Том 2. Книга V.

ГЛАВА II.

Основание Сен-Мона и Ногаро. – Поражение Бернара Тюмапалера. – Изгнание Св. Остенда. – Его возвращение и смерть. - Гийом де Монто, его преемник. Восстановление собора в Лектуре. – Приорство Сен-Жени и Монто.

В Арманьяке, почти в самом центе провинции, возвышался Сен-Мон, вотчина трех братьев. Раймон, старший, видя вокруг разорение, нанесенное чумой, и напуганный ужасным сновидением, посчитал, что задобрит небо, если построит монастырь. Но не чувствуя себя достаточно богатым для столь дорогостоящего предприятия, он стал настойчиво приглашать к сотрудничеству[1] графа д'Арманьяка. Бернар проявил вначале достаточно равнодушия. Убежденный, наконец, его просьбами, он дал свое согласие, и начало было положено. Узнав об этом, Альвар и Бернар, при поддержке их матери, Ориоль, рассорились со своим братом Раймоном, щедрость которого шла вразрез их интересам, и в ярости своей они угрожали пресечь его дни. Местные сеньоры и, главным образом, граф Бернар, вмешались в ссору трех братьев и возвратили мир в семью.

Получив свободу действий, Раймон передал свое состояние новому монастырю, посвященному Св. Иоанну, и даже дал клятву принять там монашескую одежду. Граф, со своей стороны, к добавил этому сеньоральные права и призвал Раймона выполнять свою клятву, но тот уже начал раскаиваться в своей поспешности. Он не мог решиться оставить мир, столь дорогой его сердцу, и попросил отсрочку. В его отсутствие, Бернар пригласил из разных мест двенадцать монахов и поставил над ними почтенного человека, по имени Тренкар. Между тем Раймон продолжал жить со своей женой; но лишенный своего состояния, он был вынужден искать приюта у своих родственников, и под чужой крышей завел двух детей, Бернара и Мари. Устав, наконец, от кочевой жизни, и преследуемый воспоминаниями о данной им клятве, он отправился к графу и сказал ему, что готов войти в монастырь, что он и сделал.

Его послушничество было недолгим, так как уже через несколько месяцев он занял место Тренкара, и именно он прнимал привилегии, которые Бернар даровал монастырю на торжественной ассамблее, где графа сопровождали его жена Эрменгарда, два его сына, Жеро и Бернар, Сантюль, виконт де Беарн, его племянник, Гийом Астанов, граф де Фезансак, Раймон, виконт де Марсан, Пьера Роже, виконт де Гаварре и почти все дворянство Гаскони. Видим там также и архиепископа Оша, который был далек от того, чтобы аплодировать великодушию графа; так как, хотя Сен-Мон и был старинным аллодом графства, у архиепископов были там, так же с незапамятных времен, некоторые права и просторный дом; а так как этот пункт был как бы центром всей Гаскони, они проводили там провинциальные Соборы, епархиальные синоды и ассамблеи народа. Но понимая, что его протесты были бы бесполезны, прелат хранил осторожное молчание и предоставил времени и своим преемникам заботу о том, чтобы добиваться справедливости.

Новая община, составленная из довольно разнородных элементов, далеко не процветала; да и все религиозное состояние Гасконь было в упадке. Бернар, видя, что его начинание совершенно не отвечает его ожиданиям, и, кроме того, сраженный болезненным изнеможения, угрожавшим его жизни, задумал о проведении там реформы. Орден Клюни, которым руководил знаменитый аббат Св. Юг, был тогда наиболее прославлен. Граф д'Арманьяк решил передать ему Сен-Мон. Но на это надо было получить согласие архиепископа Оша. Чтобы надежней добиться его, граф сообщил ему о своем намерении оставить мир и принять монашество. Но Остенд оставался глух ко всем его словам[2]. Никакое иное место не могло заменить Сен-Мон для проведения церковных ассамблей.

