На Главную

M. LE DUC DE FEZENSAC

ИСТОРИЯ ДОМА

де МОНТЕСКЬЮ-ФЕЗАНСАК.

(от возникновения сего дома до 1789 г.).

Memento operum patrum quæ fecerunt in generationibus suis.

(Machabées).

Париж,

типография Guiraudet и Jouaust,

ул. Сент-Оноре, 315.

1847

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Я намереваюсь описать историю моей семьи, и, особенно, историю моих ближайших родственников вплоть до начала моей службы. Этот том содержит только самые достоверные факты, которые отмечены в нашей официально изданной генеалогии, в истории великих офицеров короны и в собрании рукописей королевской библиотеки. Я счел полезным объединить их и свести в последовательную историю. Поколения исчезают и забываются теми, кто их сменяет: я хотел оградить мою семью от подобного забвения, и я составил этот рассказ, чтобы напомнить о связях между прошлым и будущим, между моими отцами и моими потомками. Я не думаю, что это история доставит большой интерес широкой публике: я написал ее только для того, чтобы иногда ее перечитывать и передать ее моим потомкам; я не сомневаюсь, что их не сможет не тронуть сыновнее почтение, выказанное их отцом памяти их предков.

Вступление.

Описывая историю моей семьи, естественно начать с моей генеалогии. Много говорили о претензии Дома де Монтескью на происхождение от первой династии наших королей. Эта претензия казалась смехотворной и служила поводом для шуток и хитроумных измышлений. Мой ответ прост: не мы первыми заговорили о столь громком происхождении. Дом де Монтескью был основан в середине XI века младшим из графов де Фезансак: доказательство этого было представлено при Людовике XIII Адриеном де Монлюком, повторено при Людовике XIV маршалом де Монтескью, и никогда и никем не было оспорено. То, что графы Фезансака происходят от герцогов Гаскони – исторический факт: таким образом, через них мы происходим от тех же герцогов, и мы никогда и не думали идти далее. Но в предыдущем веке были найдены документы, на основании которых можно было предположить, что сами герцоги Гаскони происходят от королей-Меровингов. Ученые обсуждали этот вопрос в историческом плане, и мы в это не вмешивались. Это действительно проблема чисто историческая, а не вопрос генеалогии. Я укажу только причины, которые дают повод этому верить, как и те, которые позволяют в этом усомниться. Мне остается лишь добавить, что данное утверждение принято всеми историками: таким образом, и мне позволено присоединиться к ним и начать историю моих предков с Хлодвига.

Я разделил ее на семь глав:

1° короли первой династии от Хлодвига (480 г.) до Хариберта, брата Дагоберта (628 г.), и герцоги Аквитании, потомки Хариберта (816 г.);

2° герцоги Гаскони, потомки герцогов Аквитании, с 890 по 921 гг.;

3° графы Фезансака, потомки герцогов Гаскони, с 920 по 1160 гг.;

4° бароны де Монтескью, потомки графов Фезансака, с 1160 г. до их угасания в 1643 г.;

5° другие угасшие ветви;

6° и 7° ветви д’Артаньян и де Марсан, ныне существующие.

Глава I.

КОРОЛИ ФРАНЦИИ И ГЕРЦОГИ АКВИТАНИИ –

МЕРОВИНГИ.

Мне не стоит подробно говорить о наших первых королях, которых я осмеливаюсь именовать своими предками: их история – это история Франции. Известно, что Хлодвиг разделил свое королевство между своими четырьмя сыновьями; что Хлотарь, пережив братьев, сделал то же для своих сыновей; что его сын, Хильперик, муж излишне прославленной Фредегонды, наследовав, в свою очередь, своим трем братьям, оставил королевство своему сыну Хлотарю II. После смерти этого последнего в 630 г., Дагоберт, его старший сын, стал королем Франции, а Хариберт, младший, королем Тулузы и Аквитании. После него его сын, Боггис, вновь получил Аквитанию из рук короля Дагоберта, своего дяди, но уже не как королевство, а как наследственное герцогство с условием принесения оммажа и почтения: это был первый пример апанажа, данного принцам королевского рода. Его потомки сменяли друг друга в течение почти ста пятидесяти лет. За этот период власть королей слабла все более и более и переходила в руки новой династии, именуемой Майордомами. Подвиги Пипина Геристальского и Карла Мартелла подготовили их потомкам восхож­де­ние на трон. Герцоги Аквитании не могли без боли видеть закат своего Дома, и пока старшая ветвь угасала на троне под именем ленивых королей, младшая линия, в Аквитании, удерживала наследство Хлодвига своими славными битвами с сарацинами. Глубокая, непримиримая вражда легла между ними и Майордомами. Эти два соперничающих Дома были иногда вынуждены объединяться против неверных, которые опустошали Францию. Мы видим, как Эд Великий и великий Карл Мартелл сражаются плечом к плечу в те ужасные дни, когда только одному Богу, как говорят историки, было известно число погибших. Но, когда Майордомы захватили трон, герцоги Аквитании отказа­лись признать узурпатора короны их предков. Пипин Короткий конфисковал Аквитанию, но, тем не менее, его преемники предоставили ее часть бывшим герцогам под именем герцогства Гаскони. Было ли это великодушие признанием уважения к крови Хлодвига, или вызвано желанием успокоить гасконцев, привязанных к этой древней династии? Меровингские принцы не выказали большой признательности. Их история являет собой лишь рассказ о бесконечном мятеже, постоянно возобновляемом, хотя и всегда подавляемом.

Вайфар, преследуемый Пипином Коротким, был разгромлен и, наконец, убит слугами, подкупленными новым королем. Лу, его сын, которого Карл Лысый называл Lupus re et nomine, мстя за смерть своего отца, разгромил Карла Великого в сражении при Ронсевале, столь прославленном поэтами, но и сам был захвачен и повешен. Адаларик и два его сына, Симен и Сантюль, погибли в боях, во время последних ответных ударов, которые завершили эту ужасную борьбу. К счастью, их потомство не угасло без следа: Гарзимир, сын Симена, ушел в Испанию, и, скорее всего, в Наварру, где его дети были торжественно признаны, и отказались от своих прав на Гасконь.

Лу, сын Сантюля, остался во Франции, и Карлу Лысому хватило великоду­шия отдать Бигорр и Беарн двум его сыновьям. Они оставались верными ему, довольствуясь тем суверенитетом, которым еще владели после стольких несчастий. Гасконью правили герцоги, назначаемые королем Франции.

Все эти подробности взяты из хартии Алаона, документа, достоверность которого несомненна. Таким образом, с уверенностью можно сказать, что герцоги Аквитании были Меровингами, и что они ушли в Наварру в правление Карла Лысого.

Глава II.

ГЕРЦОГИ ГАСКОНИ

Но доказывает ли это, что их потомки возвратились, чтобы править Гас­конью в качестве герцогов? Здесь доказательства не столь очевидны. В ту эпоху весь юг Франции лежал в руинах после набегов норманнов, власть Каролинг­ских государей никем не признавалась, в Гаскони царила анархия, с ко­то­рой назначаемые герцоги, управлявшие ею, не могли справиться. Гасконцы, не желая терпеть столь печальное положение, в 890 г. направили депутацию в Испанию и пригласили, чтобы править ими, молодого Санша, по прозванию Миттара. Кто он был такой, и как иностранец мог внушить такое доверие в столь трудных обстоятельствах? Старинные картулярии церкви Оша говорят, что он был сыном графа Кастилии, но здесь явная ошибка. Графов Кастилии в ту эпоху было не так уж много, и имя Санчо неизвестно среди них. Вовсе не в Кастилию отправились гасконцы в поисках суверена, а в Наварру; и этот правитель был потомком старинных герцогов Аквитании, происходивших от Хлодвига: это был младший сын Гарзимира, главы старшей ветви, которая, как я уже говорил выше, утвердилась в Испании. Некоторые авторы полагают, что он принадлежал к младшей линии и был внуком Лу Сантюля; но известно, что у этого последнего было только два сына, которым принадлежал суверени­тет над Бигорром и Беарном. Первое мнение более вероятно; по крайней мере, общепризнанно, что Санш Миттара был потомком герцогов Аквитании и меровингским принцем. Именно к сыновьям своих старинных правителей должны были обратиться гасконцы; они долго сражались на их стороне против могущественного противника, они не могли не вспомнить о них, когда каролинги, их враги, в свою очередь испытали удары судьбы. Все французские и испанские документы доказывают учреждение этого Королевского дома в Наварре, и его гасконское происхождение. Государи Наварры той эпохи пользовались той же печатью, что и Меровинги, и носили те же имена Санш и Гарзимир, которое является ничем иным, как Гарсия Хименес. Принцесса Химена, которая вышла за Альфонса II, короля Овьедо, указана как потомок французской королевской династии, утвердившийся в Наварре. Короли этой страны еще долго сохраняли нечто вроде приоритета над Гасконью, и даже предъявляли некоторые претензии на суверенитет над нею. Наконец, примерно сто лет спустя, аббат Сен-Венсан-де-Люка, в подлинной хартии, напоминает виконту Беарна, меровингскому принцу, о его родстве по отцу с герцогами Гаскони, и упоминает в этой связи об утверждении в Испании и о возвращении во Францию этих потомков наших первых королей[1].

Таковы доводы, дающие повод считать, вслед за всеми историками, что Санш, первый герцог Гаскони, был Меровингом, и устанавливающие связь между первой династией наших королей и Домами, происходящими от этих последних герцогов. Молодой Санш проявил себя достойным своего происхождения, и прозвище Миттара (по-арабски руины и разгром), которое было ему дано, указывающего, что он наводил ужас на неверных.

