Эпилог.

Смерть Генриха IV. – Его сменяет Людовик XIII. – Генеральные Штаты в Париже. – Испанские браки. – Елизавета Французская выходит за принца Астурийского, а Анна Австрийская за Людовика XIII – Подробности этого двойного брака. – Положение религии в Беарне. – Наставления отца Колома. – Протестанты, обеспокоенные испанскими браками, берутся за оружие. – Герцоги де Роган и де Лафорс овладевают Лектуром и Эром. – Замирение. – Католики возводят стены Бетарама. – Леонар де Трапп посещает часовню. – Король Людовик XIII восстанавливает католицизм в Беарне; – он лично направляется в По. – После его отъезда страна готова взволноваться; – д’Эпернону поручено успокоить ее. – Восстание в Верхней Гиени; – приход Людовика XIII. – Различные осады. – Конец религиозных войн. – Войны Фронды. – Великий Конде осаждает Мираду; – он вынужден снять осаду; – он уходит в Париж. – Бесчинства королевской армии под командованием графа д’Аркура. – Осада Тартá и Рокфора. – Конец войн Фронды. – Брак Людовика XIV с принцессой Марией-Терезой Испанской. – Заключение этого брака в Сен-Жан-де-Люзе. – Людовик XIV пересекает Гасконь. – Герцоги Бургундский и де Берри провожают своего молодого брата Филиппа V до границ с Испанией. – Их проход через Ногаро, – Ош, – л’Иль-Журден.

Генрих IV прожил только три года после акта, столь дорогого его сердцу. Ни мир, который он даровал своему королевство, ни его чрезмерная приветливость, ни его доброта во всех деяниях, от которой он отступил только раз, когда послал на смерть одного из славнейших воинов Франции, своего бывшего товарища по оружию, отважного и неосторожного маршала де Бирона, ничто не могло обезоружить бешенство некоторых кровожадных умов, как будто речь шла о тиране, возненавиденного по заслугам. Несколько попыток цареубийства, следующих друг за другом, были безрезультатны; но последняя, увы! увенчалась успехом, и 14 мая 1610 г. Франция лишилась одного из своих наилучших и наиболее великих королей. При первом известии о покушении, мужчины, женщины и дети[1], все высыпали на улицы со стонами и рыданиями. «Какую же жалость вызывал вид всего этого народа, в скорби и слезах, хранящего печальное и хмурое молчание, лишь поднимающего глаза к небу, протягивающего к нему руки, ударяющего себя в грудь; все только стонут и вздыхают, и если и вырвется какой-нибудь вскрик, то в нем столько боли, что невозможно представить ничего более ужасного и жалостного. И все в один голос говорили: мы погибли, раз наш добрый король умер».

Государь оставил шестерых законных детей, трех сыновей и трех дочерей, рожденных Марией Медичи, на которой он женился, разведясь с Маргаритой. Людовику, старшему из его сыновей, было всего лишь восемь лет и несколько месяцев. Он сменил своего отца; но Мария Медичи взяла бразды правления в свои руки, как регентша королевства. Была нужна твердая и умелая рука. Мятежные группировки грандов, притихшие в предыдущее царствование, выступили более рьяно, чем когда-либо. Протестанты, в свою очередь, делали вид, что обеспокоены настроениями двора. У регентши, с ее слабым, недалеким, капризным и упрямым разумом, не было ни одного из качеств, необходимых при столь трудных обстоятельствах. Она успокоила протестантов, подтвердив Нантский эдикт, и попыталась обезоружить грандов, созвав Генеральные Штаты. Они собрались в Париже, 27 октября 1614 г.

Церковная провинция Ош[2] была представлена там ее архиепископом Леонаром де Траппом, епископом Базá, Жаном де Жобером де Баррó, и епископом Комменжа, Жилем де Сувре, сыном маршала этого имени и преемником Юрбена де Сен-Жилэ, умершего в прошлом году. Также там был Антуан Деку, племянник и коадъютор епископа Кондома. Дворянство представляли: от Базадуа – Антуан Жобер де Баррó; от Ажене – Франсуа Номпар де Комон-Лозен и Франсуа де Ла Голт, барон де Бюиссон; от Комменжа – Жан-Дени де Лаийер; от сенешальств Дакса и Сен-Севера – Антуан де Граммон, губернатор Байонны; от герцогства Альбре – Раймон де Монкассен, секретарь своего сословия, и Жеан де Кастийон, барон де Мовуазен; от графств Арманьяк и л’Иль-Журден – Жан де Люпé[3], сеньор де Маравá, и Жери де Ломон, сеньор де Пюигайяр; от города и округа Кондом и сенешальства Гаскони – Жан дю Бузé, барон де Пуденá, камер-юнкер короля, и Жан-Поль де Монлезен, сеньор Малибó. Третье сословие представляли: от Базá – Антуан де Лавернь; от Ажене – Жан Вильмон, Жюльян де Комбефор и Жан де Сабарон; от графства Комменж – Жан де Камби, сьёр де Ламот; от страны Ривьер-Верден – Луи Делон, советник короля и генеральный судья упомянутой страны; от сенешальства Альбре – Пьер дю Руа и Жан Брокá, консул Нерака; от Арманьяка – Самюэль Делон, верховный судья; от сенешальства Ланн – Даниэль Дюбарри; а на случай недомогания Дюбарри ему в коадъюторы назначили Арно де Кэтса. Наконец, город Кондом делегировал благородного Гийома Пуишелана, сьёра де Ла Тура, и Раймона де Гуайона, горожанина и члена магистрата города. Три Сословия потратили почти все время на мелочное и ревнивое соперничество из-за старшинства. Они едва успели обнажить раны Государства, но не предприняли ничего, чтобы их излечить. Все эти великие ассамблеи старой монархии, так часто вытребованные громкими криками и собиравшиеся с таким шумом, почти всегда не приносили никакого иного результата. Если их изучить более тщательно, с огорчением приходится признать, что почти всегда они вызывали только помехи или затруднения.

Генрих долго боролся с Испанией. Регентша, избрав иную политику, пошла на союз с ней, скрепив его двойным браком. Она выдала Елизавету, свою дочь, за принца Астурийского, и получила руку Анны Австрийской, дочери испанского монарха, для Людовика XIII[4]. Оба брака были заключены по доверенности в один день (18 октября 1615 г.), один в Бургосе, где герцог Лерма женился на инфанте от имени христианнейшего короля, а другой в Бордо, где герцог де Гиз женился на французской принцессе от имени принца Астурийского. Принцесса уехала три дня спустя, проследовала через Базá, Каптью, Рокфор, Мон-де-Марсан, Тартá и Дакс, и благополучно прибыла в Байонну. Безопасность ее поездки вызывала сомнения. Ходили слухи, что враги замышляли помешать ей, и что граф де Граммон и барон де Кастельно-Шалосс готовы присоединяться к ним; но реформаторы и не собирались вооружаться. Граф де Граммон присоединился к эскорту принцессы во главе тысячи пехотинцев и сотни всадников. Барон де Кастельно, не довольствуясь оказанием ей всех знаков уважения, встречая ее в Мон-де-Марсане, где он командовал, захотел сопровождать ее восьмьюдесятью тяжелыми кавалеристами или мэтрами, как их тогда называли.

Елизавета, навсегда покидая Францию, оставила последнее напоминание о своей набожности. Во время пребывания в Байонне, она основала монастырь Капуцинов. При огромном стечении народа она лично установила крест на том месте, где предстояло находиться новой обители (3 ноября). На следующий день она уехала в Сен-Жан-де-Люз. Инфанта, в свою очередь, прибыла в Фуентарабию, сопровождаемая Филиппом III, своим отцом. Обмен состоялся на богато украшенном корабле, в том самом месте, где Франциск I был обменен на своего сына. Берега реки были заняты войсками и дворянами. Соседние холмы были покрыты несметными толпами подданных обоих королевств. Французская принцесса была приведена на корабль герцогами де Гизом, д’Эльбёфом и д’Юзесом, маршалом де Бриссаком, герцогиней де Невер и графинями де Лозен и де Гиш. Герцог д’Усседа, старший сын герцога Лермы, первого министра Испании, привел туда инфанту. Обе принцессы нежно обняли друг друга, и когда они коснулись двух противопоставленных берегов, общий залп артиллерии и громкие звуки двойной военной музыки известили оба народа, тогда – дружественных, но слишком долго соперничающих, что новый залог мира только что скрепили их союз.