Упорствуя в своем намерении, Бернар тайно призвал монахов Клюни, и вопреки тому, что разрешение так и не было получено, самовольно вводит их во владение монастырем. Что мог слабый прелат противопоставить покорителю всей Гаскони? Он уступил насилию и довольствовался лишь тем, чтобы подать протест. Хартия Ногаро называет его формальным. Если верить другому документу, архиепископ призвал силу на помощь своим честолюбивым претензиям, и уступил только твердости Армана, настоятеля монастыря, который не позволил ему служить мессу у алтаря Св. Иоанна; этим самым была отвергнута его юрисдикция. Затаив жажду мести, и стараясь не показать, как он обижен, что не подобало бы его сану, Остенд, обманом уговорил Гийома-Раймона де Ногаро уступить ему свой аллод, чтобы построить там часовню и монастырь, противопоставив его Сен-Мону.

Этот документ, которым, без сомнения, вдохновился бы историк прошлого века, из-под пера которого полилось бы немало острых слов, позорящих одного из тех великих прелатов средневековья, которые постоянно были на высоте своей небесной миссии, и завоевали уважение к себе пользой обществу не в меньшей степени, чем своей набожностью. Но этот документ, очевидно, или недостоверен, или сфальсифицирован; он датированный 1061 г. или, скорее, 1062, отмечен понтификатом папы Льва IX, а этот понтифик сошел в могилу в 1044 г. Он подписан Гийомом, архиепископом Оша, который сменил Св. Остенда только в 1068 г. Она упоминает некоторых папских легатов, которые собрались для подтверждения акта, но эти легаты не были современниками описываемых событий. Наконец, он приписывает Св. Остенду проект, столь же абсурдный, как и химерический, противопоставить монастырь Ногаро монастырю Сен-Мон. Единственное, что здесь правдиво, так это приобретение Ногаро; но нет никакой необходимости говорить о честолюбии и о мести, чтобы это объяснять. После потери власти над Сен-Моном, для проведения церковных ассамблей понадобилось другое центральное место, не очень удаленное от первого. Остенд договорился с сеньором, который продал ему аллод Ногаро (Nugarolium, место, засаженное ореховыми деревьями), за сумму в 40 солей в монете того времени; и не теряя времени, он заложил церковь и определил расположение города[3].

Эта новость скоро достигла ушей графа д'Арманьяка. Бернар захотел узнать, какие, согласно местным кутюмам, у него оставались права вмешаться в это дело, у кого и на каких условиях прелат приобрел землю. Но дело было сделано, и какое-либо противодействие опоздало. Вынужденный смириться, видя, быстро идет строительство, граф лично и через своих людей убедил архиепископа отказываться от его претензий к Сен-Мону и даже предоставить этому аббатству четверть десятины с двенадцати церквей, которые он указал. Остенд на это согласилась, но при условии что Бернар в свою очередь, как сюзерен, разрешит, в присутствии Эйсиуса, сына Гийома-Раймона, рукой и голосом (manu et voce, письменно и устно) продажу Ногаро. Бернар вначале отклонил это условие, но вскоре, убежденный монахами и настоятелем монастыря, которые угрожали оставить обитель, которая оспаривалась столь уважаемым прелатом, он, скрепя сердцем, отказался от всех сеньоральных прав, как от своего имени, так и от имени своего сына, своего внука и всего их потомков; то есть, если нам будет позволено объяснить этот не совсем ясный оборот, он обещал за себя и за преемников, что никто из них никогда не потребует ни высшую, ни низшую юрисдикцию, не посягнут ни на один из кутюмов города Ногаро[4]. Архиепископ, в свою очередь, передал монахам десятины со следующих церквей: Маргуе, Кастельнаве, Арблад, Терм, Саррагашье, Лартиг, Бузон, Жюстаруо, Фавароль, Баламбитс, Рискль, двух других, названия которых утеряны в тексте оригинала. Десять церквей с владениями, зависящими от них, вошли в графскую курию (curiœ consulares, домен графа).

