Том 3. Книга X.

ГЛАВА IV.

Эдуард III, король Англии, доваривается с гасконскими сеньорами. – Новое решение относительно разногласий между домами де Фуа и д’Арманьяк. – Эдуард вновь пишет большинству гасконских сеньоров. – Осуждение убийц епископа Эра. – Граф д’Арманьяк отправляется в Италию и попадает в плен. – Дом де Комменж. – Капитул Жегена. – Новая война в Гаскони. – Епископ Эра осажден в своем дворце. – События его епископата.

Англия только что тоже поменяла господина, и место слабого Эдуарда II, вынужденного отречься от престола и вскоре умершего в заключении, занял сын Изабеллы, Эдуард III, молодой принц, едва достигший возраста 16 или 17 лет, но который уже тогда заставил вспомнить правление Эдуарда I, своего предка. Одной из первых его забот было дарование прощения всем гасконским сеньорам, которые воевали с его отцом. Сенешаль Гаскони и коннетабль Бургундии[1], которым он дал соответствующие полномочия, вели переговоры[2] с Донадье де Монтестрюком, сеньором де Монтестрюком, Оттансью де Бэйланом, Бертраном де Сентрайем, Эрменоном де Монтегю, Пьером де Гонто, сеньором де Бироном, Анесаном де Комоном, Арно д’Эспанем, Бернаром де Транкалеоном, сеньором де Фимарконом, Саном де Пеном, сеньором де Тайебуром, Бернаром де Равиняном, Журданом де Фурсé, сеньором де Фурсé, Андре де Казеновом, Аманьё де Нуайяном, сеньором де Сен-Ливрадом, Бертраном д’Эстангом и Бернаром де Ладу (3 июня 1326 г.); но погасив последние отголоски бури, поколебавшей трон его отца и, следовательно, его собственный, Эдуард подумал об увеличении своих сторонников в Аквитании. Он направил Пьера де Галисиака[3], каноника Ажана, к архиепископу Бордо, епископам Ажана, Кондома, Лектура и Базá, к графам де Фуа, д’Арманьяку и де Комменжу, виконту де Фезансаге, Журдену де л’Илю и сиру д’Альбре.

Галисиаку поручено было, кроме того, побывать в Кондоме, Лектуре и бóльшей части городов провинции, и договориться с сеньорами, и, в особенности, с Анесаном де Пеном, Аманьё де Ноайяном, Эйсью де Галаром, Арно Депарбé, Арманом де Латуром, Жаном де Молеоном, Арно де Дюрфором, Бернаром де Пуайянном, Роже де Пуданом, Арно-Гиллемом де Барбазаном и Бранé де Соларом[4]. Везде он должен был, не жалея обещаний, укреплять верность своему повелителю, вызывать ее или восстанавливать. Но все взоры были направлены на короля Франции, который, едва усевшись на трон, призвал, дворянство во Фландрию и 22 августа 1328 г. одержал победу в знаменитом сражении при Касселе. Среди героев дня история упоминает графов д’Арманьяка и де Фуа. Хотя они и встали под знамена Франции, тем не менее они не отказались выслушать новые предложения Эдуарда, который поручил[5] (15 сентября) Жану де Ла Бастиду, сенешалю Гаскони, Жану де Вистону, своему коннетаблю Бордо, и Жану Траверсу вести переговоры с ними, с виконтом де Фезансаге и сиром д’Альбре. Чтобы крепче привязать этих сеньоров к своим интересам, он обещал возместить все потери, которые они могли бы понести, служа ему, за счет городов, которые Карл Красивый забрал у Англии, как только они возвратятся под его господство, или, самое позднее, через пять лет; если по истечению этого срока города еще не будут возвращены, тогда он передаст им другие земли в Гиени или каком ином месте, или пенсию, которую он назначит с его замка в Бордо, с Тауэра в Лондоне или из его казны. Еще он обещал им вернуть все земли, которые захватил у них или их союзников во время последней войны. Наконец, он обязался никогда не заключать ни мира, ни перемирия с Францией, без того, чтобы все эти сеньоры, их вассалы и их сторонники, не были включены в его условия, а их интересы – соблюдены.

Старинная вражда между графами д’Арманьяком и де Фуа пока особенно не проявлялась. Папа, надеясь погасить ее навсегда, направил к ним архиепископов Амбрена и Безансона. Оба архиепископа, без особых усилий, убедили их выбрать арбитром своих разногласий Филиппа, короля Наварры, графа д’Эвре и д’Ангулема. Оба соперника согласились пойти на компромисс. Филипп вынес свое решение[6] 19 октября 1329 г. в монастыре Братьев Миноритов Тарба в присутствии обоих легатов, графа де Сюлли, Пьера де Галара, великого мастера арбалетчиков Франции и Беро де Соломиака, сенешаля Тулузы. Гастон де Беарн и его братья, с одной стороны, и Жан д'Арманьяк, Жеро, виконт де Фезансаге, и их дети, с другой, должны были отказаться от взаимной ненависти, забыть прошлое и обняться в знак полного примирения. Граф д'Арманьяк и виконт де Фезансаге должны отказаться от своих претензий на виконтства Беарн, Марсан, Гавардан и Небузан. Граф де Фуа и его братья, в свою очередь, должны заявить, что отныне не имеют никаких прав на земли Ривьер, на Озан и Брюйуа, на Мансье и Мюре, которыми владеет граф д'Арманьяк, и на земли в округе Каркассонна, которые достались виконту де Фезансаге. Граф де Фуа был обязан, кроме того, выплатить двум своим противникам тринадцать тысяч турских ливров, и немедленно предоставить в знак согласия двойной залог, причем часть заложников должна была находиться в Тулузе под охраной Франции, а часть – в Памплуне, столице Наварры, под контролем королевского арбитра. Наконец, он должен был передать графу д'Арманьяку замок Бидуз, а тот ему – замок Латерад. Эти условия были торжественно приняты в присутствии главных вассалов обоих домов. Гастон предоставил в залог своих обязательств графа де Комменжа и его брата, сына сеньора де л’Иль-Журдена, Пьера, сеньора де Кастельно в Тюрсане и знатнейших из своих дворян. Казалось, отныне все закончилось; но взаимная ненависть обеих семей оказалась сильнее, чем все договоры и клятвы: скоро мы увидим, как она вспыхнет с новой силой.

