Том 5. Книга XX.

ГЛАВА IV.

Король Наварры сменяет Генриха III на троне Франции под именем Генриха IV. – Некоторые сеньоры оставляют его. – Волнения в Ажене, Арманьяке и Бигорре. – Встреча в Мон-де-Марсане Екатерины, сестры Генриха IV. – Герцог д’Эпернон принимает оммаж от сеньоров графства Астарак. – Принцесса Екатерина оставляет Беарн. – Новое вторжение в Бигорр. – Виллар атакует Беарн. – Взятие Сен-Палé. – Генрих IV отрекается от протестантизма и коронуется в Шартре. – Он объединяет все партии. – Положение религии в Гаскони в течение религиозных войн. Анри де Сен-Сорлен объявлен архиепископом Оша. – Он отказывается от этого назначения, и кафедра передается почтенному Леонару де Траппу. – Жизнь этого прелата. – Мэти, епископ Олерона. – Епископы Лескара, Дакса и Байонны. – Гасконь присоединяется к короне Франции.

Генрих III, в свои последние мгновения, объявил короля Наварры своим преемником. Он даже приказал католическим сеньорам, которые окружали его ложе, принести ему клятву верности; но, сразу же после этого, он повернулся к своему зятю и грустно сказал ему: Будьте уверены, что вы никогда не будете королем, пока не станете католиком. Генрих не мог отречься от протестантизма едва получив корону, которую преступление вырывало из рук Валуа. Это значило открыто пожертвовать убеждениями в угоду честолюбию и предать протестантскую партия, не заручившись признанием большинства католической партии. Вынужденный предстать перед армией, он взял с собой маршала де Бирона: «Это тот час[1], сказал он ему, когда необходимо, чтобы вы доказали законность моей короны. Послужите мне как отец и друг против людей, которые не любят ни вас, ни меня». Затем, он принял всех офицеров с той вежливостью и приветливостью, которые привлекла к нему столько сердец. В то же время, он опубликовал торжественное заявление, в котором обязался обучаться канонам римской религии и признать ее исключительность во всем королевстве, за исключением тех места, где Бержеракский эдикт предоставил свободу протестантам, восстановить ее службы в Беарне и на землях, непосредственно принадлежащих ему, и наконец, вернуть там духовным лицам владения и имущество, которых они были лишены.

Большинство сеньоров, удовлетворенных этим заявлением, тотчас же признали его своим королем; но многие, особенно из числа наиболее значительных, и во главе их д’Эпернон, сославшись на разницу в культе, удалились от государя; некоторые даже перешли на сторону его врагов. В то же время несколько протестантских вождей, недовольных его уступками католикам, оставили своего бывшего командующего. Из сорока тысяч солдат, собравшихся под парижскими стенами перед гибелью Генриха III, через несколько дней у его преемника оставалось не более десяти, причем почти все они были иностранцами, которых он не мог ни оплатить, ни прокормить. Это было все, что он мог противопоставить Лиге, за которой стоял почти весь народ и почти все большие города, все парламенты, за исключением парламентов Ренна и Бордо, практически все духовенство и значительная часть высшего дворянства. Чтобы восторжествовать в столь неравной борьбе, были нужны деятельность, мужество, ум тонкий и подвижный и максимально приветливый, умение обольщать и проявлять как можно больше такта, и еще везение, и все это отличало первого короля Франции из дома Бурбонов. Ему хватило пяти лет, чтобы завоевать королевство. Он разбил под Арком (1589 г.) герцога де Майенна, который возглавил Лигу, и одержал еще более блестящую победу при Иври (14 марта 1590 г.). Но на смену генеральным сражениям пришли бои не столь значительные и простые стычки.

Казалось бы, Гасконь была обязана единогласно приветствовать восшествие Генриха IV на трон Франции. На этот раз Юг восторжествовал над Севером. Старый Эд мог, наконец, успокоиться в своей могиле; наследник его земель, наследник многочисленных ветвей его потомства принял корону Пепина и Карла Великого. Для дворянства провинции, в основном столь же бедным, как и многочисленным, приближение ко двору в свите государя открывало пути к почестям и удаче. Самолюбие, национальная гордость и интерес соединялись, таким образом, чтобы приветствовать новую королевскую власть; но любовь к религии для некоторых, верность национальным институтам для других, и, без сомнения, дух партийности для большинства, заставили умолкнуть эти чувства, да и Лига продолжала насчитывать в провинции многочисленных сторонников. После смерти последнего из Валуа Марманд, Ажан, Вильнёв и, вероятно, Кондом, приняли ее сторону. Фавá[2] хотел захватить Ажан: он уже ворвался в город и все обещало ему полный успех, но его солдаты, привлеченные богатой добычей, увлеклись грабежом. Губернатор воспользовался этим; он собрал гарнизон, атаковал нападающих и заставил их отступить. Еще Фавá потерпел неудачу под Мармандом, где командовал барон де Кастельно. Сю был более удачлив в отношении городов[3] Соломьяк и Саматан. 23 сентября 1589 г. он внезапным ударом захватил Соломьяк, а ночью 20 октября проник в Саматан, где продержался до 21 января следующего года. Эти четыре месяца были днями страданий несчастного города. Реформаторы кинулись к церквям, монастырям и домам главных католиков, которые разграбили и подожгли. Этим они отмечали все свои завоевания. Ламезан, губернатор Комменжа, брат или сын[4] того, которого мы только что видели на Штатах в Блуа, смог выкупить у них их добычу только предложив им три тысячи ливров; но так как он был не в состоянии немедленно отсчитать эту сумму, он предложил им в качестве гарантов своего обещания сьёров де Лабатю и де Бона, которые были доставлены в Мовзен. Когда губернатор вскоре умер, плен заложников продолжился. Штаты Комменжа пришли им на помощь; они выплатили три тысячи ливров и забрали город из рук Франсуазы де Базийяк, вдовы Ламезана.