Это соглашение было подписано при посредничестве Св. Юга, пришедшего из Клюни, чтобы обеспечить мир и спокойствие своих подопечных, посланных его аббатством в Гасконь. Соглашение было одобрено и подписано, с одной стороны, архиепископом, Арно, прево капитула Оша, архидьяконом Эмери, Гарси и другими канониками; а с другой – графом, графиней Эрменгардой, его супругой, Жеро и Бернаром, их детьми, аббатом Югом и приором Арманом. Виконт Беарна и епископы Грегуар Лескарский, Этьен Олеронский, Пьер Эрский, Гийом Кузеранский и Дюран Тулузский, добавили свои подписки к подписям заинтересованных сторон. Таким образом закончилось, к всеобщему удовлетворению, дело, которое могло надолго взбудоражить всю провинцию. Остенд, благодаря своей осторожности и своей настойчивости, смог восторжествовать над упрямством графа, обеспечить права своей метрополии и даровать нашей стране новый город. Дарение церкви было достойно набожности своего учредителя. Остенд призвал к этой церемонии епископов, аббатов, графов, виконтов и других сеньоров провинции. Сопровождая их, туда явилось огромное число их приближенных обоего полы. Из Оза доставили туда реликвии Св. Лупера; из Пейрюсс-Грана мощи Св. Маме; а из Оша – мощи Св. Клары и Св. Острежизиля Буржского. Там, у всех на виду, граф Бернар, его супруга и их сыновья склонились перед алтарем Св. Николая, покровителя новой церкви и всего города, и клятвенно подтвердили свой первоначальный отказ от претензий (1062)[5].

Пока все силы Тюмапалера были отданы на борьбу с церковью, его противник, Ги Жоффруа де Пуатье, решил воспользоваться его затруднениями. Он разорвал, не знаем уж под каким предлогом, договор, который определял части обоих домов, и пересек Гаронну во главе многочисленной армии. Граф д'Арманьяк, застигнутый врасплох, собрал наспех кое-какие войска и бросился на врага, которого встретил на равнине Кастель, на берегу Адура[6]. Силы были слишком неравными, и победа аквитанцев была полной. Вынужденный бежать, Бернар не захотел больше испытывать судьбу с оружием в руках, и отказался от своих прав на Гаскони за сумму в 15 000 солей и пожизненный титул графа Гаскони, который носил. Так закончилось господство меровингского потомства. То, чего не смогло добиться могущество Пепина и Карла Великого, решилось в одном единственном сражении, которого хватило как главе провинции, так и к народу, которого мы всегда считали столь нетерпимым к любому проявлению вражеского диктата, какой-либо зависимости от чужаков; нам не известно ни о каких попытках сопротивления, этому порабощению. Ни дата самого сражения, ни позорного договора, который за ним последовал, неизвестны, столь мало следов оставили они в памяти народа.

Ги Жоффруа некоторое время оставался в Гаскони, чтобы укрепить там свою власть. Раймон Старый, который был еще жив, решил воспользоваться его присутствием[7], чтобы принести ему жалобу на то, что Каресс так и не был ему возвращен; а чтобы жалоба была лучше принята, он преподнес в подарок лошадь. Граф де Пуатье тотчас же приказал вдове и сыновьям Гарси-Гиллема предъявить свои права и внести судебный залог Бергуази д'Ади и Арремону-Анеру де Ларбалю. Одновременно с этим он попросил Гарси-Арно, виконта де Дакса, вести процесс от его имени. Дело протекало с большим пылом, и после длительного разбирательства решили прибегнуть к судебному поединку. Два бойца, Арно де Садирак и Карларио де Берагю предстали перед алтарем в Сен-Венсан-де-Дакс, в присутствии виконта. Уже была принесена присяга, и почти выполнены все религиозные церемонии, которые предшествовали судебному поединку, когда одумавшиеся наследники пришли к соглашению и решили довольствоваться пожизненными доходами от десятины. Это продолжалось не долго; два месяца спустя вдова скончалась, а еще через несколько дней двое ее детей перебили друг друга[8].

Капитул Лескара собрался, наконец, принять владение, когда два новых претендента предъявили свои права. Грегуар, который только что сменил Раймона, внес залог, показывая тем самым, что готов опровергнуть их требования, и дело улеглось. Оно возобновилось во время его поездки в Испанию, вслед за которой последовала его кончина. Бернар де Ба, его архидьякон, который сменил его на кафедре Лескара, обратился к Ги Жоффруа. Граф передал дело на рассмотрение сеньорам своего гасконского двора, которые назначили судебный поединок. В указанный день епископ Бернар явился со своим бойцом; но противники, которые не присутствовали при обсуждении, не явились и на ристалище. Тем временем Ги Жоффруа, наслушавшись льстецов, уверовал, что сам имеет права на Каресс как владение графов Гаскони, его предшественников. Он отослал свои претензии на рассмотрение свой суда в Гиень, но, поразмыслив, решил от них отказаться, велел передать церковь епископу, и обязал проигравшую сторону выплатить штраф, назначив гарантами их отказа от иска Гарси-Арно де Дакса, Арно Гарси де Микса и трех рыцарей. Это был последний акт господства, проявленный герцогами Гаскони в этой части виконтства Дакс.