Байонна подготовила блестящую встречу своей будущей королеве; но инфанта, слишком задержавшаяся в Сен-Жан-де-Люзе, не смогла полюбоваться церемонией, для нее предназначенной. Альбер де Люин, фаворит Людовика XIII, ожидал ее, чтобы восславить от имени ее царственного жениха. Он собирался проводить ее в Бордо, куда они спешно направились. Гугеноты хвалились, что преградят ей путь, как они собирались преградить путь принцессе Елизавете. Фавá, один из наиболее предприимчивых их вождей, действительно вышел из Кастельжалу, губернатором которого он был, чтобы перекрыть ей дорогу; но герцог де Гиз выдвинул кавалерию, и Фавá не осмелился его дожидаться. Король вышел навстречу кортежу, и 25 ноября церемонии брака повторились в церкви метрополии. Месса началась поздно и закончилась только в шесть часов. Новобрачные появились на ней со всеми атрибутами королевской власти. Людовику только что пошел пятнадцатый год. Инфанта, молодая и красивая, долго ему не нравилась. У государя не было никаких качеств, свойственных юности; он был скрытен, недоверчив, подозрителен, испытывал большую неприязнь не только к делам, но даже к празднествам и развлечениям; ему скоро наскучила материнская опека, и он отдалил регентшу, чтобы передать власть своему молодому фавориту. Религия не смогла изменить его характера, непокорного и мятежного; но, по крайней мере, она оставила в его сердце неизгладимый след. Государь испытывал к ней уважение и любовь, остававшиеся всегда неизменными. Он страдал, видя Беарн по прежнему в плену ереси.

Генрих уже начал восстанавливать там отправление католического культа; но он считал, что в столь трудном деле следует соблюдать величайшую осторожность. Для начала он приказал[5] восстановить его примерно в двадцати городах и городках, где бóльшая часть жителей оставалась верна истинной вере. Затем он распространил его на города Олерон, Ортез, Морлá, Ней и Лескар. Эти ордонансы встревожили протестантов, которые ответили угрозами; но что значат угрозы для священнослужителей. Только два францисканца, чудом избежавшие мечей преследователей и отягощенные грузом лет и забот, несли свет евангелия в стране, и ничто не могло изгнать их оттуда. К ним прибыло подкрепление из Рима. Миссию возглавлял Закари Колом, сын Пьера Колома, бывшего секретаря королевы Жанны, и брат Анри Колома, синдика Штатов Беарна. Прожив долго в ереси, как и все члены его семьи, Закари возвратился в лоно церкви, и, несмотря на все препятствия, мешавшие его решению, принял постриг в конгрегации Варнавитов. Рим направил с ним отца Ольгиатти, миланца, его коллегу. Оба монаха открыли свою миссию в городке Люк; епископ Олерона, отважный Мэйти, руководил ее открытием и отслужил мессу на просторной лужайке, при большом стечении народа. После Люка, где обращение было достаточно многочисленным, усердные миссионеры занялись  Моненом, где их жатва была не столь обильна. Скоро они распространились по всему Беарну, и везде удачно. Ересь содрогалась от их успехов. Не довольствуясь угрозами и оскорблениями в адрес миссионеров, она принялась за обоих епископов Беарна. Епископ Лескара подвергся оскорблениям на улицах епископского города и был вынужден удалиться в По, где проповеди были строго запрещены. Епископ Олерона избежал еще более серьезной опасности. Ему предстояло совершить поездку в Париж по делам религии. Бешенные, узнав о его намерении, подстерегли его на дороге между Молеоном и Совтером, и когда он приблизился, бросились на него со шпагами в руках; но небо сохранило ему жизнь; помощь, подоспевшая вовремя, вырвала его из лап смерти. Борьба продолжилась до конца правления Генриха IV. Консистории и синоды множили препятствия. Жалобы, клевета, все было использовано, чтобы остановить триумф католиков. Тем не менее, пока не осмеливались призывать к открытому выступлению. Испанские браки предоставили протестантам повод, который они искали. Они собрали[6] войска, чтобы противостоять так называемым намерениям королевской власти. Лафорс, губернатор Беарна, вступил в заговор с Фавá, Боз-Пардайяном и некоторыми другими гасконскими сеньорами. Регентша пыталась образумить их во время своего пребывания в Бордо; но, ничего не добившись, она лишила Лафорса его губернаторства. Тот, обиженный ее действиями, которые он расценил как оскорбление, тотчас же возвратился в Беарн, полный решимости оставаться там несмотря ни на что, и продолжить войну против королевской власти.

Пока герцог де Гиз провожал принцессу Елизавету до границы с Испанией и возвращался с инфантой, герцог де Роган, глава реформаторов, овладел Лектуром, куда его впустил Фонтрай, и тотчас же осадив замок, он вынудил его сдаться раньше, чем успела подойти помощь. Там командовал д’Ангален. Герцог де Роган сместил его и назначил на его место Фонтрая, измена которого была для него столь полезна. Затем Роган двинул на Мовзен и Ма де Верден, но потерпел неудачу при этой двойной атаке. Тогда он пошел на Монтобан, который, хотя и с трудом, привлек на сторону сектантов. Лафорс, который был с ним в Лектуре, повернул на Арманьяк; но там его уже ждали. Дворяне, разночинцы и даже духовенство – все единодуш­но готовились к упорному сопротивлению. Никто не дрогнул. Трижды Лафорс пытался пройти, и трижды он был отбит с большими потерями. Он не решился пробовать еще раз, отказался от прохода через Арманьяк, и направился к Шалоссу. Его неудача вынудила герцога де Рогана вернуться назад и позже захватить Тоннен; но скоро было объявлено общее перемирие. К несчастью, оно плохо соблюдалось, и боевые действия продолжались в Гиени, Беарне, Шалоссе и Лабуре. Ла Форс захватил Сорд и Астенге, разграбил графство Гор и возвратился в Беарн, нагруженный трофеями. Почти сразу же он снова оставил его и двинулся на осаду Эра, который  захватил, но не успел в нем укрепить­ся. При первом же известии об этом Граммон и Пуайянн подошли во главе всех войск, которые смогли собрать, и отобрали город, несмотря на сопротивление Лафорса, который был вынужден отойти, оставив на месте своих лучших солдат. Овладев страной, оба католических вождя, в свою очередь, захватили Тартá, один из городов, переданных короной протестантам в знак гарантии. Справедливо отметить, что они не успели воспользоваться плодами своей последней победы, так как город был возвращен сектантам согласно одной из статей договора в Лудене[7], который более эффективно, чем перемирие, заставил, наконец, все партии сложить оружие.

Католики Беарна воспользовались этой передышкой, чтобы взвести стены Бетарама[8]. Усердие ускорило их труды, которые были закончены в кратчайший срок. Захотели самым блестящим образом отметить открытие нового здания: возглавить церемонию предложили Годефруа, приору Гарэзона. Годефруа привел с собой священников и музыкантов своей часовни. При подходе к Тарбу его пытались запугать опасностями, которые его ожидали: Моя душа принадлежит Богу, а моя жизнь моим согражданам, ответил набожный и отважный приор и продолжил свой путь к Нею, где два члена магистрата, католика, встретили его с той радостью, которую внушает в дни преследования общность религиозных чувств. На следующий день один из священников отслужил мессу в бедном сарае, который служил для отправлений католического культа с тех пор, как приходская церковь была захвачена протестантами, и после короткого призыва, который умилил многие сердца, все крестным ходом двинулись в Бетарам. В рядах процессии было около двух тысяч душ, пока к ней не присоединились процессии из Нея, Бенежака и Монто, во главе которых были сеньор и дама де Миоссан, и почти все дворянство страны. Все вместе переправились через Гав, чтобы достигнуть Бетарама, расположенного на противопоставленном берегу; к этому времени уже все окрестности часовни, склоны холма и плато, которое его венчало, были усеяны несметным множеством народа, собравшегося со всех соседних мест. Волнение и набожность владели всеми сердцами, радость светилась на всех лицах. Среди восторга и радостного пения, которому вторило дальнее горное эхо, после сорока шести лет запрета, Годефруа благословил часовню и отслужил святые Таинства, после чего прочитал проповедь на городской площади Летелля, в присутствии более пяти тысяч человек.

Святой архиепископ Оша, Леонар де Трапп, захотел лично посетить это святое место, ставшее столь знаменитым. Он выехал из Гарэзона 16 июля 1516[9] г., со всеми знаками своего достоинства. Прибыв к Сен-Пе на границе Бигорра и Беарна, он организовал крестный ход, который захотел возглавить лично. Так он вошел в Бетарам, под звуки превосходной музыки, сопровождаемый монахами Сен-Пе и многочисленным духовенством, которое составляло его свиту на протяжении всего его пути. Весть о его приезде привлекла толпы верующих, их было не менее шести тысяч. Прелат отслужил апостолическую мессу, во время которой священники, по его приказу рассеянные в толпе, объясняли догмы католицизма. Прежде чем удалиться, он захотел оставить память о своем визите. Он установил на вершине горы крест, вокруг которого позже разместились различные этапы Голгофы. Наконец он оставил Бетарам и отправился ночевать в Ней. На следующий день он со всей своей свитой присутствовал на похоронах бедной женщины-католички, организовал торжественную процессию в городе, публично отслужил таинство Конфирмации и принял в лоно церкви восемь протестантов: впервые католицизм пронес свои высоко поднятые знамена по стране. Имеем право удивляться, что те, кто с таким упорством преследовал священников страны, ни в чем не препятствовал этому религиозному сиянию. Во всяком случае, ничто не омрачило паломничества, и прелат спокойно возвратился в свою епархию, велев всегда нести перед собой его архиепископский крест. Постоянное служение и даже интересы религии не заставили его упустить из виду нужды королевства. В следующем году он присутствовал на ассамблее нотаблей, проходившей в Руане, участвовал в работе генеральных Штатов, и примерно в то же время стал государственным советником.

