Том 3. Книга XII.

ГЛАВА III.

Карл V вызывает к себе принца Уэльского. – Он принимает на свою службу большое число гасконских сеньоров. – Виконты де Фезансаге. – Переход многих городов на сторону Франции. – Разрушения Черного Принца. – Графы де л’Иль-Журден. – Кампания герцога д’Анжу и коннетабля дю Геклена. – Граф д’Арманьяк. – Арно д’Обер строит башню Бассуé. – Граф де Фуа. – Смерть Жана I, графа д’Арманьяка. – Жан II наследует ему. – Герцог д’Анжу атакует замок Мовзен в Бигорре.

Гасконские сеньоры, недовольные постоянными увертками короля, с каждым днем все настойчивее требовали от него окончательного решения. Его собственные советники во всеуслышанье присоединяли свои голоса к этим непрекращающимся требованиям. Наконец, Карл позволил себя уговорить и принял решение пригласить принца Уэльского явиться лично на заседание палаты пэров. Он поручил[1] эту миссию Бернару Пело, криминальному судье Тулузы, юристу умелому и красноречивому. К нему присоединился рыцарь из Боссе по имени Капональ. Прибыв в город Бордо, оба посланника отправились вначале в гостиницу, так как день кончался. Там они дождались следующего дня. Утром они явились в аббатство Сент-Андре, где жил принц. Оруженосцы, которые заполняли дорожки аббатства Сент-Андре, их приняли с большим почтением в знак уважения к королю Франции, на которого они ссылались. Принц Уэльский как только узнал об их приезде, велел провести их к себе.

Представ перед ним посланцы, они низко поклонились и приветствовали его с большим уважением, как он того был достоин, и как только они смогли это выказать. Затем они передали ему свои верительные грамоты. Принц их принял и очень внимательно прочитал. Затем он сказал им: добро пожаловать, и скажите нам все то, что вам поручено нам сказать. Дражайший сир, сказал Пело, вот письма, которые нам были даны в Париж нашим государем, королем Франции, и которые мы поклялись нашим честным словом огласить в вашем присутствии, ибо они предназначены для вас. Принц тотчас же изменился в лице, не менее удивленный, чем бароны и рыцари, которые его окружали. Тем не менее, он быстро справился с собой и воскликнул: говорите, мы охотно выслушаем хорошие новости. Пело тотчас же взял письмо и зачитал его полностью; там было следующее[2].

«Карл, милостью Божьей, король Франции, нашему племяннику, принцу Уэльса и Аквитании, салют. Некоторые прелаты, бароны, рыцари, коммуны, коллегии и университеты страны Гаскони, так же как и некоторые другие из страны и герцогства Аквитании, обратились к нашему двору по поводу некоторых претензий и оскорблений, которые вы, по дурному совету и недостаточному знанию (местных обычаев), нанесли им, чем мы были весьма удивлены, и дабы положить конец недоразумениям, по поводу которых к нам обратились, мы решили разобраться с ними; и именем нашего королевского величества и по праву сеньора, мы приказываем вам явиться в наш город Париж лично и предстать перед нами в нашей палате пэров, и выслушать вышеупомянутые жалобы, дабы не было ошибки, и сделать это надлежит так быстро, как вы сможете. В знак чего мы прикладываем нашу печать. Дано в Париж, в 25-ый день января 1369 года».

Принц Уэльский, удивленный более, чем когда-либо, при чтении этого письма, покачал головой и бросил долгий взгляд на посланцев. Затем, после некоторого размышления, он ответил: мы охотно отправимся в Париж, как того требует от нас король Франции; но при этом у нас на голове будет шлем, а за нами будут следовать шестьдесят тысяч человек. При этих словах оба француза упали на колени и воскликнули: дорогой сир, помилуйте, во имя Бога! не впадайте из-за этого обращения в слишком большой гнев. Мы посланцы, направленные нашим государем, королем Франции, которому мы должны во всем повиноваться, как ваши люди повинуются вам. Мы выполнили данное нам поручение; но все то, что вам будет угодно поручить нам, мы передадим нашему повелителю. Нет, ответил принц, вы ошибаетесь, не на вас я сердит, но на тех, кто вас послал; и ваш король последовал дурному совету, когда решил выслушать наших подданных и объявить себя судьею в том, что его не касается. И ему следует помнить, что когда он передал владение всей Аквитанией монсеньору моему отцу или его представителям, он отказался от любой верховной власти; и все те, кто направил свои апелляции, могут теперь обращаться только ко двору Англии. И его забывчивость может обойтись ему в сто тысяч жизней. При этих словах, принц оставил их и удалился в соседние апартаменты. Тотчас же оттуда вернулось несколько английских рыцарей, которые сказали французам: сеньоры, уезжайте и возвращайтесь в ваш отель. Вы выполнили вашу миссию, вы не получите иного ответа чем тот, который у вас уже есть.

Рыцарь и юрист возвратились в свой отель, где отобедали, и тотчас же после обеда, они собрали свой багаж и оставили Бордо; но были схвачены[3] по дороге и брошены в тесную тюрьму в Ажане под предлогом, что они были посланцами не столько короля Франции, сколько гасконских сеньоров, объявленных мятежниками судом Аквитании.

Такое насилие над послами рассердило короля Карла, а еще более гасконцев. Война была немедленно объявлена открыто. Начиная ее, французский монарх приказал своим сенешалям Лангедока защитить и взять под королевскую охрану[4] личности и владения графа д’Арманьяка, виконта де Фезансаге, сира д’Альбре, Жана де Лабарта, сеньора д’Ора, Отона де Ломаня, сеньора де Фимаркона, их соучастников, и всех апеллянтов Гиени. Помимо этой защиты, предоставленной графу д’Арманьяку, король назначил его одним из своих комиссаров в Лангедоке, а герцог д’Анжу, который руководил этой провинцией, принял его на службу Франции с четырьмя сотнями латников[5]. Так же герцог принял на службу Роже де Комменжа с отрядом в пятьдесят восемь латников; Арно Гиллема, граф де Пардиака, с шестьюдесятью латниками; графа де л’Иль-Журдена с компанией из пятнадцати сотен рыцарей и девяноста пяти оруженосцев.