Бернар, в жилах которого еще кипели остатки благородной крови дома Гаскони, не осмелился больше показаться перед своим народом после своего поражения. Отказавшись от своего титула, от которого ему следовало бы отказаться до того, как он его опозорил, он удалился[9] в монастырь Сен-Мон, где пробыл не долго. Видимо, слишком горестные воспоминания бередили его душу. Он оставил провинцию и отправился продолжать свое послушничество в Клюни. За ним туда последовал один из местных сеньоров, по имени Форто-Браско, который, облачаясь в рясу в том же монастыре, как и его бывший сюзерен, разделил свою землю между своим братом и монахами. Но когда он удалился, его брат удержал в своих руках все наследство, и чтобы заставить его уступить, Форто, когда он вернулся из Клюни вместе с Бернаром, пришлось пригрозить, что он снимет клобук и возвратится в мир.

Пока Тюмапалер прятал от посторонних глаз свой стыд под рясой, архиепископ Оша был призван за Пиренеи, чтобы возглавить Собор в Хакке[10]. Похоже, его туда сопровождали Эраклиус Бигоррский, Этьен Олеронский и, возможно, Жан Лектурский. Вскоре после этого он подтвердил восстановление постоянных каноников[11] в соборе Памплуны. Позже мы найдем еще несколько примеров главенства нашего архиепископства над некоторыми епархиями Испании. На Соборе в Хакке упорядочили службу, но, главным образом, занимались церковной дисциплиной, которая долгое время оставалась в упадке.

Остенд добился восстановления епископств; огромный результат, и одного его было бы достаточно, чтобы прославить жизнь епископа. Но после этого восстановления оставалось еще одно дело, более трудное или, по крайней мере, более хлопотное. Мы видели уже, что из-за бедствий, обрушившихся на Гасконь, сеньоры захватили не только почти все владения духовенства, но еще и большую часть церквей, в которых они заставляли служить бедных клириков, которым они платили ничтожную долю со своих доходов. Бедность почти всегда ведет к невежеству и неурядицам. И потом, кем были эти клирики, зависящие от баронов, забывших свет веры, рабов своих неукротимых страстей? И какое влияние на этих клириков мог оказывать епископ, их естественный руководитель? С другой стороны, владения, попавшие в руки сеньоров, служили только им; в то время, как в руках духовенства они принадлежали всем классам общества, каждый мог войти в храм и питаться от щедрот его. Наконец, не должно забывать о крепостничестве, а именно крепостничество породило народ, и каждому понятно, что крепостная зависимость от почтенного священнослужителя или монастыря была бесконечно приятнее, чем от замка. Таким образом, деятельность Св. Остенда была столь же социальной, как и религиозной. Легко понять, что религия и духовенство не имели, да и не могли бы иметь, иных интересов, кроме общественных.

Но как вырвать из рук новых хозяев церковные владения, и вернуть их в первоначальное состояние, безраздельное владение церкви? Архиепископ обращался к Канонам, молил, убеждал, настаивал; некоторые услышали его голос, но большинство оставалось глухим. Остенд не был человеком, который останавливается па полпути, когда его зовет долг. Видя пренебрежение к своим призывам, он начал угрожать мечом, который церковь вложила в его руки. Никакие угрозы не могли сломить его мужество. Противников было очень много, и в первую очередь следует отметить[12] трех графов, которых история не называет, но кем, без сомнения были графы Фезансака, Арманьяка и Астарака, наиболее мощные из противостоявших. Страсти разгорались, встревоженная алчность издавала мерзкий вой. Вместо того, чтобы поостеречься, Остенд метнул молнию, поразив отлучением наиболее виновных, и наложив интердикт на их церкви. После такого удара страсти не знали больше пределов. Жизнь смелого епископа была в опасности. Разве мог бы его священный сан, который не уберег его от многочисленных оскорблений, спасти его от последнего удара тех, чьи заблуждения были столь дороги их сердцам? Он удалился, сопровождаемый не только жестокой ненавистью, но и многочисленными и искренними сожалениями, и на чужой земле стал дожидаться, пока буря уляжется. Он ушел к знаменитому Жерве, архиепископу Реймса, который удерживал его у себя целых два года[13].

