только для того, чтобы уменьшить расходы на их содержание. Жалоб на их поведения, господин д'Арманьяк никогда не слышал; тем не менее, так как его единственным желанием является старание угодить королю, уже отправлен приказ этим искателям приключений разойтись по своим домам. Столь же несправедливым казалось графу обвинение, выдвинутое против его офицеров, якобы помешавших сбору "динариев короля" в дистрикте Альби или в каком другом месте; Жан V доказывал, что права сюзерена для него священны, и что никогда нарушение постановлений королевских судей не случалось в его доменах. Взамен, он просил предоставить его подданным мирно пользоваться всеобщей амнистией, которая только что была провозглашена, и требовал освобождения де Пюикорне и де Буассьера[26].

13 июня "appointement" был заключен в Роде между графом д'Арманьяком и представителем короля Франции. Как только он был подписан, оба дворянина, арестованные сенешалем Керси, были освобождены, и Клермон смог, не встречая противодействия, принять клятву верности королю дворян Руэрга.

Истинные или лукавые объяснения Жана д'Арманьяка были приняты Людовиком XI, и следует отметить, что за урегулированием 1466 года последовало ослабление напряженность в отношениях сюзерена с его вассалом. Чтобы подтвердить примирение, Жан V без опаски отправился к королю в начале осени того же года[27], но фактически он почти не изменил своего образа действий, от которого он обещал отказаться, и его отряды продолжили бесчинствовать в Руэрге, «faisant merveilleu­sement grand foulle, maux et oppressions». Одно время Людовику XI показалось, что он нашел средство освободить Юг от этих беспокойных гостей, разрешив Жану V отправиться с тремястами копий на помощь Жану, герцогу Калабрии, который, в своих извечных поисках короны, продолжал в Каталонии осуществление честолюбивых мечтаний дома Анжу[28]. Д'Арманьяк собирался отправиться в путь, когда брат короля, Шарль Французский, и бретонцы, его союзники, напали на Нижнюю Нормандию, Людовик XI оказался вынужденным призывать все свои силы[29]. Вот таким образом, наконец, случай, так долго, разыскиваемый графом д'Арманьяком, вручать в его руки в дела Франции!

«Монсеньор был готов уехать, - пишет Франсуа Дю Ма (Du Mas) Людовику XI, -  но получил известие от герцога Калабрии о делах, произошедших в вашем королевстве, чтобы явиться служить вам туда всем вместе, и ожидает только распоряжения, так как монсеньор д'Арманьяк желает прийти, о чет направлено сообщение в Барселону... Государь, монсеньор д'Арманьяк держится только вас как ваш поданный, у него добрая компания, и никто более его не хочет служить вам службу, и не желает ничего иного, как оказаться в условленном месте, и совершить там такое, что о нем будут говорить в течение ста лет, и его солдаты, столь же радостно готовы служить, как и монсеньор д'Армэньяк, в вашем деле, несущее всем мир, который они желают более всего! (Monseigneur étoit prêt à partir, écrit François Du Mas à Louis XI, mais il a averti le duc de Calabre des affaires qui sont survenues en vostre royaume pour vous y venir servir touz ensemble, et ne attend que la responce, car, s'il s'en veult venir, mon dit seigneur d'Armagnac le yra querir jusques à Barsolone...  Sire, tenez vous seur de mon dit seigneur d'Armagnac comme de vostre personne, et vous dy bien qu'il a une belle compaignie et qui a grant vou­loir de vous faire service, et ne desire autre chose que de se trou­ver au dit lieu, et seurement ilz y feront tel mesnaige qu'il en sera parlé d'icy à cent ans, et sont ses gens d'armes si joyeulx de quoy il vous a pieu mander mon dit seigneur d'Armaignac en vostre affaire que c'est la chose ou monde qu'ilz désirent le plus[30])». Столь верноподданное послание должно было бы встревожить короля, но у того не было возможности проверять его искренность, так как, при известии о выступлении бургундцев, он начал переговоры с герцогом Бретани (13 янв. 1468).

Теперь графу д'Арманьяка, нужно было найти какой-нибудь другой предлог, чтобы не распускать свои буйные отряды. И вскоре представлялся случай удовлетворить его склонность к приключениям, не вызывая подозрения королю: Жан V попытался не упустить его. Его племяннику Югу, сеньору де Шатогийону (Chateauguyon), сыну Элеоноры д'Арманьяк, второй жены Луи де Шалона, принца д'Орана, весьма благоприятствовало завещание его отца в ущерб Гийому, сиру д'Аргелю (Arguel), сыну того же принца от первого брака. Недовольный последними желаниями отца, Гийом, ставший принцем Оранским в 1463 году, ввел войска во владения, которые он оспаривал у брата, и передал их во временное правление своему сюзерену, герцогу Бургундии, к которому он обратился для решения спора[31]. С другой стороны, его горячо поддержал его шурин, Франсуа II, герцог Бретани, и нет ничего удивительного в том, что враг его врагов показался очень симпатичным Людовику XI. Поэтому сенешаль Роде, Антуан де Брийак, и судья Ора, когда явились, от имени графа д'Арманьяка, просить короля разрешить ему помочь во время бретонской передышки сыну его сестры Элеоноры, они были приняты довольно милостиво. Вскоре другой посланник графа, Жан Пертю (Per­tus), доставил письмо своего хозяина, который просил Людовика XI «предоставить сопровождение и проход его войскам за границы королевства (faire donner conduitte et passage à ses gens d'armes pour pas­ser hors du royaume)», и король удовлетворил этот запрос[32]. Был выделен человек для сопровождения арманьякских отрядов, которые должны были переправиться через Рону в Пон-Сент-Эспри[33], а оттуда направиться во Франш-Конте. Таким способом надеялись предохранить от любого ущерба подданных и земли короля; но этим миссия этого доверенного лица не ограничивалась, так как у него был приказ, пользуясь каждым удобным случаем, уговаривать воинов графа оставить свою службу, либо перейдя под знамена короля, где их ожидали золотые горы, либо куда угодно, лишь бы подальше от графа. («par bonnes et honnestes parolles de attraire le couraige » des aventuriers gascons « en l'amour et au service du Roy en leur remonstrant sa bonne querelle et les biens qui leur en pevent advenir, leur remonstrant aussi comme il a trois ans, quant les seigneurs qui estoient au Bien Publicque eurent fait leurs besongnes, ilz ne tindrent conte de mon dit seigneur d'Armaignac ne des dits gens d'armes, et que le Roy leur fera beaucop de biens quant ilz le vouldront loyaument servir[34]»).

Идея была не плоха, но д'Арманьяк не предоставил агенту Людовика XI возможности ее осуществить, так как он не двинулся с места. Король тем более был обеспокоен таким неожиданным поворотом, что формально было обусловлено, что, если солдаты графа не будут выведены за пределы королевства, они должны быть распущены и незамедлительно отправлены по домам. Даже, так как Жан д'Арманьяк был совсем без денег (разве он не заявлял Шарлю Французскому, что он «полностью зависит от того, что тот ему даст, так как сам он, для службы ему продал все, вплоть до последней чашки (despendu tout ce qu'il avoit et qu'il n'avoit tasse ne goubelet qui n'eust été vendu pour son ser­vice[35])» ?), так как он жаловался, что не сможет распустить своих солдат, потому что ему нечем расплатиться с ними, Людовик XI выделил ему специально для этой цели сумму в 10,000 ливров из финансов Лангедока[36]. Напрасная трата! наемники продолжали свои подвиги, и Жан де Бурбон, епископ Пюи, которого король направил вместе с Гийомом де Вари (Varye), генералом финансов, к Штатам Лангедока, в Монпелье, в феврале 1468 года, Жан де Бурбон, повторяю, в своих докладах нарисовал жалкую картину жизни в провинциях, занятых наемниками графа д'Арманьяка. Офицерам короля, который сам крайне нуждался в деньгах, было почти невозможно собирать налог в Гаскони. Но пока еще Людовик XI пытался действовать мягкостью, и один из его слуг, Эктор де Рошешуар, повез графу д'Арманьяку выражение королевского недовольства. Он настоял, чтобы военные были распущены, обещая, что, если в мае, по истечении срока перемирия, война в Бретани и в Бургундии возобновится, король наберет их на свои средства. Де Рошешуар добавил, что его хозяин не питает никакой злой воли против графа д'Арманьяка, и что желает использовать его «как доброго родственника, и так же как других сеньоров своей крови».  Более того, король намеревался его женить[37]!

Это было смело по отношению к человеку, который, несмотря на глубокое равнодушие своего века к вопросам морали, прославился своим отвратительным приключением, мало привлекательным для принцесс Запада. Но Людовик XI был не таким человеком, которого может остановить такой пустяк. Решительный сват, особенно когда это шло на пользу его политике, он был озабочен прежде всего тем, чтобы навязывать графу д'Арманьяку союз с королевской семьей, и мы видели, что под Риомом он готов был отдать этому мало-желательному мужу родную сестру королевы Шарлотты. После брака Марии Савойской с коннетаблем, король обратил внимание на Жанну де Бурбон, сестру герцога Жана, слава о красоте которой была достаточно широка[38]. Племянница Филиппа Доброго и кузина графа де Шароле, молодая принцесса была приглашена ко двору старого герцога Бургундии. Сен-Поль влюбился в нее в свои пятьдесят лет, но мадмуазель де Бурбон не приняла его ухаживаний, поддержанная в своем сопротивлении своим кузеном Карлом Смелым. Этим поспешил воспользоваться Людовик XI, подогревая раздражение, он сумел отдалить коннетабля от его бывших союзников по Лиге Общественного Блага. Несмотря на уговоры ее матери, вдовствующей герцогини де Бурбон, и  герцога Жана, ее брата, Жанна де Бурбон наотрез отказалась становиться графиней д'Арманьяк, и угрожала вернуться в монастырь, если будет сделана попытка ее принудить. На этот раз она вновь была поддержана Филиппом Добрым и его сыном, и Жан д'Арманьяк затаил смертельную ненависть против дома Бургундии. Шателен, который рассказал этот эпизод, говорит на своем образном языке, что граф д'Арманьяк, «reniant Dieu à bras tournés», поклялся опустошить Пикардию и Эно, но кажется, его не приняли всерьез «ses menaces n'en firent guères grand poids sinon de rire![39]». Безусловно, Луи XI не мог не сожалеть о случившимся! Попытка графа д'Арманьяка жениться на Маргарите де Бурбон, младшей сестре Жанны, встретила не лучший прием[40], но мне не известно, принимал ли король участие в переговорах. Наоборот, и биограф Гастона, графа де Фуа, это подтверждает[41], король серьезно раздумывал о браке Жана V с Жанной, одной из дочерей этого мощного вассала. О ней без сомнения речь шла в начале 1468. Людовик XI очень дорожил тем, что этот союз должен был состояться при его дворе. Он писал, обращаясь к графу д'Арманьяку «Имейте в виду, что этот приезд весьма необходим, как для заключения этого брака, так и для обсуждения другие вопросов (Il y a, que sa venue est fort nécessaire, tant pour conclure au fait de son mariage que pour traiter ses autres matières[42])» ; и графу де Фуа: «Я очень рад тому, что мне написали, что не возражаете отъезду нашей прекрасной кузины, вашей дочери, для приезда сюда, и вы можете быть уверенны, что ей будет оказан прием, достойный дочери короля! (Je suis bien joyeux de ce que m'escripvez que ferez incontinent partir belle cousine vostre fille pour venir par deçà et tenez-vous certain qu'elle aura bonne chière, sera traictiée et recueillie honnorablement comme fille de roi, car pour telle je la tiens[43])»

Но все произошло не так, как задумал Людовик XI. Сначала, в 1468 году брак де Фуа был отложен, и затем, когда он был заключен, король Франции, по политическим мотивам, совершенно прекратил проявлять расположение. Однако, по крайней мере до конца этого года, поведение графа д'Арманьяка было достаточно корректно. Находим любопытное свидетельство в показаниях бывшего слуги Шарля Французского, сделанных на процессе герцога де Немура. Когда брат Людовика XI узнал, что король Франции заключен Карлом Смелым, герцогом Бургундии, в Перонне, в октябре 1468 года, он поспешил сообщить эту радостную весть своим друзьям, Жаку и Жану д'Арманьякам, приглашая их начать действовать, чтобы помочь ему захватить трон. Но граф д'Арманьяк ответил, ему следует  лучше «собрать солдат королевства и идти освобождать персону короля, его брата, который оказался в руках бывших врагов королевства, и что для этой цели он найдет десять человек против одного! (de prendre le frain aux dents et d'assembler les gens d'armes du royaume et d'aller recouvrer la personne du Roy son frère qui estoit entre les mains des anciens ennemis du royaume, et que pour ce faire il trouveroit dix hommes pour un)[44]». Верноподданные слова, тем более удивительные, что звучат из подобного рта!