Его сыну, Гарси Саншу ле Курбé, герцогу Гаскони, наследовал его старший сын. Второй сын, по имени Гийом Гарси, получил от отца графство Фезансак, а третий – графство Астарак.

Глава 3.

ГРАФЫ ФЕЗАНСАКА.

Графство Фезансак граничило на востоке с сеньорией Лиль-ан-Журден, на юге – с графством Астарак, главными городами которого были Миранд и Массеуб, и Бигорром (Вик-Бигорр и Тарб); на западе и севере – с территориями Эра, Мон-де-Марсана и Кондома, которые принадлежали Гаскони в узком смысле этого слова.

Наследники Гийома Гарси, всего семеро, владели этим графством на протяжении X и XI веков. Их браки мало известны. Первый, Гийом Гарси, дал своему второму сыну, Бернару, графство Арманьяка; он стал родоначальником знаменитого Дома этого имени. Четвертый, Эмери I, дал своему второму сыну баронию Монтескью: таким образом, первый де Монтескью был правнучатым племянником первого Арманьяка.

Главными городами графства были Ош и Вик. Иногда графы Фезансака даже именовались графами Оша; но, поскольку этот город был под особым управлением архиепис­копов, графы предпочли расположиться в Вике, который стал именоваться Вик-Фезансак. Их история представляет собой странную смесь из благочестивых деяний и ссор с духовенством. Церковь Оша обязана им бóльшею частью своих богатств и учреждением своих регулярных каноников. Иногда они конфликтовали с архиепископами, не признавая некоторых их прав на светское господство, на которых те упорно настаивали. Война проходила в боевых действиях с одной стороны, и в отлучении от церкви с другой, и почти всегда заканчивалась новыми дарениями Церкви. Их гербом, которые вошли в употребление в эту эпоху, был на серебре червленый лев: именно под этим знаменем Астанов, последний граф Фезансака, участвовал крестовом походе, где был убит в 1100 г.; у него была только дочь, и графство перешло к ветви д’Арманьяков.

ОТСТУПЛЕНИЕ О ГРАФАХ Д’АРМАНЬЯК.

Эта ветвь, отделившись, как я уже говорил, при первом графе Фезансака, получила при разделе, под именем Арманьяка, северную часть графства Фезансак, главными городами которой были Оз, Ногаро, Ла Бастид. Но в XII веке они наследовали графство Фезансак. Тогда они стали именоваться графами Арманьяка и Фезансака, и это послед­нее графство утратило свое превосходство. Его стали путать с Арманьяком, и доходило до того, что ему стали давать имя, которое мы все еще видим на картах Франции. Господа д’Арманьяк были бы обязаны, напротив, унаследовав графство Фезансак, принять его имя, которое было их истинным и исконным. Если бы они поступили таким образом, именно под именем де Фезансак они прошли бы свой блестящий путь; Арманьяк, который составляет значительную часть Гаскони, именовался бы Фезансаком; и дом де Монтескью, принимая шесть веков спустя имя своих предков, нашел бы его более известным и более прославленным.

Дом д’Арманьяк рано проявил свое честолюбие и воинственность. Еще до присоединения графства Фезансак граф Бернар II осмелился оспаривать у графа де Пуатье, с оружием в руках, суверенитет над герцогством Гасконь, последний герцог которого оставил только дочерей. Его преемники, приобретя, благодаря бракам, страну Ломань, а вскоре и графство Фезансак, очень быстро заставили своих соседей почувствовать все свое новое могущество. История заполнена их войнами с графами де Пуатье и Тулузы, и, главным образом, с графами де Фуа, войнами, в которые часто были вынуждены вмешиваться короли Франции и Англии.

Бернар VI женился на наследнице Родеза, и это графство было присоединено к Арманьяку с условием принять его гербы, и соединить львов Фезансака с леопардами Родеза.

Его сын, Жан I, правил своими богатыми доменами на протяжении пятидесяти лет; он верно и самоотверженно служил королям Филиппу де Валуа, Иоанну и Карлу V в их войнах с англичанами. Неоценимая помощь столь могущественного вассала была щедро вознаграждена: стал наместником короля в Лангедоке; получил, в разные времена, более 20 000 ливров пенсии; ему дали графство Гор, несколько земель и замков. Одна из его дочерей вышла за сына короля Арагона; другая – за герцога де Берри, сына короля Иоанна.

Его сын и внук наследовали его славную судьбу, его отвагу и патриотизм. Последний из них был убит в Италии, не оставив сыновей от Маргариты, наследницы графства Комменж.

Его брат, Бернар VII, получил от своего отца, помимо других доменов, сеньорию Вик-Фезансак. С юных лет он проявил не только блестящие качества, но и ненасытное честолюбие, для которого все средства были хороши. После смерти своего брата, он захватил графство Арманьяк, которое оспаривали его племянницы: Штаты Гаскони и Руэрга приняли его сторону. Но его невестка, наследница Комменжа, только что вышла вторым браком за сына Жерара д’Арманьяка, виконта де Фезансаге. Граф Бернар не мог допустить, чтобы столь богатое наследство ускользнуло из его рук, и он воспользовался случаем, чтобы присвоить себе домены этой младшей ветви своего Дома. Ему было достаточно самого пустого повода, чтобы захватить земли виконта де Фезансаге и его лично. Этот несчастный сеньор был заключен в citerne[2] и умер там через несколько дней. Два его сына, не достигшие и двадцати лет, поспешили броситься к ногам графа, моля его о жалости: он не захотел явить им милосердие, он потребовал, чтобы они отдались ему на милость, и хорошо известно, что значило для него это слово. Старшему выжгли глаза, и он вскоре умер; младший умер от ужаса при виде тюрьмы, где был заключен его отец, и которой предназначалось стать и его могилой. Их тети воззвали к правосудию короля: они его не получили и умерли от огорчения.

Столь ужасная жестокость не осталась бы безнаказанной; но граф д’Арманьяк был женат на дочери герцога де Берри, дяди Карла VI, который управлял Францией во время болезни короля; его дочь стала женой герцога Шарля д’Орлеана, кузена того же государя; Франция была захвачена англичанами и охвачена гражданской войной: как можно было рисковать навлечь на себя столь могущественного врага? Следует, по крайней мере, отметить, что граф д’Арманьяк проявил свою признательность и с жаром принял дело принцев, с которыми он имел честь породниться. Партия герцогов д’Орлеана и де Берри получила название по его имени – арманьяки, и она не прекращала жестокой борьбы с партией герцога Бургундии. Среди этой общей войны граф д’Арманьяк находил время заниматься и своими личными делами; он осаждал небольшую крепость в Руэрге, когда курьеры известили его о поражении при Азенкуре и о его назначении коннетаблем и верховным командующим всех крепостей королевства. Не довольствуясь этим высшим отличием, он потребовал пост премьер-министра и главы финансов: все это было ему предоставлено, и новый коннетабль поспешил в Париж. Начало его правления было блестящим; правительство обрело силу; война с герцогом Бургундии продолжилась с успехом. Этот век явил странную картину, когда потомок Хлодвига стал хозяином Франции – он диктовал свои условия молодому Дофину, сидел в парламенте выше канцлера и первого президента, навязывал этому собранию принудительные займы, от которых не была свободна даже церковь, продавал драгоценности королевы и святые реликвии, обращался с военными с жестокостью или презрением, изгонял, заключал в тюрьму, наказывал смертью по своей прихоти, часто по самому ничтожному поводу. Чрезвычайная сложность положения делала необходимыми некоторые из этих мер; нетерпимый нрав коннетабля объясняет другие. Результаты их были весьма гибельны: парижане, доведенные до крайности, обратили свой взор на герцога Бургундии; заговор, оставшийся незаметным для всех соглядатаев, открыл ему ворота города. Взрыв был ужасен. Коннетабль, выданный каменщиком, у которого укрылся, был брошен в тюрьму и, вскоре, убит, как и три с половиной тысяч его сторонников. Его смерть не удовлетворила до конца бешенства толпы, которая надругалась над его трупом. На протяжении нескольких дней можно было видеть потомка королей, обряженного в рубища бедняка, хозяина Франции, брошенного в темницу, убийцу своих племянников, безжалостно зарезанного.

Эта кара судьбы, наказывая коннетабля, казалось, поразила вместе с ним весь его род, и с этого момента дом д’Арманьяк испытал только одни несчастья. Граф Жан IV, его сын, навлек на себя гнев Карла VII, выдвинув претензии на графство Комменж, которое прибрал к своим рукам король. Возможно, этот государь был напуган чрезмерным могуществом коннетабля и он готов ухватиться за любой поводы, лишь бы унизить его дом. Помимо всего прочего, он ставил в вину графу то, что тот именовался графом милостью Божьей, хотя такое титулование использовалось домом д’Арманьяк уже более века. Дофин (будущий Людовик XI) взял его в плен и захватил его государства, которые Карл VII позже ему вернул по просьбе большинства могущественных домов, бывших с ним в родстве, и, особенно, короля Наварры, на дочери которого он был женат.