Тем временем, память о его набожности, его благотворительности, о всех его достоинствах, жила среди его паствы. Усердие и настойчивость, эти два качества, которые всегда производят впечатление на массы, теперь представали в ином свете. Особенно интердикт, строго соблюдаемый в то время, беспокоил верующих. Опасались за свои души, так долго оставаясь без церковных служб и покровительства религии. Роптали против упрямства, вызванного жадностью и гордыней, а в те времена грубости и вспыльчивости, угрозы легко переходили в действие. Таким образом, сила заставила виновных подчиниться общему осуждению и пообещать просить об отмене наказания. Жители тотчас же направили к прелату наиболее достойных своих сограждан, чтобы те сообщили ему счастливую новость и настойчиво просили о его возвращении. Обрадованный изменениями, превысившими все его пожелания, Остенд немедленно оставил Реймс и направился в свою епархию. По дороге он посетил Париж, где остановился на несколько дней. Из Парижа он направился в Прованс, где навестил Рэмбо или Ражамбо, архиепископа Арля, и присутствовал при освящении церкви Трити, построенной этим прелатом. Он лично посвятил в сана настоятеля Сен-Закари, зависимого от аббатства Сен-Виктор де Марсель. Акт, составленный по этому случаю и подписанный им хранился в Марселе до 1793 г.

Наконец, после столь долгого отсутствия, он, ко всеобщей радости, возвратился в свое архиепископство[14]. Воспользовавшись присутствием кардинала Юга ле Блана, легата св. престола, он собрал Собор в Оше[15], который возглавил совместно с легатом. Это был первый Собор в столичном городе. Там присутствовали все члены совета с большим числом аббатов. Хотя документы были утеряны, известно, что там было решено, что епископы будут взимать четверть десятин со всей епархии; но когда Раймон, аббат Сен-Орана, выступил против этого постановления, Собор и Остенд, как его глава, предоставили ему не только полный и целостный иммунитет, но еще и право архидьяконства, то есть право посещать все церкви, зависимые от его монастыря, в числе которых были Сен-Кри, Ламазер, переданный аббатству графом де Фезансаком, Дюран, Эйгемор, Гуц, Мирпуа, Люссан, Антра, и т.д. Он даже мог наказывать преступивших закон клириков; а если бы они не захотели ему подчиниться, он должен был доставить их к архиепископу, чтобы прелат сам определил им покаяние, которое он сочтет нужным.

Раймон, который только что получал эти привилегии, и который сменил Св. Остенда во главе монастыря Сен-Оран, повторил в Гаскони деяния Св. Юга из Клюни[16]. Обязанности начальника утомляли его старость; но прежде чем отказаться от них, он решил провести реформу среди монахов. В присутствии Собора и под покровительством архиепископа, он передал свою обитель в руки Св. Югу, который упразднил там сан аббата, как ранее в Сен-Моне, и заменил его приором; но в Сен-Моне при приоре было только двенадцать монахов, тогда как в Сен-Оране их было двадцать четыре. Их стало даже двадцать пять с 1399 г. Поэтому на ассамблеях ордена приор монастыря Оша, либо благодаря числу его монахов, либо его богатству, либо его филиалам[17], занимал место непосредственно после аббатств и выше всех других приоров. Булла Паскаля II определила его место в 1110 г., и закрепила его навечно. Св. Юг назначил первым приором Гийома, сына Бернара, сеньора де Монто, взятого, без сомнения, из Сен-Мона, куда он последовал за графом д'Арманьяком с несколькими другими сеньорами, которых пример их сюзерена увлек в монастырь.