Беарн в то время сильно волновался. Ходили слухи, что двор подумывал о том, чтобы присоединить его к короне Франции. В ответ на эти туманные намеки[10], Штаты собрались на чрезвычайное заседание и заявили, что это присоединение противоречит fors, которые до сих пор управляли страной. Во главе оппозиции стояли Монен, де Серрé, Бассилон, Брассалэ, Бор, депутаты Морлá, Ортеза, Олерона, Совтерра, По и Наварена. Их поспешность повредила делу, которое они хотели защитить. Король, и так уже настроенный против них, только еще больше раздражался от этих волнений и укреплялся в своем намерении. Вначале он восстановил отправление католической религии в Беарне и Нижней Наварре, и повелел целиком и полностью возвратить все имущество, которым там владело духовенство, и которого оно было лишено при королеве Жанне. При этом он, за счет государственной казны, возмещал пасторам все потери, которые они могли понести в результате этого возврата. Казалось, все интересы были соблюдены. Тем не менее, протестанты собрались и направили ко двору Лекена, сеньора де Пьета, до фанатизма преданного своей партии. Король, в ответ на торжественную речь Лекена, лишь подтвердил свое решение. Государственному советнику Ренару было поручено его исполнение; но Штаты Беарна отказались его принять, и Ренар, незаслуженно обиженный на глазах магистрата, был вынужден удалиться в Дакс. Только присутствие короля смогло покончить со всякой оппозицией и вернуть мир.

Неожиданно для всех государь появился в Бордо, направляясь в Беарн. Поспешили направить ему навстречу двух советников, Дюфора и Маркá, с обещанием исполнить все, от чего ранее отказывались. Людовика не устроили их обещания, и, обгоняя следующие за ним войска, он уехал вперед, сопровождаемый только сотней своих гвардейцев, и 13 октября прибыл в Гренад на Адуре. Эдикт был принят уже 8. Лафорс и генеральный адвокат Дюпон доставили ему это известие и опять попытались остановить государя. Но его решение было непоколебимо. Через два дня я буду в По[11], заявил он; вы нуждаетесь в том, чтобы я на месте помог вам преодолеть вашу слабость; и тем же вечером он уже был в Арзаке. Там к нему явились депутаты По, чтобы выслушать его распоряжения о церемониале его въезда. Если в По имеется церковь, заявил достойный потомок Св. Людовика, я войду туда как суверен; если же нет, то мне не нужны никакие почести. Мне не престало принимать их там, где я никогда не был, прежде, чем я возблагодарю Бога, от которого я держу это наследство[12]. Войска, ведомые Бассомпьером только подходили к Сен-Жюстену, Лабастиду и Барботану. Они имели приказ рассредоточиться по окрестностям[13], тогда как сам Людовик двигался вперед со своим небольшим эскортом под командованием Шомбера и Креки.

Он вошел в По 10 октября, без каких-либо церемоний. Он не встретил там ни рвения, ни радости, которые в то время внушало присутствие суверена. Он даже узнал, что укрыли или увезли продовольствие, чтобы вынудить его поскорее уехать оттуда. Тем не менее, он милостиво принял депутацию различных корпораций, и ответил благодарностью на заверения в верности и повиновении, в которых у него не было ни малейшей уверенности. Два дня спустя он направился в Наваррен. Этот город, маленький, но мощный, мог стать опорным пунктом мятежа. В интересах короля было обеспечить его верность. Бернар де Салль, который там командовал, согласился передать его за патент генерала и сумму в шестьдесят тысяч ливров; его сменил Пуайян, достойный сын бесстрашного губернатора Дакса, верность которого была всегда столь же непоколебима, как его мужество. Никогда еще победа не была более полной и доставшейся так дешево. Людовик засвидетельствовал небу свою благодарность, велев торжественно отслужить в самом Наваррене мессу, на которой присутствовал со всей своей свитой; это было 18 октября. В этот самый день пятьдесят лет назад Монгомери запретил католическое богослужение в этом городе, и с тех пор о нем не было и намека. После этого акта набожности, король возвратился в По, чтобы продолжить свои дела.

Чувствуя себя в праве утверждать законы, он издал эдикт, который возвращал духовенству его прежнее место на заседаниях Штатов. До сих пор он действовал в пределах старинных fors; но он пошел дальше и объявил то, чего так опасались – присоединение Беарна и Наварры к короне Франции; тем самым уничтожались все привилегии, составляющие много веков честь и славу страны. Сила была на его стороне; пришлось повиноваться. Эдикт был утвержден в присутствии монарха обоими судами Беарна и Наварры, объединенных ради такого случая; тогда же их преобразовали в парламент, местом которого было установлено По. Таким образом Беарн потерял одновременно и свои законы и своих судей. Оставалось сделать последний шаг. В городе находилась старинная церковь, которую еретики отобрали у католиков; она была возвращена в первоначальное состояние, и когда была вновь освящена, там отслужили мессу в присутствии короля, который захотел появиться там во всем блеске короны. По окончанию мессы[14] двинулись крестным ходом за Святым Причащением в бедную часовню, которая была единственным религиозным зданием, остававшимся у католиков. Четыре сеньора, наиболее отмеченных двором, несли балдахин. Государь шел пешком с остальной своей свитой. Это действо тронуло сердца несмотря на неприязнь, которую породили предыдущие меры, и государь впервые услышал многочисленных приветствия, которых не смогли содержать ни торжество церемонии, ни святость места.

Прежде, чем удалиться, король разместил надежные гарнизоны в Наваррене, По, Ортезе, Совтерре, Олероне, и, уверенный за страну, возвратился в Бордо, откуда направился в Париж. Нескольких дней хватило на выполнение того, на что, казалось, должны были уйти долгие годы. Но если страна была покорена, смирились далеко не все сердца, и скоро два брата Банзен, племянники де Саля[15], подняли знамя мятежа. После неудачной попытки в Наваррене, они захватили Монгискар, небольшую крепость, расположенную на крутой скале и защищенную двумя мощными башнями. Пуайян поспешил осадить их, заставил капитулировать и снес обе башни. Лафорс, которому король, несмотря на всю его ненадежность, оставил губернаторство Беарна, обиделся на то, что эта осада была предпринята без его ведома. Он поднял войска, занял несколько крепостей и призвал к восстанию. Король, узнав обо всем, направил к нему Ла Сабоди с приказом немедленно разору­жить­ся. Ла Фарс, под довольно надуманным предлогом, отказался повиноваться. Это было предусмотрено, и Ла Сабоди имел специальное послание к герцогу д’Эпернону. Другие послания предписывали д’Альбре-Миоссану, Виньолю, Граммону и Пардейян-Гондрену присоединиться к д’Эпернону.

Тот не стал терять ни минуты[16]. Он собрал на свои средства четыре тысячи пехотинцев и восемьсот всадников и внезапно напал на Беарн. Напрасно Лафорс пытался остановить его. Не имея ни малейшего успеха, он распустил свои войска, пешком пересек Ланды, и почти в одиночку бежал до Нерака и Кастельжалу, не оказывая ни малейшего сопротивления; в это время его главные сообщники пытались скрыть на крутых вершинах гор или в ущельях скал свой стыд и страх. Тем временем д’Эпернон вошел в Ортез, который добровольно открыл перед ним свои ворота. Ней, Олерон, Совтерр, Салье и даже По последовали его примеру. Марш победителей походил более на прогулку, чем на военную экспедицию. Везде герцогу д’Эпернону достаточно было только показаться; при этом он был достаточно великодушен. Он довольствовался наказанием нескольких мятежников, сносом крепости Монтанер и восстановлением божественного культа там, где этого пока не произошло. На этот раз Лафорс поплатился за свое вероломство. Он был лишен губернаторства в Беарне, которое передали маршалу де Темину, а тот поручил командование Пардайян-Гондрену.