Когда Людовик XI был вынужден передать герцогство Гиени своему брату Шарлю, добрые намерения графа д'Арманьяка немедленно изменились. Уверенный в поддержке своего сопротивления, он больше не сомневался в том, чтобы пренебречь королевскими желаниями. Пользуясь отсутствием графа де Фуа, он начал с того, что решает в свою пользу вопрос своего брака с Жанной, зависший с прошлого года, и, любопытная вещь, именно старший брат молодой принцессы, Гастона де Фуа, и его жена, Мадлен Французская, родная сестра Людовика XI, отправляются за мадмуазель де Фуа в Наварран (Navarrenx), чтобы привести ее в Оз (Eauze), где в их присутствии состоялась  свадьба[45].

Людовик XI разгневан этим поступком, который нарушает его расчеты. Если союз графа д'Арманьяка с девицей де Фуа казался ему желательным в прошлом году, то теперь, когда герцогство Гиени только что перешло в столь ненадежные руки его брата Шарля[46], он казался ему полным опасностей для королевской власти. Следует добавить, что вот уже несколько месяцев робкие возобновления попыток независимости графа д'Арманьяка, беспокоили его сюзерена. Сенешаль Роде, Антуан де Брийак, во главе банды конных грабителей, носится по землям Руэрга, делая "неудовольствие (desplaisir)" епископу Роде, Бертрану де Шалансону (Chalençon), и угрожая офицерам короля более суровыми неприятностями. Людовик XI 13 мая 1469 года, дал приказ гроссмейстеру Антуану де Шабанну (Chabannes), граф де Даммартену (Dammartin), немедленно навести порядок «любым способом, вплоть до оружия (en y procédant par main armée et autrement)». Несколькими днями позже, 3 июня, в ответ на вопрос его лейтенанта о городах графа д'Арманьяка и тех, кто принял сторону (partage) монсеньора Гиеннского, его фраза полна угрозы: «В свое время (N'y touchez pour ceste heure[47])!».

Таким образом, кажется, Людовик XI ожидал благоприятного случая, чтобы нанести удар. Здесь возникает вопрос: где та подозрительная переписка между Жаном V д'Арманьяком и король Англии Эдуардом IV, которая была, как это твердили, решающим поводом для вооруженного вмешательства короля Франции на Юг? Люди короля это утверждали всегда, но кажется несомненным, что д'Арманьяк ложно обвинен в том, что договаривался о возвращении англичан в Гасконь. Я сохраняю, признаюсь, сомнения в правдивости этого обвинения, не подтвержденного, насколько мне известно, ни одним достоверным документом. Сам Жан V, и после него те, кто претендовал на его наследство, решительно протестовали против того, что они всегда расценивали как бесчестную клевету. Не говоря уже о желании, которое граф постоянно высказывал, чтобы ему было позволено оправдаться, его сторонники подчеркнули, что на встрече в Пикиньи в 1475 году, Эдуард IV, если бы обвинение, выдвинутое против д'Арманьяка, имело бы хоть какое-то основание, не преминул бы добавить его имя ко всем тем, которые он назвал Людовику XI. Похоже, что англичанин, именуемый Жан Бон, заявивший королю Франции, что он был в Лектуре и возил в Англию письма графа д'Арманьяка, но позже, «чтобы облегчать свою совесть», отказался от своего признание, действительно никогда не разговаривал с Жаном V[48]. Не очень удивительно, в итоге, что обвинение в государственной измене, выдвинутое против д'Арманьяка, было лишь предлогом, чтобы настроить общественное мнение против непокорного вассала, которого надо было срочно устранить.

Я не буду останавливаться на всех деталях, достаточно известных, падения Жана V. Известно, что ему было отказано предстать перед королевским Советом, что в его отсутствии он был осужден генеральным прокурором, и что Совет объявил об аресте графа. Его владения были переданы в руки короля, и 3 октября 1469 года, советник Парижского парламента, Гийом де Пари, отправился на Юг для того, чтобы забрать движимое и недвижимое имущество осужденного. Даммартен получил приказ поддерживать комиссара Парламента настоящей армией в 1600 - 1800 копий и около 12,000 вольных лучников, сопровождаемых многочисленной артиллерией, «достаточно, - скажут позже адвокаты Шарля д'Арманьяка, -  чтобы завоевывать Испанию![49]» Любое сопротивление было невозможно, и Жан V тотчас же покорился. Можно сомневаться, что он был, как утверждали защитники его памяти, «grandement esbay et esmerveillé pourquoi c'estoit», так как уже давно он должен был чувствовать угрозу наказания, которое сам по ошибке спровоцировал. Как бы там не было, он поторопился собрать Штаты Руэрга и Арманьяка и объявил себя готовым оправдываться по обвинению в "англичанстве (anglicherie)", которое спровоцировало гнев его сюзерена. Говорили и повторяют, что подданные графа пылко желали освободиться от тиранического ярма, которое его тяжелая рука наложило на них, но это преувеличение, и можно быть уверенным в том, что вплоть до своей смерти Жан V сохранил среди своих вассалов очень много сторонников. В 1469 году, Штаты поторопились направить к королю епископа Ломбе (Lombez), Санчо Гарсию, и сеньоров де Барбазана, де Рейака, и де Фламарана[50]. Людовик XI отказался их принять, и отослал их к людям своего Совета. Стоит ли говорить, какой суровый прием их ожидал. Напрасно они молили послать уведомление Даммартену, уверяющее, что «сами люди их земель готовы привести графа для совершения правосудия туда, куда будет угодно королю (les gens mesmes du pais conduiroient le comte en justice la où le bon plaisir du Roy seroit)», - предложение, мало согласующееся с той  настойчивостью, с которой Жану V отказывали в возможности оправдаться перед прокурором. Канцлер Гийом Жювеналь (Juvénal) был неумолимым в своем ответе: граф должен покориться правосудию Парламента, а там видно будет, возвращать ли армию гроссмейстера. Однако, после отъезда посланников, Людовик XI, в письме Даммартену, немного смягчил строгость своих требований. Если, - писал он своему лейтенанту, - Барбазан или кто другой добьются от графа, чтобы Лектур, его укрепленный город в Арманьяке, и другие города его земель подтвердят свою лояльность, то «чтобы поддержать бедных людей и чтобы они могли лучше оплачивать талью, я буду доволен, и армия может не входить в условленную страну... но не позволяйте себя усыпить словами! (pour supporter le pauvre peuple et afin qu'ils puissent mieulx payer les tailles, je suis content que l'armée n'entre point au dit pays... mais ne vous laissez point endormir de parole)[51]»

Усыпить! Конечно, ни Шабанн, ни комиссары об этом и не думали. Они были слишком заинтересованы в том, чтобы довести дело до конца, и, со своей стороны, Жан V надеялся главным образом, выиграв время, отвести бурю, готовую его снести. Гильом де Пари и его единомышленники, прибывшие в Роде, не утруждая себя соблюдением форм слишком медленного правосудия, начались с того, что завладели слугами графа и захватили его владения.

Несчастные купцы, чье единственное преступление состояло лишь в том, что продолжали держаться  своего бывшего сеньора, были схвачены и жестко ограблены. Что было в то время с самим графом д'Арманьяком? Этого никто в точности не знал. Одни якобы видели, как он "бродит (rôder)" в окрестностях Лектура; другие утверждали, что он ушел на земли графа де Фуа, своего тестя[52]. Травимый, преследуемый, Жан V доходит до того что перебирается через границу от своих преследователей. При этом он готов оправдаться где угодно и перед кем угодно. В Фантараби, где он укрылся, он подчеркнуто избегал любого контакта с многочисленными английскими купцами, которые посещали этот морской городок и запрещал своим слугам вести торговлю с этими бывшими врагами королевства, «так как он их ненавидел всей душой (car il les haïssoit natu­rellement)». Памятная записка для Шарля д'Арманьяка, откуда я заимствую эти детали, приводит цитирует любопытный пример этой реальной или ложной антипатии. Однажды, когда люди Байонны пришли танцевать перед изгнанником, он заметил в толпе любопытных, пришедших поглазеть на танцоров, иностранца, красный крест на груди которого выдавал в нем англичанина. Граф тотчас же окликнул Молеона (Mauléon), своего дворецкого, и яростно спросил его, как он позволил себе допустить англичанина в его жилище, затем, повернувшись к маленькому Сент-Эньяну (Saint-Aignan), одному из своих оруженосцев, приказал ему выбросить чужого в окно. Гасконец и его сотоварищи уже схватились за кинжалы, чтобы кинуться на несчастного англичанина, когда Молеон, встал перед ними, воскликнул: «Господа, вы хотите, чтобы мы таким образом поубивали всех»? Но Жан д'Арманьяк уже не владел собой. В бешенстве, он вырывает палку своего дворецкого, бросается на иностранце, и наносит ему по голове такой удар, что брызгает кровь, и выкидывает его из зала. Известие об этом скандале распространилось по городу, и д'Арманьяк, которому грозили репрессии, был вынужден оставить город и удалился в Сен-Себастьян.

Между тем, к северу от Пиренеев, комиссары Людовика XI продолжали свои подвиги. Вопреки всем правилам, как только секвестр имущества д'Арманьяка был объявлен, Даммартен поспешил в Гаж[53], недалеко от Роде, где у Жана V был увеселительный домик. Дом был богато заполнен  мебелью и гобеленами, там насчитали более ста постелей «tendus et encourtinés». Быстро все унесли. Быки, коровы, кобылы, весь скот добросовестно уведен. После движимого имущества, капитаны и любимцы короля начали делить сеньории. Боже (Beaujeu), дю Лион (Lyon), Крюссоль (Crussol), Рюффе де Бальзак[54], Виньоль (Vignoles), Ла Форе (La Forest), Канийак (Canillac), Жосслен дю Буа (Josselin du Bois), дю Бушаж приписали себе, как и Даммартен, свою долю трофея, с одобрения Людовика XI, который, несмотря на оппозицию Парламента и на юриспруденцию, постоянно защищаемую этим большим судебным корпусом, не сомневался в том, чтобы выводить из государственного имущества конфискованные сеньории и утверждал этот грабеж формальными актами дарений. Не было ни города, ни замка, как в Руэрге, так и в Арманьяке, где не объявился бы новый сеньор, и при этом не было даже намека на справедливости! Действительно решение о конфискации владений и имущества, которое Парижский парламент принял из-за неявки в суд, 7 сентября. 1470, против графа Жана V д'Арманьяка, только и делало, что подтверждает уже совершившиеся факты относительно имущества осужденного, так как все земли были уже «поделены и розданы, а движимое имущество, разграблено и утеряно! (departies et buti­nées et ses biens meubles pillez et perdus)[55]»

Людовику XI казалось, что он навсегда освободился от Жана д'Арманьяка, но он не учел герцога Гиени. С 1471 года, Шарль Французский, ссылаясь на невыполнение некоторых условий соглашения, которое он заключил со своим братом, по совету интриганов призвал к себе Жана д'Арманьяк и вернул ему его владения. Это было со стороны брата Людовика XI проявлением черной неблагодарности, к которому король Франции оказался тем более чувствительным, что объединение этих двух недовольных создавало явную опасность для мира в королевстве. Опасность еще более усилилась, когда в Гаскони начался набор в войска[56]. Людовик поторопился действовать. Весной 1472 года, он послал на Гаронну Рюффе де Бальзака, Гастона дю Лиона и других сенешалей Юга, которые начали с того, что заняли Монтобан, Кагор, Фижак (Figeac), Лозер (Lauzerte), ла Мот (la Mote), ла Франсе (la Française), Кастельно-Монротье (Castelnau-Montrotier), Монкю (Montcuq) и все места Керси и Аженуа[57]. Д'Арманьяк и его сторонники считали еще себя укрытыми Гаронной, когда королевская армия уже перешла реку в брод у Ма-Вердэна (Mas de Verdun[58]). Вердэн (Verdun), Бомон (Beaumont), Жимон (Gimont), Вик де Ломань (Vic de Lomagne), Монклар (Monclar), Сент-Ави (Saint-Avit), Мираду (Miradoux), Флеранс (Fleurance), Кастельно (Castelnau), Барран (Barran), Пюикакье (Puycasquier), Монфор (Montfort), Мовзен (Mauvesin), Ош (Auch), Оз (Eauze), Сен-Мере (Sainte-Meré) и почти все города Арманьяка[59] были заняты за несколько дней[60]. Жан V, неспособный противостоять противнику, бросился к своему убежищу, в Лектур, настоящий административный центр своего виконтства Ломань[61], естественной крепости, которая господствует над долиной Жера и из которой средневековые инженеры сделали бульвар Гаскони. Д'Арманьяк не мог медлить, потому что за ним попятам следовали сенешали Бокера и Тулузы, Рюффе де Бальзак и Гастон дю Лион, которые расположились на подступах к городу, ожидая тяжелую артиллерию, которую король направил на Юг.