Сю не долго остался праздным в Мовзене. Он напал на Мобек, укрепленный городок, который прикрывал обширную равнину. Он завладел им в феврале 1590 г. после смертоносной атаки. Мужественная оборона довела до бешенства его солдат. Они безжалостно перерезали всех жителей, которые попали к ним в руки, а когда жертвы кончились, они бросились в дома и разграбили их. После такого подвига им нечего было делать в разрушенном и пустынном городке; они оставили его и укрепились на мельнице, построенной на Жимоне. Оттуда, как из логова, они следили за окрестностями, и стоило только какому-нибудь земледельцу выйти в поле, они кидались на него, убивали и уводили скот.

Город Эньян примерно тогда же попал в руки протестантов. Воспользовавшись темнотой ночи, они внезапно напали на замке Лассаль, где в честь брачного пира собралось местное дворянство, и убили обоих супругов[5] и бóльшую часть гостей, среди которых были виконт де Лабатю, сеньоры де Моик и Мейм, Медран и Лавардак. Оттуда они спешно направились к городу, убили губернатора, когда тот высунулся для переговоров, пробили стену в том месте, которое до сих пор называется Брешью, и ворвались на улицы, пройдясь по ним огнем и мечом. Церковь, красивое небольшое здание переходной эпохи, абсид которой был украшен элегантными столбиками, подверглась меньшему разрушению, чем этого следовало опасаться; даже уцелели почти все столбики.

Лигеры добились реванша в другом месте. Бернар де Безолль[6], сеньор де Лагролá, который входил в их партию, встретив между Виком и Кондомом полк графа де Панжá, напал на него, хотя у него было только семнадцать стрелков и двенадцать конных аркебузиров; и видя, что враг направляется в низину, идущую вдоль реки Осс и благоприятную для пехотинцев, он велел своим людям спешиться и дрался столь яростно, что из ста двадцати солдат, из которых состоял полк, уцелел только один, да и тот вымолил свою жизнь. Безолль потерял только Лапрада, дворянина, исполненного мужества. Лигеры заняли окрестности. Екатерина, которой было поручено управлять Беарном и всей страной, которая составляла бывшие домены дома Наварры, опасалась, что не сумеет защититься. Она направила к своему брату барона д’Аррó, Лаа, Совтерра, Морлаа и Кастельно, чтобы просить помощи. Из-за нехватки времени, она написала маршалу де Матиньону, который распоряжался в Бордо, призывая его занять Эр и Марсияк, и предложила Фавá, Панжá и Кастельно принять участие в этом походе. Так как маршал медлил с выступлением, принцесса, в надежде укрепить его решимость, совершила поездку в Гиень. По дороге она заехала в Мон-де-Марсан[7], где ее приветствовала Клодина Ликсан, которая, в знак уважения, преподнесла ей один из своих трудов. Это был трактат о предназначении. Этого факта и нескольких других подобного рода, о которых поведали нам летописи той эпохи, было бы достаточно, чтобы объяснить социальные потрясения, в которые Реформация повергла Францию. Легче всего ввести в заблуждение массы, предоставив их любопытству социальные вопросы, особенно когда эти вопросы трудны и запутанны. Екатерина с удовольствием выслушала торжественную речь и приняла подношение с подчеркнутой любезностью. Горячая гугенотка, она могла только приветствовать то, что ее пол имеет свое мнение и защищает принципы, которые она исповедовала. Мы не знаем, каков был успех ее поездки. Тем не менее, бои вокруг нее на некоторое время прекратились.