В это время казалось, что Англия тоже склонна к примирению с Францией. Молодой Эдуард, от которого требовалось принести оммаж за Гиень, вначале попытался отказаться, но видя, что Филипп собрал армию, чтобы принудить его к этому, он немедленно изъявил согласие и явился в Амьен[7], сопровождаемый блестящей свитой. Король Франции, не желая уступить ему в великолепии, направился туда с огромным числом своих баронов, прелатов и других, и устроили они там величайшие празднества друг другу. Тем не менее имелись некоторые затруднения в форме оммажа. Филипп настаивал на личном оммаже (l'hommage lige). Эдуард же хотел принести только простой оммаж. Разница была велика. Первый приносился на коленях, с непокрытой головой, без перчаток, без шпаги, без шпор, вложив руки в руки сюзерена. Эта форма была связана с самим человеком, и делала его лично зависимым; другая, напротив, просто признавала землю фьефом сеньории. Наконец, пришли к соглашению, и Эдуард принес оммаж в общих терминах (6 июня 1329 г.). Церемония состоялась в присутствии многочисленного двора; наряду с принцами крови там были граф д'Арманьяк и сир д'Альбре. На следующий год Эдуард вновь пересек Ла-Манш и торжественно заявил, что оммаж, принесенный им, был личным оммажем. Его заявление, скрепленное его печатью, дошло до нас благодаря Froissart и Rymer.

Тем не менее он не забыл о Гаскони, и старался привлечь[8] на свою сторону графа де Фуа, виконта де Лотрека, Бернара, сеньора д'Альбре, де Пена, сеньора де Монкрабо и многих других сеньоров (26 декабря 1329 г.). За несколько месяцев до этого он писал Аманьё де Барé, сеньору де Монферрану, Пьеру Арно де Ламберу, Арно Гарси де Го, Бернару д'Альбре, сеньору де Вэйру, извиняясь, что до сих пор не приведены в исполнение некоторые решения, принятые его советом, и подтверждая им, что он не собирается пренебрегать их интересами (15 марта). Месяцем позже (27 апреля 1330) он направил в Гасконь двух комиссаров, поручив им выслушать жалобы, исправить злоупотребления и обсудить с сеньорами, независимо от их ранга, условия их поступления на его службе, на какое-то время или пожизненно. Он уведомил о поездке этих комиссаров и о полномочиях, которыми они были наделены, Жана де Грайи, Арно де Лаланда, Арно де Лекюссана, Бернара де Беарна, Раймона-Арно де Жердере, Дено де Сидерака или Сариака, сеньоров де Кастельно, де Копена, де Банкé, де Пудена, де Пуйона, де Тужуза, Арно де Марсана, сеньора де Конá, виконтов д’Орта, Жана де Молеона, Гийома-Арно де Соля, Арно, сеньора Пуайянна, Гарси-Арно де Навайя, Гийома Эмери де Барботана, Арно де Монпеза, Гиллема де Галара, Арно-Бернара де Прессака, Тибо де Жансака, Раймона де Мелиньяна и многих других сеньоров. Не были забыты города: Байонна, Дакс, Сен-Север, Ма-д’Эр и несколько других, перечисленных у Rymer[9].

Ореол победы озарял Филиппа де Валуа; честолюбивый Эдуард отказался от своих претензий и признал себя вассалом. Мир и спокойствие царили в королевстве. Король воспользовался этим спокойствием, чтобы собрать в Париже прелатов. Речь шла о урегулировании гражданскую юрисдикции, не простой вопрос, где перемешалось страсти и зависть, и где Филипп проявил свою осторожность и умеренность. Ассамблея[10] состояла из пяти архиепископов и пятнадцати епископов. Наша провинция была представлена лишь Гийомом де Флавакуром, своим архиепископом. Некоторые авторы добавляют еще епископа Комменжа и его коллегию, и графов де Комменжа и де Фуа. Если верить dom Brugelles, архиепископ горячо отстаивал, вместе с епископом Отена, права галликанской Церкви.

Едва возвратившись в свою епархию, он созвал провинциальный Собор. Прошло два года, но кровь Анесана де Тужуза так и не была отомщена. Убийцы нашли убежище у Тибо и Мено де Барбазанов, Гийома де Монкада, Арно, сеньора де Морлá и Тибо де Тюсаге. Не испытывая никакого раскаянья, они открыто гордились своим преступлением. При полном молчании правосудия, Гийом собрал свою коллегию в Марсиаке[11]. Там были Гийом из Лектура, Гийом из Тарба, Арно из Олерона и Гарси Лефевр, преемник жертвы. Епископов Комменжа и Ажана представляли Раймон дю Клер и Арно Фуко, их генеральные викарии, епископа Лескара – Бернар, ставший аббатом Ла Реоля, епископа Кузерана – Жан де Вильнёв. Юг де Пардайян, прево Сен-Жюстена, Гийом де Копен и Бернар Санш представляли Капитул Оша; Гийом де Тайак – Капитул Лектура, Гийом Амелью де Мовзен – Комменжа, Пьер д'Аркé – Тарба, Бернар де Саран – Лескара, Бернар, протопоп Эльбореа – Байонны, Анри де Кадийон – Дакса, Вивиан де Рошфор – Кузерана. Кроме того, там были аббаты Симорра, Пессана, Сен-Совена, Таскé, и представители большого числа других прелатов, аббатов, прево, деканов, капитулов и коллегий.