Ухудшение здоровья герцога Гиени позволило обоим капитанам пользуясь тревогой, охватившей их противников, улучшить дела короля. Арагонцы дю Лиона, одного из лучших капитанов Людовика XI, который вот уже десять лет успешно использовал его по обе стороны Пиренеев, нашли взаимопонимание с дворянами и горожанами земли Шалосс (Chalosse)[62]. Тогда он решил попробовать налет с этой стороны. Оставив своего коллегу, следить за Лектуром, сенешаль Тулузы, с 200 копьями и одной тысячей вольных лучников, двинулся западу по направлению к Мон-де-Марсану. В Монгильеме (Montguilhem[63]), воскресным утром (un dimanche matin)», его настигли гонцы, принесшие известие о герцога Гиени, скончавшегося в Бордо два дня назад[64]. Тотчас же дю Лион идет к Адуру и появляется перед Сен-Севером, который открывает ворота и встречает его как лейтенант короля Франции. Оттуда, вдоль реки, маленькая армия завладевает Даксом (Dax) и Байонной, жители которой получают подтверждение их привилегий; затем, не имея больше ничего перед собой, сенешаль возвращается той же дорогой и спешит присоединиться к Бальзаку под Лектуром.

Положение графа д'Арманьяка стало весьма критическим. Он сделал попытку сопротивляться, но, подкрепления, приведенные Пьером де Бурбоном, сиром де Боже, назначенного генералом-лейтенантом короля в Гиени, вынудили его капитулировать. В Лектуре чувствовалась нехватка продовольствия, и люди угрожали оставить его; да и на что мог надеяться граф д'Арманьяк, когда герцог Гиени исчез, а король Франции забрал все герцогство в своей руке? Какой бы ни была сила Жана V, ему надо было уступить. Ему еще удалось, сдавая Лектур, получить относительно выгодные условия, свидетельствующие об осторожности, которую глава королевской армии считал обязанным сохранять по отношению к своему побежденному противнику. Надо вспомнить, что положение дел короля Франции на северных границах требовало скорейшего успокоения волнений, взбудораживших Гасконь, а с другой стороны, Людовик XI привык беречь кровь своих солдат; наконец состояние умов в Арманьяке требовало осторожно обходиться с чувствами вассалов Жана V. Оттуда без сомнения и та умеренность, которую сир де Боже показал во время капитуляции Лектура.

Действительно, граф д'Арманьяк, кажется, получил все, что просил. Текст соглашения (appointement), заключенного в монастыре Якобинцев около Лектура 17 июня 1472 года, свидетельствует об этом как по форме, так и по содержанию. Пьер де Бурбон констатировал, что его кузен д'Арманьяк охотно оказал ему повиновение; также, удовлетворяя его просьбу, ему вручена хорошая и действительная охранная грамота чтобы отправиться к королю, с целью оправдываться по обвинениям в «англичанстве (anglicherie)», которые выдвинули против него. Этот пропуск, действительный на шесть месяцев, разрешал графу со свитой из двухсот лиц свободно продвигаться «где он сочтет нужным, как внутри королевства, так и вне его (quelque part qu'il vueille dedans le royaulme ou dehors)». Кроме того, дозволено было находиться, ему, его жене и его слугам, в некоторых городах земли Арманьяк: Ногаро, Барселон, Мобурге, Лэйрак, Лави, Сен-Клар и Овиллар[65]. Эти условия, утвержденные надлежащим образом и подписанные королем, должны были быть вручены графу д'Арманьяку в течении месяца. Жан V, опасаясь недоразумений, потребовал, чтобы слова генерала-лейтенанта Людовика XI были незамедлительно подтверждены печатями сенешалей и кардинала Альби, Жана Жуффруа, надеясь, что король присоединится, без сомнения, к совету принца, которого он сделал своим зятем. Наконец было необходимо, что те сторонники д'Арманьяка, которые были родом из королевства, принеся клятву верности королю, могли бы свободно вернуться домой, без какого либо преследования. Взамен, Жан д'Арманьяк поклялся в том, что будут служить своему сюзерену против всех душой и телом[66].

Пытались обвинять генерала-лейтенанта Людовика XI в некоторой неосторожности, как будто бы не знали, что в этот момент бургундцы вторглись в Пикардию, и что королю следовало опасаться нового объединения всех своих врагов. Поэтому, обезопасив Лектур, Боже поспешил отправить на север большую часть своих людей. Сенешаль Бокера отправился с 5,000 людьми в Анжу на соединение с королем, который противостоял бретонцам, в то время как его брат, Робер де Бальзак, сенешаль Ажане, по приказу Людовика XI, шел на помощь защитникам Бовэ[67]. Впрочем Жан д'Арманьяк, без денег, без солдат, с нависшей угрозой его существования, казался неспособным на серьезное выступление.

Каковы бы ни были удары судьбы, Жан V был не из тех, кто легко отказываются от борьбы. Он ушел вначале к Мобурге, на Адуре, в то время как Боже возвратился в Бордо, где тот час же свалился в горячке. Тем не менее, верный своему обязательству, Пьер де Бурбон настоятельно требовал от короля охранную грамоту для графа д'Арманьяка. Она была ему послана, и Жан V должен был ее получать самое позднее в первых числах августа; однако граф не торопился, или, скорее, он отправился в путь, но задержался в Барране[68], бастиде в десятке километров к северу от Миранда (Mirande). Число его сторонников в стране было довольно велико, поэтому он был в курсе всего происходящего, и таким образом узнал, что поспешный уход королевских войск оставил Лектур почти без зашиты. С другой стороны, форма пропуска, предоставленного ему королевской канцелярией, давала ему  некоторое время для выжидания. Арманьяк этим воспользовался с надеждой, что представится удобный случай для решительных действий. И такой случай не пришлось долго ждать.

II.

Среди детей Шарля II, сеньора, и Анны, дочери Бернара VII, графа д'Арманьяка, Шарль, именуемый Младший д'Альбре, всю свою жизнь отличался беспокойным характером и честолюбивым нравом. 17 ноября 1456 года, когда отец заранее произвел раздел наследства, ему, с согласия других сыновей, достались земли и сеньории Сен-Базейль, Жансак, Лангуаран, Вэйр, Монкю, Кастельморон и Конда с доходами от Либурна[69]. С тех пор, Шарль стал известен под именем сеньора де Сен-Базейль, хотя, довольно часто его называли по-прежнему - Младший д'Альбре[70].

Поощряемый своей матерью, которая любила своего племянника Жана V д'Арманьяка как одного из своих детей, Сен-Базейль был всегда очень близок с этим своим двоюродным братом, с которым они кажется были почти ровесниками[71]. Как и он, и по примеру сира д'Альбре, своего отца, Младший сыграл активную роль в выступлении 1465 года, которое он расценивал позже, возможно, немного лицемерно, как «дурное Общественное Благо (ce mauvais Bien Public)». Он даже слыл в своей партии за умную голову, так как, когда члены конфедерации Юга, собравшись в Риоме, оказались под ударом Людовика XI, именно Шарля д'Альбре они направили с Немуром, чтобы заключить с Людовиком XI «соглашение (appointement)», единственная цель которого заключалась в том, чтобы обмануть короля относительно своих настоящих намерениях, и дать своим союзникам из Бургундии и Бретани время направиться на Париж[72].

В 1471, после смерти Шарль II, которой предшествовала смерть его заранее намеченного наследника, виконт де Тарта, Сен-Базейль одно время задумал оттеснить Алена, сына своего старшего брата, и попытался захватывать для себя обильное наследство д'Альбре. В поддержку этой необоснованной претензии, он прибег к доказательствам приверженности Шарлю Французскому, ставшему герцогом Гиени, рядом с которым, в последние годы жизни этого принца, он был постоянно в Сен-Севере, в Мон-де-Марсане и в Бордо. Но герцог, какими бы не были его предпочтения, не осмелился чинить препятствий, законному наследнику сеньории Альбре, который опирался на короля Франции, проявив себя его преданным слугой[73]. После смерти незадачливого патрона, Младший объявил о присоединении к партии короля, и показал некоторое усердие при его генерале-лейтенанте в Гиени, Пьере де Бурбоне. Он даже выступил против графа д'Арманьяка, следуя за Боже на осаду Лектура, и оставил его только после капитуляции этой крепости, но в глубине души он оставался тем же «Арминьяжцем (Armignageois)» как когда-то, и его участие в предприятии Жана V в Лектуре, в октябре 1472 года, не оставляет никакого сомнения. Это видно из ответов, которые он давал комиссарам, назначенным королем для ведения процесса по обвинению его в государственной измене, и которые я собираюсь положить в основу рассказа об этом малоизвестном эпизоде, сверяя его заявления с показаниями свидетелей, представляющих противоположную сторону[74].

15 августа 1472, Шарль д'Альбре, который до этого находился в Бордо при сире де Боже, больном горячкой, оставил свою резиденцию в Нераке (Nérac), чтобы отправляться в Миранд (Mirande). Там, четырьмя днями позже, он женится, будучи уже в летах, на Марии, дочери покойного графа д'Астарака (Astarac), Жана III, и его второй жены Жанны де Коарраз (Coar­raze)[75], пробыв три или четыре дня со своей молодой супругой, он один возвращается в Нерак, где до середины сентября проводит все свое время на охоте. Странное поведение для молодожена, если верить, что никакая политика здесь не замешана! «Через какое-то время у него возникло желание увидеть свою жену».

Я уже говорил, что Младший д'Альбре был очень привязан к своему кузену д'Арманьяку; но, так как он знал, что тот  «не в милости (en malegrâce)» у короля, он воздерживался, вопреки настойчивым призывам матери, от ответного визита к Жану V, тогда пребывавшего  в Барране, то есть в нескольких километрах на восток от долине Бэ (Baise), по которой идет дорога из Нерака в Миранд. Не простая ситуация, в какой оказался наш Младший во время своей второй поездки! На этот раз маленькое войско провело первую ночь в Монкрабо, а на следующий день к обеду были в Ле Бруйе[76]. Оттуда Сен-Базейль направил Жана д'Овернь (Jehan d'Auvergne), капитана Ма (Mas), к графу д'Арманьяку, чтобы предупредить его о своем проходе[77]. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что между Бруйем, Илетом (Islette) и Барраном, путешественники встретили камердинера графа, посланного предупредить д'Альбре о том, что кузен ожидает его совсем рядом. Сопровождаемый только своим мажордомом Валорже[78], мессиром Жаном, своим капелланом, Жана д'Овернем и одним пажем, Младший, после недолгих поисков находит д'Арманьяка в обществе аббата Пессана[79], в то время как в отдалении  несколько всадников его свиты изображали охоту. Аббат удалился и оба кузена принялись беседовать, прогуливаясь  верхом вдоль холмов. Жан осведомился о здоровье своей тети, и в ответ услышал, что Госпожа д'Альбре чувствует себя как обычно, несмотря на «произошедшее с ней несчастье (son cas, eage et accident)», так как вдова была парализована[80]. Обсуждали недавний брак, и граф любезно спросил, что раз уж Младший так влюбился, почему  он не «женился десятью годами раньше, чтобы иметь детей? (avoir esté marié dix ans plus tôt pour avoir des enffens)». На что его собеседник ответил таким же тоном, «что он доволен браком (qu'il se louoit de mariage)», но что, десятью годами раньше, его жена была сама еще ребенком! Затем разговор принял более серьезный оборот. Собирается ли Жан ехать к королю, как он обещал? - Граф выразил сомнение. Ему доставили охранную грамоту, но она не была ни датирована, ни подписана королем, и содержала только печать тайны. Младший быстро ответил, что в таком деле король никогда не подписывает, и насколько ему известно печать тайны стоит печати канцелярии, и закончил тем, что надо ехать, потому что если Жан д'Арманьяк не явится ко двору, некому будет убедить короля вернуть ему его владения[81]. Затем, так как день кончался, оба сеньора расстались, договорившись снова увидеться, когда Шарль д'Альбре будет возвращаться из Миранда.