Д’Эпернон, который, в первые годы царствования Генриха IV, представлял собой необычную фигуру довольно гордого и могущественного частного лица, способного в одиночку противостоять одновременно Лиге, протестантам и даже людям короля, воспользовался этим кратким спокойствием, чтобы направиться в Гасконь и посетить Астарак. Маргарита де Фуа, его жена, сопровождала его. Супруги прибыли в замок Комон к концу июля 1590 г., и 2 августа[8] совершили торжественный въезд в Массёб, старинную столицу графства. Любя пышность, герцог не забыл потребовать, чтобы при этом был соблюден во всем блеске церемониал, применяемый в былые времена для подобных случаев; но, когда от него потребовали клятву, которую сеньор приносил своим вассалам, он ответил, что принесет ее только перед Штатами. Штаты собрались через десять дней в том же городе. Там были Карбон де Ламазер, сеньор де Граммон, губернатора графства; Жан де Беон, виконт де Сер; Бернар де Массé, сеньор д’Эклассан; Карбон де Седирак, сеньор де Сен-Гирó, синдик дворянства страны; Филипп де Банк, сеньор Бизó; Гаспар де Марестан, сеньор де Лагард; N. де Маньó, сеньор де Монтегю-д’Аген; Жан де Марсейян, сеньор де Мейян; Арно де Монбетон, сеньор де Ла Сёб; Карбон де Люпé, сеньор дю Гарранé; Жан дю Гарранé, сеньор де Пепьё; Арно де Маррá, сеньор де Кларан; Арно д’Астарак, сеньор де Шелан и де Ламот; Филипп д’Аркье, сеньор де Ламбеж; Жан-Пьер де Беон, сеньор де Массé; Жан д’Артиг, сеньор де Монкорней и де Сентó; Матьё де Лабарт, сеньор де Манан; Карбон де Люпé, сеньор де Марсьян; Жан Лакост, Видаль Лакассань, Габриель Бодан, Жан Наварр, консулы Массёба, Жан Боннассье, консул шателении Монкассен; Бернар Серé, консул Кастельно; Доминик Каз, консул Вильфранша, и Жан Труетт, консул Дюрбана, сопровождаемые всеми консулами соответствующих шателений.

В ответ на требование синдика третьего сословия принести клятву, д’Эпернон направился, в сопровождении всей ассамблеи, в приходскую церковь. Там, перед главным алтарем и викарием Массёба, с обнаженной головой, опустившись на оба колена и соединив руки, он поклялся молитвенником, Te Igitur и крестом, свято хранить вольности графства и управлять им как добрый и верный сеньор. За его клятвой последовала клятва всех консулов. В свите Лавалетта была и Франсуаза де Фуа, его свояченица. Затем он отвез ее в Сент, где принудил принять постриг и дать монашеский обет, обязав ее передать своей сестре все свои владения, за исключением пенсии в размере шестисот экю; но Маргарита не долго пользовалась этим даром. Она умерла в Ангулеме 23 сентября 1593 г., едва достигнув двадцати шести лет[9].

Екатерина, сестра Генриха IV, была не более свободна у подножья трона, чем Франсуаза де Фуа в своем монастыре. Ей понравился граф де Суассон, принц и принцесса дали друг другу слово, но Генрих IV высказался против этого союза, и ничто не могло заставить его уступить. Екатерину, ослепленную страстью, это не могло остановить; но когда все было готово к заключению брака, барон де Панжá создал ему препятствие и вынудил графа де Суассона оставить страну; в то же время вокруг принцессы расставили сторожей, чтобы помешать ей бежать. Брат, во избежание каких-либо случайностей, вызвал ее к себе. Екатерину обожали в Беарне, где ее разумная, твердая и осторожная политика смогла сохранить мир. Сама она нежно любила беарнцев, и со слезами на глазах прощалась с народом, собравшимся проводить ее. Так как она уезжала, какая-то женщина крикнула ей вслед: Hé ! Ma­dame, plan béden l’anade, com de la vostro may, mas nou beyran pas la tournado[10]. Этому печальному предсказанию суждено было сбыться. Екатерина никогда больше не увидит Беарн.

Отъезд принцессы (14 октября 1592 г.) послужил сигналом к новым волнениям в Гаскони. Лигеры, словно до этого они считались с ее присутствием или опасались ее ответных мер, тотчас же вновь взялись за оружие. Некий пребендарий из Ибó[11] ввел их в этот город. Церковь, как почти все религиозные здания давних времен, представляла собой разновидность феодальной крепости. Лигеры, превратив ее в свой опорный пункт, совершали оттуда рейды по окрестностям, неся туда горе и страдания. Узнав об этом, жители Сен-Бертрана[12] решили, что представился благоприятный случай отомстить за все неприятности, доставленные Комменжу капитанами Сю и Беголлем, и их протестантскими бандами. Они поспешили к себе в горы, и как лавина обрушились на Бигорр, грабя, захватывая, унося или сжигая все, до чего могли дотянуться. С начала гражданских войн не видели такого разрушения и разбоя. Земледельцы, видя свои сожженные дома уничтоженные нивы, лишенные всего своего скота и орудий труда, оставляли свою несчастную родину и шли искать убежища в Испанию.

Город Тарб должен был разделить судьбу всего графства. Этьен де Кастельно-Лалубер[13] пытался захватить его, и, найдя там поддержку, в основном со стороны духовенства и монахов, он проник на Рю-Лонг, где разместил капитанов Домезона и Галосса. Опасность была велика. Барон де Базийяк, губернатор Беарна, который там находился, поспешно обратился за помощью к д’Энкану, коменданту замка Лурд. Д’Энкан тотчас же направил к нему сто аркебузиров, за которыми последовал сам с остальными войсками. Подоспел и капитан Сю во главе примерно тридцати кавалеристов и восьмидесяти аркебузиров. Барон де Бенак взялся провести в город это двойное подкрепление так, чтобы враги ничего не почуяли; но те вскоре узнали обо всем от перебежчиков и оставили свои посты раньше, чем осажденные успели начать вылазку. Эта неудача не обескуражила лигеров; они обратились к Виллару и рассказали ему, как можно легко захватить Бигорр, а если повезет, то и Беарн.