Граф де Пардиак не дожидался этого момента, чтобы присоединиться к Франции. За два года до этого, 22 июля 1367 г.[6], презрев посулы и пренебрегая угрозами молодого Эдуарда, который через Бигорр граничил с его владениями, он возобновил вассальную клятву, принесенную его дедом Филиппу Красивому в 1275 г., снова подчинил свое графство Карлу V и объявил себя его человеком. Через несколько дней герцог д’Анжу нанял Бертрана де Террида, одного из капитанов ужасных компаний, с пятьюстами пятью латниками, которых он мог взять из отряда, котором командовал; он назначил его капитан-генералом графства Гор[7], поручив ему его охрану. Наконец, он принял виконта де Фезансаге с двумястами латниками за жалование в размере трехсот золотых франков в месяц для него, и по пятнадцать франков в месяц для каждого латника, и сразу же выдал ему две тысячи семьсот золотых франков с сенешальств Бокер и Ним, хотя его служба начиналась только через четыре дня. Под началом виконта был один рыцарь баннере и сто восемьдесят шесть оруженосцев, в числе которых были двое его бастардов. 12 числа следующего месяца герцог д’Анжу дал ему восемьдесят золотых ливров для приобретения вооружения, часть этой суммы предназначалась солдатам его компании, а остальные следовало распределить между различными замками и использовать для их обороны. Из других постановлений того же принца мы узнаем, что этот сеньор служил под его началом в течение всего года во главе трехсот латников.

Дом де Фезансаге полностью находился в тени своей старшей ветви, дома д’Арманьяк. Виконтом, о котором мы здесь говорим, и которого мы уже два или три раза упоминали, был Жан I, сын Жеро[8]. Тот правил Фезансаге более двадцати лет, но из всего этого долгого правления, за исключением столь редких фактов, что нам удалось собрать, нам хорошо известен лишь один процесс, который привел к столь странному решению, что мы посчитали необходимым его упомянуть[9]. Когда некий житель Колоня был убит на землях виконта (1326), консулы города, своей властью, велели силой забрать его тело и похоронить на кладбище своего города. Это было нарушением независимой территории. Тридцать лет спустя виконт решил потребовать компенсации с оружием в руках. Но со времен Филиппа Красивого к насильственным действиям прибегали только тогда, когда было достаточно сил, чтобы внушить страх и получить прощение от короны. Жеро был вынужден подать жалобу сенешалю Тулузы. Сенешаль осудил консулов и приказал, что бы труп был извлечен и перенесен туда, откуда он был когда-то взят; но так как тело совершенно разложилось, он решил, что вместо трупа следует взять из могилы манекен, сделанный из соломы, и что бы этот манекен был перенесен консулами и жителями.

Жеро составил свое завещание 13 апреля 1339 г. Он жил еще несколько лет после этого, так как 3 июля следующего года, он вел переговоры в Мийо, в Руэрге, по поводу сеньоральных прав с Филиппом де Валуа и рыцарями Св. Иоанна Иерусалимского. Он умер в конце 1342 г. и был похоронен в церкви больницы Мовзена, которую выбрал местом своего упокоения. Он оставил от Жанны де Комменж[10], дочери Пьера Раймона II, графа де Комменжа, Мату, жену Сантюля, графа д’Астарака, и Жана, который его сменил, и который, из-за своего малолетства, был помещен под опеку графа д’Арманьяка. Уже начинали получать распространение идеи упорядоченья и регулярного правления. Граф д’Арманьяк велел провести учет владений своего воспитанника. Акт был составлен[11] в Оше, 10 декабря, в присутствии Гийома де Лабарта и Раймона де Монтейя. Только одиннадцать лет спустя молодой виконт женился на Маргарите д’Ёз, дочери Арно, виконта де Кармена, и Маргариты де л’Иль-Журден. Он служил под началом герцога де Берри; а когда началась война между Гастоном де Фуа и Жаном д’Арманьяком, выступил на стороне своего кузена, присоединил свои войска к его и разделил с ним поражение под Лонаком. Оказавшись в плену, он был вынужден заплатить за свой выкуп тринадцать сотен тридцать золотых флоринов, а пока он их собирал, его старший сын оставался заложником Гастона. Получив свободу, он вновь взялся за оружие во имя Франции, и принимал ее интересы так близко к сердцу, что ради нее не щадил даже своих собственных вассалов. Чиновники сенешальства Каркассонн, желая оградить страну от хищничества больших компаний, приказали жителям замков Алейрак и Прейссá, которые принадлежали виконту, укрепить свои стены и снести пригороды; но этот приказ не был выполнен. Виконт, возмущенный этой небрежностью, впал в такую ярость[12], что сам предал огню оба замка, которые были полностью разрушены. Король предоставил ему грамоты о помиловании в следующем сентябре.

Герцог д’Анжу, в ожидании начала боевых действий, обращался лично или через своих эмиссаров ко многим сеньорам и коммунам Гаскони, убеждая их скинуть английское ярмо. Его призывы были услышаны. Некоторые города открыто перешли на сторону Франции, другие только дожидались удобного случая. Вик-Фезансак, Астафор, Флёранс и Лассоветá[13] сами прогнали английские гарнизоны. Если верить Scipion Dupleix[14], примером им послужил Кондом. Горожане вооружились под предлогом придать больше блеска своему престольному празднику, и напав на ворота города и замок, выгнали англичан, которые были вынуждены укрыться в Мезене, где их господство пользовалось предпочтением, и где они были хорошо встречены. Кондом отметил эту победу всеобщим праздником, который наша эпоха, любительница старинных воспоминаний, только что возродила после долгого забвения. Пьер де Галар, который занимал тогда кафедру Кондома, мало прожил после этих событий. Он умер 24 октября 1370 г. и был похоронен в своем соборе, по левую сторону от главного алтаря. Папа, своею властью, дал ему в преемники Бернара д’Аллемана, и собственноручно рукоположил его в Риме.