Протестанты, вынужденные покориться в Беарне, перебрались в другое место, чтобы продолжать борьбу. Реформация, казалось, взяла на себя миссию возврата Франции к феодальным смутам. Это был, в ином виде, тот же дух сепаратизма и та же борьба против национального единства. Ассамблея в Ла Рошели только что отделила от королевства обширную республиканскую конфедерацию, во главе которой стояли почти все недовольные сеньоры. Но монархия не дрогнула. Тайная сила направляла ее судьбу. Пока не было какого-то одного человека, руководившего ею; но единое вдохновение здравого смысла определяло все дела и готовило, так сказать, приход таланта, который смог бы осуществить эту неясную потребность восстановления[17].

Нижняя Гиень была не из последних, кто взялся за оружие[18]. Лафорс ушел туда и вытеснил оттуда Боз-Пардайяна. Тот отказался повиноваться пришлому военачальнику, и даже прибытие герцога де Рогана, поспешившего уладить конфликт, не смогло убедить его смириться. Тогда Роган соединился с Лафорсом. Тоннен, Клэрак, Кастельжалу и горячее всех Нерак приняли их сторону. Герцог де Майенн, сын бывшего главы Лиги, командовал в Гиени от имени короля. Столь же активный, как и отважный, он понимал, что мятеж надо подавить раньше, чем он разрастется. Он тотчас же призвал всех сеньоров Гаскони и обратился к двум маршалам, д’Обтерру и де Роклору, первый из которых жил в Кондоме, а второй отдыхал в своем замке, и, не дожидаясь их прибытия, поспешил со своей свитой и десятью или двенадцатью дворянами под стены Нерака, покинутого Лафорсом и Роганом, но где они оставили капитаном виконта де Кастета, сына Фавá. Виньоль, лейтенант д’Эпернона, командовал некоторыми войсками по-соседству. Он направился к Нераку, взяв по дороге Лавардак и башню Барбаст, которые с помощью Сентрайя и Фламарана были возвращены в повиновение, и первым присоединился к де Майенну. Тот решил немедленно захватить город и начал осаду. Никакая опасность не могла его остановить. Однажды он, в одиночку и только в камзоле, объезжал позиции и заметил трех вражеских всадников. Увлекаемый своим пылом, он помчался на них с пистолетом в руке. При его приближении двое всадников повернули назад; третий же поджидал его. Д’Эльбёф[19] выстрелил; но оружие было то ли незаряженным, то ли не взведенным, то ли неисправным. Капитан Кастэн, так звали его противника, опытный и отважный воин, в свою очередь направил свой пистолет на него в упор, но не стал стрелять, а сказал: отважный храбрец, вы мне не нужны, и проследовал дальше, предложив тому удалиться. Губернатор не забыл этого великодушного поступка, и позже, при любом удобном случае выражал свою признательность Кастэну.

Меж тем под Нераком узнали, что Эймé, сын Лафорса, завладел Комоном, замок которого пока держался. Майенн поручил осаду Нерака графу де Лабому, своему племяннику, и поспешил в Комон; он прогнал Эймé, деблокировал замок и возвратился к Нераку со своим победоносным войском, увеличенным за счет подкрепления, приведенным Баррó, сенешалем Базадуа. Пока он отсутствовал, подошли маршалы де Роклор и д’Обтерр. Осада продолжилась с новой силой. Город опасался быть захваченным штурмом или быть вынужденным сдаться на милость победителя. Он принял условия почетной капитуляцией и открыл свои ворота (9 июля 1621 г.). Король прибыл лично, чтобы возглавить кампанию. 13 июля он вошел в Бержерак, который Лафорс не осмелился защищать. Боз-Пардайян покорился и сдал Монёр и Сен-Фуа. Монсегюр, Тоннен, Турнон, Монфланкен и Пюимироль сдались добровольно, или были сданы за деньги своими губернаторами. Только Клэрак осмелился сопротивляться своему королю. Пришлось начать его регулярную осаду. Внутри было три тысячи воинов, отважно поддержанных жителями. Все защитились с пылом, который внушает фанатизм; но если сопротивление было яростно и упорно, то атака была приведена с большим искусством. Обе стороны нападали друг на друга почти каждый день. Во время одной из таких яростных схваток Терм, брат герцога де Бельгарда, заметив Ледигьера, который, не в силах драться, велел принести себя на носилках, чтобы своим присутствием воодушевлять солдат, крикнул ему: «Ну как, отец мой, что вы скажете об этом? Сын мой, отвечал Ледигьер, это и есть французский пыл. Ах, ответил Терм, вы пожалеете, что только вы не испытали его. Вам не достанутся удары, тогда как я иду подставлять под них мою шкуру». И отважный гасконец слишком дословно выполнил обещанное; отразив врага, он бросился в его ретраншементы и получил смертельную рану. Король прибыл к лагерю как раз в тот момент, когда его уносили. Он остановился около носилок и громко выразил свою боль. Вся армия вместе с ним оплакивала эту смерть и обещала отомстить за нее. Натиск еще усилился, и, наконец, осажденным пришлось воззвать к королевскому великодушию. Людовик позволил себя уговорить. Он довольствовался смертным приговором шести наиболее рьяных мятежников: да и то после казни первых четырех, он помиловал двух оставшихся. Эта осада стоила ему семи-восьми прославленных офицеров, помимо довольно большого числа солдат.

Пока государь брал Клэрак, Майенн, во главе небольшой армии, двинулся в Нижний Лангедок, направляясь к Монтобану. Стоило ему появиться, как Лэйрак, ле Ма де Верден, Мовзен[20] и л’Иль-Журден поспешили открыть перед ним свои ворота. Громкая слава о его воинском мастерстве и мужестве, которой Майенн пользовался с полным правом, и уважение, которое испытывали к священной особе короля, который находился поблизости, не позволяли ни одному из городов колебаться. Победитель сносил укрепления и шел дальше. Под Монтобаном его ожидало бóльшее сопротивление. Король появился под его стенами 27 августа. Майенн, Ледигьер, Бассомпьер, Шомбер, герцоги де Гиз и д’Ангулем, маршалы де Сен-Жеран и де Терм, Шеврёз, Прален, Виллар, почти все великие имена и храбрейшие капитаны монархии собрались под его знаменами; тем не менее, ничего не могло заставить город сдаться. Фанатизм возобладал над мужеством, и после более чем трех месяцев осады король свернул лагерь и ушел в Тулузу.

Пока длилась эта осада, Миранбó и Теобон, один сын, а другой зять Боза, взбунтовали Сен-Фуа и Монёр. Узнав об этом, Боз поспешил от Монтобана и захватил Монёр; но когда он направился в Сен-Фуа, то был захвачен в своем жилище Савиньяком д’Эйнессом во главе сорока мушкетеров, превратившихся в убийц, и зарезан вместе с католическим священником, кровь которого смешалась с его. Убийцы поспешили укрыться возле сына и зятя своей жертвы, тогда как Монёр поднял знамя мятежа. Боз-Пардайян был одним из самых смелых и ловких кавалеров Франции. Говорят, что он двадцать два раза дрался на дуэли, всегда побеждал, и ни разу не пощадил жизни своего противника. Щедрый на кровь человек погиб кровавой смертью. Впрочем, если его сын и зять были замешаны в этом убийстве, они не долго пользовались плодами отцеубийства. Теобон был изгнан из Сен-Фуа, а Монёр, почти тотчас же осажденный маршалом де Роклором, а затем и самим королем, был взят 12 декабря 1621 г., разорен и почти полностью разрушен. Зима вынудила Людовика XIII прекратить кампанию. Он возвратился в Бордо, а оттуда уехал в Париж, передав губернаторство Беарна Пардайян-Гондрену. Маршал де Терм, который владел им до этого, стал наместником Верхней Гиени вместо маршала де Роклора. В виде компенсации Роклору, король предоставил ему место капитана замка Лектура и пятьдесят тысяч экю. Блэнвиль, до этого капитан Лектура, стал комендантом Понторсона. Эльбёф стал губернатором Нижней Гиени. Маршал де Роклор отправился принимать порученный ему замок, и там скоропостижно умер 9 июня 1625 г. Он был третьим и последним сыном Жеро, сеньора де Роклора, де Годý, де Монбера и дю Лонгара, и Катрин де Безоль. Когда в сражениях погибли два его старших брата, он оставил церковное поприще, к которому был предназначен с юности, и стал военным. Королева Жанна удостоила его своим вниманием и приблизила его к своему сыну, который сделал его лейтенантом компании своих гвардейцев. Этот государь, видя, как бегут его солдаты в сражении при Фонтен-Франсез, приказал Роклору догнать их. Мне не стоит этого делать, ответил бравый гасконец: а то подумают, что я бегу вместе с ними. Я не оставлю вас, и умру рядом с вами. Генрих, став королем Франции, вознаградил его преданность и заслуги. Он сделал его смотрителем своего гардероба, кавалером своих Орденов, сенешалем и губернатором Руэрга, наместником Верхней Оверни и капитаном замка Фонтенбло. В 1615 г. Людовик XIII удостоил его жезлом маршала Франции. От первой жены, Катрин д’Орнезан, дочери сеньора д’Орадé и де Нойяна, у него было четыре дочери и единственный сын, умерший в 1610 г. холостым. Несчастный отец, не желая, чтобы угас его род, женился вторым браком на Сюзанне де Бассабá, которая принесла ему двенадцать детей[21]. Из всех гасконских сеньоров, приближенных Генрихом IV и осыпанных его милостями, только один Роклор остался популярным, и своей репутацией он был обязан не столько своему мужеству и высокому положению, сколько своим остротам, поистине гасконским. Они быстро и широко расходились. Его шутки звучали и на пашне земледельца, и в мастерской ремесленника.