Отцы объявили, что убийцы и их покровители должны быть подвергнуты наказанию, предусмотренному постановлениями Собора в Ногаро 1290 г. для убийц. Они потребовали правосудия от Гийома де Бокера, сенешаля Арманьяка, и Раймона де Монтейля, судьи графства, которые представляли на ассамблее их повелителя; а если они будут медлить или окажутся не в силах выполнить свои обязанности, было решено воззвать к правосудию понтифика и короля Франции, причем не только против виновников, но и против графа и его должностных лиц. Нам не известно, как далее развивалось это дело; мы знаем только, что те из убийц, кто не пал под мечом закона, сгинули в нищете, и что их семьи угасли в ближайшие годы. Их покровители были не на много счастливее, и уже во втором поколении нельзя обнаружить ни одного отпрыска многих благородных корней.

В том же году архиепископ призвал короля Франции к разделу своей юрисдикции[12]; некоторые члены Капитула воспротивились этому. Чтобы их утихомирить, он сократил число каноников с 25 до 20. Несчастья эпохи, захваты сеньоров, с которыми Церковь беспрестанно боролась, но которые повторялись вновь и вновь, делали эту меру необходимой. Она была принята 11 сентября 1331 г. в присутствии Арно Делора, синдика Капитула, Анри де Пардайяна, Гийома де Вильфранша, Фортанера де Болака, Б. де Ламагера, Арно де Молера, Б. де Сони, Гарсии де Малартика, Одона де Массé, Б. де Планша, Арманго де Посá, Жана де Фальгара, Пьера Дебараца, Виталя-Роже, Гастона де Жюмá, которые тогда составляли Капитул[13]. Среди свидетелей мы встречаем Гарсию де Лабаррера. Это решение не успокоило ропот каноников. Они пожаловались папе на то, что прелат пожертвовал правами и интересами своей кафедры. Консулы Оша приняли сторону архиепископа. Они написали 6 января 1337 г. письмо в его защиту Святому отцу, который, кажется, одобрил действия Гийома де Флавакура, во всяком случае, не осудил их.

Пока архиепископ защищал свои действия против своего Капитула перед Иоанном XXII, граф д'Арманьяк встал под знамена церкви. Спокойный за свои владения, он захотел выразить свою признательность за все хлопоты понтифика по примирению его с домом де Фуа. Впрочем, его воинственные настроения и отважный характер не могли приспособиться к мирной жизни. Он оставил управление своими государствами епископу Лавора, своему дяде, чьи мудрость и умение он высоко ценил, и отправился в Италию на соединение с Жаном де Люксембургом, королем Богемии, который защищал там интересы Папского престола против многочисленной лиги, в которую входило большинство сеньоров Италии. Этот государь принял его с радостью, и тотчас же послал во главе трехсот рыцарей, бóльшая часть из которых пришла вместе с ним, на осаду Феррары. Сам Жан де Люксембург должен был последовать за ним в ближайшее время с остальными войсками.

Итальянские сеньоры, понимая, насколько им важно предупредить подход основных сил, не стали терять времени. Они объединили все свои силы, тайно подвели их к городу, и внезапно напали на лагерь осаждающих, куда только что вошел граф д'Арманьяк, Захваченный врасплох, он, тем не менее, более часа мужественно отбивал их удары, и, возможно, заставил бы их отступить, если бы ему помогли; но другие командиры оказали самое непродолжительное сопротивление; разбитые и рассеянные в кратчайшее время, они кинулись искать свое спасение в скорейшем бегстве. Но далеко не всем удалось бежать. Некоторые из них утонули, несколько были убиты, а бóльшая их часть оказалась в плену вместе с графом д'Арманьяком и аббатом Грансельва. Аббат немедленно обрел свободу. Его товарищ по несчастью был менее удачлив. Освобождение заставило себя дожидаться, и обошлось ему в двадцать тысяч золотых флоринов. Епископ Лавора взял их взаймы у Бернара Эзи, сира д'Альбре, зятя пленника; пришлось оставить ему в залог многочисленные земли и вновь гарантировать ему приданное Маты д’Арманьяк, которое до сих пор не было выплачено.

Папа Иоанн XXII не увидел конца этого неудачного похода. Он умер в том же году, в возрасте 90 лет. После его смерти конклав, состоящий из двадцати четырех кардиналов, разделился на две партии, первую из которых возглавил кардинал Талейран, брат графа де Перигора, а второй руководил кардинал Жан Колонна. Первая, имеющая значительное преимущество, предложила тиару Жану де Комменжу, тому самому первому архиепископу Тулузы, о котором мы говорили, которого Иоанн XXII одел в пурпур (в 1227 г.). Но при этом они потребовали от него обещания не переносить кафедру Св. Петра по ту сторону Альп. Ее любовь к бедным и его образцовая жизнь делали его достойным того высшего ранга, который предлагали ему его коллеги; но он отклонил навязываемое условие[14]. Этот благородный отказ, который, казалось бы, должен был ускорить его выборы, сделал их невозможными. Французские кардиналы не смогли победить своего отвращения к небу Италии. Тогда они предложили Жака Фурнье, которого предложили просто для того, чтобы проверить расстановку голосов, и на которого все единодушно согласились. Что вы сделали, братья мои? – воскликнул тотчас же избранник, больше всех удивленный этим выбором. Ваш выбор пал на грубого и неотесанного человека[15]. Скромность ли продиктовала ему эти слова, или, скорее, он отдал должное учтивости форм и элегантности манер; но он достаточно искупил отсутствие этих качеств, здравым смыслом и глубоким знанием канонического права и юриспруденции.

Жак Фурнье, или, может быть, Дюфур, родился в Савердене в графстве Фуа. Его принято называть сыном мельника и дочери сапожника из Кагора, который был женат на сестре Иоанна XXII; но такое его происхождение вовсе не доказано, хотя все соглашаются с его низким рождением. Уже в юные годы он посвятил себя Богу в аббатстве Больбон и учился в Париже, где получил докторскую степень. Еще до этого он был тесно связан с аббатством Фонфред. Его дядя, Арно Новелли, был там аббатом, и когда он стал кардиналом, его племянник сменил его в управлении этой обителью. В 1317 г. он взошел на кафедру Памье, и в течение девяти лет, которые он его занимал, он сумел увеличить ее доходы и успешно бороться с различными ересями, которые были довольно живучи в Лангедоке. Из Памье он перешел в епископство Мирпуа, откуда, на следующий год, был призван своим дядей, чтобы облечься в пурпур. Он принял имя Бенедикта XII, и короновался и был помазан в церкви Якобинцев Авиньона.