Жан д’О[15], сторонник Англии, которому была поручена оборона части Кондомуа, опасался, что Ларрумьё и окрестные земли последуют его Кондома. Он собрал представителей коммун, порученных его надзору, и своими речами, а еще более своей бдительностью, он сохранил их в верности принцу Уэльскому. Граф д’Арманьяк, имея полномочия от Франции, и архиепископ Тулузы, который к нему присоединился, посетили города, которые сделали свой выбор в пользу Франции, и приняв от них клятву верности, вознаградили их патриотизм предоставлением многочисленных привилегий, которые герцог д’Анжу незамедлительно подтвердил.

Военные действия начались с первых дней 1369 г. Принц Уэльский, для организации сопротивления врагу, который выступил против него одновременно со всех сторон, разделил свои силы на три корпуса[16]. Первый, под командованием Чендоса, защищал Монтобан и его окрестности. Второй, порученный Хью Кореллю, выступил против Арманьяка и страны Альбре. Третий, более значительный чем другие, подчинялся графу Кембриджу и воевал в Перигоре. Вначале положение складывалось в пользу гасконских сеньоров, которые одержали несколько побед над англичанами, главным образом в Руэрге. Но война, и, тем более, война партизанская, практически единственный вид военных действий, используемый в Средние века, знает как успехи, так и поражения. Чендос заперся в Монтобане: капталь де Бюш, Soudic де Лестрад, два брата де Помье командовали под ним отдельными отрядами. У них были частые стычки с людьми графа д’Арманьяка и другими сторонниками Франции. И если в один раз побеждали одни[17], то в другой – другие; так и протекала их война. Хью Кореллю повезло больше, чем Чендосу. Его войска состояли из рутьеров, которыми командовали такие знаменитые капитаны, как Робер Брике, Гайяр де Ламот, Нодон де Бражерак, бастарды де Камю и де Лестрад. Они отметили свое присутствие жестокостями, которыми всегда отличались эти компании. Froissart поведал нам своим энергичным языком, как Хью и его люди вели эту войну[18], и что скоро они покрыли ars (пеплом) и руинами земли графа д’Арманьяка и сира д’Альбре.

Герцог д’Анжу не принимал непосредственного участия в этих действиях. Недвусмысленные приказы короля, его брата, запрещали ему появляться в рядах бойцов. Он использовал такое положение для продолжения переговоров, которые часто приносили больше выгоды, чем бои. Чтобы еще больше сблизиться с домом д’Арманьяк, он заключил особые договоры с Жаном и его сыном, условия которых были утверждены Карлом V 21 и 25 мая. В этих документах, которые дошли до нас[19], Карл заявляет, что после апелляции, поданной гасконскими сеньорами, английский монарх и принц Уэльский постоянно совершают набеги на земли Франции и домены графа, разоряя и грабя страну, захватывая и разрушая населенные пункты и убивая людей; и в связи с этим он предписывает графу и его сыну начать войну с принцем Уэльским, и обещает им помощь и защиту в случае, если они снова будут атакованы англичанами. Наконец он обязался не вести без их участия переговоров с Эдуардом, и не заключать с ним мира, без учета их интересов.

Пока король подтверждал таким образом гарантии, данные им графу д’Арманьяку, герцог д’Анжу (май 1369 г.) включил Бертрана[20], графа де л’Иль-Журдена в число главных капитанов, командующих в этой войне; и Карл, чтобы вознаградить его услуги, а еще более, услуги его отца и деда, возвратил ему земли Пибрак, Левиньяк и Сент-Этьен, которые Тибюрж де л’Иль, графиня д’Астарак, обменяла некогда с Бертраном I, и которые перешли короне. Бертран II только что женился на Элеоноре, дочери Пьера-Раймона, графа де Комменжа; но едва он появился на театре военных действий, где явил мужество, достойное его предков, как был сражен тяжелой болезнью. В свои последние минуты (июнь 1369 г.) он составил завещание, в котором указывал[21] своим наследником ребенка, который родится у его жены после его смерти, если таковой будет, а если нет, то Жана Журдена, своего двоюродного дядю и опекуна. Но Элеонора даже не была беременна. Журден вступил в права владения графством и другими землями своего племянника, но встретил при этом бурное и длительное сопротивление. Многочисленные конкуренты под тем или иным предлогом требовали своей доли наследства. Они больше не обращались к оружию. Законоведы сменили рыцарей, и это изменение немало способствовало тому, чтобы укрепить приоритет короны и унизить могущество сеньоров, или, по крайней мере, превратить номинальную вассальную зависимость больших домов, разделивших между собой Гасконь, в более реальную. В течение процесса двум советникам было поручено узнать подробности на местах и провести там расследования. Журден, слабо понимающий тонкости юридического процесса и возмущенный их поведением, велел арестовать их и бросить в тюрьму; но, быстро одумавшись и опасаясь далеко идущих последствий своей вспыльчивости, он обратился к королю, который его простил, не желая наказывать сеньора, который в числе первых выступил против fouage, навязанного принцем Уэльским, и направил апелляцию ко двору Франции. Правосудие продолжило свое дело; но его медлительность и причиняемые им хлопоты настолько надоели Журдену, что он уступил свое графство виконту де Тюренну. Тем не менее, в силу неизвестных нам причин, которые, без сомнения, были связаны с определением возмещения, передача так и не состоялась, и Жану Журдену было суждено еще много лет отбиваться от своих конкурентов.