Виллар, соблазненный их словами, начал осаду Тарба. Базийяк не стал его дожидаться. При его приближении он собрал жителей перед церковью Сен-Жан, и объявил им, что было бы безумием со столь слабыми силами, которыми он располагал, надеяться отстоять против многочисленной армии столь просторный и так плохо укрепленный город. Напрасно консул Дюпрá пытался оспорить это решение. Базийяк ушел в Рабатан со своими солдатами и частью жителей. Д’Энкан и Сю тоже ушли, один в Лурд, другой в Беарн. Остальные жители, брошенные войсками, укрылись в Семеаке и окрестных деревнях. Таким образом, сеньоры де Дур и де Рокпен, предшествующие Виллару, без какого-либо сопротивления вошли в пустующий город. Виллар вошел вслед за ними, и, назначив там губернатором Лалубера, двинулся дальше к Лурду. Д’Энкан, на требование сдаться, ответил как некогда Арно де Вир Дюгеклену: Король, мой повелитель, поручил мне это место, чтобы его охранять, а не чтобы передавать его врагам. Этот благородный ответ дал понять Виллару, что только силой он сможет восторжествовать над губернатором. Он опасался потерять слишком много времени, если начнет осаду замка, и двинулся на Беарн. В свою очередь д’Энкан, оставив в Лурде Эспаленжа, поспешил на защиту Нэя, губернатором которого он был. Там собирались силы, готовые дать отпор вторжению. Виллар предложил вождям объединенных сил обсудить с ним размер выкупа за страну, угрожая им, в случае отказа, всеми ужасами войны. В ответ на эту браваду только направили капитана Ламота, во главе примерно четырехсот солдат, занять Понтак, к которому продвигалась армия лигеров. Ламот едва успел войти туда, как под стенами появился их авангард, который был отбит. Дю Ло, который привел кавалерию, возобновил сражение и бросил на город капитанов Рока и Пейро. Сам же он занял позиции у городка Адé. Гарнизон сопротивлялся пять дней; но когда подошел Виллар с остальными войсками, он оставил город и ушел без каких-либо помех. Лигеры вошли в Понтак, и устроили там резню, чтобы привести в ужас Беарн. Ободренный успехом, Виллар потребовал сдать ему город По; но отважный де Лон, который там командовал, ответил ему также, как д’Энкан, и Виллар не осмелился двигаться дальше.

Еще один поход готовилсz в Гаскони. Сеньоры страны собрались, чтобы согласовать последние детали. Штаты Беарна направили к ним барона де Миоссана, который, похоже, сумел предотвратить эту бурю; только де Ло остался непреклонным[14]. Во главе кавалерийского отряда в пять или шесть сотен человек он пересек Шалосс и напал на город Сен-Пале, который в то время был столицей Нижней Наварры, и куда перевели Монетный Двор и суд королевства. Город был взят приступом и предан разграблению. Монетный Двор сожгли. Жителей пощадили; но чиновники правосудия подверглись ужасному обращению. Спонд, один из советников, бывший секретарь королевы и отец историка этого имени, был брошен в темницу несмотря на возраст и недуги, а несколько дней спустя хладнокровно убит. Взятие Сен-Пале было последней победой Лиги в Гаскони. Анри де Гонто-Сен-Женье, губернатор Беарна, только что умер. Генрих IV заменил его Комон-Лафорсом, тем самым, который, как мы видели, маленьким ребенком уцелел в Варфоломеевскую ночь. Смелый солдат, опытный военачальник, твердый и бдительный администратор, Лафорс раскрыл планы врагов своего повелителя; но уже и сам Генрих убрал единственный повод для нападок на него – разницу в религии. 15 июля 1593 г. он торжественно отрекся от ереси в церкви Сен-Дени.

Эта новость взволновала протестантов. В По собрался синод, на котором было принято решение увеличить число пасторов для защиты и распространения протестантизм, и направить таковых в города, в которых до этого их не было, и первым делом[15] в Мон-де-Марсан, Вик-Фезансак, Оз, Монреаль, л’Иль-Журден, Молеон-дан-ла-Суль и несколько городков Шалосса. Там также постановили прекратить публично молиться за государя, только что оскорбившем Реформацию вторичным отречением. Генрих, мало обеспокоенный этим декретом, продиктованным досадой, закрепил свой переход, приняв святое помазание в соборе Шартра 28 февраля 1594 г. Это было религиозным признанием его легитимности. Год спустя (22 мая 1595 г.) он вошел в Париж. Меж тем Рим тянул с отпущением грехов; но осторожность и ловкость Доссá и Дю Перрона, которые отстаивали интересы французского монарха перед суверенным понтификом, преодолели все препятствиями, и 16 сентября 1595 г. папа Климент VIII примирил его с Церковью. Этот акт нанес последний удар Лиге[16]. Герцог де Гиз и даже Майенн покорились. Все вооруженные сеньоры, которые еще оставались в провинциях, последовали их примеру. Франция, наконец, получила возможность отдохнуть от своих долгих и жестоких волнений, и Генрих IV, изливая свою радость, смог воскликнуть: Теперь я король! Но уничтожив партии, надо было залечивать раны, которые они нанесли Франции. Задача была суровой и трудной. Вечная слава Генриха заключается в том, что он достойно с ней справился.