Дом де Комменж, который кардинал Жан украсил своими достоинствами и своей благородной бескорыстностью, скоро потерял своего главу. Бернар IX, старший брат кардинала, умер[16] в следующем году, оставив от Маты де л’Иль-Журден, своей второй жены, дочь и посмертного сын, названного Жаном, который сменил его под опекой своей матери. Граф Фуа, оставшись во Франции, не собирался участвовать в походе в Италию. Он был занят свадьбой своей сестры с инфантом Педро, братом короля Арагона[17]. Он выделил в приданное тридцать пять тысяч барселонских ливров. Арно-Гиллем, граф де Пардиак, Жеро де Монлезен, сеньор де Монтегю, Лу де Фуа, сеньор де Дюрбан, и несколько других баронов провинции выступили гарантами графа де Фуа. Брак был заключен в Кастийоне в Лампурдане после празднования Пасхи (1331 г.). Вскоре Гастон договорился с Робером, своим младшим братом, он передал ему замок Сор с долиной Доназан и назначил его сенешалем и своим лейтенантом в стране Фуа.

Жанна д'Артуа их мать не присутствовала ни при этом соглашении, ни на свадьбе своей дочери. Время увеличило ненависть к ней ее врагов, но саму ее не научило никакой осторожности. Они воспользовались ее легкомысленным и опрометчивым поведением, чтобы отстранить ее от опеки. Но и это ничему ее не научило. Освободившись от каких-либо обязанностей, она еще больше предалась своим страстям. Ее скандалы были столь часты и публичны, что сын был вынужден заключить ее[18] в замке Фуа. Король Франции, чьей близкой родственницей она была, одобрил это заключение и запретил своим чиновникам вмешиваться. Но так как Гастон обычно жил в Беарне, он попросил у короля разрешения перевезти туда свою мать. Филипп согласился и на это, и поручил своему сенешалю доставить ее лично, под доброй и надежной охраной, либо в замок Ортез, либо какое иное место, которое определит граф. Он потребовал только, что бы сын сам охранял ее вместе со своей женой, или предоставил ей почетное общество.

Архиепископ Оша, который только что восторжествовал над своим Капитулом, занялся реформированием Капитула в Жегене[19]. Разложение среди его членов дошло до крайности; одни жили в отдалении, другие и не думали вести образ жизни, приличествующий священнику, и об общественном служении никто даже не вспоминал[20].

Еще одно, более серьезное дело волновало прелата. После смерти клириков, их имущество, как правило, переходило епископу. Это было, так называемое, посмертное право. Этот обычай пошел от установлений духовенства, которое при зарождении Церкви, объединялось вокруг епископа, и, чаще всего, даже жило под одной с ним крышей. При такой совместной жизни, правление, естественно, было сконцентрировано в руках первого пастыря. При христианских императорах и, главным образом, позже, при королях второй династии, церковь развилась настолько, что этот порядок не мог не подвергнуться изменениям; но в IX и X веках норманны, превратив почти всю Европу в груду развалин, вынудили приходское духовенство вернуться к бедности первоначальной совместной жизни. Таким образом получилось, что епископ, глава иерархии, распоряжался всем церковным имуществом и наследовал всем своим клирикам, подобно аббату, который управлял имуществом монастыря и пользовался небольшими сбережениями всех своих монахов.

Но с X века многое изменилось. Рост населения вынудил духовенство распространиться по епархиям. Теперь уже имущество каждого из клириков стало различным. Ничто больше не напоминало коммуны, и отныне епископ не мог уподобляться главе монастыря. Появилась необходимость изменений в существующем законодательстве. Помимо всего прочего священники жаловались на то, что невозможность распоряжаться своим имуществом, отдаляло от них, особенно в дни старости или болезней, их близких родственников и друзей, или, по крайней мере, охлаждала их чувства и умаляла их заботу. Они направляли своих представителей со своими обращениями и пожеланиями к Гийому, который принял все их послания. Чтобы лучше примирить все интересы, с той и другой стороны назначили комиссаров. Духовенство выбрало Юга де Маршé или де Ла Марша, аббат Бердуé. Архиепископ назвал Андре де Буланже (de Pistorio), профессора университета Тулузы и каноника Мо. Юг и Андре приготовили и убедили принять следующее соглашение[21]. 1° Священники могут распоряжаться своим имуществом после своей смерти и в течение своей жизни, в соответствии с законом. 2° Если кто умрет, не оставив завещания, старший из священников, присутствующих на похоронах, удовлетворив кредиторов и выплатив жалование слугам, разделит имущество между родственниками покойного, бедными и местной церковью. Если покойный был кюре, наследники имели право на половину основных доходов, если кончина происходила после Пасхи; остальное принадлежало его преемнику.

Было решено так же, что синод епархии буде собираться только раз в год, после Пасхальной недели, и что при этом все кюре епархии будут выплачивать архиепископу сто пятьдесят турских ливров. Гийом де Флавакур и Капитул утвердили это соглашение 20 апреля 1336 г. Прелату так понравились осторожность и ловкость Андре ле Буланже, что он вскоре сделал его своим генеральным викарием и своим официалом.

Несколько месяцев спустя архиепископ вновь велел объявить Божье перемирие. Это благотворительное установление, учрежденное церковью, плохо соблюдалось. Папа писал об этом Гийому де Флавакуру, посылая ему постановления Собора, недавно собираемого в Риме, где на нем особенно настаивали, и по призыву понтифика Гийом предписывал своею властью и властью Святого Престола его строгое и неукоснительное соблюдение по всей провинции. Но эта двойная власть была бессильна. По всей Европе скоро раздастся бряцание оружия.