Герцог д’Анжу продолжал распределять войска по различным местам. Он разместил в Жимоне[22] Хайме Изальгьера, рыцаря башелье, с отрядом из девяносто восьми оруженосцев; но процесс уже пошел. Добровольный переход городов множился. Мийо, столица Руэрга, открыл свои ворота французам в марте 1370 г. Совтер последовал его примеру при участии графа д’Арманьяка, которому, видимо, пришлось подкупить нескольких горожан, так как под предлогом его вознаграждения, герцог д’Анжу велел отсчитать ему пятьсот золотых франков. Этот принц вскоре оставил Лангедок и отправился в Париж, чтобы оговорить с королем Карлом V планы новой кампании. Они решили набрать две армии для войны в Гиени. Первая, действующая под его командованием, должна была выступить против англичан в Ажене и Перигоре; второй, возглавляемой герцогом де Берри, предстояло выступить через Овернь, Лимузен и Керси. Братья должны были встретиться под стенами Ангулема, резиденции принца Уэльского.

11 июля герцог д’Анжу возвратился в Тулузу, где он назначил встречу всему дворянству страны[23]. Там он несколько дней дожидался дю Геклена, которого Карл V вызвал из Испании, чтобы вручить ему шпагу коннетабля. Едва освободившись от оков, в которых принц Уэльский долго его держал, и освободил только после того, как сир д’Альбре во всеуслышание заявил, что столь долгий плен можно объяснить лишь страхом, внушаемом принцу бретонским героем, Бертран присоединился по ту сторону гор к Энрике де Транстамару и добыл для него корону Кастилии. Эта победа увековечила его славу. Отныне, где бы он не находился, все спешили поприветствовать его. Граф де Фуа, чьи земли он пересекал, выступил навстречу во главе своих главных баронов и осыпал его почестями. Тем не менее, он пожаловался ему на Оливье дю Геклена, младшего брата Бертрана, который, присоединившись к графу д’Арманьяку, совершал набеги на домены Гастона. Бертран не потрудился оправдывать своего брата; он сделал больше: предложив свое посредничество, он без особого труда добился сближения между обоими домами. Герцог д’Анжу принял его с живейшей радостью и поручил ему командование армией. В ней были графы д’Арманьяк, де Перигор, де Комменж, де л’Иль, де Пардиак, сир д’Альбре, виконты де Кармен, де Брюникель, де Нарбонн и де Лабарт. Мощь этой армии и, главным образом, ловкость и мужество ее командующего, всеми признанные, делали ее поистине превосходной. Земля дрожала при ее продвижении; ни один город, ни один замок не осмелился и пытаться оказать серьезное сопротивление. Муассак, который дю Геклен атаковал первым, поспешил сдаться.

Принц, в знак признания такой поспешности, и чтобы поощрить другие сдачи, подтвердил привилегии города и поклялся их соблюдать. Он настоял, чтобы эта клятва была подтверждена клятвами[24] графов д’Арманьяка, де Пардиака и де л’Иль-Журдена, и нескольких других сеньоров из своего окружения. Жители Бигорра не стали дожидаться, пока он подойдет к ним. Когда начали разворачиваться все эти события, старый Эдуард передал это графство капталю де Бюшу[25], то ли для того, что хотел вознаградить его за его услуги, то ли потому, что не надеялся сохранить за собой эту страну на самой дальней оконечности английских владений. Штаты Бигорра подвергались давлению то со стороны Франции, то Англии, но они посчитали себя оскорбленными переходом под власть дома де Грайи, и не захотели признать капталя своим повелителем. Тарб, тайно подстрекаемый своим епископом, открыл ворота баронам д’Антену и де Барбазану, и объявил себя на стороне Франции. Многие другие города последовали его примеру. У англичан осталось только несколько укрепленных замков. Герцог д’Анжу еще находился в Муассаке, когда ему принесли ключи Тарба и изъявление покорности горожан. Он поступил с город так же, как с Муассаком и подтвердил его привилегии. Через несколько дней он заплатил выкуп за Пьера Раймона де Рабатана, сенешаля Тулузы, который попал в плен к англичанам, вместе с Жаном Журденом II, сыном графа де л’Иля.

Из Муассака армия направилась к Ажану[26], который даже не пытался сопротивляться. После этого дю Геклен направился к Тоннену, следуя вдоль Гаронны, мимоходом захватил Пор Сен-Мари, и взял Тоннен. Наконец, он подошел к Эгийону. Уже давно прошли те дни, когда кучка англичан более восьми месяцев удерживала под своими стенами наследника короны Франции и бесчисленную армию, которая его сопровождала. Роли изменились. Страх довлел над врагом. Ни сила гарнизона, ни надежность насыпей, ни великолепное преимущество его расположения, ничего не могло укрепить решимость губернатора. Он сдался после нескольких дней осады.

Пока герцог д’Анжу или, скорее, дю Геклен, идя от победы к победе, подошел, таким образом, к воротам Бержерака, герцог де Берри, за которым следовали три принца крови, Жан, сын графа д’Арманьяка и множество сеньоров[27], вступил в Лимузен, осадил город Лимож, и в скором времени завладел им. Герцогу д’Анжу меньше повезло в Бержераке. Герцог Ланкастер собрал значительные силы в Бордо. Граф Пемброк только что прибыл из Англии с большим числом лучников; наконец принц Уэльский созвал всех латников, преданных его интересам, в Верхней Аквитании. Граф д’Арманьяк, сир д’Альбре и другие гасконские сеньоры, опасаясь за свои домены, хотели защищать их лично; они ушли, и вместе с ними все, кто служил под их знаменами. Таким образом, пришлось закончить кампанию, не взяв осажденного города, хотя и времени, и сил, пока было достаточно. Тем не менее, за этот короткий поход французы взяли около сорока более или менее сильных городов и дошли до пригородов Бордо, столицы английских владений на континенте.

У герцога де Берри было достаточно сил; тем не менее, он не осмелился дожидаться принца Уэльского, столь велика еще была его слава победителя при Пуатье и Креси. Узнав о его приближении, он отошел на зимние квартиры, предоставив свои завоевания мести врага, окончательно обозленного. Его месть была ужасна[28]. Кровь леденеет в жилах при рассказе о всех ужасах, которые сопровождали взятие этого несчастного города, и о тех, которые последовали за этим. Последние неудачи, а еще более жестокая болезнь, которая мучила английского принца, и которая скоро унесет его в самом расцвете сил, окончательно испортили его совсем еще недавно столь благородный и великодушный характер, а может в этом следует винить лишь нравы той эпохи. Эти герои феодальных времен, столь прекрасные, столь прославленные в нашем представлении, а, скорее всего, только в нашем воображении, были мало знакомы с понятием человечности, по крайней мере в отношении народа. Феб и капталь разорили Мо точно так же, как молодой Эдуард разорил Лимож. Рыцари были великодушны по отношению к другим рыцарям. Они щадили друг друга, но народ редко встречал в них милосердие и расплачивался за грехи своих хозяев. Кровь виллана не ценилась вовсе.