Спустя несколько дней к Младшему в Миранд является слуга графа, который сообщает ему новости и просит господина д'Альбре отправиться в Илет. Чтобы не возбуждать подозрений, Младший, на следующий день, отправляется «на ловлю (en gibier)» в обществе своей жены и графа д'Астарака, своего шурина; затем, сопровождаемый только одним слугой, у которого, чтобы не быть узнанным, заимствует желтое платье, наш герой спешит продолжить с Жаном д'Арманьяк прерванный разговор. Он сообщает ему, что Боже задерживается в Бордо из-за болезни, и убеждает его, что если тот продолжает сомневаться в пропуске, который ему послали, взять охранную грамоту генерала-лейтенанта короля и ехать с ней, при условии сохранения свободы в случае, если сам король откажется предоставить пропуск в надлежащей форме. Но Шарль д'Альбре добавляет еще, серьезная ошибка! что для наилучшей позиции переговоров с Людовиком XI желательно стать хозяином Лектура, и заключает словами: «Вы поступите хорошо и мудро, если сделаете так, и тогда король будет к вам более благосклонен! (Vous estes bon et saige, pour tant faites tant que le Roy soit content de vous[82])».

Совет, который сеньор де Сен-Базейль позволил себе дать графу д'Арманьяку, ужу представлял сам по себе настоящую измену по отношению к Людовику XI. Вероятно, это был не единственный случай. На процессе, дворецкий Валорже заявил, что его хозяин беседовал не два, а три раза с господином д'Арманьяком до захвата Лектура, а другой предатель, оплачиваемый королем, чтобы следить за делами графа, который участвовал в налете, Жан Демье[83], был еще яснее. Тот показал, что в первых днях октября, он присутствовал при встрече Младшего д'Альбре и Жана д'Арманьяк в аббатстве, недалеко от Миранда. Там открыто обсуждали проект большого обмана и подлого предательства против короля (faire une grande tromperie et une maulvaise trayson contre le Roy)». Арманьяку будет легче захватить Лектур, если д'Альбре сумеет проникнуть в город, и Младший, обращаясь к госпоже д'Астарак и к другим присутствующим, воскликнул: «Отлично, король не берет меня в расчет; пусть я самый неудачливый из всех сеньоров, но я сделаю все, что подобает дворянину! (Or çà, le Roy n'a tenu compte de moy ; je suis le plus maleureux des autres sei­gneurs, mais je mettray paine si je puis de luy en faire une bonne, et ne vouldroye point qu'elle feust petite ne de celles que ung gen­tilhomme pourroit faire)». Посмотрим, насколько заговорщикам помогла невероятная небрежность тех, кому король доверил охрану Лектура.

Узнав о подозрительных действиях графа д'Арманьяка, Людовик XI в августе, направил в Бордо своего камердинера Пьера д'О и мэтра Жана Бернара[84], одного из своих секретарей, с предупреждением к господину де Боже о угрозе Лектуру и распоряжением усилить безопасность города. Пьер де Бурбон, у которого под рукой было мало народа, отправил тотчас же трех из своих агентов, д'Ольяка, Пьера Морена и Масе Гернадона, с тридцатью пятью лучниками[85]. Проходя через Нерак, д'Ольяка, который командовал отрядом, посчитал себя обязанным поприветствовать сеньора де Сен-Базейля и отправился к нему утром; он застал его еще в постели, лежащим, согласно обычаю того времени, с одним из своих слуг «в бедной комнате без полога (en une pouvre chambre sans courtine, ciel ne doussiel)». Во время Младший поинтересовался у него «достаточно ли он силен (assez despiteusement)»,  что бы «делать войну (faire guerre)» господину д'Арманьяку. Это нисколько не походило на обещание помощи.

Прибыв в Лагар[86], место, принадлежащее сеньору де Фимаркону (Fimarcon), Оде де Ломаню (Lomagne), офицеры генерала-лейтенанта Гиени узнали, что в Лектуре уже открыто обсуждают действия горожан в случае, если граф д'Арманьяк с войсками появится перед стенами города. На собраниях, собиравшихся по этому поводу, никто не высказывался за короля. В виду столь настойчивой опасности, нельзя было терять ни одного часа, поэтому люди короля, ускорив шаг, поспешили к Лектура, куда беспрепятственно вошли.

Можно лишь с полным правом удивляться тому, как офицеры Людовика XI оставили без защиты крепость, считаемую в ту эпоху ключом Гаскони. Действительно, после капитуляции прошлого июня, король назначил капитаном Лектура своего сенешаля Бокера, Рюффе де Бальзака, но, как я уже говорил, почти тотчас же Людовик XI, нуждаясь в нем на севере, вызвал его, и Бальзак уехал, оставив замок Лектура под охраной одного из своих лейтенантов, по имени Пьер де Бедюей (Bedueil[87]). У этого офицера было лишь небольшое число солдат, едва достаточное, чтобы защищать крепость, но решительно слишком малое, чтобы оборонять стены города. Сенешаль Бокера поспешил привлечь внимание короля на такое необычное положение, и Людовик XI, после беседы с ним, 27 июля направил на охрану города, местного гасконского рыцаря, Жака де Ломаня, сеньор де Монтаньяка[88], находящегося в этот момент в армии, которую король держал на подступах к Бретани. Монтаньяк получил приказ призывать к Лектуру, если возникнет потребность, дворяне и других военных и ополчения Аженуа, Керси, Ланна и Арманьяка, но, так как еще и король нуждался в этих силах[89], то когда д'Ольяк, Морен и Гернадон прибыли в Лектур, они нашли там гарнизон, состоящий всего лишь из Жака де Ломаня, его жены и четырех или пять слуг. Другие защитники города, вероятно, вольные лучники, с разрешения губернатора разошлись по домам для сбора винограда. С первого взгляда прибывшие поняли опасность и д'Ольяк начал  спешно заполнять бланки с подписью господина де Боже, которые тот ему вручил, чтобы обеспечить город продовольствием, и призвать солдат, каких еще было возможно собрать в ближайших окрестностях, так как генерал-лейтенант Людовика XI нуждался в большом количестве людей, «чтобы его сопровождали в походе, который, по желанию короля, он будет делать против Монсеньора д'Арманьяка  (pour l'accompagner au voyage que le Roy luy avoit mandé faire contre Mons. d'Armagnac)».

Таким образом, что важно, небольшой отряд, в спешке посланный Пьером де Бурбоном в Лектур для защиты города, был только авангардом, который должен был быть в ближайшее время усиленным, и сам принц готовился к тому, чтобы возглавить экспедицию, целью которой был захват лично графа д'Арманьяка, или, по крайней мере, изгнание его из королевства. Идея была смелой, но, чтобы ее исполнить, необходимо было действовать быстро, неожиданно для противника, чье отчаянное положение должно было усилить его решимость. Де Боже не сумел решиться, или ему помешала нехватка средства, тогда как граф д'Арманьяк, предупрежденный Младшим д'Альбре об угрожавшей ему опасности, принял окончательное решение. «Мало ли, что он там задумал», - воскликнул он узнав о планах Боже, « я не отправлюсь больше в изгнание, и я верну то, что по праву принадлежит мне! (Tout ne yra pas ainsi comme il pense, je ne vueil plus estre en exil, car je l'ay trop esté et suis délibéré de garder le mien[90])».

Прибыв в Лектур, д'Ольяк первым делом поспешил собрать Монтаньяка, Бедюейя и некоторых из консулов, чтобы объяснить им ситуацию. На их совете была назначена комиссия, наделенная правом реквизиции пшеницы и вина у духовенства, простонародья, с оплатой по местным ценам[91]. С этого момента, поведение сира де государя Монтаньяка стало казаться странным, так как он постоянно требовал продовольствия, но противился тому, чтобы реквизиции касались населения Лектура, объясняя это тем, что горожане сильно пострадали от предыдущей осады, и теперь их стоит пожалеть. Кроме того, почти каждый день он отлучался травить зайцев в деревне. У офицеров короля появилось некоторое подозрение, которое увеличилось, когда они узнали, что слуга графа д'Арманьяка, Жан де Пюипейрон (Puy­peyron), по прозвищу Бокер (Beaucaire), приходил говорить с губернатором в монастырь Якобинцев. Три или четыре раза следили за Монтаньяком на охоте, и каждый раз видели неизвестных всадников, «одетых как дворяне (vêtus en gentilhommes)», которые приближались к нему и очень тихо с ним беседовали. Для большого спокойствия, д'Ольяк, Морен и Гернадон решили, что после сборов винограда д'Ольяк возьмет ключи от «двух высоких ворот (deux hautes portes)[92]», но Монтаньяк из-за этого так взволновался, что утомленный войной «из-за его надоедливых требований (à son importune requeste)» д'Ольяк вернул ключи губернатору, который, отвечая за город, поклялся «что обеспечит охрану даже ценой своей жизни, и что не пооскользнет ни одна кошка из Баррана, и что у нет ничего общего с значимыми людьми д'Арманьяка. (qu'il en prenoit la garde sur sa vie et qu'il n'yssiroit pas un chat de Barran qu'il ne sceust et qu'il avoit intelligence avec des principaux des gens dudict d'Armagnac)». Кажется, действительно были какие-то тайные маневры со стороны губернатора, помогающие графу обойти подводные камни[93]. Во всех случаях, если у него и была некая тонкая игра с Жаном д'Арманьяком, из них двоих именно он оказался менее замеченным, но не будем удивляться той настойчивости, с которой позже его коллеги обвиняли его в измене, когда узнаем, что, во время отсутствия д'Ольяка этот странный губернатор впустил в Лектур камердинера графа д'Арманьяка, сеньора дю Кастера (Castera), Жана де Барбазана(?). В другой раз, он привел на совет обороны двух консулов, и поддержал их в просьбе выпросить у сира де Боже обещание не размещать в городе никаких военных; сам он не смело утверждал, что безопасность была полной, и что все жители стоят за короля! Так было решено разместить всех людей, приведенных генерал-лейтенантом короля, в окрестностях Лектура, и к 19 октября в городе, для его защиты, оставались только тридцать пять лучников, приведенных д'Ольяком. Это странное поведение стоило Жаку де Монаньяку заключения на несколько лет в замке А (Hâ), в Бордо, после смерти графа д'Арманьяка, но, несмотря на все усилия, так и не смогли доказать его измену королю в Лектуре, и, в октябре 1478 года, Людовик XI прощает ему грубую небрежность, совершенную шесть лет назад[94]. Следует, таким образом, я думаю, принять окончательным решение принца, который никогда не страдал от недостатка информации.

Де Боже, преодолев недомогание, которое задерживало его в Бордо, отправился в Лектура. В Ажане он держал совет и, чтобы лучше определить дальнейшие действия, пригласил на него всех, кто должен был быть лучше всех информирован о состоянии дел. Сеньор де Сен-Базейль, которого генерал-лейтенант считал сторонником своей партии, таким образом узнал все о его плане кампании. Он узнал, что пребывание Пьера де Бурбон в Лектуре должно было быть очень коротким, и дождавшись ожидаемых подкреплений этот принц намеревается направиться, с 21 октября, на Миранд и Барран[95]. Если Жан д'Арманьяк хотел смелым выступлением разрушить планы противника и перехватить инициативу, он не мог терять ни одного часа. Уведомления Младшего д'Альбре и авторитет его сторонников в Лектуре, могли обеспечить ему успех. Занять пустой город и, одновременно, захватить сеньора де Боже со всем его штабом, такова была его цель. Посмотрим, что из этого получилось.

По приглашению Жана дю Ма[96] и врача Жана Дави (Jehan David), Шарль д'Альбре, едва возвратившись из Ажана в Нерак, оставляет свою резиденцию, чтобы присоединяться к господину де Боже в Лектуре. Он прибыл туда, в воскресенье, 18 октября, около полудня, и нашел генерала-лейтенанта за столом. Он не присутствовал на совете, который заседал после обеда, но сопровождал господина де Боже на прогулке, которую тот сделал в обществе своих офицеров до «la Justice»[97]. Если засада и была организована, то Бурбон опоздал[98]; без сомнения, Арманьяк уже привел свое войско, и весь день скрыто простоял в лесу Рамье (Ramier), который покрывал весь левый берег Жера до Флеранса и кромка которого, со стороны Лектура, была только в 1,200 метрах от моста Сен-Жени (Saint-Geny), то есть примерно в двух километрах к югу от стен города. Во всяком случае, ничего подозрительного не нарушало душевный покой защитников Лектура, и вечером Младший, простившись с господином де Боже, спокойно отправился на свою квартиру, расположенную около Монастыря ордена францисканцев, у некоего Жана де ла Бартера (Jehan de la Bartere)[99]. Он лег в постель с одним из своих дворян, Луи Бегеном (Loys Beguyn), и уже давно спал, когда, на рассвете, его внезапно разбудил сильный шум на улице. Думая, что это пожар или ссора пьяных солдат, д'Альбре, разбудил Бегена, который подбежал к окну соседней комнаты, где отдыхал капеллан рядом с дворянином по имени Луи де ла Мартиньер (Loys de la Martiniere). Странная картина предстала перед глазами оруженосца. Улица[100] была заполнена людьми, пешими и конными, которые бегали, «потрясая шпагами (les épées traictes)», с криком «Арманьяк»! Узнав об этом, Младший соскакивает с постели, накидывает длинное платье «на рубашку (sur sa chemise)», и охваченный ужасом (я цитирую его слова), кричит хозяину, который только что вошел: « Хозяин, я вас попрошу спрятать меня! (Mon hoste, je vous prie, mettez-moi en lieu où je puisse estre seurement)». Человек его приводит в башню, куда предлагает подняться. Тайник хорош, но Младший замечает, подозрительное замечание! что подъем опасен, и мешкает[101]. Между тем хозяин бежит ко входу своего дома, чтобы запереть его, но тотчас же возвращается со словами: «Здесь Жан д'Арманьяк, и спрашивает вас! (Jehan d'Armagnac est là, lequel vous demande)». Что делать? Младший спускается и находит на пороге своего кузена, который ему говорит: «Обнимемся (Touschez-moy là)», и протягивает ему руку, и д'Альбре отвечает тем же, «не зная сам почему! (sans trop savoir pour­quoi)[102]».