Поражение, которое протестанты понесли в Нижней Гиени, не сделало их разумнее. Едва король удалился, как они вновь взялись за оружие и завладели бóльшей частью городов. Герцога д’Эльбёфа не обескуражила такая потеря. Вначале он укрепился в замке Дюрá, взял замок Лафорс, который разрушил, несмотря на просьбы графа де Лозена и Бордея, взял приступом Монтравé, и, наконец, подступил к городу Тоннену, который оказал долгое и яростное сопротивление; но оно было вынуждено уступить численности и мужеству. Осада стоила жизни маркизу д’Амбрé, виконту де Монклá, его племяннику, Мушану, младшему брату Безоля, лейтенанту компании маршала де Роклора, Казó и нескольким другим сеньорам. Победители, взбешенные этими потерями, подожгли город и оставили от него только груды развалин.

Эти победы не покончили с мятежом, пока не вернулся Людовик XIII. Его присутствие и страх перед его оружием закончили то, что начал герцог д’Эльбёф. Граф де Кюрсон взял Эймé и Монёр. Мюсидан и Жансак сдались добровольно. Сен-Фуа вначале отважно защищался; но затем открыл свои ворота перед герцогом де Лафорсом, которому король не только вернул свою милость, но еще и даровал жезл маршала Франции. Монфланкен последовал его примеру. Наконец Клэрак был сдан Люзиньяном, который получил ради такого случая пятьдесят тысяч экю. Когда Гиень таким образом была возвращена в повиновение, государь прошел в Лангедок и продолжил там свой триумфальный марш: но протестантизм, уничтоженный в одном месте, поднимался в другом. Требовалась могучая рука Ришельё, чтобы покончить с ним. К счастью, знаменитый кардинал вскоре взял управление государством в свои руки. Гасконь не стала дожидаться его возвышения, чтобы отвергнуть все призывы недовольных. Ничто не нарушало там спокойствия после кампании 1622 г. и до смерти Людовика XIII.

В следующее царствование она, со всей Гиенью, приняла участие в войне[22] Великого Конде и принца де Конти, которых их недовольство кардиналом Мазарини толкнуло к мятежу. Беарн и город Байонна на этот раз остались верны королевской власти. Напрасно Конде пытался привлечь их на свою сторону. Маршал де Граммон, который был там губернатором, не только оставался глухим ко всем его предложениям, но и присоединился к Анри Лотарингскому, графу д’Аркуру, которого двор Франции направил против принца. Пока д’Аркур гонялся по Ангумуа и Сентонжу за победителем при Рокруа, Конти на берегах Гаронны сражался с маркизом д’Эпине-Сен-Люком. Маркиз, бывший лейтенант Конде, отошел от своего командира, когда узнал, что тот уступил преступным чувствам. Он выступал на стороне правительства короля с небольшой кучкой войск, оставшихся верными, как и он. Вынужденный уступить количеству, он переправился через реку и ушел к Мираду, где спешно укрепился. Конти последовал за ним, и, взяв Кодекот и несколько небольших соседних городков, захватил Астафор. Всего два лье отделяли его от Сен-Люка; но он не решался сразиться с ним, неуверенный в своих силах, и настойчиво просил помощи у своего брата. Конде примчался из Либурна и прибыл в Астафор, как только стемнело. Не тратя время на отдых и не дожидаясь своего брата, которому он приказал следовать за ним с остальной армией, он уехал несколько часов спустя, и несмотря на темноту и плохие дороги, которые зима сделала почти непроходимыми, на рассвете уже был перед расположением Сен-Люка. Тот разместил свою пехоту в Мираду, а кавалерию в соседних городках. Он не знал о подходе Конде, но, по натуре осторожный, он не пренебрег ничем, к чему обязывало соседство врага. Эти предосторожности спасли его от полного поражения. Конде атаковал внезапно, и быстро разметал многочисленные отряды, защищавшие подходы к мосту, наведенному через Олý, но был остановлен несколькими эскадронами, подоспевшими на шум нападения. Напасть, смять и обратить в бегство эти эскадроны было для принца делом нескольких мгновений. Еще меньше времени ему понадобилось, чтобы рассеять войска, которые вел Сен-Люк, и которые двигались на помощь побежденным в полной неясности и беспорядке, как это бывает при неожиданном налете. Достаточно большое число офицеров, многие солдаты и бóльшая часть обоза армии, оказались в руках нападающих.

Сен-Люк укрылся в Мираду, где собрал остатки своей армии. Город занимал только половину горы, на которой находился; остальная часть была пустынна. Небольшой ров, теперь частично засыпанный, и старая стена, к которой примыкали почти все дома, вот и все укрепления. Правда, чтобы добраться до них, надо было не только взобраться по длинному и узкому проходу, но и пересечь вспаханную и топкую после дождей местность, как это бывает с плодородными землями, и пересеченную изгородями, как все подступы к небольшим городкам. Ожидая две пушки, которые он привел из Ажана, и принца де Конти, который еще не подошел с главными силами армии, Конде захватил несколько передовых постов. В то же время он прибег к уловке, которую могут использовать только капитаны с высокой репутацией. Он дал свободу нескольким пленным, чтобы те распространили известие о его прибытии, убежденный, что эта новость больше озадачит врагов, чем поражение, которое они только что потерпели. Это средство имело успех. Как только в Мираду узнали, что принц стоит перед городом, всех охватил страх от одного только имени Великого Конде. Войска Сен-Люка еле дождались дня, чтобы искать спасения под прикрытием стен и орудий Лектура.

Конде предусмотрел такую возможность и так расположил свои войска вокруг города, чтобы у Сен-Люка не было никакой возможности прорваться; но поспешность помешала ему осуществить задуманное. Вместо того, чтобы дождаться, когда войска Сен-Люка спустятся на равнину, где у него было полное преимущество, он напал на Шампанский и Лотарингский полки, когда они выходили из города, и опрокинул их в ров, куда они падали, бросая свое оружие и прося пощады. Но скоро они поняли, что кавалерия не сможет к ним приблизиться. Тогда, выбрав единственный путь к спасению, который им предоставило провидение, они возвратились в Мираду, не столько для его защиты, сколько спасая свои жизни. Пока длилась схватка, кавалерии под командованием Сен-Люка удалось уйти. Принц, поддержанный своим братом, Ларошфуко и небольшим отрядом, гнался за ними до стен Лектура, где под ним была убита лошадь; и когда он увидел, что они уже вне досягаемости, он возвратился к Мираду. Он считал, что два полка оставленные своим военачальником, которые уже были потрепаны, к тому же лишенные боеприпасов и продовольствия, не будут защищать бедный, слабо укрепленный городок. Действительно, в первый момент они предложили сдать его и уйти на соединение с Сен-Люком; но Конде, который не хотел упустить случай лишить врага превосходной пехоты, настаивал, чтобы они сдались в плен или, по крайней мере, пообещали не воевать в течение шести месяцев.

Осажденные, возглавляемые генералом Дю Бузе-Мареном и еще одним отважным офицером, не хотели подобной капитуляции. Страна была богата; в городе было достаточно продовольствия. Кроме того, они понимали, что принц был не в состоянии окружить город так, чтобы они не смогли получать извне боеприпасы, нехватку которых испытывали. Их ожидание не было обмануто, и уже на следующую ночь Сен-Люк ввел туда подкрепление и продолжал оказывать им помощь, пока длилась осада. Конде скоро понял, что лучше было бы принять Мираду на тех условиях, которые были предложены, что того, чем он располагает, недостаточно для длительной осады, тем более, что у него не было артиллерии. Тем не менее, как часто бывает, приходится хладнокровно продолжать то, что уже начато, и он продолжил свое дело, надеясь поразить врага своей стойкостью, и, главное, решив показать пример всем, кто осмелится сопротивляться перед его оружием. Он привез из Ажана две небольшие пушки, одна калибром восемнадцать, а другая двенадцать, с малым количеством ядер. Он полагал, что этого будет достаточно, чтобы пробить брешь и захватить городок прежде, чем подойдет граф д’Аркур, который спешил к нему. Оба орудия были удачно расставлены; но снаряды слишком быстро закончились, и принцу пришлось бы снимать осаду, если бы престиж его положения, авторитет его славы и щедрое вознаграждение не заставили бы нескольких смелых солдат, с риском для жизни, разыскивать во рву использованные ядра. В свою очередь осажденные защищались стойко и произвели две удачных и смертоносных вылазки. Тем не менее, их спасла не столько их доблесть, как везение, так как когда брешь была пробита, ближайший дом обрушился в ров, и его обломки стали новым препятствием.