После этого подвига, который завершил его военную карьеру и заставил потускнеть его славу, принц Уэльский распустил свои войска. Лишь отдельные отряды рыскали по провинции. Герцог д’Анжу, чтобы защитить свои завоевания от их набегов, назначил Пьера Раймона де Рабатана[29], сенешаля Тулузы, губернатором Ажана, и поручил охрану Бигорра графу де Комменжу. Мено де Барбазан был назначен маршалом Лангедока и капитаном Пуату, Сентонжа и Ангумуа, с жалованием в триста золотых франков в месяц. Граф д’Арманьяк, все еще неутомимый, несмотря на возраст, вошел в Марсан, и захватил у англичанам довольно сильный замок, защита которого теперь была возложена на него, и получил вознаграждение. Не считая этого завоевания, весь год прошел в приготовлениях. Обе партии, исчерпав людей и средства, нуждались в восстановлении своих сил.

Пока армии готовились к новым боям, церковь Оша лишилась своего первого пастыря[30]. Видя разрушения, беспрепятственно множившиеся вокруг него, тот захотел перед своею смертью обезопасить город Бассуе. Он построил там[31] укрепленный замок с восьмиугольной башней, пожалуй, самой красивой в нашем департаменте. Замок, претерпев в разные эпохи некоторые повреждения, был продан и разрушен; только башня все еще возвышается во всей своей величественной красе, гордо демонстрируя венчающие ее зубцы. Арно Обер заложил также основы новой церкви Св. Марии. Эта работа едва начиналась, когда смерть сразила его 11 июня 1371 г. в Больбоннé, деревне в епархии Авиньона. Его тело было похоронено в картезианском монастыре Вильнева. Урбан VI облачил его в пурпур[32] в 1363 г. Тем не менее Арно, получив эту милость, не отказался от своей кафедры, как поступали тогда почти все кардиналы. Григорий XI, который только что сменил Урбана VI, дал ему в преемники своего собственного брата, Жана дю Роже[33], родившегося в замке Малемор в Лимузене. Жан был братом графа де Бофора и племянником Климента VI. Oihénart считает, что Григорий XI даровал пурпур и ему, но это высказывание неверно. По крайней мере об этом нет никакого упоминания в документах Ватикана. Впрочем, он не долго занимал кафедру Оша, так как уже в 1374 г. был переведен в Нарбонн[34].

Боям предстояло возобновиться с 1372 г. Герцог д’Анжу, получив от Штатов Лангедока новую субсидию, созвал все дворянство к 8 февраля. Когда он собирался начать кампанию, он получил послание от короля, своего брата. Граф де Фуа не принимал никакого явного участия в большой борьбе, всколыхнувшей всю Гасконь, и хотя его симпатии были на стороне Англии, он сумел быть достаточно осторожным в своих действиях, вынудив французов не трогать его доменов. Казалось, он выжидает, благоприятного момента, что бы открыто встать на ту или иную сторону. Такое поведение, продиктованное осторожностью, было, несомненно, самым разумным; но средневековые сеньоры мало были с ним знакомы. Впрочем, чтобы соблюдать нейтралитет, надо было быть достаточно сильным, чтобы заставить с собой считаться, а таких сил, как правило, недоставало. Уходя в сторону от борьбы, они рисковали навлечь на себя силы обоих противников. Но Феб, владелец обширных земель, окруженный многочисленным рыцарством, прославившийся в нескольких знаменитых сражениях, да еще при том истощение сил, какое испытывали как Франция, так и Англия, сумел занять такое положение, когда союза с ним искали обе стороны. Герцог д’Анжу предпринял несколько шагов в этом направлении; он сделал графу несколько предложений, которые насторожили графа д’Арманьяка. Он пожаловался Карлу V.

Французский монарх, из чувств справедливости и благодарности, потребовал от своего брата[35], что бы тот поклялся: 1° благоприятствовать графу всей своей властью; 2° выплатить ему пенсию в размере пяти тысяч золотых франков, которая ему была предоставлена, помимо тех шестидесяти тысяч золотых франков, которые ему были еще должны; 3° размещать в графствах Бигорр, Гор, и городах Кондом, Монреаль, Мезен, Ажан, Муассак, Пюимироль, Лозерк, Монтеш, Вильнёв-д’Ажан, таких латников и капитанов, каких граф пожелает, и сменять их только с его согласия; 4° не предпринимать ничего в пользу графа де Фуа в ущерб графу д’Арманьяку, и не предоставлять первому никакой милости, которая могла бы повредить второму. Наконец, герцогу д’Анжу предписывалось выступить в его защиту против графа де Фуа, если тот не захочет прислушаться к тому, что король постановил в отношении войны, которая была, или может быть, между обоими соперниками. 24 февраля король отправил письма, содержащие все эти обещания. Четыре дня спустя граф д’Арманьяк заявил, что для того, чтобы быть в состоянии лучше служить королю в его войнах, он охотно принимает все его решения по поводу враждебных действий, предпринятых графом де Фуа против него после последнего договора. Одновременно с этим он принес оммаж Карлу V за все земли, которыми владел в герцогстве Гиень, и уступил ему все права, которые у него были на Бигорр, в обмен на четыре больших шателении в Руэрге, а именно: Сен-Женье-де-Рив д’Ост, Ларрок-Балзергé, Лагюжоль и Кассэньé. Как только он завладел ими, он включил их в свое графство Родез, в составе которого они остались навсегда.