Устав от тайной борьбы, короли Франции и Англии сняли маски (1337 г.), и пока Эдуард начинал переговоры о границах и искал союза с врагами своего соперника, Филипп конфисковал Гасконь и послал комиссаров, чтобы занять эту провинцию от своего имени[22]. Комиссары, предупреждая противодействие, созвали ополчение Лангедока и пригрозили дворянам, которые не явятся под их знамена, штрафом в размере пятой части их доходов. В то же время они потребовали от каждой семьи налог по двадцать турских солей в месяц, в течение четырех месяцев. Не пощадили и духовенство. У него попросили двойную десятину за два года. Король повелел графу де Фуа быть в Марманде к первым числам июля. Вскоре он направил туда коннетабля Рауля де Бриенна.

Англичане, опережая его, первыми начали боевые действия. Эдуард попытался привлечь на свою сторону сеньоров и города Гаскони[23]. Как только он узнал, что его соперник двинул туда войска, он написал им (23 июня 1337 г.), заверяя их, что приложил все усилия, чтобы избежать пролития крови. Вместе с тем он убеждал их противостоять нападению, обещая им не заключать мира без соблюдения их интересов. Он обратился к виконту де Тартá, Бернару д' Альбре, к виконту де Беножу, Жану де Грайи, Арно де Лаланду, Бертрану де Латуру, Раймону де Бацу, к трем бастардам д’Арманьякам, к сеньорам де Копенну, де Розану, де Помье, де Монто, де Монпеза, де Ландирану, де Мобеку, де Банкé, де Пудану и многим другим. Бордо, Байонна, Дакс, Пюимироль, Панн, Бур, Либурн, Сент-Эмильон, Сен-Север, Эр, Жон, Пемб, Пуйон, получили благодарность за их былую верности и призыв вновь проявить себя достойными самих себя и заслужить, таким образом, новые милости от своего правителя. Он настойчиво просил жителей Байонны атаковать французов с их вассалами, обязуясь возместить им весь ущерб, который они могут понести, и вести переговоры с Филиппом только вместе с ними. Виконт де Тартá был особо предан его интересам. За свою преданность он уже лишился некоторых земель. Эдуард поторопился щедро возместить его потери. Этот виконт был Гитаром д’Альбре, младшим братом Бернара Эзи. 8 января 1337 г. он пообещал узнать о намерениях своего брата и попытаться вернуть его под знамена Англии. Сир д'Альбре не долго сопротивлялся. Он уступил[24] предложениям Гитара и отошел от Франции, несмотря на клятву, данную в Сен-Шапель.

Меж тем коннетабль продвигался со всей возможной скоростью. 10 июля он уже был в Вильнев-д’Ажан, откуда он послал графу де Фуа предложение встретиться на следующий день в городе Эгийон[25]. Он хотел согласовать с ним план новой кампании. Но граф был еще слишком далеко, и 29 числа коннетабль написал ему, чтобы тот, помимо двухсот латников и пятнадцати сотен пехоты, которые шли с ним, брал под свое начало всех, кто захочет к нему присоединиться. В то же время он поручал ему овладеть всеми местами, которые тот встретит по дороге, оставить там гарнизоны и принять от населения клятву на верность Франции.

Неудача похода в Италию не охладила воинственного пыла графа д'Арманьяка. Он обрел свободу, скорее всего, в последние месяцы 1335 г., а уже с начала 1337 г. он, опередив графа де Фуа, раньше его присоединился к войскам коннетабля. Они вместе осадили Сиурак, защищаемый сеньором де Жансаком, который не осмелился, имея неравные силы, подвергать город ужасам штурма, и капитулировал. Одно время подумывали о штурме Бордо, но, дойдя до Ла Реоля, коннетабль отпустил графа де Фуа и послал его защищать свои домены во главе ста двадцати латников и тысячи девятисот пехотинцев, состоящих на жаловании короля. На следующий день он дал грамоту о помилование Бернару Журдену, графу де л’Илю, чтобы вознаградить его за службу в этом походе. Вот и все, что мы знаем об этой кампании, слабо освещенной историками той эпохи.

Коннетабль попытался развить свой успех, но Филипп де Валуа отозвал его на север, которому угрожали враги, и назначил 13 сентября Симона де Провиньи, сира д’Эргери, и Этьена де ла Бома, именуемого ле Галуа, командующими в Ажене, Гаскони и других землях по ту сторону Гаронны. Оба военачальника приняли командование уже к середине декабря. Несмотря на суровость зимы, они приступили к делу и начали осаду замка Мадайян. Графы де Фуа и д’Арманьяка были в их рядах. Первый из них только что отвоевал у англичан город Жон, где оставил гарнизон из пятидесяти латников и отряда пехотинцев под командованием Лу де Беарна. Мадайян сдался, Провиньи и ле Галуа двинулись к Панну в Ажене, одному из наиболее укрепленных мест Гаскони, прекрасно защищенному как расположением, так и многочисленным гарнизоном. Но скоро, убедившись в недостаточности своих сил, они призвали к себе ополчение и даже забрали из Марсана войска, оставленные там графом де Фуа, которыми командовал Бертран де л’Иль. Пока длилась осада, Гастон де Фуа получил приказ французского двора выступить против виконта де Тартá, самого активного сторонника Англии. Он взял с собой часть своего дворянства и скоро появился под стенами Тартá, которые захватил после нескольких дней осады. Среди тех, кто отличился под его командованием, были Арно де Монто, Бернар де Сакé, Бертран де Лилль, Пон де Вильмюр, Гийом-Бернар де Рокфор, и сеньоры де Лекен, д’Андуен и де Коараз.