Это стало венцом жизни двух последних аббатов Сен-Орана. Остенд и Раймон умерли в один год. Первый из них прожил только несколько дней после Собора. Господь призвал его на кафедру метрополии только затем, чтобы он вернул церкви ее права. Эта цель была достигнута, его миссия была выполнена. Он мирно скончался 27 июля 1068 г.[18] Бóльшая часть епископов, которые задержались из-за его болезни, присутствовала на его похоронах. Его погребли в Сен-Оране, аббатом которого он был; позже его перенесли в Сен-Мари, где до сих пор его тело покоится в подземном склепе, и, без сомнения, именно по дню этого переноса его праздник отмечается 25 сентября. До первой революции, показывали его нетленный мозг, помещенный вместе с его головой в серебренный бюст, подаренный г-ном Этьеном д'Эньяном дю Санда, генеральным викарием монсеньора де Траппе, и учредителя часовни белых кающихся грешников, где ныне размещается дом братьев христианских школ. Остенд занимал кафедру Оша только восемнадцать лет. Слишком короткий срок для тех великих свершений, которые он осуществил.

Пусть теперь наши читатели сами решают, заслужил ли он упреки в низкой зависти, ненасытном честолюбии, нетерпимом фанатизме, в чем его с холодной уверенностью обвиняет один из наших сограждан. Чтобы подозревать в этом святого, канонизированного церковью, нам кажется, надо иметь на руках очень сильные доказательства, а здесь приведено достаточно аргументов в пользу обратного. Помимо первых глашатаев евангелия среди нас, наши отцов воздали почести святости только четырем прелатам, и все четыре прославились заботой об обществе не меньше, чем о религии. Торен основал церковь Оша и пролил свою кровь во имя своей веры. Оран блистал своими талантами и своей ловкостью в делах так же, как и своими достоинствами. Леотад, менее известный, чем другие, противопоставил свою набожность и свое мужество ярости варваров, а Остенд прославился как восстановитель церковной дисциплины. Старинная рукопись на пергаменте, долго хранившаяся в архивах капитула Сен-Орана, с наивностью первозданных времен, доносит до нас прекрасные слова о нем[19]; Остенд, – сказано там, – архиепископ святой памяти, призванный, чтобы восстановить состояние разрушенной церкви[20].

Сразу же после похорон Св. Остенда, занялись избранием его преемника. Единогласно был избран новый приор Сен-Орана, Гийом де Монто[21]. Рукопись, которую мы только что цитировали, так говорит о его назначении. «Он был призван народом и избран духовенством под аплодисменты епископов, графов и других сеньоров провинции Гасконь, чтобы он был верным слугой Господа и добрым распорядителем в храме. Ему следовало быть сильным, могущественным, славным и любимым! И таким он был».

Церковные ассамблеи следуют одна за другой; толчок был дан, и все духовенство взволновалось, добиваясь возвращения своей независимости. Гийом и прелаты, которые только что его помазали, поспешили присоединиться к папскому послу, который возглавил Собор в Тулузе[22]. Он был особо посвящен епископству Лектур. Эта кафедра была восстановлена в конце X века. Согласно Уаенару, во времена герцога Гийома, сына Санчо, еще до 990 г., ее занимал Бернар I. В качестве преемника этого Бернара картулярий монастыря в Муассаке указывает в 1052 г. Арно I, который присутствовал в при дарении этому монастырю, и кто, в том же году, освятил, церковь Сен-Дени в епархии Ажана. После Арно, мы находим Жана I, который сопровождал Св. Остенда на Собор в Хакке, если предположить, что епископ Жан, присутствующий на Соборе был епископом Лектура. Наконец, Жана сменил Раймон I. Этот известен больше, чем четыре его предшественника. Он был прево церкви Сент-Этьен в Тулузе, когда был призван на епископскую кафедру; и следуя обычаю, многочисленные примеры которого нам приводят его современники, и который, возникнув по необходимости, скоро станет злоупотреблением, он сохранил за собой свой сан прево, оставляя Тулузу. Он подписал в 1061 г., дарение, последовавшее от щедрот некоего Раймона, сына Арно. Двумя годами позже, он присутствовал при освящении церкви в Муассаке, которое проводил Св. Остенд, и на котором присутствовало большое число прелатов. Помимо Раймона Лектурского, мы видим там Гийома из Конвенна, другого Гийома из Ажана, Эраклиуса Бигоррского, Этьена Олеронского, Пьера Эрского и Дюрана Тулузского, аббата монастыря[23]. Памяти этого события посвящена запись в стихах на латинском языке, находящаяся в церкви[24].