Церковь в полной мере разделила несчастья родины. Она всегда первой страдала от общественных потрясений; но следует подчеркнуть, в этом виноваты не только гражданские войны; главным виновником ее бед была королевская власть. Екатерина Медичи злоупотребила конкордатом, чтобы собирать бенефиции в одних руках и чтобы отдавать епископства принцам и вельможам, которые никогда не видели своей паствы, иногда даже людям, у которых не было ни единого качества, необходимого духовенству, и именно перед лицом зарождающегося протестантизма устанавливались подобные охранники веры. Стоит ли удивляться успехам ереси? Беспорядки росли вследствие гражданских войн. Епископства, аббатства, даже приходы кюре, становились наградой за воинскую службу. На примере епархии Оша[17] можно судить о брешах в дисциплине, проделанных в правление Екатерины. Маршал де Бельгард владел там аббатствами Жимон, Сер и Лекаль-Дьё. Один из его родственников – аббатством Лаказ-Дьё, приорствами Сент-Оран и Пейрюсс-Гран, архидьяконством Вик, grangeries[18] Вик и Сен-Мартиаль. Лавалетт пользовался аббатством Бердуé; Франсуа де Кандаль – приорством Сен-Мон; капитан Монлюк – приорством Монтескью; Ламот-Гондрен – приорством Гаваре и rectorerie[19] Лабаррер; барон де Люссан – sacristenie[20] Фажé; Массé – rectoreries Лабежан, Безюé и Монти; Базордан – rectoreries Терм и Арё; виконт де Лабатю – rectorerie Терм; Баратно – rectorerie Монтестрюк и бенефицией Сен-Мартен-Бинагрé; Корнейян – rectorerie Сен-Мон и бенефицией Корнейян; Фьё – rectorerie Демю; наконец Бонá – бенефицией Сен-Сернен-де-Бонá. Да и само архиепископство Ош было в руках ребенка.

Кардинал Луи д’Эсте, которого мы оставили мирным владельцем этой кафедры, только однажды появился во Франции, где он выполнял функции légat a latere[21], и в этом качестве он присутствовал на первых Штатах в Блуа в 1578 г. Духовенство, возможно по его инициативе, просило там о восстановлении капитулярных выборов; но двор отклонил этот запрос. Вскоре легат вернулся в Рим, где умер в 1586 г. в великолепном саду Кверинала. В свои последние мгновения он вспомнил о своей церкви Оша, которую он так и не посетил за всю свою жизнь, и завещал ей свое сердце. Его внутренности были погребены в римской церкви Св. Людовика, а тело у францисканцев Фьезоле. Этот прелат отличился не только своей набожностью и милосердием к несчастным людям, но так же и познаниями и административным талантом: его именовали казной бедняков, светочем священной коллегии и украшением папского двора[22]. После его смерти общественное мнение епархии было на стороне Жака, или, скорее Жюля, Сальвиати, его генерального викария, но он был отвергнут. Тем не менее, прежде, чем удалиться от дел, он хотел укрепить коллеж Оша, который уже клонился к упадку. Первые профессора пробыли там всего лишь несколько дней. Их преемники были не более постоянными, и последние наставники только что ушли. После их отказа Сальвиати, столичный капитул и консулы обратили внимание на иезуитов[23]. Переговоры закончились только 23 июня 1589 г. Сальвиати не увидел их окончания; он возвратился в свое аббатство Сен-Круа в Бордо, и там, вдали от мирского шума и тщеславия, увенчал свою святую жизнь еще более святой кончиной.

Генрих III передал архиепископство Анри, маркизу де Сен-Сорлену[24], второму сыну Жака Савойского, герцога де Немура, и Анны д’Эсте, сестры кардинала Луи. Анри родился 2 ноября 1572 г.; ему было не более четырнадцати лет, когда умер его дяди. Герцог Савойский, при дворе которого он, как и его брат, воспитывался, за год до этого возвел его в кавалеры ордена Аннунциаты, и готовил его к командованию армиями. Место, где прошли его первые годы, и будущее, которое для него прочили, казались мало пригодными для возведения этого подростка в епископский сан. В то время кафедру Св. Петра занимал знаменитый Сикст V. Он не захотел согласиться с планами короля Франции и отказал в булле об утверждении. Тем не менее, Генрих III сохранил за ним это место и позволил Анне д’Эсте назначить эконома, который распоряжался бы казной архиепископства от имени ее сына. Эта милость и несколько других, не менее значительных, не смогли привязать дом де Немуров к их благодетелю. Шарль Эмманюэль, старший брат юного Анри, принял сторону Лиги и открыто выступал против короля Наварры, когда смерть Генриха III призвала того на трон Франции. Молодой маркиз де Сен-Сорлен пошел по следам брата, и, не довольствуясь одобрением лигеров, вступил в их ряды. Генрих IV, видя его во вражеском лагере, удалил экономов, назначенных Анной д’Эсте, и передал светской часть доходов от архиепископства маршалу де Бирону. К счастью, его духовное управление[25] было в руках Леонара де Траппа, генерального викария епархии. Когда Лига обессилила, маркиз де Сен-Сорлен покорился, и Генрих IV вернул ему, со своим расположением, светскую часть архиепископства; но теперь молодой сеньор, став после смерти своего старшего брата наследником герцогства Немур и графств Женевского и Жизор, окончательно отказался от церковного сана. По его просьбе архиепископство Ош было передано достойному и набожному генеральному викарию, который управлял им с такой мудростью.