Жан V, его сын, собрал все наследство своего отца; но его дурное пове­де­ние вскоре привело его к краху. Одна из его сестер внушила ему безудержную страсть, и он осмелился открыто жениться на ней, ссылаясь на фальшивое разрешении папы. Преследуемый за это преступление, как и за связи с врагами государства, он просил, чтобы его судили как пэра, поскольку он происходил от королевской крови. Но он ссылался не на свое происхождение от Хлодвига: он не осмелился бы к нему обращаться, да возможно он об этом ничего и не знал; он говорил о своем родстве с правящим домом через свою бабку, дочь герцога де Берри. Это заявление было отвергнуто, поскольку он не был пэром, и его родство с королевским домом было лишь по женской линии. Он отправился в изгнание, а его владения были конфискованы; тем не менее, король Людовик XI вернул ему его государства, добавив к этому пенсию в 12 000 ливров. Все было забыто, и граф де Фуа, не вспоминая о безнравственном поведении графа д’Арманьяка и о ссоре, так долго разделявшей их дома, был достаточно великодушен, чтобы отдать за него свою дочь. Не прошло и трех лет, как граф д’Арманьяк вновь сошелся с врагами государства и возобновил интриги со своей сестрой. Людовик XI не прощал дважды. Граф был вновь осужден. Город Лектур, где он укрылся, был взят приступом, граф был убит, а все жители перебиты. Город оставался пустынным, и в течение многих месяцев хищные животные были его единственными обитателями. Жену графа д’Арманьяка пощадили; но некое зелье сгубило ребенка, которого она носила.

Шарль, брат графа, пятнадцать лет в провел в Бастилии: все его преступ­ле­ние заключалось в его происхождении. Карл VIII, взойдя на трон, вернул ему свободу и все домены его дома. Подобное великодушие уже не несло в себе никакой опасности: долгие страдания разрушили здоровье графа Шарля и ослабили его разум; вскоре он умер, не оставив законнорожденных детей. Графство Арманьяк было отдано Маргарите, сестре Франциска I; с ней оно перешло в дом д’Альбре, а оттуда Генриху IV.

Оставалась младшая линия дома д’Арманьяк, известная под именем герцогов де Немур; она происходила от Бернара, сына коннетабля, который преданно служил королю Карлу VII, и был женат на Элеоноре де Бурбон, дочери Жака, графа де ла Марша и короля Сицилии, и Беатриссы Наваррской. Герцогство Немур было возведено в пэрство для отца Беатриссы, которая в качестве приданного принесла его Жаку, королю Сицилии. Их единственная дочь Элеонора, в свою очередь, принесла его в дом д’Арманьяк. Жак д’Арманьяк, ее сын, стал, таким образом, герцогом де Немуром и пэром Франции: именно он стал первым пэром не принадлежащим к правящему дому. Вначале казалось, что ему суждено было переломить злосчастную фортуну старшей ветви д’Арманьяков, и возместить их несчастья. Он служил королю Людовику XI в его войнах и получил 8 000 ливров пенсии. Но его беспокойный характер погубил все. Выступив против короля в войне Общественного Блага и получив его прощение, он вновь взялся за интриги. И на этот раз Людовик XI пощадил его, но потребовал, что бы он, в письменном виде, объявил, что если он вновь примкнет к заговору, он откажется от привилегий пэра, и даст согласие на конфискацию его владений. Несмотря на столь грозное предосте­ре­же­ние, герцог де Немур возобновил свои преступные интриги с врагами государства. Теперь Людовик XI был неумолим. Герцог де Немур был арестован, брошен в сырую темницу, а вскоре в железную клетку Бастилии, и был осужден парижским парламентом, к которому присоединили нескольких комиссаров. Герцог признал все и воззвал к великодушию короля. Но было слишком поздно: приговор был вынесен, и герцог был обезглавлен в Париже. Не знаем, какой демон внушил ужасную мысль поставить его детей под эшафотом, чтобы их окропила кровь их отца. Карл VIII, во искуплении этого варварства, вернул им их владения и достоинство. Они умерли, не оставив детей. Последний из них отважно служил Карлу VIII и Людовику XII; он был назначен вице-королем Неаполя и погиб в сражении при Чериньоле в 1503 г. Его сестры вошли в дома Бурбонов и Роганов.

Наконец, последний из всех д’Арманьяков, сын бастарда старшей ветви, стал архиепископом Авиньона и кардиналом. Его деятельность и таланты, годы его долгой карьеры, заслужили ему милость Франциска I, Генриха II и его детей-королей. Он был послом Франции в Венеции и Риме, наместником Лангедока и участвовал во всех важнейших делах. Он умер в конце XVI века, украсив последним блеском великое имя, которое был удостоен носить.

Глава 4.

СТАРШАЯ ВЕТВЬ БАРОНОВ ДЕ МОНТЕСКЬЮ.

Я счел необходимым рассказать о графах д’Арманьяк, хотя мы не происходим от них, так как они были нашими двоюродными дедами, сыновьями, как и мы, графов Фезансака. Роль, которую они сыграли в истории, заслужила подобного отступления. Теперь я возвращаюсь не­посредственно к первым баронам де Монтескью. Мы найдем их подвиги более скромными, а их браки менее блестящими, чем у господ д’Арманьяк: это все те же нравы и те же страсти, но в более узком кругу. Мы последовательно расскажем о их участии в крестовых походах, в долгих войнах между Францией и Англией, и, наконец, в религиозных войнах XVI века[3].

К концу XI века четвертый граф Фезансака, Эмери I, дал Раймону Эмери, своему второму сыну, баронию Монтескью д’Англé и некоторые другие земли. Говорят, что этот Раймон Эмери был бастардом. Это предположение ни на чем не основано и опровергнуто тысячами доводов. Старинные грамоты говорят о нем как о законном сыне. Домен Монтескью был значителен. Раймон Эмери указан в актах как один из главных сеньоров графства Фезансак. Его сын, Арсьё I, владел правами на некоторые церкви в окрестностях Оша, и эти права он держал от своего отца (ex paterna successione); он владел землей у ворот города по наследственному праву графов Фезансака (jure hereditario consulum): бастарды не владели правами своего рода и столь значимыми доменами.

Этот Арсьё I был весьма набожен. С него начался продолжительный ряд пожертвований, даруемых его потомками церквям; он запретил своим преемни­кам требовать возврата благочестивых дарений, сделанных им во искупление своих грехов, грозя им, в случае нарушения его воли, божьим проклятием, которое поразило Дафана и Абирона[4], и лишением их заступничества Святой Девы; он посвятил своего сына Бернара каноникам церкви Оша, одно из проявлений набожности, распространенных в древности: возможно, именно в этом заключалось жертвоприношение Иеффая[5]. Бернар выполнил волю отца, вступив в лоно Церкви, и стал епископ Тарба.

Бертран известен только благодаря браку с Гийеметтой из дома де Лабарт, из которого, кажется, происходят господа де Лабарт де Терм; она была сестрой Жерара, архидиакона Оша.

На долю Раймона Эмери II выпало немало трудностей. Сеньор д’Арбешан, с которым он вел войну, взял его в плен и заключил в оковы. Просьбы его дядей, епископа Тарба и архидиакона Оша, были напрасны: пришлось этому последнему отдать себя в заложники, чтобы его племянник получил временную свободу. Раймон Эмери сделал все, чтобы найти деньги, необходимые для выкупа столь великодушного дяди. Состояние его и так уже было обременено займами, потраченными на ведение войны: пришлось прибег­нуть к новым жертвам. Капитул Оша с большим трудом предоставил ему 700 морласских солей под залог его земель в Вердалé (нынешнее Обье). Некоторое время спустя Жерар де Лабарт стал архиепископом Оша. Бернар IV, граф д’Арманьяк, который хотел возвести на эту кафедру одного из своих детей, захватил город, опустошил владения архиепископства, сжег церкви, разрушил метрополию. Следует полагать, что Раймон Эмери принял сторону архиепис­копа, своего дяди, которому был стольким обязан. Гнев графа д’Арманьяка обернулся против него: в 1180 г. земля Марсан была опустошена, церковь разру­шена, как и высокая башня, которая ее защищала. Когда был восстановлен мир, пришлось заново строить церковь и башню. Барон де Монтескью, благо­да­ря своевременной поддержке своего дяди архиепископа, получил возмещение от капитула Оша; но эти деньги, переданные им своему арендатору, были ис­пользованы на другие цели, и башня Марсана осталась в руинах. Напрасно он обращался с новыми запросами к капитулу. Вскоре более грандиозные события отвлекли его внимание от этих внутренних распрей. Иерусалим только что был захвачен Саладином, и христианам грозила гибель, если им не будет оказана помощь. Вновь вооружилась вся Европа: Фридрих Барбаросса, Ричард Львиное Сердце и Филипп-Август встали во главе третьего крестового похода. Барон де Монтескью не мог остаться в стороне от этого военного и религиозного дви­же­ния; но были нужны деньги: он еще раз прибегнул к помощи своего дяди архи­е­пис­копа. На этот раз каноники потребовали, что бы он пообещал никогда боль­ше не напоминать им о башне Марсана, средств на восстановление которой он не прекращал домогаться[6]. Не известны подробности участия Раймона Эмери в крестовом походе, мне хочется верить, что он присутствовал при осаде Акры, которую французы взяли столь блестяще, и что он возвратился во Францию вместе с Филиппом-Августом только тогда, когда все было закончено. К ста­рости он стал каноником Оша, там он и закончил свои дни. Его прах приняло аббатство Бердуэ. Это богатое аббатство, расположенное в Астараке, ниже Ми­ран­да, было осыпано его дарениями. Пиктавина де Марраст, его жена, упокоилась подле него. Вплоть до революции там можно было видеть их могилы, усеянные рассеченными гербами де Монтескью и гербами де Мар­рас­тов (на золоте два бегущих зверя). Впервые мы видим изображение гербов дома де Монтескью именно таким, каким его носит и поныне ветвь де Марсан[7].