Гастон, видя пристрастность короля Франции, отверг его решения. С этого момента война продолжилась с еще большей яростью. Герцог д’Анжу, выполняя свои обещаний, обязался поддерживать графа д’Арманьяка, заключив с ним договором, который они подписали в Нарбонне 8 апреля этого года. Нам не известны подробности этой войны. Мы знаем только, что еще 7 января того же года граф д’Арманьяк возобновил в замке Лавардан[36] свой наступательный и оборонительный союз с Арно Аманьё, сиром д’Альбре. Мы знаем также имена наиболее значительных сеньоров[37], которые действовали вместе с ним против графа де Фуа[38], это были: Жан д’Арманьяк, его сын, граф де Пардиак, Бернар д’Альбре, Жан де Лабарт, сеньор д’Ор, Одон де Ломань, сеньор де Фимаркон, его племянники, Орлак де Комон, Раймон д’Альбре, Гийом Арно, бастард д’Арманьяк, Арно Гийом де Монлезен, Рэмфруа и Аманьё де Монпеза, Мено де Барбазан, Жансе де Монтескью, Виталь Дюкó, Арно дю Бруй и многие другие[39]. Несмотря на необходимость противодействия врагу, граф д’Арманьяк присоединился к герцогу д’Анжу, который осаждал замок Панн в Ажене. Жан, его сын, дрался в Руэрге. Он выкупил у Пердюкá д’Альбре и Бернара де Лассаля город Фижак, который эти два капитана компаний захватили, и нанял их за сто двадцать тысяч франков для возвращения в повиновение королю Франции всех мест, занятых англичанами между реками Ло и Дордонью.

Впрочем, на этот раз, война между домами де Фуа и д’Арманьяк длилась не долго. Григорий XI, набожный и почтенный понтифик, сменил (30 декабря 1370 г.) Урбана V. Одна из первых его забот состояла в том, чтобы по примеру своих предшественников попытаться[40] прекратить вражду, которая огорчала церковь не меньше, чем нашу страну. Для этого он направил к обоим соперникам епископа Отена, Гофри, человека, умеющего расположить к себе и уговорить. Умелому дипломату удалось сломить эти несговорчивые натуры и уговорить их выбрать в качестве арбитра их взаимных претензий единого отца всех верующих. Пока они не передумали, папа послал к ним нового нунция. Жан, епископ Сарлá, которого он облек этим званием, должен был выслушать обиды, принять заявления, и предоставить их августейшему судье, чтобы тот мог вынести справедливое решение. В ожидании этого решения он должен был настоять на перемирии, которое была бы подтверждено обоими соперниками. Граф де Фуа подписал соглашение 18 апреля 1373 г. Граф д’Арманьяк десятью днями позже (28), в Бомоне де Ломань.

Жан[41], к тому времени, вероятно, уже был болен, так как он умер в этом городе самое позднее в конце июня. 13 июня 1333 г. он составил свое первое завещание, которое повторил в присутствии Жансе де Монтескью и Бертрана де Морлона 25 декабря 1344 г., если верить Grands Officiers de la couronne, или, скорее, 18 февраля 1346 г., как это следует из l’Inventaire de Pau и Collection Doat[42]. И, наконец, 25 апреля 1373 г., чувствуя приближение своих последних дней, он продиктовал свое последнее завещание. Из этих завещаний два были утеряны после 1789 г. До нас дошло только первое[43]; мы приведем его в 6 томе. Женатый дважды, он не оставил детей от Режины де Го, племянницы Климента V, которую он нежно любил, и не менее нежно был любим ею. Беатрисса де Клермон родила ему, помимо Жана, его преемника, Жанну д’Арманьяк, жену герцога де Берри, брата Карла V, и Мату д’Арманьяк. Эта, родившаяся много позже своего брата и сестры, была обещана в 1372 г. Хуану Хиронскому, старшему сыну Педро Церемонного. Этот молодой принц уже был обручен с дочерью Филиппа де Валуа, но смерть настигла принцессу в Безье, прямо во время празднеств по поводу ее следования в Испанию. Тогда Хуан попросил и получил руку дочери графа д’Арманьяка, которой ее отец обещал сто пятьдесят тысяч золотых флоринов в приданное. Брак был заключен только в следующем году. Он был отмечен[44] с большой пышностью в замке Лектура 16 марта 1373 г. Арно Гийом, граф де Пардиак, Жан де Лабарт, сеньор д’Ор, Одон де Монто, Жансе де Монтескью, Мено де Барбазан, Арно де Ломань, сеньор де Жимá, Жан, сеньор де Манья, Ортё или Арстриак де Комон, сеньор часовни Сен-Жорж, Одон де Монто, сеньор де Грамон, Вигье де Галар, сеньор де л’Иль-Бузон, выступили гарантами обещанного приданного; в ожидании, пока оно не будет выплачено полностью, граф д’Арманьяк передал молодоженам виконтство Овиллар. Этот брак не был счастлив; Мата умерла шесть лет спустя, не оставив потомства.

Помимо этих трех детей, père Anselme[45], а вслед за ним и ученые авторы Art de vérifier les Dates[46], говорят еще об одном сыне графа д’Арманьяка, Бернаре, сенешале Ажене. Бернар был учрежден в этой должности герцогом д’Анжу, который выделил ему триста латников для защиты его земель и для охраны Монреаля. Он принял участие в походах 1369, 70 и 71 гг. Наконец, в 1377 г., принц взял его с собой во Францию, и выдал ему на поездку сто восемьдесят золотых франков. Вскоре он добавил к этому еще пятьдесят золотых франков за его добрую и полезную службу в гасконских войнах. Вот и все, что мы знаем об этом сеньоре, который носил на своем гербе в первой и четвертой четвертях льва, а во второй и третьей некое другое животное, которое невозможно разобрать на частично разрушенной печати; если это был леопард, тогда речь идет о настоящем гербе д’Арманьяков, как у законного члена этого дома. Тем не менее, мы склонны его считать за одного из тех многочисленных побочных детей, которые оскверняли в ту эпоху почти все знатные семьи, и которые лишний раз свидетельствуют о чрезмерном падении нравов во времена постоянных войн. Возможно к ним же можно отнести д’Арманьяков де Терм, которые начинают появляться на сцене в XIV веке, и происхождение которых мы так и не смогли уточнить, хотя обращались не только к столь полным работам аббата Vergés о гасконских домах, но и ко всем документам, известным в нашем департаменте.