Тем временем сир д’Эргери умер, и король, не отзывая ле Галуа де ла Бома, назначил 8 июля 1338 г. графов де Фуа и д’Арманьяка своими лейтенантами в Ажене, Борделé, Гаскони и Лангедоке, дав им самые широкие полномочия. Одновременно с этим он написал всем прелатам своего королевства, призывая их организовать чтение совместных молитв за победу его оружия, и найти умелых ораторов, что бы те по всем церквям разъясняли причины, вынудившие его объявить войну Англии. Нам неизвестно, чем занимался во время своего лейтенантства граф д’Арманьяк. Несколько больше мы знаем про его соперника. Гастон, договорившись (26 июля 1338 г.) в Ла Реоле с ле Галуа, приказал Арно-Гийому де Беарну, сеньору де Лекену, отправиться в Мон-де-Марсан во главе трехсот сорока латников и девятисот шестидесяти пехотинцев, и, взяв там ополчение виконтства, выступить против Брассана[26], Адвизана и других мест, покорных Англии. Сам он двинулся вслед за сеньором де Лекеном, и дошел до Мон-де-Марсана. Его присутствие воодушевляло войска. Замок Адвизан был взят. Роже, по согласованию с сенешалем Каркассонна, приговорил его к полному разрушению, что и было немедленно выполнено.

Но война разгоралась на противоположной границе. Филипп, желая предупредить вторжение со стороны Фландрии, которым Эдуард грозил уже давно, приказал своим войскам собраться в Амьене. Он написал (26 июля 1338 г.) Гастону де Фуа, чтобы тот присоединился к нему[27] со всеми силами, которые тот смог бы собрать; он писал ему еще 8 и 15 августа, чтобы ускорить его продвижение. Граф прибыл в Париж 1 сентября. Он привел с собой двенадцать рыцарей-баннеретов, семь дамуазо-баннеретов, тринадцать рыцарей-башелье и триста шестнадцать оруженосцев. Король прождал некоторое время у Амьена, в окружении почти всего дворянства своего королевства, и видя, что Эдуард так и не показался, распустил свою армию и вернулась в Париж вместе с графом де Фуа в первые дни октября. Там Гастону выплатили все, что должны были ему за этот поход и за войну в Гаскони. Сумма составила двадцать восемь тысяч восемьсот сорок два ливра, в счет которых король передал ему половину виконтства Лотрек, а чтобы засвидетельствовать ему, как он ценит его услуги, он простил ему все долги, накопившиеся за графами де Фуа и их вассалами перед государственной казной за двадцать восемь лет. Продолжая доказывать свое расположение, через несколько дней (4 ноября) он продлил еще на месяц его полномочия лейтенанта в Гаскони.

Нет никаких свидетельств того, чтобы граф д'Арманьяк появлялся под стенами Амьена. У него в то время были бурные разногласия с архиепископом Оша. Оба настаивали на исключительном праве на города Вик и Барран. Пришлось прибегнуть к помощи арбитров, которые рассмотрели соответствующие права обоих противников и разделили между ними сеньоральные и юридические права[28]. Это решение на какое-то время погасило ссору; но вскоре она разгорелась вновь. Ее отголоски можно встретить при монсеньоре де Ламот-Уданкуре в XVII веке. Тем не менее, Жан был сеньором достаточно религиозным, он был тесно связан с Климентом VI, как о том свидетельствуют частые письма, которые писал ему понтифик, и некоторые из которых долго хранились в архивах графства Родез[29]. Гийом Роже, брат Климента собрал эти письма. Граф д'Арманьяк одарил его (1342) пенсией в двести ливров, которую назначил с замка Паризо.

Король ограничил власть графа де Фуа столь коротким сроком только потому, что собирался послать в Гасконь Жана, короля Богемии. Этот принц прибыл в Марманд 26 декабря[30]. Он ограничил свое пребывание лишь наблюдением за действиями англичан, а тем временем ле Галуа и Гастон продолжили осаду Панна, прерванную на некоторое время, и теперь возобновившуюся с новой силой. Город сдался первым, после чего и сам замок был вынужден сдаться в первой половине января 1339 г. Ле Галуа и граф де Фуа тотчас же отправились в Париж. Там, 19 числа, Гастон заключил наступательный и оборонительный союз с сиром де Божё, которому обещал помогать в течение четырех лет против дофина Вьеннского, сеньора де Виллара и церкви Лиона. Сир де Божё, в свою очередь, обязался на протяжении того же времени, помогать графу де Фуа против короля Англии, графа д'Арманьяка и сира д'Альбре.

Король Богемии продолжил находиться в Марманде и 24 января он освободил двух братьев, Аманьё и Арно Гийома де Желá от выплаты штрафа, наложенного на них сенешалем Тулузы за пренебрежение ими покровительства короля. Жан, граф д'Арманьяк, привел туда свое ополчение. Король предоставил ему ренту в пятнадцать сотен ливров, часть которых была назначена с земли Монтиньян в Ажене. Вскоре он передал ему права и оммаж, принадлежавшие короне Франции в городе Казобон около Оза и зависимых от него землях[31].

Граф де Фуа недолго оставался при дворе. Король продлил его назначение главнокомандующим, и отослал его в Гасконь с ле Галуа де ла Бомом; и вскоре, чтобы вознаградить его за то, что он отвоевал у англичан город и замок Эр, он уступил их ему на условиях фьефа. Передачу произвел ле Галуа. Вскоре он добавил к этому город Сордé, который он поручил ему отбить у врага, и Филипп подтвердил это новое дарение.

Ле Галуа вскоре был отозван. Эдуард, после долгих угроз, наконец начал кампанию и появился перед Камбре. Ле Галуа, прибыв вовремя, поспешил туда, и защищал его так успешно, что вынудил английского монарха снять осаду. Граф де Фуа был вызван вместе с ним, но не похоже, чтобы он за ним последовал. Мы его видим его во время всей осады воюющим в Гаскони, где он принял участие в завоевании городов Бура и Блэ, которые пали под ударами французов. Пьер де Лапалю, сенешаль Тулузы, сменивший ле Галуа, послал Гастона в рейд против англичан со стороны Сен-Севера (Ланды), и 8 сентября он выделил под его начало двести латников и две тысячи сержантов, помимо его собственных войск, поручив ему опустошить вражескую страну. Имена этих латников дошли до нас[32]. Мы приведем их почти полностью в конце тома[33].