Арсьё II не должен был сменять своего отца. Его старший брат умер молодым, завещав большую сумму деньгами монахам Бердуэ в возмещение вины перед ними, в которой он упрекал себя.

У Арсьё не было необходимости отправляться за море, чтобы сразиться с неверными: они были хозяевами части Испании и угрожали христианским королевствам. Альфонс, король Кастилии, объединился с королями Арагона и Наварры для борьбы с ними. Барон де Монтескью присоединился к ним в 1212 г., в год той памятной победы, в которой он, без сомнения, принял участие, и в которой погибло 200 000 магометан. Подобные походы требовали больших затрат от тех, кто принимал в них участие. Приходилось прибегать к займам; аббатство Бердуэ предлагало свои услуги, но заставляло дорого платить за свою помощь. В общем, невозможно даже представить себе все то, что Церковь и, главным образом, это аббатство, получили от дома де Монтескью в течение XII и XIII веков благодаря пожертвованиям, дарениям, завещаниям и ссудам.

Печать Арсьё II на документе, датированном 1245 г., самая древняя из известных ныне. Он изображен с высоко поднятым мечем в одной руке, и со щитом с гербами де Монтескью в другой. Известно, что он присутствовал вместе с другими сеньорами страны при отказе графа Тулузского от всех прав на графство Фезансак в пользу графини д’Астарак.

Гасконь оставалась довольно мирной при жизни Раймона Эмери III. Эта провинция со времен Людовика Святого принадлежала королям Англии на усло­вии оммажа за нее королю Франции. Поэтому, кажется, Раймон Эмери занимался только урегулированием своих дел и обеспечением своих семнад­ца­ти детей. Из их числа следует отметить Одона, который, женившись на наслед­ни­це Массанкома, стал родоначальником ветви Монлюков; Пиктавена, епис­ко­па и кардинала; Монтазена, аббата Бердуэ, столь обогащенного благочестием его предков; Гийома, который с 1300 г. предназначался к вступлению в орден Тамплиеров, и которому повезло так и не вступить в него до его роспуска в 1312 г.; одни из его дочерей были удачно выданы замуж, другие стали монахинями.

Раймона Эмери владел общественной печью в городке Марсан, и жители были обязаны покупать у него свой хлеб. В 1290 г. они получили от него разрешение строить личные печи и есть свой хлеб при условии ежегодной выплаты из расчета по 6 морласских денье за день.

Имеется подлинный акт о предоставлении им льгот консулам Марсана; свидетелями его выступили кюре и два дамуазо – это самый первый известный акт, касающийся земли Марсан. Его завещание, датированное 1300 г., также одно из самых древних, дошедших до нас: он оговаривает доли каждого из своих детей, и устанавливает своим наследником старшего и последующих в порядке рождения. Этим старшим был Жансé I; он был женат на Комтессе д’Антен. Брачный договор от 1291 г. самый древний в нашей генеалогии. Она принесла в качестве приданного 6 000 солей, которые были отданы в залог за замок Марсан. У них были только сын и дочь; и их мать, своим завещанием, назначила своими наследниками своего сына и детей своего сына, в ущерб своей дочери и своему собственному брату. Она не забыла побочных сына и дочь своего сына, и оставила им суммы, одной – на приданное, другому – на покупку лошади. В этом завещании она именуется благородной и могущественной дамой, а ее муж – благородным и могущественным сеньором бароном. В этом же качестве он присутствовал, вместе с сеньорами де Монтегю, де Пардайяном, де Поденá и д’Арбешаном, при подписании акта, которым архиепископ Оша и граф д’Арманьяк урегулировали свои разногласия с городом Ошем, и предоставляли ему новые кутюмы.

Раймон Эмери IV застал начало той долгой войны между Францией и Англией, которая отметила правление Валуа. Эта война всколыхнула весь юг Франции, и бароны де Монтескью приняли в ней активное участие. Это была эпоха зарождения регулярных и наемных армий, поэтому сеньорам не при­хо­дилось больше занимать деньги у аббатств, оставляя им в залог свои земли, чтобы покрыть расходы на войну. Раймон Эмери был рыцарем-башелье, коман­дующим компанией из тридцати восьми оруженосцев и восьмидесяти пеших сержантов, состоявших на жаловании короля. Похоже, он воевал с блеском, так как его именуют знаменитым и прославленным рыцарем (egregius et spectabilis miles). Его справедливость заслуживает не менее похвал, чем его отвага. Он ве­лел возместить из своего жалования и жалования своей компании продовольс­твие, взятое им в Лангоне, хотя, казалось бы, законы войны и необходимости разрешали подобные реквизиции. Такие примеры были слишком редкими в тот век: Гасконь была опустошена либо французскими и английскими армиями, либо войсками Жана II, графа д’Арманьяка, и графа де Фуа, которые вели вой­ну между собой. Барон де Монтескью присоединился с своему родственнику. Он был взят в плен вместе с графом д’Арманьяком, сражаясь на его стороне в окрестностях Лилль-Журдена в 1373 г., и умер вскоре после своего пленения. Он был женат на Бельгарде д’Аспé, принесшей ему 4 000 турских ливров; она владела большим количеством благородных свадебных одежд, постелей и мебели, каковыми пользуются дворяне и столь могущественные бароны[8].

Арсьё III воевал в те же времена, что и его отец, возглавляя компанию пеших латником под знаменами Жана, графа д’Арманьяка. Имеется его распис­ка за жалование для его компании, помеченная 1353 г., печать на которой допол­нена звездой с шестью лучами, которая никогда не присутствовала на наших гербах: я думаю, что это был знак отличия от печати его отца[9]. Он получил от того же графа вознаграждение в 107 ливров 10 солей за добрую и беспрерывную службу королю в этой войне, и в возмещение расходов, понесенных им[10].

Тридцать лет спустя, в 1382 г., граф д’Арманьяк передал ему домен с правом высшей юрисдикцией в Базиане, расположенный между Монтескью и Вик-Фезансаком. Это дарение было сделано в знак признания многочисленных и постоянных услуг, оказанных им графам д’Арманьяк. Сохранился датированный 1379 г. акт клятвы верности, принесенной ему консулами и советниками земли Ригепо (возле Монтескью). В этом акте говорится, что с незапамятных времен его предки владели баронией Монтескью д’Англé и принимали клятву верности от магистрата, но только после того, как сами приносили клятву соблюдать обычаи и кутюмы земли и защищать своих вассалов. Этот двусторонний контракт также накладывал на сеньора определенные обязанности по отношению к жителям. Власть его была довольно обширна, и видим, как в 1344 г. отец Арсьё подтвердил договор купли-продажи между двумя жителями Марсана и выразил свое удовлетворение по этому поводу то ли потому, что в городе ничего не делалось без разрешения сеньора, или же он имел право на налог с купчих.

В кафедральном соборе Оша имелась часовня, которая служила усыпальницей предков барона де Монтескью: Арсьё получил от капитула разрешение обменять ее на другую, более подходящую. Он учредил там навечно ежедневную мессу за упокой души своих предков и своих потомков; он желал быть похороненным там, и покоиться там, по его словам, до тех пор, пока глас Иисуса Христа не призовет его на страшный суд.

Арсьё пришлось пережить потерю своего старшего сына, Жансé, который был женат на Констанс де Кастельбажак, принесшей ему 4 000 золотых флори­нов. Его сменил его внук, Арсьё IV. Тот был нрава непримиримого и деспотич­ного. Он получил королевские грамоты от Карла VI, понуждающие сеньоров, владевшими землями в баронии Монтескью, принести ему оммаж, как это всегда делали их предшественники. Видимо, под предлогом постоянных войн, раззорявших страну, сеньоры уклонялись от этого. Такой ус­пех воодушевил его отвагу; он не захотел больше знать никаких границ, и прев­ратился в ужас для своих соседей. Особо пострадал от него город Миранд. Он объявил ему одну из тех, столь частых тогда, внутренних войн. Месть его была скорой и ужасной: барон де Монтескью велел опустошить земли Миранда; его жители подверга­лись нападению везде, где их только встречали; их безжалост­но грабили, а в случае малейшего сопротивления – убивали. К несчастью для Арсьё, в числе постра­давших оказались слуги сенешаля Тулузы и маршала де Сансерра. Те подали протест, и Арсьё был вызван в парижском парламенте вместе с Жансé, своим братом, и двумя рыцарями, исполнителями его мести. Они не хотели ехать туда, опасаясь, как они говорили, строгости правосудия. Но подобное непослушание могло погубить их всех. Арсьё воззвал к великодушию короля: он доказывал, что все они были людьми доброго пове­де­ния и честных речей, не заслуживающими никакого упрека в недостойности; что он преследовал жи­те­лей Миранда не из презрения к королевской власти, но для возмещение ущерба, который он понес, и что именно таким образом это осуществляется дворянами в Гаскони. Карл VI выслушал его просьбу: он учел добрые, великие и полезные услуги, оказанные ему и его предшественникам в их войнах и иных случаях, сеньорами де Монтескью, потери и ущерб, который они понесли; по­мимо того, шли святые дни Пасхи, и было необходимо следовать велико­ду­шию Иисуса Христа. Таким образом, прощение было единым и полным. Оставалось возмещение ущерба: об этом полюбовно договорились с консулами Миранда[11].