Теперь Раймону Лектурскому предстояло сопровождать своего нового архиепископа в город, где он начинал свою церковную карьеру, и где, вероятно, он сохранил место прево Сент-Этьена только из-за вопиющей бедности своей епархии места. Не только его владения были захвачены, но даже епископский дворец и церковь были в чужих руках. Из обломков дворца построили монастырь, и алтари и другие уцелевшие части собора были перенесены невежественным и грубым народом в часовню монахов. Собор постановил прекратить такой порядок вещей, несмотря на протесты Грегуара, епископа Лескара и аббата Сен-Севера, который требовал присоединения к своей обители монастыря в Лектуре, со всеми его зависимостями. Было решено, что августинцы сменят местных монахов; и что, если кто из них захочет вернуться в монастырь своего ордена, то может сделать это беспрепятственно; и что остальные, будут питаться и содержаться наряду с новыми канониками, и что, наконец, монастырь будет использоваться в качестве жилища епископа, который предоставит ему все свои доходы[25]. Это постановление содержит подписи кардинала Юга, Гийома, архиепископа Оша, епископов Грегуара из Лескара, Пьера из Эра, Гийома из Конвенна, Раймона из Лектура, Бернара из Кузерана, Бернара из Дакса, и еще нескольких прелатов и некоторых аббатов, среди которых следует отметить Юга из Клюни, Раймона из Кондома и Констана из Клэрака.

Одно время полагали, без каких-либо явных причин, что монастырь, переданный епископу Раймону, был ничем иным, как монастырем Сен-Жени, и что, таким образом, местопребывание епископа на некоторое время было перенесено на нижнюю часть берега, на котором возвышается город Лектур. Но это мнение не терпит никакой критики. Из постановления Собора, хотя и не совсем ясного, как и все, что писалось в ту эпоху, четко видно, что монастырь откуда были удалены монахи, был построен на развалинах и из остатков бывшего дворца; а другой документ еще точнее.

Герцог Гийом передал некогда церковь Сен-Жени монахам Сен-Севера, при условии, что бы они построили там монастырь, условие, которое они тщательно выполнили; но нищета прогнала монахов, и оставленный дом развалился, скорее просто от времени, чем под ударами людей. Это продолжалось уже долгие годы, когда епископ Раймон[26], которому помогали архиепископ Гийом, Одон, виконт Ломаня, и Вивиан, его племянник или внук, передал Св. Югу из Клюни Сен-Жени и Сен-Клар, один и другой свободные и независимые от чьих-либо прав и от любых выплаты. Этот документ подписан в 1074 г., через шесть лет после того, как епископ обосновался в своем дворце и в своем соборе. Не похоже, чтобы аббат Сен-Севера протестовал против этого дарения, хотя именно ему, а не монастырю города принадлежал Сен-Жени, что особенно заметно, так как первый был пустынен, а второй оживлен.

Орден Клюни расширялся с каждым днем; ни одно имя не могло сравняться по блеску с именем Св. Юга. Архиепископ Оша и его братья, Раймон, Одон, Оже, Жеро и Бертран передали этому аббату церковь Сен-Мишель в Монто, вместе с пятью церквями, зависящими от нее, и, кроме всего прочего, мельницу в Арсоне, лес и на десять denièrèes виноградников, то есть виноградник с годовым доходом в десять денье. Их мать к этому добавила половину церкви в Омпе и верхний домен (dominationem) другой церкви в Казере, расположенном, как и Омп в Ломани[27]. Дюран, епископ Тулузы, Гийом, епископ Кузерана, и Раймон, аббат Сен-Люпера в Озе, подтвердили своим присутствием это дарение. Юг, который его принял, передал тотчас же новый монастырь в подчинение Сен-Орану, и оставил там четырех монахов с приором. Со временем доходы этого монастыря были объединены с владениями центрального приорства. После этого объединения в Монто остался только один приор.