Что же случилось ночью, и как Жан д'Арманьяк, которого считали еще  находящимся в Барране, сумел войти в Лектур?

Если задуматься, довольно затруднительно войску, по крайней мере состоящему из двухсот людей, как пешим, так и конным, скрыть свой более чем пятидесятикилометровый марш, если не учитывать, что Жан V сохранил в стране многочисленных сторонников, которые сочли своим долгом не изменять своему делу. Так что можно утверждать, что граф ночью переправился через Жер, и расположился около «la Justice», в то время как его арбалетчики, проникшие в пригород Лектура, затаились в районе больницы и в монастыря сестер Минориток[103]. И вот забрезжил рассвет. Это был час, в который каждое утро дворецкий губернатора, Бертран Домансан (Domensant), вручал консулам ключи от ворот города[104]. Заговорщики, некий Фортон (Forton), бывший казначей Ломани и де Сен-Клар (Saint-Clar), бывший казначей Брулара (Broulars), родом из Астаффора (Astaffort), которые «давно замыслили это (de longue main mené ceste tramée)», поспешили с консулами Гийомом Вашье (Vachier) и Ришаром Демье (Des­mier) к воротам Большого Бульвара, открыли их, и, выйдя наружу, сделали знак солдатам, скрывающимся в пригороде[105]. Арбалетчики вошли в ворота, и к ним присоединился граф со своей кавалерией[106]. Не было даже намека на сопротивление. Что могла сделать кучка лучников против такого количества нападающих, к которым, по первому же сигналу, присоединились вооруженные жителями Лектура? Боже и капитаны были захвачены спящими в своих постелях, так что Людовик XI не мог позже удержаться в некотором подозрении относительно самого Пьера де Бурбона, считая его, какое-то время, соучастником Жана д'Арманьяка!

 Граф д'Арманьяк без сопротивления стал хозяином Лектура. Но оставался замок, которым командовал неподкупный; итак, положение этой крепости было таким, что владение городом казалось сомнительным, пока вражеские войска занимают столь важную позицию. Первое требование господина д'Арманьяка состояло в том, чтобы Боже освободил замок. С этой целью, он его вывел его на гласис, что бы тот обратился к осажденным, пообещав, что при первом же враждебном действии гарнизона, он сделает «засыпит ров (pavoys)» всеми своими пленниками. Перед мало привлекательной перспективой быть скинутым в ров, Боже больше не колебался и приказал господину д'Эгморту (Aiguemorte), одному из дворян своей свиты, доставить Бедюейю приказ капитулировать. При отказе капитана, Младший, который, хотя и считался пленником, свободно следовал за войском, направлявшемуся к замку, Младшему, повторяю, посчитал себя обязанным предложить свои услуги. Дважды он старался представить Бедюейю опасность, которой его упрямство подвергает пленников. Напрасные усилия! капитан неизменно отвечал, что замок был поручен его охране именем короля и сенешаля Бокера, и что он сдаст его только по их приказу. Тогда ему предлагают лично переговорить с сеньором де Боже. Новая Трудность! Бедюей хочет два пропуска, один от графа д'Арманьяка, другое от генерала-лейтенанта короля. Потребовалась помощь д'Ольяка, чтобы привести смелого коменданта к более покладистым решениям, и только на следующий день, во вторник, «соглашение (appointement)» о сдаче замка было заключено в большой церкви Сен-Жерве, «в маленькой часовне около дверей (en une petite chapelle près de la porte)», при этом Младший, без сомнения опасаясь возможных последствий за свое слишком активное вмешательство, старательно изображал пленника и держался вдалеке. Он рьяно отказывался, как заявит позже, присутствовать при подобном договоре[107]!

Пленники оставались в своих жилищах под охраной тех, кто их первыми захватил. Наиболее важные персоны, такие как Пьер де Бурбон и граф де Кандаль, Жан де Фуа[108], не получили разрешения выходить, но Боже мог пользоваться своими людьми. Другие, Кастельно де Бретену (Castelnau de Bretenous)[109], Рошфор[110], Пюикорне, д'Эгморт[111], д'О, Гернадон, Морен, содержались более грубо и их заставили претерпеть «некоторую бесчеловечность (plusieurs inhumanités)». Анонимный автор приблизительной Хроники, который, в этом случае, заметно отошел от рассказа Скандальных Хроник, рассказывает, что у некоторых из дворян господина де Боже, схваченных в их постелях, не было времени одеться. Гасконские и наваррские авантюристы, входившие в войско д'Арманьяка, завладели всем, что нашли, «не только офицеры полунагими прислуживали сеньору де Боже в качестве стольников, но и остальные служили голыми, без обуви и шапок, и то малое, чем они были прикрыты, им приходилось заимствовать (les officiers qui avoient acoustumé servir le seigneur de Beaujeu comme escuyers trenchans et autres furent contrainctz le servir nudz, sans chausses, bonnez, ne autres abillemens, synon les aucuns qui avoient de petis pre­poins, hocquetons et petis abillemens qu'ilz avoient empruntez)[112]».

Барон де Кастельно де Бретену пострадал больше всех, так как Арманьяк особенно его ненавидел; у него отобрали все, что он имел, а кроме того в течение нескольких дней его жизнь была под угрозой, и он избежал виселицы только добившись обещаниями защиту Жака де Бофора, один из главных советников графа. Следует добавить, что получив свободу, Кастельно счел своим долгом отказаться от своих обязательств[113]!

Какой контраст между этой «бесчеловечностью» и свободой, какой пользовался Шарль д'Альбре! Для начала, его кузен д'Арманьяк успокоил его, напомнив о союзе, который, «уже пятьсот лет (depuis cinq cents ans)» соединял их два дома. В итоге именно Младший сам был вынужден требовать охранника, чтобы сохранить видимость плена. Большую часть времени, он был с господином де Боже и его товарищами по плену, изображая такого заключенного, как и они, но, в действительности, слушая их речи, чтобы передавать их Жану д'Арманьяку. Французы скоро увидели, с кем они имеют дело, так как, чтобы их мучить, этому странному компаньону нравилось их поддерживать в состоянии постоянного страха. Однажды граф, «клянясь добрых намерениях (jurant cap de dioux)», пытался использовать д'Альбре, чтобы убедить де Боже просить короля вторично передать Гиень одному из сеньоров своей крови; взамен д'Арманьяк обещал освободить заключенных. Пьер де Бурбон отказался, заявив, что он предпочел бы умереть, чем предлагать королю то, что компрометирует его честь, но Младший возразил: «Монсеньор, вам не следует делать того, что противно вашей чести и совести, но, с другой стороны, а если король направит господина вашего брата, монсеньора де Бурбона разбираться с обвинениями в склонности к англичанам упомянутого Арманьяка, то это не такая большая цена за вашу свободу и свободу тех, кто вам предан (Mon­seigneur, vous ne vous en devez point ainsi troubler, car, se vous ne voulez, il ne se fera point, et d'aultre part pourra estre que le Roy envoyera M. vostre frère, Mgr de Bourbon, pour oyr la jus­tification dudit d'Armagnac touchant l'anglicherie, et icelle oye, s'il ne le treuve point coulpable, croy qu'il luy rendra de par le Roy ce qu'il demande, et par ce moyen serez délivré, car la chose ne sera pas si longue que cuydez, et me semble que ne devez point faire de difficulté de demourer en ostaige pour cela)». Такова, по крайней мере, версия Младшего, но Боже говорит по-другому! «Смерть Господня, - воскликнул д'Альбре, - вы этому так долго противитесь, что не понимаете до конца силы господина д'Арменьяка, который может заставить вас делать, что ему угодно... Господин д'Арменьяк уже обеими ногами вступил в войну; у него союз с герцогами Бургундии и Бретани. Король не на высоте, так как бургундцы уже убили более 15,000 его людей; они держат Мелен и много других мест около Парижа! (Par la mort Dieu, se serait écrié d'Albret, vous y demourrez plus longuement que vous ne cuydez, et si le siège vient, M. d'Armaignac vous mettra tous devant le coup des bom­bardes ou vous fera coupper les testes ou les gorges... M. d'Ar­maignac tient plus fort le baston que par les deux boutz...; il a l'alliance des ducs de Bourgogne et de Bretagne. Le roi est bien au bas, car les Bourguignons lui ont tué plus de 15,000 hommes ; ils tiennent Melun et bien d'autres places près de Paris)».

Более того. На допросе Младший признается в том, что в Лектуре он посоветовал графу д'Арманьяку перевести всех пленников на земли Ора, считая, что в этом случае кузен сможет торговаться с королем на более выгодных условиях. То же было и в письме герцога де Немура к графу д'Арманьяку. Не понятно, почему Жан V не последовал их совету! Вероятно,  он посчитал неосторожным ослаблять Лектур на те силы, которым пришлось бы сопровождать пленников, или же он опасался какой-нибудь засады, так как в окрестностях города начали появляться королевские войска. Между тем, энтузиазм в городе начал остывать; разумные люди спрашивали себя, не без опаски, чем может закончиться приключение, и сторонники короля, находящиеся среди сторонников графа, начинали потихоньку шептать, что если мессир Жан и вошел в Лектур «по воле Бога (de par Dieu)», то может и выйти оттуда «по воле дьявола! (de par le deable)». Сам Шарль д' Альбре, которого его кузен отпустил в Миранд « делать ребенка своей (faire un enfant à sa femme)», не осмелился задерживаться там, хотя и получил от самого господина де Боже разрешение удалиться, так как опасался попасть в руки людей короля. Странное объяснение человека, называющегося роялистом и пленником противников Людовика XI!

III

Впечатление от успеха графа д'Арманьяка было на Юге очень сильным, и слух о нем распространился с удивительной быстротой. Мать Младшего, вдовствующая госпожа д'Альбре, эта пылкая «Арманьячка (Armignageoise)», которая назвала сына «плохим мальчиком (mauvais garson)», который тот отказывался навестить своего кузена в Барране, госпоже д'Альбре, повторяю, узнала о налете на Лектур от своего человека из Монкрабо, который мчался всю ночь, чтобы побыстрее доставить известие. Добрый слуга узнал об этом от солдат сеньора де Пюикорне, которые, более счастливые, чем их капитан, и размещенные, без сомнения, вне Лектура, сумели бежать и теперь направлялись «[hastans]» к Ажану. Слушая это сообщение, пожилая дама не знала, как его воспринять; «все-таки, она выглядела более радостной, чем разгневанной (toutefois, elle se monstra en estre plus joyeuse que courroucée) ». Несколькими днями позже, Жан д'Овернь прибыл в Нерак, чтобы рассказывать детали приключения, и госпожа д'Альбре, лучше осведомленная о роли, которую ее сын тайно играл, получил от нее для возвращения к пленному сеньору де Боже два ливра «для поддержания здоровья и за сообщение (contenant l'ung la vie des sains et l'autre des ystoires)[114]».

Людовик XI не мог стерпеть такого промаха, не менее дурацкого, чем в Перонне. Как только он заключил, с одной стороны с бретонцами, а с другой с бургундцами, перемирия, которые, на несколько месяцев, давали ему свободу действий, он поторопился привести в порядок свои дела на Юге. 13 ноября, он написал Даммартену: « Я направляю двух моих сенешалей, чтобы взять Лектур, который мессир Жан д'Арманьяк захватил изменой, и надеюсь, что после этого Гиень будет более спокойной, чем раньше (J'envoye mes deux sénéchaux pour avoir Lectoure, dans laquelle messire Jehan d'Armagnac s'est mis par trahison, et, cela fait, j'espère que la Guyenne sera plus seure qu'elle n'estoit avant)». Действительно, через несколько дней, сенешали Тулузы и Ажене получили приказ, один, взяв всех вольных лучников Гиени, другой, собрав дворян и арбалетчиков сенешальства, поспешить под стены Лектура[115].