О рождении Арно-Гиллема[47], другого сына Жана I, известно побольше. Он родился от иностранки, в молодости принял горячее участие в конфликте своего отца с архиепископом Оша, и совершил при этом несколько преступлений, за которые он в 1327 и 1330 гг. привлекался к уголовным процессам, на которых он не отважился появиться[48]. Связав свою жизнь с оружием, он прославился своим мужеством или, скорее, смелостью и отвагой. Наши короли слишком нуждались в каждой доброй шпаге, чтобы быть строгими с теми, кто им предан. В 1335 г. Филипп предоставил ему пожизненную ренту в шестьсот ливров и даровал прощение за прошлое. Он получил примерно такие же ренты в 1333 и 1361 гг. В 1368 г. он был еще жив, так упоминается среди латников, которых Жан д’Арманьяк, его отец, привел в Тулузу 8 декабря этого года.

Никто из наших старинных сеньоров не правил нашей страной так долго, как Жан I, и на протяжении всех его долгих лет мы почти постоянно видим его с оружием в руках. Тем не менее его вассалы прозвали его Добрым. Рвение, проявленное ими, чтобы вернуть ему свободу после несчастного дня Лонака, доказывает, что он, по крайней мере, пользовался их любовью. Он всегда именовался графом д’Арманьяком милостью Божьей; эта формулировка, которая вначале обозначала лишь подтверждение признательности к божественному милосердию, в эти времена начинала как бы намекать на более или менее полную независимость.

Жан II, по прозвищу Толстый[49], до наследования графства Арманьяк, носил титул графа де Шароле, которое получил от матери. Он со славой воевал под знаменами своего отца, а чаще – своего зятя, герцога де Берри, но иногда и самостоятельно. Так в 1366 г. он отбил у англичан замок Моннэ, и оборонял его восемнадцать месяцев на свои средства. После этого срока он передал его герцогу Бургундскому, который выплатил ему за него четыре тысячи золотых франков и тотчас же велел его разрушить. В 1359 г. Жан женился на Жанне де Перигор, и в связи с этим получил в апанаж виконтство Ломань. Его правление там было столь благосклонным и заботливым, что жители Лектура, в знак признания его забот, и чтобы засвидетельствовать ему свое признание, передали ему юрисдикцию над своим городом. Это произошло за несколько месяцев до смерти его отца. После этого он стал именоваться милостью Божьей графом д’Арманьяком, де Фезансаком, де Родезом и де Шароле, и виконтом де Ломанем и д’Овилларом.

Одним из первых действий нового графа стало возобновление[50] соглашения, заключенного Жаном I с Гастоном Фебом и выражение готовности подчиниться арбитражному решению папы, к которому присоединился герцог д’Анжу. Граф де Фуа подписал этот новый акт в Ортезе 6 июля. Прежде, чем перемирие закончилось, Жан и граф де Комменж, его верный союзник, заключили с Гастоном еще одно, которое должно было продлиться до праздника всех Святых, и которое позже было продлено еще на один год.

Герцог д’Анжу, которому Жан доверил блюсти свои интересы, уже давно оценил его усердие, таланты и значимость. Так, через несколько дней после смерти Жана I, вынужденный по приказу короля вернуться во Францию, он назначил нового графа д’Арманьяка[51] главнокомандующим всего Лангедока. Отсутствие принца было кратковременным, а по своему возвращению он собрал в окрестностях Тулузы армию в пятнадцать тысяч человек[52]. Графы д’Арманьяк, де Пардиак и де Комменж, сир д’Альбре, виконты де Нарбонн и де Кармен командовали ею под началом коннетабля. Герцог собирался приступить к боевым действиям на следующий день после Пасхи и назначил встречу графу де Фуа между Муассаком и Монтобаном[53], но выступление задержалось, и эта встреча так и не состоялась. Герцог изменил свой план, и вместо того, чтобы атаковать англичан, он предпочел покончить с компаниями, которые наносили Югу большой урон. Он распустил часть своих войск, а оставшихся разделил на отдельные отряды. Он опасался держать вместе столько сил из-за угрозы чумы и голода, которые свирепствовали по всей Франции; но из этих двух бедствий первое вскоре исчезло, а урожай, который в этом году был весьма обильным, покончил со вторым.

Поэтому в конце июня герцог собрал новую армию и направился в Бигорр, чтобы забрать там места, хозяевами которых были англичане. Известие о его приближении заставило встревожиться Гастона, который еще не сделал окончательного выбора между Карлом и Эдуардом. Он опасался, что герцог д’Анжу замыслил некие враждебные ему планы, и постарался подготовить свою страну к обороне. Он послал в Морлá двести копий[54] под командованием Арно-Гийома де Беарна, своего побочного брата, двести в По с Пьером де Беарном, другим своим побочным братом; двести в Лестель с Пьером де Кабестаном, двести в Мон-де-Марсан с Эспеном де Лионом, сто в Эртиль с Мано де Навайем, сто в Монгискар с Грюелем де Жердерé, и, наконец, сто в Совтерр с Фуко д’Ортом; и не было во всем Беарне ни одного замка, где не было бы достаточно латников. Сам же он остался в Ортезе, в своем замке и подле своих флоринов (рядом с казной).

Войдя в Бигорр, герцог д’Анжу разделил свою армию на два корпуса, и пока первый из них под командованием дю Геклена направлялся к Лурду, сам он во главе второго напал на замок Мовзен, принадлежащий виконту де Кастельбону, двоюродному брату Феба. Этот замок, живописные развалины которого до сих пор привлекают внимание путешественников, возвышался на скале, на самой вершине плато Ланнемезан, и господствовал над просторными равнинами, до подножья Пиренеев с одной стороны, и до ворот Тарба с другой. Природа как будто специально создала это место, чтобы оно стало одним из ключей Бигорра. Филипп Красивый[55] дал его в 1340 или 1343 г. отцу виконта в обеспечение ренты в пятьсот ливров, но англичане захватили его и разместили там свой гарнизон.