Леонар де Трапп родился в Невере, в богатой и влиятельной семье. С самого детства он с жаром изучал науки и скоро достиг больших успехов. В то время образование совершенствовалось в путешествиях. Образцом учености считалась Италия, Греция только начинала возрождаться трудами ученых филологов XVI века. Леонар пересек Альпы. Посетив Флоренцию, Рим и Венецию, он отправился исследовать развалины Афин и Спарты. Одолеваемый жаждой познания, он взошел на корабль, отправляющийся в Константинополь, откуда перебрался в Сирию, а когда удовлетворил свою набожность, обойдя все места, столь дорогие христианскому сердцу, возвратился через Испанию и Англию, обогащенный воспоминаниями и заметками, которые он долго хранил, и которые только его скромность помешала ему предать широкой огласке. Высокая добродетель, таланты, познания, долгие путешествие, все это привлекло внимание герцога де Немура, в апанаж которого входил город Невер. Герцог не только пригласил его в свой дворец, но и поручил ему воспитание своих детей, а вскоре передал ему все управление своим домом. Позже молодой сын герцога доверил ему руководство своей епархией. Эти многообразные обязанности приблизили его ко двору. Там сразу же высоко оценили его. Генрих IV, который в высшей мере обладал талантом познавать людей, направил его с посольством в Англию. Выбор государя с блеском оправдался. Поэтому когда Леонар явился отчитаться своему повелителю о своей миссии, тот, чтобы засвидетельствовать ему свое удовлетворение, даровал помилование Анри Савойскому и в 1597 г. возвел Леонара на кафедру, которую уже давно занимали только принцы или члены первых семей королевства. Это назначение претерпело некоторые затруднения, так как булла была получена только в конце 1599 г. Вскоре он был рукоположен.

Церемония состоялась в Париже, в часовне архиепископства. Ею руководил кардинал Поль де Гонди, ему помогали Арно де Понтак, епископ Базá, и Лежер де Пла, епископа Лектура. Дела на некоторое время задержали нового прелата при дворе; наконец, он направился в Гасконь и появился в Оше 5 ноября 1600 г.[26]. Уже более века никто из его предшественников не находился в епархии. Некоторые лишь едва показались там; другие не появились вовсе. Столь долгое отсутствие первого пастыря привело к бесчисленным неурядицам. Чтобы лучше преодолеть их последствия, Леонар де Трапп хотел ознакомиться со всеми бедами лично. Он начал с посещения своей паствы. Его сопровождала многочисленная свита. С ним следовали два каноника, два других священника и два иезуита. Такие посещения стали постоянными. Всюду Отцы несли божественное слово, и почти всегда прелат присоединял свой голос к их наставлениям.

Церковь Олерона[27] еще более, чем метрополия, страдала от несчастий того времени. Клод Режен, тот епископ, которого его низкое угодничество желаниям королевы Наварры заставило так долго подозревать его в инакомыслии, умер в Вандоме в 1595 г., скорее от старости, чем от болезни. Хотя почти все доходы этой епархии были приписаны протестантским пасторам, сеньор де Люкс добивался этого епископства и получил от короля патент. Капитулу, собравшемуся в Молеоне, оставалось только назначить генерального викария для духовного руководства, и его выбор пал на Арно Мэти. Это был сын того Мэти, который столь горячо отстаивал католицизм против епископа Русселя. Посвященный церкви чуть ли не с колыбели и став позже каноником Олерона, Арно унаследовал мужество своего отца. Граф де Люкс, восхищенный его достоинствами, уступил ему свой патент и получил для него королевское назначение; но он потребовал, что бы тот был готов по первому же требованию графа отказаться от епархии и передать ее тому, на кого ему укажут. Арно имел слабость подписать эти условия. Позже он хотел отказаться от них, соглашаясь уступить только насилию. Граф Луи де Монморанси-Бутвиль, зять графа де Люкса, выступил в защиту прелата, и Мэти остался мирным владельцем своего епископства, которого был вполне достоин.