С середины ноября, тяжелая артиллерия была направлена в Гасконь[116], а, 7 декабря, Жана де Дайон (Daillon), сеньор дю Люд (Lude), байли Котантена (Cotentin), один из наиболее доверенных людей Людовика XI, был направлен в Бордо и в Гиень, для того, чтобы призвать дворян сенешальств Гиени, Ланна (Lannes), База (Bazas) и Ажана (Agen)[117].

 Как Жан д'Арманьяк позволил запереть себя в Лектуре, вместо того, чтобы следовать совету герцога де Немура, который без устали предупреждал его о необходимости любой ценой избегать крайностей[118]?  Вначале, как граф говорил Младшему д'Альбре, он устал от ссылки и решил «хранить свое (garder le sien)». А свое, это Лектур, укрепленное место, способное выдержать долгую осаду! Под угрозой капитуляции бретонцы и бургундцы могли возобновить войну. В Руссильоне дела короля шли плохо, и, если Лектур продержится до весны, в военных действиях со стороны Арагона не было ничего маловероятного. Хорошо осведомленный в делах, творившихся вокруг гор, окруженный бискайцами и арагонцами, Жан д'Арманьяк не упускал никакой возможности. Наконец, графиня Жанна, его жена, была беременна, да и количество пленников довольно велико, все это затрудняло перемещение. Все эти доводы и повлияли на решение графа, глубоко убежденного в том, что оставив все как есть, ему будет бы легко получить от Людовика XI удовлетворительные условия взамен Лектура, этого ключа Гаскони.

В конце декабря заговорили о «соглашении (accommodement)» в стране[119], но скоро замолчали. Королевские войска приближались и, в начале января, оба Бальзака встали перед крепостью, перекрыв все подступы. Когда заговорила артиллерия, Beaujeu не смог удержаться, чтобы не спросить Младшего, о величине ущерба, наносимого городу «батареей (la batterie)»; но гасконец на любой вопрос отвечал, что осажденные могут продержаться сколь угодно долго, и, как он говорил с иронией, «[manger de la char en karesme]». Граф д'Арманьяк, действительно, казался полным решимости защищаться до конца. Он поручил Клоду, бастарду д'Альбре, родственнику Младшего[120], охрану наиболее уязвимой точки крепости, единственной, которую орудия, с малой дистанцией поражения в те времена, были способны серьезно атаковать; я говорю о восточном фронте стены. Там, где средневековые военные инженеры сконцентрировали все ресурсы защиты, установив нечто вроде высокой насыпи, соединенной с холмами, обеспечивающими маловероятность атаки в других местах. Эта сторона города была усилена, таким образом, двойной оградой, которая ее покрывала из конца в конец, и которая сама была защищена в центре построенной в 1428 году огромная башней, известной под именем Большого Бульвара. Эта башня господствовала над тулузской дорогой, и прикрывала подступы к трем, расположенным друг за другом воротам, которые надо было преодолеть, чтобы проникнуть на большую улицу. Эту сторону стен Лектура нападающие упорно обстреливали из орудий, в то время как осажденные старались, удачными вылазками, увеличить затруднения атакующих и, главным образом, обезопасить себя от всяких возможных неожиданностей, которых численная слабость гарнизона давала повод опасаться. Младший д'Альбре, притворяясь все еще «верноподданным короля (bon au Roy)», не стеснялся помогать графу д'Арманьяку своими советами и постоянно беседовал с ним об «укреплениях и насыпях (des fortifications et remparemens)». Однажды он заставил его повысить барьеры и поместить ловушки перед рвами; в другие разы, видим его взбирающимся по ступеням высокой колокольни Сен-Жерве, шпиль которой возвышался над Большим Бульваром, чтобы побеседовать с сеньором де Лабатю о мерах, необходимых для сопротивления «батарее (batterie)» бомбард королевской армии. То капитан, то участник переговоров, Младший отправился в Ажан в конце ноября, чтобы передать Рюффе де Бальзаку условия, на которых Жан д'Арманьяк соглашался на выдачу пленников; но, хотя он и утверждал, что пришел от имени сеньора де Боже, сенешаль Бокера сразу понял, кем он был послан, и дал очень четкий ответ, что, «даже если бы у мессира Жана д'Арманьяка были в плену оба ребенка короля, он бы и тогда не пошел бы на выполнение его требований (quant messire Jehan d'Armagnac auroit les deux enffans du Roy à prisonniers, ilz ne luy feroient pas ce qu'il demandoit)[121]». Вернувшись из этой безрезультатной поездки, Младший посоветовал графу заключить Боже в замок, и пустить по городу слух, что он отправил своего пленника в земли Ор, чтобы избежать попыток освободить его. Между тем, опечаленный неудачной попыткой, хитрый д'Альбре собирался жаловаться другим пленникам, что сенешаль отверг все просьбы, и лицемерно спрашивал, не стоит ли ему отправиться «в Ор (en Aure)», чтобы присоединяться там к своему сеньору. Но никто не был обманут этой игрой, так как, кажется, в это время, оруженосец самого де Сен-Базейля, Пьер де Сен-Ромен, соотечественник и подданный сеньора де Боже, «сообщал пленникам о том, что происходит за стенами Лектура (tint avec le prisonnier la pratique de le vouloir getter hors de Lectore)». Его застигли бродящим вокруг замка, когда он старался обнаружить, заключен ли там Пьер де Бурбон. Младшему даже пришлось запретить своему слуге прогулки, которые начинали вызывать подозрения людей Арманьяка[122].

В это время осада Лектура продолжалась, лишая нападающих надежды, взять город за несколько недель. Если их артиллерия работала во всю, то и осажденные не оставались в бездействии[123].

В начале, королевская армия была не очень многочисленна, но наверняка к середине февраля она была значительно усиленна[124]. Сражаясь, руководители обеих партий ни на минуту не прекращали вести переговоры. Не говоря уж о заявлении бастарда д'Альбре, который обещал де Люду перейти на службу королю, как только его зерно будет продано, но который был убит еще до конца осады, или о миссии Жана Демье, которого д'Арманьяк послал к королю вместе с сеньором де Монтагю-ле-Бланом[125], почти сразу же, после захвата Лектура, уверенно можно сказать, что как до осады, так и во время ее, бретонские эмиссары проникали в город, в то время как граф неоднократно посылал в королевский лагерь епископа Ломбе, сеньора де «Бега (Begas)[126]» и двоих из пленных роялистов, Масе Гернадона и Кастельно де Бретену[127]; но все эти переговоры остались безрезультатными. Позже, Оливье де Коетман прибыл в королевский лагерь с поручением проникнуть в Лектур, чтобы сообщить графу д'Арманьяку, что герцог Франсуа Бретонский заключил с королем Франции некоторые соглашения в свою пользу. Сенешали не разрешили проход бретонскому посланнику, но де Люд, который не питал к Жану V такой ненависти, как оба Бальзака, два смертельных врага, доставил графу копию с этого «соглашения (appointement)». Но охваченный недоверием, Арманьяк не поверил в эти условия. Наконец, во второй половине февраля, Оливье де Коетман вернулся, на этот раз в сопровождении Ивона дю Фу, своего соотечественника, которого Людовик XI особо снабдил своими инструкциями[128]. На этот раз, участники переговоров легко получили разрешение пересечь позиции осаждающей армии, и решающая конференция собралась в большой церкви Лектура. Граф д'Арманьяка, держась своих прежних предложений, объявил себя готовым отправиться к королю, чтобы оправдываться в предъявленных ему обвинениях, при условии, что ему будет предоставлен пропуск по всем правилам. Он предложил даже передать Лектур своему сюзерену, но при условии, что от имени короля город будут принимать кто угодно, лишь бы только не сенешали Бокера и Ажене, которых он ненавидел. Осада длилась уже два месяца[129], и положение графа д'Арманьяка, который в частых вылазках потерял много людей, внушало тревогу его сторонникам. С другой стороны, в начале февраля, Жан, король Арагона, заставил открыть себе ворота Перпиньяна, и французский гарнизон закрылся в замке. Таким образом, Людовику XI надо было спешить заканчивать с Лектуром, чтобы направить в Руссильон войска, связанные сопротивлением Жана V. Это и объясняет, почему участники переговоров с обеих сторон сумели договориться довольно быстро. К 4 марта, депутаты графа, Жан де Вильер де ла Грослэ, епископ Ломбе, и канцлер Арманьяка Гарсия Фор[130], составили окончательные предложения, и доставили их в королевский лагерь. На этот раз, помимо сенешалей Бокера, Ажана и Тулузы, их встретили де Люд и кардинал Альби, Жана Жуффруа, который присоединился к королевской армии, и роль которого в течение последнего периода осады была преобладающей, хотя с большей точностью ее определить не предоставляется возможным[131]. Кажется однако самым вероятным, что, главным образом, именно с кардиналом посланники д'Арманьяка обсуждали условия сдачи Лектура. Их первая забота состояла в том, чтобы им были предъявлены скрепленные печатью Людовика XI, полномочия его лейтенантам вести переговоры[132]. Затем, стороны пришли к соглашению на следующих условиях. Граф д'Арманьяк получает помилование за весь причиненный им вред, и ему предоставляется специальное разрешение, чтобы отправиться к королю, с любыми гарантиями для его безопасности. Прощение короля распространяется на всех дворян, военных и подданных графа, согласно которому их конфискованное недвижимое имущество должно быть им возвращено, как и их движимое имущество, и каждый из них мог мирно возвратиться домой. Также, не будут преследоваться жители Лектура за помощи, которую они предоставили Жану V, и они сохранят свои привилегии. Наконец, несколько мест к югу от Гаронны будут переданы графине д'Арманьяк в качестве ее местопребывания на время отсутствия ее мужа. Эти условия, сделанные чтобы удовлетворить графа д'Арманьяка, были недвусмысленно предоставлены уполномоченными Людовика XI и подтверждены, вероятно, подписями Жана Жуффруа, Жана де Дайона, Рюффе де Бальзака и Гастона дю Лиона. Жан V, со своей стороны, обязался незамедлительно отпустить пленников и сдать город Лектур[133].

На следующий день, в пятницу 5 марта 1473 года, граф д'Арманьяк приказал вывесить в городке статьи соглашения и, как было обусловлено, передал командирам королевской армии замок Лектура с пленниками, которые были там заключены[134]. Таким образом в тот же день господин де Боже обрел свободу. Как только церемония передачи крепости окончилась, квартирмейстеры высших офицеров королевской армии разошлись по городу, чтобы выбрать жилища своим хозяевам. В тот же день после ужина, граф д'Арманьяк, который возвратился в свой укрепленный дом, именуемый Сен-Жам (Sainte-Gemme), на восточной оконечности большой улицы, за Большим Бульваром, напротив и в нескольких шагах от церкви Сен-Жерве (Saint-Gervais)[135], граф д'Арманьяка, повторяю, пересек весь город, чтобы нанести ответный визит представителям своего сюзерена и обговорить с ними детали ухода из Лектура. Он застал в замке кардинала Жуффруа, де Люда, Антуана де Бонневаля[136] и других капитанов. Переговоры были долгими, и соглашение казалось полным. Люди короля подтвердили графу, что он встретит превосходный прием у их хозяина, который, как им было известно, решил оказать «великую доброту (très bonne chère)» своему вассалу; кроме того, они попросили Жана V убрать его артиллерию с мест ее размещения и приказать оставить «[l'arnoys]» всем его людям. Короче, расстались в столь  хороших отношениях, что остаток дня дворяне обеих партий переходили то из замка в город, то из города в замок. Д'Арманьяк и роялисты вместе выпили и поели, и несколько офицеров армии короля отправились засвидетельствовать свое почтение Мадам д'Арманьяк, которая их приняла с вежливостью и угощением «весьма достойно (bien honnestement)[137]» Вечером, эти сеньоры вернулись в замок и ночь прошла спокойно.

Утром в субботу, 6 марта, граф д'Арманьяка отправился слушать мессу в церковь Сен-Жерве. Если верить Belleforest, который, не надо забывать, писал век спустя после событий, в этот момент в капитуляции поклялись обе партии «телом Христовым, разделенным кардиналом, который взял себе одну часть, а другую дал графу (sur le corps du Seigneur distribué par le cardi­nal, qui en prit une partie et donna l'autre au comte)»; этот последний, таким образом «проявил себя не самым извращенным из людей! (se laisser décevoir par le plus pervers des hommes)[138]». Таким образом, следует допустить, что д'Арманьяк до сих пор доверялся простому слову противников, среди которых были его личные враги? Вещь слишком маловероятная. С другой стороны, если нет ничего невозможного в том, чтобы кардинал служил мессу, на которой граф присутствовал в это утро, следует отметить, что ни адвокат Шарля д'Арманьяка на Штатах 1484 года, ни записка, составленная для поддержания его права в 1490 году, не упоминают присутствия Жана Жуффруа в Лектуре 6 марта 1473 года, и, хотя, в записке изложение обстоятельств дела не было щадящим по отношению к прелату, там не было  сказано ни слова об этом кощунственном причастии[139]. Если и имела место какая-то клятва, принесенная утром 6 марта, вероятно, это были люди Жана V, люди короля еще не успели проснуться[140]. Как бы там ни было, кажется, что именно после церковной службы, на которой он присутствовал, Жан V дал приказ открыть все ворота Лектура. В то же самое время, как было условленно предыдущим днем, он отослал епископа Ломбе и Гарсию Фора в королевский лагерь, чтобы справиться о месте, которое было предназначено для местопребывания графини д'Арманьяк. Затем граф возвратился в свой дом, чтобы принимать меры для своего будущего отъезда[141].