Надо было пробивать другую брешь, или попытаться сквозь огонь и дым идти на штурм, который мог стоить жизни значительной части армии, и скорее всего был бы отбит осажденными. Конде, став осторожнее, выбрал первое и перевел обе пушки в другое место. Его упорство уже было готово увенчаться успехом, и он уже начал подготовку к штурму, когда ему доложили, что д’Аркур подошел к Овиллару с десятитысячной армией. У Конде не было и половины. Несмотря на такое неравенство сил, Бальтазар, наемник, который благодаря своему мужество был возвышен до чина капитана, и который сыграл довольно важную роль в этой экспедиции, посоветовал ему оставить несколько отрядов перед Мираду, чтобы не дать осажденным выйти, и идти на Овиллар и дать бой д’Аркуру, или, по крайней мере, двинуться на Фламмарен, чтобы перекрыть ему путь. Предложение было отклонено как слишком смелое. Принц рассудил, что силы слишком неравны, чтобы рисковать ими в бою; он снял осаду[23] и ушел к Астафору. Когда Гаронна отделила его от врага, он посчитал, что сумеет наверстать упущенное, а пока довольствовался размещением нескольких постов в направлении Овиллара, которым было поручено наблюдать за всеми действиями противоположной стороны.

Эта предосторожность, которая была достаточной, чтобы обезопасить лагерь, чуть было не погубила принца, и он, к своему стыду, оказался застигнутым врасплох и разбит: ни один из направленных им разъездов не следовал полученным инструкциям, и вместо того, чтобы следить за врагом, они занялись грабежом соседних деревень. Поэтому д’Аркур сумел переправиться через реку, пройти через дозоры принца и оказаться в пятнадцати минутах ходьбы от Астафора прежде, чем кто-либо объявил тревогу. Наконец, люди, потрепанные авангардом, принесли новость в город с паникой, обычной при подобной неожиданности; принц тотчас же вскочил на коня, за ним последовали герцог де Ларошфуко, граф де Сен-Марсен и маркиз де Монтеспан. Едва он успел сделать пятьсот шагов, как увидел вражеские эскадроны, готовые одновременно атаковать со всех сторон. Он тотчас же принял решение. Город Астафор был укреплен не лучше, чем Мираду, и штурмовать его было легче, чем оборонять. Принц не стал дожидаться атаки графа д’Аркура. Он собрал свою кавалерию у стен Астафора и велел ей уходить с обозом в Пор-Сен-Мари, тогда как сам с пехотой направился к городку Буé, намереваясь там переправиться через Гаронну и укрыться в Ажане. Он оставил в Астафоре только своих мушкетеров, чтобы те отвлекли врага. Отступление было опасным и требовало немалой смелости. Войска перемешались, ни у тех, ни у других не было ни постов, ни рядов. Неизвестность, неразбериха и спешка были необычайными. В завершении всех несчастий, в Буé оказалось слишком мало лодок, и переправа через Гаронну продолжалась целых двенадцать часов. Но графу д’Аркуру не суждено было в этот день покончить с гражданской войной. Небо ему представляло случай, за который надо было ухватиться, а не стараться перебить как можно больше солдат; но напрасно обстоятельства складывались так удачно, его талант, уступающий таланту Конде, не смог ими воспользоваться. Вместо того, чтобы преследовать принца, прижать его к берегу Гаронны и опрокинуть в реку или заставить сложить оружие, он атаковал городок Пергэн, где Конде оставил своих гвардейцев. Они оказали яростнейшее сопротивление и капитулировали только на следующий день, исчерпав все боеприпасы и перебив врагов гораздо больше, что было их самих. Конде, который сел в лодку последним, видел на другом берегу реки маркиза де Монтеспана, отражающего войска графа д’Аркура, и прежде, чем войти в Ажан, он получил известие, что его кавалерия дошла до Пор-Сен-Мари, не потеряв ни людей, ни обоза. Пленение трех или четырех сотен гвардейцев, отделившихся от остальной армии, вот и весь успех, который смог извлечь д’Аркур из удачного стечения обстоятельств, когда положение и небрежность его врагов позволяли ему с легкостью покрыть себя бессмертной славой, полностью разбив, а возможно и пленив, одного из величайших полководцев последних времен.

Город Ажан вначале закрыл свои ворота перед беглым принцем, и не открывал их, пока не заручился определенными гарантиями. Тоннен, Марманд, Ма-д’Ажене не лучше встречали его гарнизоны. Конде томился от того, что ему приходится играть роль, столь мало достойную его ранга, происхождения и мужества. Он тайно оставил Гиень с пятью спутниками, пересек королевство, преодолев тысячи опасностей, и прибыл в Париж, где его присутствие, его деятельность и его таланты подогрели уже остывающее рвение его сторонников, уравняли на какое-то время все силы королевства, и дали возможность, к великому несчастью, продолжить гражданскую войну, бесцельную и безрезультатную. Все было бы блекло и мелочно в этой борьбе, слабом отголоске феодальных войн, о которых мы рассказывали, если бы могучие фигуры принца и Тюренна не добавили немного блеска этим эпизодам, где люди и события проявляли себя одинаково мелкими. Принц де Конти, на которого он оставил свои войска, не смог исправить положение; он почти сразу потерял Ажан, Клэйрак, Лаплюм, Пор-Сен-Мари, Эгийон. Он был вынужден уйти в Бордо, где граф д’Аркур его настиг и даже осмелился навязать ему сражение; но успех не соответствовал его отваге. После долгого боя, преимущество в котором было на стороне партии принцев, д’Аркур отошел от Бордо и направился в Кондомуа.

Он расположился в Гондрене. Его пребывание там окончательно разорило и так уже пострадавшую страну. Под предлогом того, что провинция поддержала мятежников, хотя на самом деле только Гренад и Бомон приняли их сторону, продвижение освободительной армии везде сопровождалось убийствами, грабежами и пожарами. Бедствие, если верить рассказу того времени[24], было столь велико, что люди бежали в леса, а бесхозный скот бродили по полям. В городах, деревнях, замках, домах, везде, где проходили солдаты, были обысканы улицы, погреба и даже садки, в поисках продовольствия, денег и ценностей. После военных набегов настало пора контрибуций. Графство Астарак было оценено в шестьдесят тысячах ливров, герцогство Альбре обложено на сто пятьдесят тысяч, Ош должен был выплатить шестьдесят тысяч, Жимон двадцать тысяч, Мовзен одиннадцать тысяч[25]. С Кондома потребовали только десять тысяч экю; но когда он промедлил с платежом, ему пришлось отсчитать шестьдесят четыре тысячи ливров. На город Мон-де-Марсан наложили только двадцать тысяч ливров; но так как он хотел оспорить эту сумму, ссылаясь на свою нищету, ему пришлось выложить еще пять тысяч. Ни священники, ни монахи, ни монахини, никто не освобождался от выплат. Барран, Ордан и несколько соседних городков, не собравших денег к назначенному сроку, были преданы разграблению. Жеген и собранное им испытали не лучшую судьбу. Набеги различных отрядов и отсутствие какой-либо безопасности на дорогах, все это усиливало несчастья народа. Оз направил депутацию к командующему, все еще находящемуся в Гондрене. Депутация попала в засаду, и, хотя в ней было от десяти до двенадцати человек, все они были ограблены и оставлены почти нагими. На все жалобы, которые слышались отовсюду, д’Аркур только отвечал, что солдаты, действительно, воры, но зато сражались они хорошо.

Дав своим войскам отдых, он начал осаду Вильнёв-д’Ажене, который защищал Теобон-сын; но встретил том гораздо бóльшее сопротивление, чем ожидал. Осада затянулась; командующий не стал дожидаться ее окончания. Огорченный разными неурядицами, он передал армию де Морену, де Совбёфу и де Лильбонну, трем своим генерал-лейтенантам, и ушел в Бюссак, сопровождаемый только пятью своими приближенными.