Встречаем дарение пяти арпанов земли в Эстипуи (около Монтескью), сделанной Арсьё Бернару де Маррасту, дамуазо, на странных условиях преподнесения пары белых перчаток (cirothecarum albarum) ему и каждому из баронов де Монтескью, его преемников.

Арсьё был женат на Гайярде д’Эспань, которая принесла ему в приданное 4 000 франков и землю Саль в Лангедоке около Каркассонна. Еще недавно можно было видеть на входной двери герб, цвета которого не определены, а в четырех других местах, в церкви и в замке, гербы де Монтескью: они не имеют ни щитоносцев, ни девиза, за исключением одного, под которым написано «Post tenebras spero lucem», и который поддерживают два льва с широко открытыми пастями.

Арсьё принял активное участие в войне, терзавшей Францию в конце правления Карла VI и начале царствования Карла VII. В 1421 г. он и три его сына дрались под началом герцога Шарля де Бурбона, который отстаивал на юге Франции интересы Дофина, хотя его дело казалось тогда окончательно пропащим. Барон де Монтескью командовал компанией арбалетчиков; Арсьё, его старший сын, двадцатью оруженосцами из компании г-на де Монморена; Жан – компанией арбалетчиков; Бартелеми – девятью оруженосцами. Расписки в получении жалования скреплены их печатями с гербами де Монтескью. Печати сыновей, в отличии от печати отца, имеют либо титло, либо две пояса, но всегда в первой части; вторая, с двумя шарами, остается без изменений[12].

Арсьё IV посчастливилось дожить до утверждения на троне Карла VII. Он хотел, что бы ему наследовал его старший сын, а в случае его преждевре­мен­ной смерти – остальные сыновья в порядке рождения. Именно в эту эпоху от дома де Монтескью отделились несколько ветвей. Бертран стал родо­на­чаль­ником ветви де Пуалобон; Роже – ветви де Марсак, Бартелеми – ветвей де Марсан, д’Артаньян, де Сен-Коломб и де Прешак: я расскажу о них, закончив с историей баронов старшей ветви.

Арсьё V продолжил войну на юге до того момента, когда англичане были полностью изгнаны из Франции. Карл VII, желая вознаградить его заслуги и заслуги его семьи, назначил его своим камергером, но это было лишь почетным званием, так как, похоже, он почти не появлялся при дворе.

Мир позволил барону де Монтескью заняться своими личными делами.

Графы Фезансака, и, позже, графы Арманьяка, предоставили баронам, рыцарям и дворянам графства Фезансака иммунитеты и привилегии, которые освобождали их от выплат каких-либо податей, пожертвований, дарений, вспомоществований, под каким бы видом они не выступали. Сборщики налогов и судьи графства Фезансак утверждали, что они должны были облагаться ими; барон де Монтескью подал жалобу в парламент Тулузы от своего имени и от имени всех сеньоров графства. Парламент удовлетворил их протест. Но барон де Монтескью не умел соблюдать права других так, как отстаивал свои: он объя­вил незаконную реквизицию вина и других продуктов в городе Монтескью. Консулы этого города подали жалобу судьям графства Арманьяк; барон, взбешенный их поступком, не дожидаясь решения суда, усилил дав­ление: он разместил в городе латников, которые вели себя достаточно вольно. Жан IV, граф д’Арманьяк, объявил ему, что подобное поведение ущемляет его права верховного сеньора, поскольку в качестве такового он обязан не позво­лять баронам и сеньорам угнетать своих вассалов; он заявил, что берет под свою защиту дома, жен, семьи и имущество жителей Монтескью, и велел в знак своего покровительства разместить по всему городу знамена с гербами д’Арманьяков. Напрасно Арсьё протестовал и угрожал обратиться в наигрознейший парламент нашего сеньора короля Франции, или к самому королю. Приказ был выполнен.

В этом постановлении граф д’Арманьяк именует барона де Монтескью нашим дорогим и верным кузеном. Однако, между ними не было никакого близкого родства: у Жана д’Арманьяка, внука герцога де Берри, шурина герцога д’Орлеана, зятя герцога Бретонского и короля Наварры, не было ничего общего с Арсьё де Монтескью, сыном Гайярды д’Эспань-Монтеспан, и мужем Дус де Фодоа. Здесь слово кузен означает их общее происхождение от графов Фезансака за четыре века до этого, и это была, без сомнения, установившаяся между ними формулировка, так как граф д’Арманьяк использовал ее даже тогда, когда прибегал к строгости в отношении барона де Монтескью.

Арсьё V под конец жизни явил самые высокие чувства набожности. Он стал почетным каноником капитула Оша. Капитул специально собралась для его принятия: там, скрестив руки и опустившись на колени, он признал, что все его предшественники, хотя бы раз в своей жизни, приносили клятву верности этому почтенному капитулу; он заявил, что хотел бы последовать их примеру: он обещал, таким образом, быть его добрым и верным членом, заботиться о его благе, беречь его от зла, хранить его тайны, защищать от опасности; он подтвердил дарение, сделанное его отцом, относительно десятины в Иос (имя, которое до сих пор носит ферма около Монтескью). Капитул принял его клятву и предоставил ему положенную каноникам порцию хлеба и вина. Любо видеть проявления столь набожной простоты в сеньоре, которого граф д’Арманьяк называл благородным и могущественным человеком, а парламент Тулузы человеком достойным и прославленным. С этого времени бароны де Монтескью всегда были почетными канониками и имели особое место на хорах в кафедральном собора Оша.

Та же привилегия была предоставлена графам д’Арманьяк и баронам де Монто, де Лилль и де Пардайян.

Арсьё V не оставил сына, и, согласно завещанию их отца, его сменил его брат Бертран. Барония Монтескью была оспорена у него его племянницей Бельгардой, старшей дочерью Арсьё V, женой сеньора де Лаведана. Она ссылалась на естественной право наследницы своего отца; Бертран требовал выполнения завещания их предка: парламент Тулузы принял его сторону.

Бертран был в весьма почтенном возрасте, когда Жан V, граф д’Армань­як, под надуманным предлогом его вины перед ним, велел заключить его на год в замке Лектура, и еще на более длительный срок в консьержери парламента Тулу­зы. Его жалобы дошли, наконец, до Людовика XI, столь недовольного графом д’Арманьяком. Он обрел свободу и в 1465 г. возвратился к себе, в свои восемьдесят лет и с парализованной ногой. Король позволил ему начать про­цесс против графа д’Арманьяка. Королевские грамоты гласят, что его возлюб­ленный и верный рыцарь Бертран де Монтескью, сеньор этого места, и его предшественники, вышли в глубокой древности из одного из благороднейших домов страны Арманьяк, и всегда служили Его Величеству, как и до него, как в войнах, так и иначе, никогда не совершив ничего, достойного упрека[13].

Это почетное свидетельство в какой-то мере возместило несчастному старику все то, что ему пришлось перенести. Несколько лет спустя солдаты короля отомстили за него, заколов графа д’Арманьяка в Лектуре.

У Арсьё V оставалась незамужняя дочь. Сирота без отца и матери, в неполные двадцать лет, она оказывалась без какой-либо поддержки, и ее намеревались воспитывать и выдать замуж без согласия ее родственников. Неизвестно, кем и в чьих интересах это было задумано, но знаем, что герцог Гиени, брат Людовика XI, выдал ей в 1471 г. охранную грамоту, повелев ей оставаться в подчинении Бертрана, ее дяди. Она стала женой Аманьё де Желá, и Жану де Монтескью, ее двоюродному брату, хватило великодушия предоставить ей приданное.

Этот Жан только что сменил Бертрана, своего отца, когда Шарль, последний граф д’Арманьяк, возвратился в свои домены. По обычаю своих предков он пожелал, как граф Фезансака, стать почетным каноником собора Оша. Барон де Монтескью присутствовал на этой церемонии, как один из первых баронов графства Арманьяк. Это было прощание с этим благородным домом: у графа Шарля не было детей; его здоровье было подорвано, а разум ослаблен из-за долгой череды несчастий; он умер, и его богатое наследство перешло Маргарите, сестре Франциска I и супруге Генриха д’Альбре, короля Наварры. Личная доблесть этого государя делала его достойным столь высоко­го положения. В сражении при Павии он разделил все опасности и плен с коро­лем, своим шурином. Обретя в свободу, он занялся своими многочисленными доменами, и совершил свой торжест­вен­ный въезд в Ош. Новый граф Арманьяка и Фезансака был встречен с почестями, положенными ему по рангу, и с радостью, выражавшей надежды страны на столь могущественного защитника. Духовенство и народ крестным ходом вышли ему навстречу. Граф, прежде чем войти в город, поклялся свято соблюдать его статуты и привилегии; затем он вошел в кафедральный собор, и с соблюдением всех традиций был объявлен почетным каноником; он занял кресло графов Фезансака и получил, как все каноники, свою порцию хлеба и вина. Маргарита, его супруга, сопровождала его и была встречена с теми же почестями. Сеньоры де Монто, де Пардайян, и Жан II де Монтескью, первые бароны Арманьяка, занимали при этом положенные им места.

Но все это было уже не более, как мишурой, так как со времен Людовика XI великие вассалы были почти полностью лишены какого-либо могущества. Также прекратились внутренние войны, и преемников этого государя занимала только внешняя политика. Не похоже, чтобы бароны де Монтескью принимали активное участие как в Итальянских войнах, так и в значительных событиях времен Франциска I. На протяжении ста лет Жан I, Аманьё и Жан II жили в своем замке Монтескью, занятые личными делами, вплоть до начала гражданских войн, вспыхнувших в царствование Карла IX. Тогда началась последняя и наиболее интересная эпоха в истории баронов де Монтескью.