До сих пор я не вижу никаких затруднений в принятии большей части деталей рассказа о взятии Лектура, как их предоставляет Памятная записка для Шарля д'Арманьяка, потому что этот рассказ, очень точный, является, видимо, рассказом, как утверждает Bonal, секретаря Жана V, прямого очевидца фактов, о которых он рассказал, и которые, с другой стороны, никогда не отрицались противниками дома д'Арманьяк. Но что касается дальнейших событий, которые произошли внутри города, Тут сложнее, так как, секретарь графа д'Арманьяка, по его собственному признанию, сопровождал в лагерь епископа Ломбе и канцлера Фора. Сделав это отступление, вернемся к его рассказу.

Едва ворота Большого Бульвара были открыты, солдаты и вольные лучники, собравшиеся на краю рва, вошли в Лектур, возглавляемые Робером де Бальзаком, Гийомом, сеньором де Монфоконом (Montfaucon)[142], лейтенантом сенешаля Бокера, сеньором де Монбероном (Montberon) и другими военачальниками. Эта вооруженная толпа устремляется на улицы, крича: «Бей, бей! (Tuez, tuez)», и истребляет всех, кто встречается на пути. Монфокон и люди Рюффе де Бальзака, которого гасконцы называли Valsergues носящий знамя, атакуют со всех сторон дом графа д'Арманьяка, и Valsergues помещает свой значок на двери, в то время как его компаньоны убивают дворянина из Жана V, называемого маленьким Буруйаном (Bourrouillan), который стоял на пороге без кинжала и шпаги.

Суматоха вырастает, и шум доносится до ушей трех посланников графа, которых Этьен де Пуазье (Poisieu), по прозвищу Ле Пулайе (Le Poulail­ler), встретил у ворот Лектура, чтобы проводить к дому кардинала. Вместо ответа на их вопрос, Ле Пулайе наспех вооружается бригандиной сенешаля Бокера, бросается в город, встречает Монфокона и его людей, бывших у дома Сен-Жам, и поднимается с ними в зал, где находился граф д'Арманьяк с графиней, ее дамами и некоторыми из своих слуг. Не задерживаясь, Пуазье хватает Мадам д'Арманьяка и выкидывает ее из комнаты, в то время как Монфокон кричит вольному лучнику, по имени Пьер ле Горжиа (le Gorgias): «Ну, Пьер, делай то, что обещал и смелее! (Avant, Pierre, fay ce que as promis et hardiment)». Презренный приближается, окликает грубо господина д'Арманьяка: «Эй, Жеан д'Арменьяк, где твои деньги? (Ça, Jehan d'Armaignac, où est ton argent)» и большим кинжалом «два или три раза ударяет его в живот так, что добрый сеньор, вскрикнув Матерь Божья! Испустил дух! (deux ou troy foys d'estoc sur l'estomac, et ainsi le bon seigneur criant Nostre-Dame! rendit son asme)» Труп вытащили на середину зала, где он лежал до вечера, «ничем не прикрытый (sans avoir riens ne dessus ne dessoubz)», и был поставлен вольный лучник, «который никому не давал к нему приблизиться (qui ne lui arrachast le poil de la teste)». После убийства, графиню и ее женщин доставили в замок, где их заперли, предварительно грубо сорвав с них золотые цепи, кольца и все, что у них было ценного.

Можно было бы согласиться с этой версией убийства Жана V, если бы она согласовывалась с версией адвоката Шарля д'Арманьяка в 1484 году, а это не так, и, послушаем менее вероятный рассказ, который был сделан перед Генеральными Штатами. Здесь, Робер де Бальзак, Монфокон, П. Горжиа и другие находят графа в его комнате, сидящим на скамье рядом с графиней, в окружении дам и нескольких родственников. Вошедшие встречены с вежливостью, и разговор начинается мирно. Внезапно, Монфокон, повернувшись к вольному лучнику, кричит ему: «Делай то, что ты должен сделать (Fais ce que tu as à faire)». Горжиа извлекает свою шпагу, бросается на графа, который даже не успел защититься, и убивает его на глазах у его жены и его родственников. Вольные лучники, находившиеся внизу, с шумом, врываются в помещение, нападают на графиню, которая упала в обморок на руки своих дам, срывают с них драгоценности, хватают их, и уже готовы надругаться, когда прибегает Гастон дю Лион и, с риском для жизни, ему удается увести этих несчастных в замок.

Как видим, оба рассказа арманьяков, 1484 и 1490 годов, полностью различны, так как, в более старом убийство выполнено холодно, обдуманно и в то время, когда снаружи все еще спокойно. Никакого суматошного входа вольных лучников в город, так как граф, чей дом находился на большой улица в нескольких шагах от ворот Бульвара, все бы услышал, и не оставался бы мирно сидящим рядом с Мадам д'Арманьяк! Впрочем, разве вероятно,  что он не удивился и не проявил беспокойства по поводу вооруженного эскорта, который сопровождали сенешаль Ажана и лейтенант Рюффе де Бальзака, то есть те из врагов, которых он ненавидел более всего? Я охотнее согласился бы с версией записки 1490 года, если бы там не было этой солдатни, устремившейся в беспорядке на улицы Лектура и убивающей всех подряд. Нет ли здесь перестановка порядка, в котором прошли сцены этой темной драмы? Представляется, скорее, что люди обоих сенешалей  победоносно вступают в Лектур через ворота Большого Бульвара. Проходя перед домом Сен-Жам, Valsergues, гасконец, который знает, что он принадлежит графу д'Арманьяку, помещает, как вызов, знамя своего хозяина, перед окнами. Оруженосец Буруйан подходит и протестует, ссылаясь на условия капитуляции, но его отталкиваем, и несчастный дворянин падает пронзенным ударами. На шум спустился Жан д'Арманьяк. Он встречает Монфокона и лучников, возбужденных видом крови делал сердитыми, и тогда Пьер ле Горжиа, то ли с одобрения своего начальника, или без него, поражает графа двумя ударами кинжала в грудь. Скажете,  я изобретаю, представляя вещи таким образом, и что у меня нет никаких доказательств  в поддержку? Ответить легко. Во-первых, здесь нет ничего, что не содержалось бы в записке 1490 года, я лишь предположил, что убийство графа было первым, а не вторым, актом массового убийства, которое обескровило Лектур. Наконец, у меня есть свидетельство современника, Тома Базена. Что говорит этот ожесточенный враг короля Людовика XI, и как он представляет факты? Арманьяк велит открыть ворота, и капитаны королевской армии появляются в городе; скоро возникает ссора между одним из дворян графа и одним из рыцарей короля, граф спустился из Верхней палаты, где находился, чтобы успокаивать эту ссору, но, окруженный яростной солдатней, он был поражен несколькими ударами, и упал, чтобы больше не подняться[143]. Вероятно, так оно и было. Вряд ли стоит говорить, что совсем не так рассказывают о смерти Жана д'Арманьяка сторонники королевской власти. Вот их версия, какую прокурор короля представил перед Карлом VIII во время дебатов в парижским парламенте по поводу наследства д'Арманьяка, такую же встречаем и в Летописях Gaguin и в Хронике, именуемой Скандальной[144]. В Лектуре, как нам говорят, все условия капитуляции, оказывающиеся урегулированными, несколько офицеров королевской армии выдвигаются вперед, чтобы завладевать городом, ожидая увидеть открытые ворота; но граф объявляет тревогу и дает приказ стрелять по ним. Возмущенные такой изменой, солдаты из лагеря, вооружившись, спешат на помощь своим товарищам, штурмуют стену и врываются в город через брешь, пробитую королевской артиллерией в течение осады. В своей ярости, они завладевают всем, что встречают, и граф д'Арманьяка погибает как жертва их справедливой мести[145].

Сколько неправдоподобия в этом рассказе, впрочем, весьма бедном подробностями! Каким бы яростным не был нрав Жана V, можем полагать, что он был не настолько безумен, чтобы нападать на людей короля, остановленных между воротами Бульвара, в то время как на другом конце города французский гарнизон замка мог в любой момент выйти ему в тыл, усиленный подкреплениями, которые легко можно было ввести в крепость через двери, выходящие в деревню? И затем, что говорить о штурме, когда все современные свидетельства согласны в том, что, если предложения Жана V были приняты, то, как осажденные могли огорчаться занятием города? Во всем этом ясно одно: те, кто виновен в массовом убийстве в Лектуре, должен смягчить ужас, перенеся на жертв ответственность и инициативу насильственных действий, которые произошли в этот страшный день!

Остается еще вопрос для обсуждения. Допуская, чтобы убийство графа д'Арманьяка было продолжением и последствием ссоры, начатой на пороге его жилища, должны ли мы верить, как на это намекает Базен, что эта ссора была организована Робером де Бальзаком и Гийомом де Монфоконом в надежде привлечь к ней Жана V, и убить его под прикрытием суматохи? Можно утверждать, лишь то, что у сенешалей, которые владели в качестве подарков короля сеньории, конфискованных у графа д'Арманьяка, был несомненный интерес его устранить; но какой бы ни была степень ответственности прямых авторов преступления, был человек, которого оно затронуло, и которого важно оправдать. Этот человек  - Людовик XI.

Для начала, на какие доказательства можно опереться, чтобы обвинять короля Франции в том, что он дал приказ} убить Жана д'Арманьяка? Господин Fierville, который не верит ни в недоразумение, ни в слишком глупую измену Жана V, ни в виновность кардинала Жуффруа, считает доказательством вероломства Людовика XI тот факт, что узнав о смерти своего врага, король открыто проявил свою радость. « И о вышеизложенном известие принес королю один из гонцов его оруженосца, именуемого Жан д'Овернь, и король так был этому рад, и так ласков с вестником, что дал ему сотню золотых экю (Et des choses dessus dites en apporta les nouvelles au Roy un des chevaucheurs de son escurie nommé Jehan d'Auvergne, dont le Roy fut moult joyeux, et pour ceste cause le fist et crea son herault et si luy donna cent escus d'or)[146]». Также, этот таинственный вольный лучник Пьер ле Горжиа, любой след которого кажется потерянным, был вознагражден чашей, полной экю и местом лучника в охране короля. Не обсуждая достоверности этих деталей, я спрашиваю, неужели столь неделикатная радость Людовика XI, безусловно, не вызывающая сомнения,  доказывает, что этот принц приказал убить Жана V? Более решающим доводом могли бы служить слова, сказанные Даммартеном после знаменитого заседания Штатов в Туре, где адвокат несчастного Шарля д'Арманьяка заставил проливать столько слез и испускать крик мести против убийц Жана V. Возвращаясь в комнату Карла VIII, Антуан де Шабанн не мог больше сдержать своего возмущения и воскликнул, что все то, что было сделано им, было сделано по приказу покойного короля, впрочем справедливо, потому что граф д'Арманьяка был не только преступником, но и предателем! Но не считая, что честный Masselin позаботился сказать нам, что он знает об этих словах только по слухам, он уверен, что восклицание графа Даммартена применимо ко всем предприятиям, поставленным в упрек врагам дома д'Арманьяк с 1469 года. Почему, действительно, Даммартен так рьяно оправдывался в убийстве Жана V, если он не принимал никакого участия в деле 1473 года, и даже не упоминается среди капитанов, которых Людовик XI послал в Лектур в это время? Таким образом, еще раз, если я верю, что этот принц вполне мог радоваться делам 6 марта, я не вижу никаких серьезных свидетельств, обвиняющих его в том, что он это приказал.