Завершив этот рейд, Гастон направился в Пикардию. Граф д'Арманьяк был уже там. Бóльшая часть дворянства Лангедока и Гаскони поспешили, как и они[34], присоединиться к Филиппу де Валуа под стенами Сен-Кантена; но когда все было готово к сражению, Эдуард ушел в Нидерланды, и французская армия была распущена. В конце кампании король захотел выразить признание графу де Фуа за его услуги. Он передал ему страну Суль, пока еще занятую англичанами, у которых Гастону предстояло ее забрать, и добавил к этому Сен-Габель и его зависимости. Едва возвратившись в Гасконь, оба соперника, видимо, возродили свои былые конфликты, разделявшие их дома. По крайней мере точно известно, что граф д'Арманьяк начал осаду замка Миремон в Тюрзане, который принадлежал графу де Фуа. Пьер де Лапалю, который командовал в провинции, постарался задушить раздор в колыбели; и чтобы снять осаду не вдаваясь в претензии противной стороны, он послал верховного судью Тулузы занять замок и взять его под руку короля.

В Тюрзане уже давно было неспокойно. Гарсия, епископ Эра, преемник Анесана де Тужуза, видел вокруг себя на меньше врагов, чем его несчастный предшественник. Он искал поддержки у Гастона де Беарна, виконта де Марсана, и пригласил его к разделу прав на Эр[35]. Король Англии, который с 1285 г. разделял с епископом юрисдикцию в Ма-д’Эре, и который все еще надеялся привлечь Гастона на свою сторону, охотно дал свое согласие. Акт был подписан в Эре. Епископ и граф де Фуа присутствовали там лично. Король Англии был представлен Оливером Хюненгемом, сенешалем Гаскони. При этом епископ предложил добавить к прежним условиям раздела несколько статей, благоприятных для его кафедры или Капитула. Граф, слишком занятый, чтобы обсуждать их, предоставил это Бернару де Лабарреру, декану Хакки, Пьеру де Бовуару или де Бетбезу, канонику Олерона, и Раймону де Лордá, сенешалю Марсана, обещая утвердить все, что они одобрят. Оригинал условий раздела был утерян, поэтому никто точно не знает, что там было: сами условия раздела и девятнадцать дополнительных статей, принятых с некоторыми изменениями тремя комиссарами, иногда оспаривают, но бездоказательно. Принято считать, что это соглашение было подписано в первых числах 1331 г.

Защита, которую искал прелат, мало ему помогла; уже 14 февраля того же года, в воскресенье, на рассвете, Раймон Арно де Беарн, побочный сын Гастона, появился у ворот замка План[36], обычной резиденции епископа. Его сопровождали Арно-Гийом, сеньор де Соль в Остабарé, Арно-Гийом, сеньор де Бор, Арно, сеньором де Бизанó, Раймоном де Барсен, Гайяр де Кларак, Бертран, сеньор де Нозейé, Арно де Сано, Пьер Арно де Берню, Пелегрен де Филартиг, Гарси-Арно де Сего, Бертран, сеньор де Виньо, и еще несколько латников, за которыми следовал отряд пехоты. В их окружении видели еще людей из коммун Вильнев, Перкье и Пюжоль, также вооруженных. Ворота замка были закрыты, и прелат спокойно спал в своей постели. Бастард потребовал, от имени своего отца и своего, чтобы люди епископа впустили в замок войско, которое за ним следует, так как епископы держали этот замок от сеньоров Беарна и Марсана. Виталь Дюкассé, доверенное лицо епископа, ответил, что замок был дан герцогом Аквитании, и что никто никогда не слышал, что бы сеньор Беарна имел над ним какую-то власть, или когда либо получал ее; что, тем не менее, епископ всей душой любит сеньора Беарна и все его потомство, и если бы он захотел войти, как и следовало, без оружия и по-дружески, и говорить с прелатом, ему бы охотно открыли.

Раймон Арно возразил, что он войдет так, как посчитает нужным, со всем своим отрядом, даже если ему придется брать замок силой, и без всякой жалости перерезать горло каждому, кто попытается его задержать. Не испугавшись этих угроз, Виталь Дюкассé обратил внимание бастарда и тех, кто его окружал, на то, что епископ со всем своим домом и своими владениями находится под охраной короля Франции, о чем было торжественно оглашено в Перкье, Вильневе, Пюжоле и других местах Марсана. При этом он сослался на государственные акты и знамена короля, которые реяли над замком, и на которые он показывал особо. Наконец, он потребовал от Раймона Арно и его сообщников, от имени короля Франции и герцога Аквитании, уважения к епископу, и запретил оскорблять его лично, и вредить его людям или его имуществу. Вместе с этим он составил нотариально заверенный протест.

Его стойкость не остановила ни бастарда, ни его сообщников. Они напали на замок, завладели им, сожгли амбар и зерно, которое было там собрано, ранили некоторых из слуг епископа, и самого его взяли в плен. На все это преступление ушло девять часов. Вскоре они позволили уйти епископу и его людям, но оставили себе замок со всем, что там было. Вынужденный бежать, Гарсия принес протест на оскорбления, нанесенные его священному сану[37] и обратился к официалу Оша. Епископы Лескара и Олерона проявили самое горячее участие в этом деле. Гастон, которому они принесли жалобу, не осмелился не посчитаться с церковью. Он сделал внушение своему сыну и приказал ему идти с повинной к Гарсии.