Жан II умер в 1567 г. и оставил двух сыновей и дочь: Франсуа, дворянина герцога д’Анжу, капитана его швейцарской гвардии; Жан-Жака, сеньора де Помпиньяна; Анну, вышедшую за г-на де Люпé. Вторая религиозная война, начавшаяся в этом году, помешала им заняться вопросами, связанными с наследством их отца. Первый эдикт замирения предоставил большие льготы про­тестантам; но они не могли доверять ни Карлу IX, ни Екатерине Медичи, ни дому де Гизов, не простившему им убийства герцога Франсуа. Королева только что приняла на службу иностранные войска, якобы в качестве предупре­ди­тель­ных мер, вызванных волнениями в Нидерландах. Протестанты заподозрили недоброе; они взялись за оружие, захватили несколько городов и уже угрожали Парижу. Война вспыхнула одновременно во всех уголках королевства. Маршал де Монлюк возглавил силы короля в Гиени. Он сформировал два полка легкой кавалерии и двинулся на соединение с герцогом д’Анжу, наместника коро­лев­ст­ва: эти два полка состояли из местного дворянства; Франсуа, барон де Мон­тескью, был лейтенантом в одном из них. Эти отборные отряды присоедини­лись к армии на равнинах Труа, в Шампани. Кампания была короткой, но барон де Монтескью нашел случай отличиться своим мужеством в одной из кава­ле­рий­ских схваток. Г-н де Ламазан, его соратник и друг, был опрокинут вместе с конем: его сочли мертвым. Г-н де Монтескью бросился на солдата, который его сразил, и лично убил его, хотя тот, моля его сохранить ему жизнь, обратился к нему на гасконском диалекте. Г-н де Ламазан остался жив, и барону де Мон­тескью посчастливилось спасти своего друга, хотя ему казалось, что остается только отомстить за него. Именно после этой кампании он стал капитаном швейцарской гвардии герцога д’Анжу: без сомнения, столь почетным назначением он был обязан неким заслугам, которые нам не известны.

После весьма непродолжительного мира протестанты вновь взялись за оружие. Оба полка гасконской легкой кавалерии были переформированы; теперь мы видим там, вместо барона де Монтескью, сеньора де Помпиньяна, его брата, и все того же де Ламазана, гасконского кадета, их друга, который отправился в поход за компанию с ними, и который оставил весьма любопытным записи о том времени. Эти полки участвовали в сражении при Жарнаке, столь знаменитом в ту войну. Казалось, в нем сошлись все вожди обеих партий: со стороны протестантов там был молодой принц Беарнский (Генрих IV), для которого это была его первая кампания, принц де Конде, адмирал де Колиньи; против них выступали герцоги д’Анжу и де Монпансье, молодой герцог де Гиз, маршал де Таванн. Бой был яростным, и легкие кавалеристы, оказавшиеся в первых рядах католической армии, были буквально раздавлены кавалерией принца де Конде. Ничто не могло сравняться с пылом и самоотверженностью, с которыми дрались эти отважные дворяне; почти все они были ранены. Г-н де Ламазан получил четыре раны защищая своих друзей, оказавшихся под ногами лошадей. Он удалился, чтобы его могли перевязать, и при этом повстречался с г-ном де Линьере, дворянином-гугенотом. Г-н де Ламазан сразу же забыл о своих ранах и напал на него; ему посчастливилось взять в плен своего противника. Когда к нему на помощь подоспели друзья, он уже одержал полную победу. Он провел ночь на краю леса, где его пленник заботился о нем как о родном брате: он перевязывал его раны, и рассказывал ему истории, вызывавшие улыбки несмотря на боль. Сражение было выиграно, и, как простодушно говорил де Ламазан, 3 или 4 тысячи человек остались на месте, так и не вернувшись в свои дома. Оба де Монтескью, его друзья, позаботились перевезти его в Жарнак, где он окончательно поправился.

Известно, что принц де Конде был убит при Жарнаке, и именно г-ном де Монтескью. Этот принц, окруженный врагами и готовый погибнуть, узнал господина д’Аржаса и сдался ему. В этот момент появился г-н де Монтескью и, узнав имя прославленного пленника, он, воскликнув – «Принц де Конде! Убейте его! убейте его!» – выстрелил ему в голову из пистолета. Этого факта я не оспариваю и не оправдываю; о нем рассказывают все историки, всем известны стихи из Генриады:

Варвар Монтескью, не столько воин, как убийца.

В труде о великих офицерах короны, говорится, что стрелял Антуан де Монтескью-Сен-Коломб: но ничего не доказывает подобного утверждения. Наоборот, вся эта ветвь была крайне предана партии королей Наварры. Дед Антуана был оруженосцем Жана д’Альбре; его отец командовал компанией латников Генриха, деда Генриха IV; его сын войдет в состав личного и военного дома этого государя: все милости прошлого и будущего протестуют против подобного предположения. Brantôme прямо говорит о бароне де Монтескью, капитане швейцарских гвардейцев герцога д’Анжу. Антуан де Монтескью обычно именовался де Сен-Коломб, и ни в коем случае не мог называться бароном де Монтескью. Этот титул принадлежало только Франсуа, главе старшей ветви, которая действительно владела баронией Монтескью. Антуан был всего лишь лейтенантом латников герцога д’Анжу. Франсуа же –капитаном его швейцарской гвардии; он был предан его интересам и пользовался его расположением. Герцог д’Анжу приказал убить принца де Конде: варварская радость, с которой он узнал о его смерти, и осквернения, которым он позволил подвергнуть его труп, доказывают сколь важно было для него исполнение его приказа. Я думаю, таким образом, что эта печальная слава принадлежит барону Франсуа де Монтескью. Меж тем, г-н де Ламазан ничего не говорит об этом в своих записках, и лишь вскользь упоминает, что принц де Конде был убит удалым дворянином из Гаскони. Хотя его имя не было тайной ни для кого, возможно, во имя дружба он не захотел написать его.

После этого сражения компании легкой кавалерии вернулись в Гасконь на переформирование. Они были обессилены, потеряв слишком много людей и лошадей. Барон де Монтескью получил отпуск для женитьбы. Вскоре он возвратился и принял участие в сражении при Монконтуре вместе со своим братом и их другом де Ламазаном, оправившимся от ран. Это сражение было еще более гибельным для протестантской партии: там погибло от 15 до 16 тысяч. Герцог д’Анжу явил доблесть, превосходившую его обычную отвагу. Во главе небольшой свиты он бросился вперед и напал на вражескую кавалерию. Плечом к плечу с ним дрались Лонгвиль, Таванн, Монтескью, Виллар; лошадь под ним была убита: Монтескью, как истинный капитан гвардии, увидев это, отдал ему свою.

Армия начала осаду Сен-Жан-д’Анжели. К осаждающим прибыли король Карл IX и Екатерина Медичи. Барон де Монтескью был принят особо милостиво за добрую службу, выказанную им в сражениях при Жарнаке и Монконтуре. Его пообещали сделать кавалером ордена, дать под его начало 50 латников и губернаторство в Байонне, от которого в то время собирался отказаться виконт д’Ортез. Известно, что три года спустя этот виконт откажется повторить в Байонне убийства Варфоломеевской Ночи. Если бы планы двора осуществились, я надеюсь, что подобный отказ прославил бы наше имя: это была достойная компенсация за поступок при Жарнаке. Но осада не была завершена, и обещания военным были отложены до лучших времен. Едва была пробита брешь, как они попросили разрешения начать штурм: как можно было лишить дворян удовольствия сразиться на глазах короля и его двора? Разрешение было дано, и, возможно, слишком преждевременно. Дошли до бреши; но оборона была столь упорна, что пришлось отступить. Барон де Монтескью был убит. Вся армия сожалела о нем; герцог д’Анжу не скрывал слез и захотел присутствовать на его похоронах.

Меж тем в армии свирепствовали болезни. Их жертвой оказался и Жан-Жак де Помпиньян, брат барона. Его перевезли в Сенак, где он составил свое завещание[14], пункты которого характеризуют обычаи того времени. Он завещал своему повару, как и своему комнатному слуге, по лошади, из самых добрых, которыми он владел, и по 100 экю; своему конюху 120 ливров и по 60 ливров двум своим лакеям вместе с торжественными одеждами его цветов и положенными украшениями; он пожелал, чтобы были оплачены все его известные и неизвестные долги, а так же как долги его брата; он передал все свое состояние м-м де Люпé, своей сестре, и обязал ее сделать по своему усмотрению добрый и достойный подарок г-ну де Ламазану, его доброму и верному другу. Этот друг разделял с ним все тяготы, выпавшие ему во время осады. Когда город был взят, он велел перевезти себя в Монтескью. Поездка была долгой и тягостной; барон отдыхал некоторое время в Сомоне близ Ажана у своей тети, жене сеньора этих мест, и уже умирающим прибыл в замок Монтескью. М-м де Люпé встретила там своего брата, и последний барон де Монтескью вскоре умер в древней обители своих отцов, на руках своей сестры и своего друга.