Отъезд графа д’Аркура поверг в уныние королевскую армию и изменил положение дел. Три лейтенанта-генерала не осмелились продолжать осаду и ушли в Ажан. Пока они вместе обсуждали план дальнейшей кампании, Бальтазар вышел из Базá, где стоял, обманул капитана Лассерра, губернатора Кастельжалу, и после четырехдневной осады вынудил сдаться город Кастельно. Город Кастельжалу, который он затем атаковал, пытался отбить его. При его подходе жители присоединились к полку Руйяка, который стоял там гарнизоном, и вышли навстречу; но он отразил их с такой силой, что чуть было, пользуясь паникой, не ворвался вслед за ними в город. Страх был так велик, что жители сдались час спустя. Замок, защищаемый надежным гарнизоном, пока держался. Бальтазар оставил под его стенами генерала Дюплесси, и, поддержанный графом де Маршеном, двинулся к Кондому, где у него были налажены некоторые связи; но едва он удалился, как узнал, что Дюплесси убит перед замком Кастельжалу, что заставило его направить туда Бове-Шантирака.

Сам же он продолжил свой марш к Кондому, во главе полуторатысячной кавалерии. Маркиз д’Обтерр, который воевал под его началом, вызвав консулов на разговор, тщетно пытался поколебать их верность. В городе находились Гоа и Монкассен; они заставили отвергнуть все предложения, и оба вождя мятежников были вынуждены вернуться к замку Кастельжалу. В надежде их прогнать подошел Совбёф, он даже послал им вызов на бой; но тотчас же после вызова он удалился, не дожидаясь ответа. Гарнизон замка, свидетель этого позорного отступления, на следующий день открыл свои ворота. Маршен и Бальтазар начали осаду Ма-д’Ажене и взяли его приступом на пятый день. Лабарт, подполковник Гиенского полка, который там командовал, едва успел укрыться в церкви с несколькими офицерами и жителями; они попытали оказать сопротивление, но скоро оказались в плену. Взятие Гонто и Монтеньяна завершило кампанию. После этой последней победы Маршен и Бальтазар решили отправиться на зимние квартиры, и чтобы лучше восстановить силы своих войск, они разделились. Маршен ушел в Перигор, а Бальтазар со своим полком и полками Конти, Гитó и Лейрана свернул к берегам Гаронны и в тот же день был в Базá. Через пару дней он уже был у Рокфора в Ландах, и, не задерживаясь там, продолжил свой путь, завладел замком Пожалé, откуда на рассвете следующего дня проследовал дальше. Он спешил к Мон-де-Марсану, жители которого должны были принять его с его обозом и свитой из десяти или двенадцати его офицеров; но узнав, что герцог де Кандаль, назначенный на место графа д’Аркура, вместо того, чтобы спешить на защиту Сарлá, двигается против него, он поручил Гастону, одному из своих офицеров, взять под свое начало его кавалерию и укрыться с ней в Гренаде, где он уже разместил сто двадцать человек из полка Конти. Кандаль привел с собой только отряд кавалерии; он шел день и ночь, надеясь найти врага, рассеянного по городкам. Прибыв к Гренаду, он без труда разгромил полки Гитó и Лейрана, которые предпочли оставаться на позициях, которые сами себе определили, и не захотели повиноваться приказам Гастона. Затем он потребовал от жителей города открыть ему ворота; но задержавшись на несколько часов у стен, чтобы увидеть, как выполняется его приказ, он упустил случай застигнуть Бальтазара. Когда королевская армия появилась перед Мон-де-Марсаном, тот, всегда деятельный, только что оставил его и ушел к Тартá. Кандаль продолжил преследование, и был перед Тартá в день Рождества; но чрезмерный холод не позволил ему даже начать осаду, и вынудил вернуться в Мон-де-Марсан, откуда он поспешил, хотя и слишком поздно, на помощь Сарлá.

Бальтазар, оставшись хозяином Тартá, не упустил ничего, чтобы укрепить его; в то же время он послал приказ Сен-Микó взять ту часть полка Конти, которую он оставил в Базá, и спешно направиться к Рокфору. Барон де Марсан, который был там губернатором, хотел передать город шевалье д’Обтерру, столь же верному королю, как маркиз д’Обтерр, его старший брат, был предан делу принцев. Шевалье, заметив Сен-Микó, погнался за ним и навязал сражение; но он не смог помешать ему дойти до Рокфора, ворота которого оказались закрытыми; так что ему пришлось расположиться в пригородах. Королевские войска, в свою очередь, заняли позиции под стенами города; но когда настала ночь, они ушли к Лабастиду и Сен-Жюстену. Бальтазар, узнав обо всем, что произошло, той же ночью вышел из Тартá, к девяти часам утра прибыл к Рокфору и вошел в него, несмотря на все противодействия барона де Марсана. Он быстро завладел замком и церковью, и как только утвердился в этих двух опорных пунктах, ввел Сен-Микó с полком Конти, а сам, взяв двадцать всадников, которых привел с собой, и две тысячи пехотинцев, произвел мощную вылазку против королевских войск, которые вернулись на позиции, занимаемые ими накануне.

Шевалье д’Обтерр, не ожидавший такого напора и не зная, что ему следует предпринять, поспешил отступить и ушел к Вильнёву и Сен-Северу, оставив в замке Сен-Жюстен только тридцать человек. Бальтазар атаковал их на следующий день и принудил к безусловной сдаче. Развивая свой успех, он двинулся на Лабастид, где разместил шестьдесят человек, поручив им как следует укрепить город и особенно церковь. Но стоило ему уйти, а шевалье д’Обтерру показаться, как они трусливо сдались. Бальтазар повернул назад; но видя, что уже ничего не исправишь, он ушел к Рокфору, где оставил генерала Ба, и вернулся в Тартá. За его прочными стенами он не только мог никого не бояться, но и совершать оттуда набеги по Ландам и беспокоить одновременно Дакс, Сен-Север и Мон-де-Марсан. Он взял замок Конá и оставил там гарнизон, который опустошал окрестности; он даже воспользовался некоторыми волнениями в Сен-Севере, чтобы попытаться завладеть этим городом. Эта попытка, начавшаяся удачно, чуть было не погубила его. Он уже захватил обоз и пленил часть гарнизона, но пока он вел переговоры с остальными, шевалье д’Обтерр, которого он считал находящимся далеко, захватив Сен-Жюстен (14 июня 1653 г.), комендант которого сложил оружие, не дожидаясь подхода артиллерии, неожиданно напал на него и принудил к поспешному отступлению. Преследуемый со всех сторон, он мог направиться только к Лартé на Адуре, который пересек в плавь. Оторвавшись от погони, он присоединился к своим у брода Сопросс, и, взяв с собой лучших из своих кавалеристов, возвратился в Тартá, по-прежнему преследуемый д’Обтерром, который остановился только в часе от города.

Огорченный тем, что упустил добычу, д’Обтерр понадеялся, что ему больше повезет с замком Конá. Он начал его осаду. Несмотря на свое мужество и превосходство в силе, он терпел неудачу в этом предприятии, пока ему не помогла измена. Ирландцы, из которых почти полностью состоял гарнизон, опасались исхода осады. Они захватили Лакруа, своего командира, и передали его врагу вместе с замком, который им было поручено защищать. Да и сам Бальтазар[26] не замедлил договориться с двором и передал свои места герцогу де Кандалю. Большинство других вождей[27] с принцем де Конти во главе, заключили отдельный мир. Только принц де Конде проявил себя более твердым или упорным. Не желая сгибаться перед Мазарини, он обратился к Испании и оставил королевство (1652 г.), куда возвратится только через семь лет по Пиренейскому договору.

Пока условия этого договора, возможно самого знаменитого и выгодного из всех, что были заключены старой монархий, обсуждались на Фазаньем Острове, двор Франции приближался к границе. Он оставил Бордо 6 октября 1659 г. и остановился на ночь в Кадийяке, где герцог д’Эпернон, брат герцога де Кандаля, умершего вскоре после замирения Гиени, и второй сын фаворита Генриха III, встретил его с необычайным великолепием. «Ничто, говорит принцесса той эпохи[28], не могло сравняться с роскошным столом, который он накрыл, и ничто не приближалось к пышности, политесу и величию, которая проявлялись во всем. Он был человеком, добавляет она, который сохранил дух большого сеньора, которого нет ныне более ни у кого, его окружало огромное количество дворян, пажей, и всего того, что отличает людей; также он имел для поддержания такого образа жизни чин генерал-полковника французской пехоты, губернаторство Гиени и сто тысяч экю ренты». Этот герцог умер в 1661 г., оставив от своих двух жен только дочь, которая отказалась от всех благ света, чтобы войти в обитель кармелиток парижского пригорода Сен-Жак, под именем сестры Анны де Иисус. Сын, который был у него от первой жены, узаконенной дочери Генриха IV и Анриетты де Бальзак д’Антраг, умер холостым раньше его. Смерть сына и уход в религию дочери позволили ему свободно распорядиться огромным состоянием. Он завещал графство Астарак Анне де Кастельно, даме де Моран. Графы де Фле, единственная ветвь дома де Фуа, которая существовала в то время, выдвинули претензии. Анна де Кастельно пошла на соглашение, которое ей предложил Жан-Батист Гастон де Фуа, глава этой ветви; но тот, десять лет спустя, продал графство последнему маршалу де Роклору, у которого было только две дочери, старшая из которых вышла за герцога де Роган-Шабо, которому она передала Астарак. Роган-Шабо все еще владели им 1791 г.