9 марта Раймон Арно явился в церковь Якобинцев Ортеза, и там, в присутствии обоих епископов и Арно-Гийома де Беарна, сеньор де Лекена, и Роже де Фуа, сеньора де Рабата, он отдался[38] на полную волю епископа, обязуясь предстать перед ним в тот день и в том месте, которые будут угодны прелату, и без каких-либо возражений принять его решение. Он подтвердил эти слова клятвой, принесенной на святых евангелиях. Гастон принял эти обязательства вместе со своим сыном, и оба согласились подчиниться штрафу в две тысячи полновесных морласских ливров, поражению в правах и церковному наказанию, если нарушат свои обязательства. Они предоставили епископу Эра время до ближайшего дня Св. Иоанна для принятия решения.

Гарсия не торопился с решением. Он советовался с людьми честными и знающими, и после серьезного изучения вопроса, желая, как он говорил, смягчить наказание своим милосердием и предпочитая доброту строгости, 14 июня постановил: 1° что Раймон Арно и его сообщники выплатят ему до Праздника всех святых триста полновесных морласских ливров в возмещение всех потерь, которые они заставили его понести; 2° что во искупление оскорбления, нанесенного его священному сану и его церкви, они выплатят ему еще половину трехсот ливров, которые пойдут на милостыню бедным и церкви Эра; 3° что во имя Бога, блаженного Иоанна Крестителя и всей небесной курии, несмотря на совершенные прегрешения, Раймон лично явится в церковь Эра с непокрытой головой, с зажженной свечой в руке, в воскресенье или в день большого праздника, когда стечение народа будет особенно большим, и что в три последующих воскресения он приведет туда же других дворян, одетых в одни рубашки, с непокрытой головой и без пояса, босых и с зажженной свечой в руке, и все они, пав на колени, должны смиренно просить у него или его представителя прощения за то насилие, в котором они были повинны; 4° что он направит к прелату или его представителю в церкви Эра или Мон-де-Марсана, в течение трех воскресений или на большой праздник, сто нотаблей из Вильнева, пятьдесят из Перкье и тридцать из Пюжоля, которые, прибыв к воротам города, образуют процессию и пройдут по улицам нагими, в одних рубашках, с зажженными свечами в одной руке и с прутьями в другой, и войдя в церковь, они не только смиренно признают свою вину, но и понесут церковное покаяние; 5° что до Рождество они изготовят медный или мраморным крест или красивую статую Св. Иоанна, у подножья которых будут вырезаны причины этого подношения; наконец, до Рождество все нотабли должны добиться отмены Папским престолом отлучения от церкви, которое было на них наложено[39].

У Гарсии были конфликты с аббатом Сен-Севера по поводу новых приходов. Перегрен де Бакерис, каноник Эра и протопоп Молеона, назначенный в арбитры епископом и Капитулом, и Бернар Делюк, камерарий Сен-Севера, представляющий свою обитель, собрались в Рокфоре и постановили, что монастырь выплатит епископу двести пятьдесят турских ливров и передаст ему десятины с Юргона и Парантье, но при этом он сохранит за собой все остальные (28 марта 1330 г.)[40].

У епископа был подобный конфликт с Гийомом де Люппе, светским аббатом Сен-Жирона. Беллю де Бету и Арно де Жертон, каноники Эра, Арно де Говер и Гарси-Арно де Сен-Крик, каноники Сен-Жирона, которым было поручено разрешить разногласия, возвратили согласие между ними (16 ноября 1330 г.).

Аббат ла Кастелля оспаривал у Гарсии покровительство над некоторыми кюре и выплату двадцати conques пшеницы, которые его аббатство делало прелату. Пришлось обращаться к епископу Кондома. При его посредничестве разногласия были сглажены. Наконец, у епископа был процесс с жителями его епископального города. Те требовали расширения своих привилегий. Они были признаны неправыми в 1330 г. Тем не менее, два года спустя Гарсия выполнил их пожелания (15 февраля 1332 г.). Обычно принято считать, что он умер в конце этого года. Но это мнении ошибочно, так как красная книга Эра приписывает ему четыре документа, помеченных более поздней датой. 7 ноября 1333 г. он поручил протопопу Молеона предупредить аббатов, приоров и кюре своего прихода, чтобы они до Богоявления выплатили суммы, которые были ему должны по праву caritatif[41], и которые были утверждены на синоде в Сен-Жюстене; и если, несмотря на предупреждение, эти деньги не будут выплачены в назначенное время, он хотел, что бы протопоп, каждое воскресенье, объявлял нерадивых отлученными от церкви, а если они будут продолжать упорствовать в течение недели, он должен был наложить интердикт на их церкви. Да и самому протопопу грозило отлучение, если он проявит небрежность в выполнении возложенного на него поручения.

Два особых обычая в епархии Эра, происхождение которых нам не известно, значительно увеличивали доходы епископа. Каждый високосный год церковные советы теряли все свои права. Их доходы поступали в казну епископа. Этот обычай продержался, как мне кажется, до 1789 г. Другой, еще более доходный, не мог продолжаться так долго. На праздник усечения головы Св. Иоанна Крестителя, патрона епархии (29 августа), член каждой семьи посещал собор и оставлял там подарок[42]. С этим посещением была связана выдача индульгенций. Те, кто не мог прийти лично, должны были посылать свои подношения. Составлялся точный список всех тех, кто приносил пожертвования, а кто нет; списки приносились в Эр кюре приходов, которые были обязаны присутствовать со всем их клиром в день праздника на службе в соборе[43]. Гарсия объявил отлученными от церкви арендаторов церковного имущества, которые не передавали в его казну доходы в високосный год, кюре, которые не присутствовали на празднике или не составляли точных списков пожертвований своих прихожан, наконец, семьи, которые без убедительной причины уклонялись от посещения собора или от пожертвований (июль 1335 г.). Эти щедро рассыпаемые отлучения объясняет, возможно, и пленение Гарсии, и убийство его предшественника. Такое использование оружия церкви, не только унижает его, но и вызывает ненависть к нему. Жесткий и нетерпимый прелат не долго прожил после этого акта. Он был заменен Гийомом де Копенном, которого мы уже видели в годы правления Филиппа Красивого как непримиримого врага англичан. Вот и все, что мы знаем о его епископате.