Губернатором там был Раймон де Леспе, смелый и опытный рыцарь. Герцог д’Анжу, не надеясь захватить замок Мовзен сходу[56], занял позицию на берегах Арро, между Турне и замком, в прохладной тени и среди зеленых лужаек. Едва он разместил своих людей, как начались у подножия замка стычки и воинские подвиги, умелые и добрые удары копий, вылазки и пленение бойцов, которые неосторожно выдвигались вперед. Но видя, что осада затягивается, герцог выделил отряд Гарси Дюшателя и направил его к форту Тригалé или Грингалé[57], расположенному к востоку от Мовзена, ближе к горам. Гасконский рыцарь, Бастоль де Молеон, хранил его для сеньора де Лабарта. Гарси провел там пять штурмов, так и не сумев завладеть им; но силы осажденных уже были на исходе.

Гарси, понимая это, вызвал на переговоры командующего замком, и когда он его увидел, сказал ему: «Бастоль, мне хорошо известно, в каком положении вы находитесь, у вас нет ни артиллерии, ни чего-либо еще, кроме копий, чем вы могли бы обороняться; так знайте же, что, если вы будете захвачены, я не смогу спасти ни вас, ни ваших соратников, и не смогу помешать местным коммунам убить вас, чего мне очень бы не хотелось, ибо вы приходитесь мне кузеном. Я вам советую сдать форт, по первому же моему требованию. Вас никто не сможет упрекнуть за то, что вы оставите его и будете искать встречи со своим противником в другом месте; так как вы сопротивлялись достаточно долго». Монсеньор, ответил оруженосец, я сделал бы охотно то, что вы мне советуете, так как действительно я ваш кузен, в любом другом месте, но только не здесь; я не могу сам сдать вам форт, так как те, кто находится внутри, такие же его хозяева, как и я, хотя они и считают меня своим начальником. Я вернусь к ним и передам им ваши слова. Если они согласятся сдать форт, я этому не буду противиться; но если они захотят держаться далее, чем бы мне это не грозило, я разделю судьбу с ними. Хорошо сказано, сказал мессир Гарси; вы можете удалиться, когда вы пожелаете, так как теперь я знаю ваши намерения.

Бастоль де Молеон поспешил возвратиться в замок Тригалé, собрал своих соратников во дворе, и, рассказав им о своей встрече с Гарси, спросил их, как им следует поступить. Мнения разделились; но по здравому размышлению, они согласились сдать форт при условии, что им сохранят жизнь и имущество, и невредимыми пропустят до Кастелькюйера, которым их соратники владели на границе с Лангедоком. Условие было принято, и когда Гарси завладел фортом, он предложил коммунам страны, которые сражались под его знаменами, распорядиться им по своей воле. Их решение не заставило себя долго ждать; они решили его уничтожить, и разрушили его сверху донизу, так, что бы никто и не подумал о его восстановлении. После этого подвига и взятия более удаленного замка, который был передан сенешалю Небузана, Гарси вернулся к Мовзену, осада которого все еще продолжалась.

Прошло шесть недель; Раймон де Леспе и его люди могли бы и дальше держать оборону, но пресная вода их подвела (было недостаточно). Французы захватили внешний колодец, который питал город, и несмотря на близость гор, небо, совершенно безоблачное, не проронило за все это время ни капли воды. Пришлось, наконец, подумать о переговорах с герцогом. Раймон попросил и легко получил пропуск в его лагерь, чтобы встретиться с ним. «Когда он был к нему допущен, он сказал ему: монсеньор, если вы соблаговолите предоставить хорошие условия капитуляции моим соратникам и мне, я сдам вам замок Мовзен. Какие условия, ответил герцог, вы хотите, чтобы я вам предоставил? Уходите и идите без помех каждый в свою страну, но только не в соседний форт; ибо если вы там окажитесь, и я вас там захвачу, я передам вас Жосслену, который побреет вас без бритвы. Монсеньор, возразил Раймон, мы не можем уехать, не захватив того, что принадлежит нам, так как мы добыли все это с оружием в руках и с большой опасностью для себя».

«Герцог на какое-то время задумался, а затем сказал: я хочу, чтобы вы взяли с собой то, что сможете увезти на мулах и в сетках (на вьючных животных), но не более, и если у вас имеются какие-либо пленники, они будут переданы нам. Я согласен, ответил Раймон. Ворота вскоре открылись и каждый отправился оттуда к своему жилью, или искать приключений в другом месте, но Раймоне де л’Эпе перешел к французам[58] и присоединился к герцогу д’Анжу, которому служил еще довольно долго». Завладев замком Мовзен, принц вначале поручил его охрану рыцарю из Бигорра по имени Сикар де Люперьер, и, вместо того, чтобы вернуть его виконту де Кастельбону, которого он подозревал в неверности, вскоре передал его Гастону Фебу. Тот поспешил сменить в нем губернатора, и заменил Сикара одним из своих родственников по имени Раймон де Ланн. Так об этом рассказывает Froissart; но акт, сохранившийся в сундуках замка Фуа[59], свидетельствует о том, что король, чтобы наказать вероломство виконта де Кастельбона, который в то время воевал с Францией, конфисковал судебный округ Мовзен, город Капберн и соседнюю деревню, а герцог д’Анжу передал их графу д’Арманьяку 30 июня 1373 г. Другой документ добавляет, что Капберн[60] и деревня были переданы отцу виконта Филиппом де Валуа, дедом герцога д’Анжу. Этот принц подарил еще графу д’Арманьяку судебный округ Годон, также расположенный в Бигорре. Но этим дарениям не суждено было надолго оставаться в руках французских сеньоров.