Так угасла старшая ветвь, и именно в тот момент, когда, казалось, ее ожидало самое блестящее будущее. М-м де Люпé осталась единственной наследницей, но ее вступление во владение было далеко не мирным. Несколько дворян выдвинули претензии; ссылались на старинные права наследования; помимо всего прочего, они утверждали, что женщины не могли наследовать эти большие владения и баронию Монтескью; этот дом еще не угас; де Монтескью жили в ветвях Пуалобон, Марсан, Артаньян, Сен-Коломб, Монлюк: им и должна была принадлежать барония. М-м де Люпé, напуганная такой оппозицией, оставшись в одиночестве, обратилась к другу своих братьев. Ламазан обосновался в ее замке; он призвал нескольких своих друзей, с которыми организовал надежную охрану, готовясь отразить силу силой, не забывая при этом отстаивать ее права перед правосудием: его мужество одержало верх, и претензии вскоре стихли.

Вскоре к м-м де Люпé посватался Фабиан де Монлюк, сын маршала. Брак устраивал обе стороны. М-м де Люпé обретала защитника, а барония Монтескью оставалась за одной из ветвей дома. Фабиан, младший в этой ветви, получал большое состояние, и сменял старшую ветвь. Ламазан проявил свое обычное усердие в организации этого брака; он совершил несколько поездок, чтобы получить согласие маршала и преодолеть все затруднения. Было бы правильным восстановить имя де Монтескью, но старый маршал не хотел, что бы его потомки отказались от того, которое он прославил. Порешили, что дети от этого брака будут именоваться Монлюк-Монтескью. Брак был заключен к полному удовлетворению всех сторон, как говорит Ламазан, оправдывая, тем самым, эпиграф, предпосланный его мемуарам[15]:

Не тайна, что доброе богатство – истинный друг[16].

Глава 5.

МЛАДШИЕ ВЕТВИ ДОМА ДЕ МОНТЕСКЬЮ.

Вот эти ветви в порядке старшинства:

Ветвь де Пуалобон, угасшая.

Ветвь де Марсак, угасшая.

Ветвь де Марсан и де ла Серр, существующая.

Ветвь де Саль и д’Артаньян, существующая.

Ветвь де Сен-Коломб и дю Фажé, угасшая.

Ветвь де Сентрай, угасшая.

Ветвь де Массанком и де Монлюк, угасшая.

В этой главе я последовательно рассмотрю пять угасших ветвей, в порядке их отделения.

ВЕТВЬ ДЕ МАССАНКОМ.

В начале XIV века дом де Лассеран владел богатыми землями, в том числе сеньориями Массанком и Монлюк. Я ничего не знаю о происхожде­ния этого дома; кажется, он был древним и богатым. Гарсия-Арно, именуемый благородным и могущественным человеком, оставил только дочь. Ее руки просил Одон де Монтескью, сын барона Раймона Эмери III; ее отец дал согласие, но с непременным условием, что их дети откажутся от имени де Монтескью, и примут имя и гербы де Массанком. Условие было тяжелым; но Одон был младшим; у него было семнадцать братьев и сестер; другого столь выгодного брака он мог и не найти. Он принял все условия, и даже это послужило славе его имени. Сегодня весь мир знает, что ветвь де Монлюк, родоначальником которой он стал, принадлежит дому де Монтескью, хотя и не носит этого имени, и что сама эта ветвь является самой прославленной в этом доме. Она владела большими богатствами, породила двух маршалов Франции, епископа, трех кавалеров ордена Святого Духа. Она породнилась с домами де Клермон д’Амбуаз, д’Эстре, де Фуа, де Гонто-Бирон, де Лозьер-Темен, де Рошешуар, де Талейран. Начало ее было не блестящим и не обещало столь славного будущего. У Одона было два сына, сеньор де Массанком и сеньор де Монлюк. Ветвь де Массанкомов угасла через три поколения. С дочерью, единственной наследницей, эта земля перешла в дом де Пуайян вопреки завещанию ее деда, который, за неимением мужского потомства, закреплял землю Массанком за ветвью де Монлюков. Настояли, по крайней мере, чтобы за детьми осталось это имя. Г-да де Пуайян сохранили эту землю. Я видел письмо одного из них, датированное 1725 г., в котором он сообщает, что всегда считал себя де Массанкомом, и, следовательно, де Монтескью, пока самым тщательным образом не изучил генеалогию.

ВЕТВЬ ДЕ МОНЛЮК.

Оставалась только ветвь де Монлюк. Замок по которому она взяла свое имя, расположен на левом берегу Гаронны, напротив Эгийона. Их сюзереном был светлейший сир д’Альбре, Ален Великий, прапрадед Генриха IV, чьим дворецким был Пьер де Монлюк. Неизвестно, по какой причине его сын, Аманьё, выплатив приданное двух своих дочерей, продал все свои владения, за исключением ренты в 1 000 ливров: это было все, что он оставил своему сыну Франсуа. Этого дохода, даже вместе с доходом с земли Эстиллак, которую принесла ему его жена, было слишком мало для его пяти братьев и одиннадцати детей. Блез, старший, решил сам о себе позаботиться. Ему едва исполнилось семнадцать лет, когда рассказы о войнах Франциска I с Карлом V возбудили его воображение; он получил от своего отца двадцать пистолей и испанскую лошадь, и отправился в Италию. Я не стану рассказывать подробности его военной жизни: Монлюк принадлежит истории, а я пишу не историю. Обо всем этом можно прочитать в его Комментариях, несколько грубоватых, поскольку они вышли из-под руки солдата, и при том – гасконца, который всегда более заботился о добром деле, чем о красивом слове.

Уже в первой кампании, во время которой под ним было убито пять лошадей, проявились его неустрашимость, доказательств которой он столько предъявил, и удача, которая никогда его не оставит. После пятидесяти пяти лет службы как солдатом, так и маршалом Франции, в свои семьдесят лет, изувеченный и израненный, он закончит свои Мемуары словами: «И если Бог продлит мои дни, не знаю, что еще я смогу сделать». Он воевал в Пьемонте, Италии, Лотарингии, на испанской границе и под Булонью. Он одинаково рисковал своей жизнью как в больших делах, так и в малых, как в решающих битвах, так и в мелких стычках, как при штурме, так и при обороне крепостей. Молодой герцог д’Энгиен, командующий армией в Пьемонте, направил его в Париж добиться разрешения на сражение. Благодаря своему военному красноречию он получило согласие Франциска I вопреки мнению его совета. Он возвратился и выиграл сражение при Черизоле в 1544 г., так как крыло, которым командовал г-н герцог д’Энгиен было полностью разгромлено. В царствование Генриха II он защищал город Сиену и, несмотря на голод и болезни, своим героическим мужеством сумел внушить жителям такую стойкость, что три компании сиенских дам, организованных по-военному, трудились на укреплениях; и когда город был доведен до крайности после десяти месяцев упорной обороны, он позволил ему капитулировать, но не пожелал при этом присутствовать; пришлось позволить ему выйти со всеми его войсками, как он того требовал; ибо, как он говорил, я предпочел бы умереть, лишь бы не ставить свое имя под подобным документом. Этой обороной он заслужил честь присоединить гербы Сиены к гербам своего дома.

Религиозные войны предоставили ему новые возможности проявить мужество; к несчастью, он омрачил его жестокостью, примеров которой он не давал во внешних войнах. Я не собираюсь оправдывать ни многочисленные казни без суда, ни массовое убийство гарнизона Мон-де-Марсана во время переговоров. Скажу лишь, чтобы как-то объяснять подобную строгость, что протестантская партия грозила государству самыми непоправимыми бедами; что ее могущество, особенно в Гиени, было устрашающим, что она открыто призывала платить только те налоги, которые были одобрены ее пасторами; что дворянство должно было стать ничем, и что власть королей должна быть ограничена волей народа. Мы видели в наши дни опасность подобных требований и понимаем, какое возмущение они должны были вызвать в душе Монлюка, столь преданного королю. Подобная крайний строгость казалась ему, таким образом, необходимой. Возможно, мягкость принесла бы больше плодов, но военный на это мог иметь иного взгляда. А Монлюк был истинным воином, и только им; здоровье его было отменным, а мужество непоколебимым в любом испытании; он был скор в решениях и неутомим в деятельности, совмещая, что всегда довольно редко, осторожность с горячим характером; он не желал самоутверждаться за счет других: Весьма дурно, говорил он, лишать чести другого; ничто не обезоруживает так, как доброе сердце. Он не позволял своим капитанам обижать подчиненных: Они такие же люди, как и мы, говорил он им, а не животные. Если мы дворяне, то они – солдаты. Его слово было нерушимо, его порядочность – выше всякого сомнения.

Маршал де Монлюк был женат дважды и имел четырех сыновей, во всем достойных своего отца. Марк-Антуан умер от ран. Жан воевал на Мальте и во Франции, и в конце концов принял духовный сан. Пьер Бертран был комнатным дворянином Карла IX; но жизнь придворного была ему не по душе, а религиозных войн было не достаточно его отважному нраву. Он намеревался завоевать берега Африки; в этой экспедиции его сопровождало 1 200 человек, но ему не посчастливилось даже приступить к делу. Выброшенный бурей на побережье Мадейры, он, несмотря на союз Португалии с Францией, подвергся нападению местных жителей. Возмущенный подобным вероломством, он, в свою очередь, напал на них и устроил им настоящую резню; в бою он был убит. Он подавал самые большие надежды, и маршал так и не смог смириться с его смертью. Его единственный сын, кавалер ордена, умер на поле битвы.

Фабиан, четвертый сын маршала, долго служил под его командованием, и был неоднократно ранен; он сопровождал своего брата в несчастном походе на Мадейру. Именно он женился на Анне де Монтескью, наследнице баронии и вдове г-на де Люпé. Три года спустя он был убит при штурме баррикады.