Король Людовик XIV совершил въезд в Базá 7 октября[29], 8-го ночевал в Кастельжалу, и 9-го прибыл в Нерак, где находился до 10-го. Там двор восхищался старинным замком королей Наварры, и особенно великолепными садами вдоль берегов Баиза, уже почти заброшенными, но все еще красивыми, благодаря множеству следов старинного разбиения. На следующий день к четырем часам вечера прибыли в Лектур, откуда отправились дальше на следующий день после мессы, которую король прослушал в Сен-Жерве, а королева-мать у кармелиток. В этот день обедали на лужайке и ночевали в Мовзене. 13-го прибыли в л’Иль-Журден, и 14-го – в Тулузу, откуда проследовали в Провансе, дожидаясь, пока затруднения, задерживающие подписание договора, будут улажены. Наконец договор был подписан 17 ноября 1659 г. Одна из его статей гласила, что инфанта Мария-Тереза, старшая дочь Филиппа IV, короля Испании, сочетается браком с молодым Людовикам XIV, но при этом оговаривалось, что принцесса отказывается от короны Испании; но празднование свадьбы было отложено на следующую весну. Двор проехал через л’Иль-Журден 23 апреля 1660 г., и ночевал в Оше 24-го. Мы не смогли найти, ни в том, ни в другом из этих городов, протоколы этого проезда; нам более повезло в отношении Вик-Фезансака и Ногаро[30]. Король совершил свой торжественный въезд в Вик 25-го, к четырем часам вечера. Жители выступили, чтобы встречать его, под руководством Жана де Ламбé, младшего в доме де Марамбá. Они выстроились ровными рядами в поле, книзу со стороны ла Жюстис, и приветствовали монарха общим залпом своих мушкетов и многократными криками: Да здравствует Король! Де Лабон, первый консул, приблизился к государю и обратился к нему с речью. Де Жимá, королевский судья, обратился к нему со второй речью при входе в город, а Даркье, каноник и теолог капитула, с третьей, под портиком церкви[31].

Людовик прибыл в Ногаро на следующий день. Он ехал в карете, запряженной шестью лошадями, и с ним были королева-мать, герцог д’Орлеан, его брат, и герцогиня де Монпансье, его кузина. Ключи от города были ему вручены у ворот Жаком де Люзареем, судьей Нижнего Арманьяка, которого сопровождали Бернар Байен, лейтенант судебного округа, и консулы Жан Доа, Пьер Камель, Раймон Сен-Марк и Жан Дюком, почти все нотабли и толпы народа. Люзарей прежде, чем вручить ключи, опустился на колени и обратился к королю с речью, которую тот выслушал с покрытой головой. После речи королевский кортеж проследовал через ворота города и остановился у дома хирурга Казенава, подготовленного для королевы-матери[32]. Молодой Людовик сел верхом, и немного отдохнув у Латур-Лебé, где для него были приготовлены покои, отправился на охоту, которую скоро прервал злополучный дождь. Он оставил Ногаро на следующий день, последовательно ночевал в Мон-де-Марсане, Тартá и Даксе, и 1 мая прибыл в Байонну. Он пробыл там неделю и более месяца прожил в Сен-Жан-де-Люз. Король Испании приехал в Фуентарабию, провожая дочь, залог нового мира. Оба монарха встретились 6 июня на Фазаньем Острове и поклялись в нерушимой дружбе. На следующий день Людовик XIV и его мать возвратились на этот остров, чтобы принять молодую принцессу из рук ее отца. Два дня спустя король подтвердил свой брак, уже заключенный по доверенности в Фуентарабии, и обвенчался собственной персоной в церкви Сен-Жан-де-Люза. Улица, которая вела от его покоев до церкви, была украшена богатыми гобеленами, и вдоль нее стояли полк французской гвардии, швейцарцы и две компании дворян au bec de corbin[33]. Государь, одетый в черное, в шитой золотом мантии, шествовал между привратниками своей палаты, держащими их серебренные жезлы; ему предшествовали принц де Конти и кардинал Мазарини в стихаре и короткой мантии. Молодая королева шествовала следом, ведомая герцогом д’Орлеаном. Она была в золотой короне, платье из белого атласа, расшитого золотом, и королевской мантии из фиолетового бархата, усеянного золотыми цветками лилий, шлейф которой поддерживали три принцессы крови. Королева-мать была под черной накидкой. Епископ Байонны, Жан д’Олс, в торжественных одеждах, встретил новобрачных на пороге церкви и провел их на возвышение, покрытое фиолетовым бархатом, усеянным золотыми цветками лилий и с таким же балдахином. Королева-мать занимала отдельный помост, покрытый черным бархатом. Епископ, прежде чем начать мессу, поднес королю на блюде из позолоченного серебра обручальное кольцо и двенадцать золотых монет, в память Morganeguiba древних франков. Затем он вновь благословил брак и отслужит мессу. Кардинал Мазарини исполнял службу великого капеллана, и подносил дискос королю, королеве и королеве-матери для целования. В нарушение обычая не было свадебного застолья. Супруги отужинали по-семейному с королевой-матерью и герцогом д’Орлеаном. Шесть дней спустя двор оставил Сен-Жан-де-Люз и возвратился в Байонну.

Король предоставил супруге торжественный въезд в первый город, который встретился им на пути. Она была[34] встречена у ворот Сен-Леон великолепно украшенными триумфальными арками, эмблемами и девизами. Четыре тысячи вооруженных жителей, возглавляемых Нагием, Дюсавé и Даржалé, ожидали ее там. Сенешаль обратился к ней с хвалебной речью от имени городских властей. Балдахин, который предшествовал ее карете, несли эшвены д’Оливé, Этшеверри, Соррод и Дюаль. В Мон-де-Марсане[35] обе королевы посетили монастырь Сен-Клер и прослушали там мессу. Город преподнес королю, в честь такого случая, две тысячи сто десять ливров. Из Мон-де-Марсана направились в Бордо. Двор был многочислен и блестящ. Городки, где он останавливался, иногда оказывались слишком маленькими, чтобы оказать прием такому количеству именитых гостей. Тогда располагались в соседних деревнях. Когда король остановился на ночь в Капсью, герцогиня де Монпансье отправилась в Сен-Жюстен[36]; там ей предоставили старый дом, приходящий в запустение: в полу комнаты красовалась большая дыра, наскоро прикрытая плохо подогнанными досками. Тем не менее, принцесса заснула так же мирно, как если бы она находилась в великолепном и прочном дворце; но среди ночи раздались крика: Спасайтесь, спасайтесь: дом рушится. Принцесса, спросонья, забыв обо всем, кинулась наружу, и только спустя некоторое время заметила, что она лишь в одной рубашке. Тревога оказалась ложной; это было землетрясение, которое пришлось главным образом на Бигорр, и особенно на Баньер, где было разрушено несколько домов. Больше ничего не тревожило путешествующих до самого Бордо.

Возможность, которой Европа опасалась, и которую она пыталась предотвратить с помощью статей Пиренейского договора, осуществилась. У брата Марии-Терезы совсем не было детей, и герцог д’Анжу, второй из внуков принцессы, был призван на трон Испании. Герцоги Бургундский и де Берри, провожали его до границ королевства, под присмотром герцога де Бовилье, их гувернера. Три молодых принца прибыли в Байонну 13 января и находились там до 19-го. Они ежедневно ходили в собор на мессу, но в разные часы или к разным алтарям. В числе другие развлечений, город устроил в их честь бой быков. Там присутствовали капитула и городские корпорации.

Оставив молодого короля на берегах Бидасоа, два брата возвратились в Байонну, которую они оставили на следующий день. Они прибыли в Ногаро в субботу, 25 февраля, ближе к вечеру. Мэр во главе консулов вышел приветствовать их. Принцы провели там воскресенье, и к ним дважды обращались с речью; вначале теолог Люзарей, при входе в приходскую церковь, когда они шли на мессу, а затем, по их возвращению в свои покои, верховный судья, которого сопровождали остальные чиновники юстиции[37]. Затем они направились к Ошу и л’Иль-Журдену, и, наконец, пересекли Гаронну. Эта поездка была последним сколько-нибудь важным событием, отмеченным в анналах Гаскони[38].