Протестанты опасались его твердости. Еще будучи каноник, он обличал их действия перед парламентом Бордо и добился решения, обеспечивающего за католиками кафедральный собор Олерона. Едва утвердившись в епископском сане, он принудил губернатора Ла Суля вернуть в первоначальное состояние больницу, которую захватил этот губернатор. С этого момента гибель отважного прелата была предрешена. Некий солдат подстерег его и нанес ему семнадцать или восемнадцать ударов шпагой; но небо сберегло его жизнь. Мэти не только излечился от своих ран, но даже не осталось никаких последствий. Сектанты, видя, что он ускользнул от стали, прибегли к яду. Прелат был вовремя предупрежден, и раскрыл их замысел. Это двойное покушение, вместо того, чтобы ослабить его усердие, только укрепило его. Отныне его жизнь стола постоянным сражением с Реформацией. Почти все церковные бенефиции Беарна были распроданы. Духовенство Франции, собравшись в Мелене (1596 г.), умоляло короля восстановить их. Генрих повелел вернуть епископам Дакса, Тарба и Эра, аббатам Сен-Пе и Понтó, приору Сен-Лезера и капитулу Сент-Эспри все, чего они были лишены; но он ничего не сказал о епископах Олерона и Лескара. Он не хотел озлоблять пасторов реформаторов и их главных сподвижников. Но даже эта уступка не удовлетворила их: они не приняли даже Нантский эдикт, несмотря на все преимущества, которые он обеспечивал за их партией, и утверждали, что он не относится к Беарну, стране, независимой от Франции. Мэти во главе католических сеньоров страны настойчиво просил государя издать еще один ордонанс, который распространялся бы и на бывшие домены королевы Жанны. Епископ Лескара присоединился к своему коллеге в этой просьбе. Печально известного Луи д’Альбре сменил Жан де Жагó, который так и не смог посетить свою опозоренную церковь и удалился в Каркассонн, где умер. После него некоторые авторы указывают некоего Кальвé или Шовé, настолько мало известного, что даже само его существование весьма проблематично. Наконец, эту кафедру занял Жан-Пьер д’Абади.

Это был почтенный старец, чей величественный вид и убедительное красноречие, возвышенные признаваемыми всеми его достоинствами, напоминали о старинных отцах церкви. В молодости он женился на наследнице дома де Сен-Кассен и выполнял обязанности докладчика прошений Наваррского дома. Когда смерть похитила его жену, он удалился от мира и посвятил себя алтарям. Его достоинства, прошлые заслуги, происхождение, определили выбор правительства: он получил епископство Лескар. Пусть не столь активный, как Мэти, он привнес в дело католической партии опыт мирской жизни и привычку к делам, чего так не хватало епископу Олерона. Их прошение было принято, и ордонансом, опубликованным в Фонтенбло (апрель 1599 г.) и подтвержденным эдиктом, изданным в Блуа, король торжественно восстановил католическое вероисповедание в Беарне и назначил с доменов Наварры пенсии для обоих прелатов и для двенадцати кюре: это было все духовенство, которое государство обязалось поддерживать; влияние их оставалось пока слишком слабым. У епископа Лескара была тысяча экю ренты, а у епископа Олерона едва ли половина этой суммы; но бедность служителей церкви никогда не служила препятствием успеху их миссии. Обращение было многочисленным; особенно деревенские жители, свободные от всякого принуждения, толпами оставляли культ, который ничего не говорил ни их сердцу, ни их разуму, чтобы преклонить колени у подножья алтарей, возведенных их отцами. Вскоре в Олероне оставалось не более шестидесяти протестантов. В Моннене, который насчитывал тогда тысячу девятьсот очагов, только шестнадцать семей остались верными ереси. То же самое происходило у ворот самого По. В Гане из шестисот домов только пять продолжали упорствовать в заблуждениях. Церковь этого городка была вновь освящена при небывалом стечении народа: туда сошлись со всей округи. Когда процессия предстала перед жителями По, она состояла, как говорят, из восьми тысяч душ. Армии той эпохи редко бывали столь многочисленны.

Часть Беарна, зависимая от епархии Дакса, больше других противостояли истине: дело не в том, что Франсуа де Ноай не пытался оградить свою паству от яда заблуждений. Узнав о взятии Ортеза Монгомери, он оставил двор и пришел, чтобы находиться рядом с ней. Несколько лет он окружал ее заботой деятельного и внимательного пастыря. Эти хлопоты, новые для него, развили жестокую болезнь, ростки которой он уже давно носил в себе: надеялись, что воды Камбó в Лабуре остановят болезнь; но искусство врачей и все их средства были бессильны. Прелат, чувствуя приближение своего конца, велел перевезти себя в Байонну, и несколько дней спустя (15 сентября 1585 г.) он отправился давать отчет в своих деяниях высшему Пастырю. Его тело хотели отвезти в коллегиальную церковь Ноайя, ближе к праху членов его семьи, но оно осталось в Даксе. К несчастью у Жиля, его брата и преемника, не было ни его усердия, ни его внимания. Вначале советник в парламенте Бордо и докладчик прошений, Жиль, как и Франсуа, занялся дипломатической деятельностью и последовательно был послом в Англии, Шотландии, Польше и Турции. Двор вознаградил его службу, дав ему аббатства л’Иль и Сент-Аман, и, наконец, в 1562 г. коадъюторство в Даксе. Его обязанности и частые разъезды не позволили ему показаться в Даксе, пока был жив его брат. Не бывал он там и после его смерти: полагаем даже, что он так никогда и не получил своей буллы, и, довольствуясь получением дохода со своей епархии, он даже не позаботился о своем рукоположении. Подобный пастырь был хорошим подспорьем для распространения ереси; наконец, в 1597 г. он отказался от пастырского посоха, удалился в Бордо и там умер в том же году, к концу августа.