После смерти графа, солдатня, обозленная лишениями долгой осады, кинулась на все, что встречала перед собой, и, похоже, никто из французских командиров не пытался ее остановить. Не смотрели ни на пол, ни на возраст. Монастыри и церкви тоже не смогли избежать жадности грабителей, и вспоминаем историю бедного священника, который, держа чашу двумя руками перед алтарем, видит как обезумевший вольный лучник вырывать у него священный сосуд, так «что бесценная кровь Иисуса Христа (que le sang précieux de Jésus-Christ)» оказалась разлитой по священной паперти[147]. Если грабеж и был всеобщим, уверен, что число жертв массового убийства преувеличенно, так как, если верить некоторым свидетельствам и в особенности Скандальным Хроникам, написанных однако пылким роялистом, изо всех жителей Лектура в живых осталось только семь или восемь человек, и среди них графиня д'Арманьяк. Уже, в XVI-ом веке, Belleforest выступал против этого высказывания, которое могло бы быть применено, скорее всего, только к слугам графа, так как акты восстановления, выполненные Людовиком XI некоторое время спустя в пользу бедных жителей города Лектура, с очевидностью доказывают, что их было довольно большое количество[148].

Грабеж сменился пожаром, и пожар тщательным разрушением укреплений и зданий. Это осознанное разрушение, сменившее слепую вспыльчивость первых минут, возможно еще гнуснее. Она лежит, надо это сказать, полностью на совести кардинала Жуффруа и тех, кто вместе с ним отдавал приказы от имени короля. Следует добавить, чтобы быть справедливыми, что и в этом пункте имеется некоторое преувеличение. Лектур не был уничтожен полностью, так как и в настоящее время здесь можно найти много мест, построенных до 1473 года[149]. Одобрил ли Людовик XI это варварство? Сомнительно, так как почти сразу после ухода его армии, он отдал приказ приступать к восстановлению Лектура и подтвердил его жителям их старинные привилегии[150].

Никто не говорил, чтобы епископ Ломбе и Гарсия Фор, которые оказались, как мы знаем, в королевском лагере во время ужасных сцен, о которых я рассказал, должны были страдать от грубости победителей; но совсем иначе обошлись с бедным секретарем Жана V, который, по его приказу, их сопровождал. Узнав об убийстве графа д'Арманьяк, кардинал Жуффруа моментально сообразил, как важно было устранить оригинальный текст соглашения, заключенное двумя днями раньше с Жаном V, и, так как именно этот секретарь графа его писал, прелат грубо потребовал отдать ему этот документ, угрожая немедленно кинуть его в колодец, если он его немедленно не отдаст. А так как несчастный стал кричать, что оставил эту бумагу в своем доме в Лектуре, Жуффруа, рассердившись, приказал оттащить его к колодцу не далеко от лагеря[151]. На его счастье там оказался монах францисканец, и несчастный секретарь попросил отпущения грехов перед смертью. Это спасло ему жизнь, так как, пока они справляли обряд, прибежал лучник Гастона дю Лиона или дю Люда, с криком: «Оставьте его, оставьте, Монсеньёры нашли что хотелиt! (Laissez-le, laissez, car Messeigneurs ont trouvé ce qu'ilz demandoient)». Тогда его развязали и вернули в лагерь.

Если Лектур безжалостно поплатился за свою приверженность дому д'Арманьяк, необходимо добавить, что вся окрестная страна была очень обижена. Так некий писарь того времени написал на обложке картулярия Миранда, что в этом году большое горе охватило всю Гасконь[152]! Во время всего срока осады, требования людей, продовольствия и денег дождем сыпались на эту несчастную землю. На следующий день после взятия Лектура, грабители победоносной армии разошлись по окрестностям, грозя все залить огнем и кровью. К счастью, пребывание королевских отрядов было крайне коротким, так как они торопились отправиться к Перпиньяну, осажденный замок которого с большим трудом сопротивлялся атакам арагонцев. По пути они разграбили Ош, также как и все города, деревни, церкви и монастыри страны. Говорят, во всем Арманьяке, не осталось ни чаши, нм священного писания, ни ковчега, ни драгоценностей. Все было продано, чтобы удовлетворить требования победителей[153].

Вдова Жана V по приказу Гастона дю Лиона была перевезена в замок Бюзе (Buzet), около Монтастрюка (Montastruc) под Тулузой. Несколько недель спустя, она преждевременно родила мертвого ребенка. Адвокат Шарля д'Арманьяка пролил много слез, рассказывая в 1484 году депутатам, собравшимся в Туре, как однажды сеньор де Кастельно де Бретену, Масе Гернадон и Оливье Ле Ру (Le Roux) прибыли в Бюзе, и убедившись, что графиня д'Арманьяк беременна, заставили ее выпить отравляющее зелье, которое убило сначала ребенка, а через два дня и саму мать[154]. Записка, составленная к 1490 году, рассказывая этот ужасный эпизод почти в тех же словах, добавляя даже (ценная деталь с точки зрения арманьякцев), что был определен мужской пол ребенка, записка, повторяю, ничего не говорит об обстоятельствах кончины графини. Дело в том, что действительно, если отсутствуют решающие доказательства обратного, мы обязаны принять темную историю с выкидышем, несмотря на некоторое недоверие, которое она нам внушает[155], но совершенно точно, что Жанна де Фуа не погибла в замке Бюзе, и что она жила еще некоторое время в Роде на пенсию в 6,000 ливров, которую Людовик XI ей назначил[156].

Остается добавить несколько слов о судьбе, которая выпала одному из главных действующих лиц захвата Лектура. Именно в этом городе, в день капитуляции, Младший д'Альбре был арестован людьми короля, и так как он уже давно знал, что перед смертью Жан Демье открыл его соучастие в налете 19 октября, следует полагать, что он питал мало иллюзий насчет своей дальнейшей судьбе. Следуя обычной практике, установленной Людовиком XI для политических процессов, дело сеньора де Сен-Базейль было передано  специально назначенной для этой цели комиссии. Допросы начались в субботу 20 марта 1473 года (нов. ст.) в замке Люзиньян (Lusignan), в Пуату[157], куда обвиняемый был незамедлительно доставлен. Комиссарами короля были Пьер Леде (Laidet), хранитель королевских привилегий университета Пуатье, генеральный прокурор в парламенте Бордо, Бертран Леде, и некий лиценциат права по имени Симон Эрбер (Herbert), к которым вскоре присоединились Пьер Бражье (Bragier), сеньор де Пюижарро (Puyjarreau) и де Мажесир (Magesir), и Матюрен Арамбер (Arembert), прокурор короля в его сенешальстве Пуатье. Младший был тщательно допрошен об отношениях, которые он поддержал с покойным графом д'Арманьяком во время захвата Лектура. Доказывая, что он был абсолютно не причастен к выполнению этого захвата, д'Альбре, был вынужден признавать, что он помогал, по крайней мере, своими советами, и он не мог отрицать свое участие в обороне Лектура от королевской армии. А большего и не требовалось, чтобы погибнуть! Он понял, что у него осталось только одно  спасение - обратиться к великодушию Людовика XI, и поэтому, подписав свои показания своим настоящим именем, «Шарль д' Альбре (Charles d'Albret)», он добавил эту мольбу: «Государь, я вас умоляю, во имя страстей Господних и его благословенной матери, и Святого Михаила, и славных королей, ваших предшественников, чтобы вам было угодно ниспослать вашу милость на мои проступки, вышеизложенные и другие, если они были, прошу и клянусь, что если но то будет ваше милосердие служить вам истинно и покорно, как служили вашим предшественникам мои предки, не допуская подобных ошибок! (Sire, je vous supplye, en l'onneur de la passion de Dieu et de sa benoiste mere, et de Mons^r Saint-Michel, et des glorieux roys voz progeniteurs, qu'il vous plaise impartir vostre grace sur moy des cas cy-dessus contenus et des autres, s'aucuns en y avoit dont à présent ne suis recors, deliberé, si ainsi vous plaist le faire, de vous bien et loyaulment servir, ainsi que ont fait à voz predecesseurs les miens le temps passé, esquieulx n'a point esté trouvé de faulte)». Людовик XI, который находился в это время в окрестностях Пуатье и требовал, чтобы его знакомили со всеми деталями процесса, Людовик XI, повторяю, не позволил себе умилиться этой скромной просьбой, и процесс пошел своим путем. Все усилия комиссаров с тех пор были направлены на то, чтобы выманить у обвиняемого как можно больше подробных разоблачений различных персонажей, которые подозревались в возможной измене в Лектуре. Как и во всех судебных допросах той эпохи, задавались там и странные вопросы, свидетельствующие о значимости роли чудесного в наиболее серьезных делах. Так Младшего д'Альбре спросили о достоинствах некоего камня, найденного в сумке Валорже, белого с одной стороны и красного с другой, и с буквами, вырезанными на одной из его поверхностей. Это был сердолик или «яшма, хорошая для остановки кровотечения (une jaspe, bonne pour étancher le sang)», как было известно «из книги о свойствах камней (au livre de la propriété des pierres)[158]». Другой маленький камень «aunis» (оникс); его хорошо носить на войне, и д'Альбре, видимо, хорошо информированный, без всякого сомнения утверждал, что, «если его повесить на одного из двух петухов, то он обязательно победит второго (qui prandroit deux cocz et la mettroit ou auceel de l'un, il combatroit et vainqueroit l'autre)». Впрочем, не только Валорже использовал талисманы, так Младший признался, что во времена Карла VII один арагонец дал ему маленькую палку, «сделанную как бы из дерева (fait comme boys à faire lardouères)», которая должна была ему обеспечить большую милость короля. Два или три раза, «чтобы ее испытывать (pour l'expérimenter)», он держал эту палку в руке, приближаясь к принцу; но, как он наивно говорил, увидев некий результат, он бросил ее в огонь, и с тех пор носит лишь те реликвии, которые  купил в Иерусалиме[159]. Как выяснилось, он действительно верил в пророков и арагонских колдунов, несмотря на то, что один из них, с которым он советовался, помимо всего прочего сообщил ему через два месяца после смерти герцога Гиени, что если этот принц начнет войну в следующем марте, то обязательно победит!

Переведенный в замок Пуатье[160], заключенный был там еще допрошен 25 марта и в последующие дни теми же комиссарами, к которым король присоединил двух бывших пленников Лектура, Жана де Шассеня (Chassaignes), президента парламента Бордо, и генерала финансов Масе Гернадона. Присутствие последнего в наше время считали бы нарушением элементарных правил справедливости: подсудимого допрашивает тот,  кто свидетельствовал против него!

Показания свидетелей подтвердили, отягчая их, признания Младшего д'Альбре, Пьер д'О и Гернадон их дополнили обстоятельными деталями, Жак де Бофор и Бокер, которых допрашивали 9 марта, рассказали о поведения сеньора де Сен-Базейля во время осады Лектура. Пьер де Сен-Ромен, арестованный при известных нам обстоятельствах, умел, без сомнения, спасти свою голову, обвинив во всем своего бывшего хозяина. Шарль д'Альбре погиб. 7 апреля 1473, канцлер Пьер Дориоль, мессир Гийом Кузино (Cousinot), рыцарь, метр Пьер Бражье и советники парижского парламента Пьер Пуаньян (Poignant), Гийом Дове (Dau­vet), Жан Шамбон (Jehan Chambon), Анри де Ливр (Livres), Жан Пелье (Jehan Pellieu), на Обер де Велли (Velly), Жан де л'Англе (l'Anglee) и другие вынесли смертный приговор несчастному Младшему, который был приведен в исполнение в тот же день в Пуатье[161]. Некоторые статьи из счета слесаря, который предоставил большую железную цепь пяти футов длиной и два крупных кольца, в которые заключенный был закован в замке Пуатье, указывают достаточно ясно, что пытками не церемонились, несмотря на спонтанность его признаний[162]. Кола, бастард де Молеврие (Maulevrier), отвечал изготовление эшафота и руководил зловещими деталями казни, которую выполнил мастер высоких дел Пуатье[163].

Владения Шарля д'Альбре, конфискованные за преступления в оскорблении величества тем же приговором, которая его осудил, почти незамедлительно были переданы Людовиком XI, который не любил держать такого рода приобретения, сыну старшего брата покойного, Алену, сеньору д'Альбре, графу де Дре (Dreux), де Гору (Gaure) и де Перигору (Périgord), виконту де Лиможу (Limoges) и сеньору д'Авену (Avesnes) (июнь 1473). Дама де Сен-Базейль, не имея ребенка своего первого брака, вторично вышла замуж; таким образом, от Младшего д'Альбре не остались ничего, кроме воспоминаний о его честолюбии и крахе его надежд. Почти тоже оставил после себя Жан V, граф д'Арманьяк, его кузен, к которому потомки были более суровы. Однако, если отставить в сторону принципы современной морали, всплески дикой и дурной натуры, последнего графа д'Арманьяк[164], историка не имеет права забывать, что сопротивляясь вторжениям королевской власти, Жан V защищал свое достояние, и что последний вздох гасконской независимости умолк именно в укрепленном доме Сен-Жам. Именно этот момент справедливость требует учитывать, впрочем, не забывая  совсем и о тех преимуществах, которые получили южные провинции от присоединения к домену короны.       

B. de Mandrot.