Жан-Жак де Со, в пользу которого отказался Жиль де Ноай, был сыном генерального адвоката парламента Бордо. Он бал деканом Сен-Сюрена, когда его призвали на кафедру Дакса; именно такой прелат был необходим этой церкви. Набожный и усердный, он стремился укрепить дисциплину, и восстановил кафедральный собор, доходы которого он увеличил.

Кафедру Байонны занимал человеком большой веры и набожности. Жан де Сосионд умер 27 ноября 1578 г. и было сменен Жаком Мори, весь епископат которого прошел в борьбе с советом Беарна и двором Испании за возвращение доходов своего епископства, захваченных протестантами по эту сторону Пиренеев, и переданных епископу Памплуны за горами, как мы это уже видели; но прелат потерпел полную неудачу при испанском дворе, и мало преуспел перед советом Беарна. После его смерти, случившейся 17 января 1595 г., Генрих IV дал ему в преемники Бертрана д’Этшо. Римская курия долго отказывалась утвердить назначение государя-еретика; но когда король отрекся от заблуждений, святой Отец не только поспешил издать буллу назначения, но и собственноручно вручил облачение д’Этшо.

Он вполне заслуживал это отличие со стороны суверенного понтифика. Он был сыном барона д’Этшо, которого мы всегда видели во главе самых непреклонных защитников католицизма. Бертран унаследовал усердие, набожность и мужество своего отца; но пастырский посох епископа лучше послужил церкви, чем шпаге барона. Старый воин не смог восторжествовать над сектантами. Священнослужитель возвратил их в лоно Веры, и через несколько лет его паства не имела ни одного инакомыслящего. Перед тем, как он принял бразды правления, Байонна чуть было не ускользнула от Франции. Три предателя, подкупленные золотом губернатора Сен-Себастьяна, обещали передать ее Испании накануне дня Св. Иоанна-Крестителя. Их заговор был раскрыт, и после того, как они признались под пыткой в своем преступном намерении, они были повешены. Другие епархии провинции являли столь же назидательное зрелище. Таким образом, все одновременно возрождалось: порядок и благополучие в государстве, благопристойность и стабильность в церкви; но приближался момент, когда Гасконь должна была утратить свое самобытное и неповторимое лицо.

Один из конституционных законов старой французской монархии гласил, что все апанажи возвращаются в государство, когда принц, который ими владел, обретает корону. Однако Генрих IV долго противился присоединению своих личных доменов. Письма-патенты от 1 апреля даже декларировали, что они останутся полностью отделенными до тех пор, пока он не распорядится иначе. Парижский парламент опротестовал подобное заявление и отказался его зарегистрировать, несмотря на два последовательных требования. Но другие суды, более послушный или менее независимые, пошли навстречу желаниям государя, и письма были утверждены. Генрих действовал согласно этим постановлениям. Несколькими годами позже (31 января 1599 г.), выдавая свою сестру замуж за сына герцога Лотарингского, он выделил ей в качестве вдовьей части герцогство Альбре, графства Арманьяк и Родез, и виконтство Лимож. Но принцесса прожила мало, и ее брак был бездетен. Она продолжала упорствовать в ереси, ни пример, ни призывы ее брата не смогли возвратить ее в лоно Церкви; и на смертном одре, в ответ на настойчивые увещевания, она отвечала: Нет, я не никогда не приму религии, которая заставила бы меня предполагать, что моя мать осуждена на вечные муки[28].

После ее смерти переданные ей земли возвратились ее брату. Тогда Парижский парламент возобновил свои жалобы. Государь пока сопротивлялся; но в 1607 г., когда у него уже было два сына, он, наконец, уступил, отменил письма-патенты и признал, что по факту его восшествия на престол, все фьефы зависимые от короны, возвращаются ей и присоединяются к ней без права отторжения. Наварра и Беарн, суверенные страны, сохранили свое особое положение. Все остальное включалось в Государство. Это были герцогства Алансон, Вандом, Альбре и Бомон, графства Фуа, Арманьяк, Фезансак, Гор, Бигорр, Родез, Перигор, Ла Фер, Марль, Суассон, Лимож и Тараскон, виконтства Марсан, Тюрсан, Гавардан, Ломань, Фезансаге и Тартá, четыре долины – Ор, Барусс, Маньоак и Нест, и столько иных земель, что перечислять их было бы просто скучно[29]. Таким образом, один этот государь увеличил королевский домен почти настолько, насколько все остальные ветви Капетингов вместе взятые. Этот столь важный для Гаскони акт[30], так как он коренным образом изменил ее судьбу, был подписан в июле (1607 г.). Отныне все события, происходящие на ее землях, будут относиться к истории Франции. А посему мы предоставляем другим заботу о том, чтобы рассказывать о них. Мы лишь довольствуемся тем, чтобы напомнить о главнейших из них в эпилоге, который последует за этим томом.

Отделившись от короны при Меровингах, Гасконь жила своей особой жизнью от Кариберта до 1607 г., то есть 979 лет. Ни у какой другой из наших провинций не было столь долгого существования, и у немногих из них оно было столь же блестящим. Под занавес своей славы она дала Франции короля, в котором та нуждалась, чтобы возвеличить свою судьбу.