Адриан де Монлюк-Монтескью, его сын, наследовал высокое положение маршала, своего деда. Он был кавалером королевских орденов, государствен­ным советником, губернатором и королевским наместником страны Фуа. Он был бароном де Монтескью, принцем де Шабанэ и графом де Кармен по своей жене из дома де Фуа. При получении орденской цепи в 1629 г. Адриан привел доказательства своего происхождения. Он объяснил, в этой связи, происхождение дома де Монтескью от герцогов Гаскони, которых он назвал потомками королей Кастилии и Наварры. Он добавил, что благородный дом де Монлюк-Массанком, его предки по женской линии, угас в своей наследнице более 300 лет тому назад, и возродил свое имя и свое продолжение в благородном доме де Монтескью, его предках по мужской линии, когда Одон, младший из Монтескью, женившись на наследнице де Массанкомов принял это имя, как это было принято тогда у добрых домов; он даже сослался на пример двух младших из семьи Людовика Толстого, которые приняли имя и гербы домов де Дрё и де Куртене, на наследницах которых они были женаты.

Мне не известна причина немилости кардинала де Ришельё, из-за которой он оказался в Бастилии и был лишен чести носить орденскую цепь. С ним угасла ветвь де Монлюков, и с его единственной дочерью барония Монтескью перешла в чужую семью, как я уже говорил выше.

Один из братьев маршала принял духовный сан и стал епископом Валанса. Это обладал высоким разумом и умением; он оказал большие услуги государству, возглавив шестнадцать посольств почти во всех странах Европы и в Константинополе. Государственная деятельности не заставила его пренебречь его обязанностями епископа; до нас дошли его пастырские наставления и проповеди, которые могли бы послужить образцом и сегодня.

Заботясь о дисциплине, он предпринял реформу своей церкви, и декан, которому это не понравилось, написал оскорбительный пасквиль на своего епископа. Парламент потребовал от него принесения покаяния, стоя на коленях; меж тем, это была не совсем клевета: у доброго епископа был побочный сын. Семья не может поставить ему в упрек эту слабость, так как его сын стал в ней одним из самых ярких: Жан де Монлюк, узаконенный еще в детстве, с большой пользой служил герцогу д’Анжу (Генриху III) в Польше, в его бытность королем этой страны. Сблизившись с герцогом д’Алансоном, он сопровождал его походе на Камбре, губернатором которого он был назначен. Позже он принял сторону Лиги и вел войну с Генрихом IV вплоть до его отречения. Этот государь, столь щедрый по отношению к своим врагам, сделал его маршалом Франции под именем маршала де Баланьи, и признал его суверенным принцем Камбре. Но столь высокое положение продолжалось недолго. Уже на следующий год испанцы отняли у него Камбре; его жена, сестра бесстрашного Бюсси д’Амбуаза, умерла от горя. Похоже, маршал не особенно сожалел о своем княжестве и своей жене: в конце того же года он вновь женился на Диане д’Эстре. Всех его сыновей ждала преждевременная смерть, кто погиб в армии, кто – на дуэли или от несчастного случая.

ВЕТВЬ ДЕ МАРСАН[17].

Родоначальником этой ветви был Роже, сын Арсьё IV, барона де Монтескью; она состояла всего из пяти поколений, ничем интересным себя не проявивших. Последним был Жан, сеньор земли Девез (или Ла Девез), имя которой он носил. Эта земля досталась ему от его предка. Он был кавалером ордена, капитаном пятидесяти латников и губернатором Руэрга. Верный делу короля, он постоянно боролся с гугенотами и с Лигой. Маршал де Монлюк видел при осаде Жансака как он, в одном камзоле и с тесаком в руке, прорвался через заграждения и дошел до ворот. «Это было неразумно, говорит он, так как пули сыпались дождем». Он был предательски убит в 1591 г. Его беззаветная доблесть была достойна другой судьбы. Он был похоронен в церкви Марсака; его гробницу украшают его гербы и следующие надписи:

I. Здесь покоится сьёр де Ла Девез Который был так любим богом Марсом Что после его смерти он сложил оружие Чтобы он покоился с миром.

II. Под этим камнем покоится Сын Марса с его оружием, Оплакиваемый своими солдатами, Как никогда не плакали по монарху.

С Маргаритой, его единственной дочерью, земли этой ветви перешли в дом д’Астарак: она была женщиной добродетельной и достойной. По ее распоряжению иезуиты составили ее генеалогию, которую я нашел в бумагах моего отца. Эта генеалогия восходит к королям Наварры, не указывая их меровингского происхождения, о котором тогда ничего не знали.

ВЕТВЬ ДЕ ПУАЛОБОН.

Бертран, барон Монтескью, о чьих несчастьях я рассказывал, оставил нескольких детей. Один из них, Бертран, получил при разделе землю Пуалобон и стал родоначальником ветви этого имени. Эта земля располагалась около Монтескью и являлась частью баронии. Ветвь де Пуалобон продолжалась восемь поколений и угасла в наши дни. Единствен­ный значительный факт их истории имел довольно неприятную окраску. Маргерен де Пуалобон в 1667 г. был осужден как узурпатор дворянства. Людовик XIV, чтобы покончить с ничем не оправданными претензиями на дворянство, поручил интендантам всех провинций проверить документы всех семей. В ходе этой проверки выяснилось, что Маргерен занимался выплатами по откупу, а это вело к лишению дворянства. Решение было пересмотрено по требованию его сына. Впрочем, это решение не касалось потомства г-д де Пуалобон.

Гийом, последний из них, был командиром батальона и кавалером ордена Людовика Святого. В 1777 г. он добавил к своему имени имя де Фезансак, как весь дом де Монтескью, и, в качество главы имени и гербов, принял титул графа де Фезансака. Он не оставил детей, и его жена (Мари-Луиза Ломань) указала своим наследником г-на де Беллока, своего родственника, который и поныне владеет землей Пуалобон.

ВЕТВИ, ПРОИСХОДЯЩИЕ ОТ БАРТЕЛЕМИ ДЕ МОНТЕСКЬЮ.

Предварительный обзор.

Мы уже видели, что у Арсьё IV, барона де Монтескью, было четыре сына (Арсьё, Бертран, Роже и Бартелеми), которые вместе с ним воевали против англичан и бургундцев на стороне Карла VII. Бартелеми, как самый младший, был обделен наследством. Однако братья безвозмездно отдали ему землю Саль в Лораге, которая перешла к ним от их матери, и домен Марсан из отцовского наследства, при условии выплаты приданного их сестры. Арсьё V, его старший брат, мотивировал это дарение важными услугами, оказанными ему Бартелеми. Бертран предъявил права, которые ему принадлежали на это старинное наследство; вскоре он уступил их брату по просьбе их общих друзей. Было оговорено, что если мужское потомство Бартелеми (сохрани Боже) угаснет, то Марсан возвратится в дом де Монтескью. Бартелеми обосновался в Марсане, как только война ему это позволила. Он принес за него оммаж Жану V, графу д’Арманьяку, покончил с разногласиями, возникшими между ним и консулами этого города, и урегулировал границы между доменами Марсан и Люссан. Не знаем, по какому поводу Бартелеми вместе с бастардом его старшего брата напали на людей Филиппа, архиепископа Оша, разогнали их и разорвали их грамоты. Архиепископ обвинил в этом всю семью и наложил интердикт на баронию Монтескью. Арсьё V получил прощение, отрекшись от своего брата и своего бастарда, предоставив им самим оправдываться перед архиепископом.

Бартелеми был женат дважды и позаботился о соблюдении интересов всех детей от этих двух браков. Бертран, старший сын от первого брака, получил землю Марсан с обязательством обеспечить приданное своей сестры.

Мано, старший сын от его второго брака с Анной де Гулар, получил землю Саль с обязательством выплатить долю пяти своим братьям и позаботиться о их содержании. Кроме того, отец приказал ему выдать замуж его сестру Маргариту, которой он определил приданное; в случае его отказа ближайшим родственникам поручалось выдать ее замуж за счет Мано.

Помимо всего прочего, он исключил женщин из своего наследства, завещав землю Марсан своим остальным детям на случай отсутствия мужского потомства в старшей ветви, а после них их родственникам по мужской линии, лишь бы только они носили имя де Монтескью (tamen quod sint cognomine).

Вот имена детей Бартелеми и ветви, которые от них произошли:

Первый брак.

– Бертран, родоначальник ветви де Марсан.

Второй брак.

– Мано, родоначальник ветви де Саль и д’Артаньян.

– Жан Галлардон, родоначальник ветви де Сен-Коломб и де Сентрай.

– Матье, родоначальник ветви де Прешак.

Я начну с двух последних, которые угасли.

ВЕТВЬ ДЕ ПРЕШАК.

Матье и его потомки вели долгие тяжбы с потомками других детей от второго брака Бартелеми. И понятно, насколько были запутанны в столь многочисленной семье права каждого из ее членов. Эти тяжбы закончились продажей земли Саль, выручка за которую была разделена.

Эта ветвь приобрела через брак земли Садриак в Беарне, Галиá и Прешак, по которой она приняла свое имя.

В ней известны:

Роже, виконт де Садирак, лейтенант компании латников последнего конне­таб­ля де Монморанси. Его гробница находится в церкви Крузей, в Беарне, и украшена эпитафиями на латинском и французском языках, одинаково неудачными на обоих.

Жан-Поль, владения которого были конфискованы Генрихом IV и переданы Жану де Монтескью д’Артаньяну из-за убийства, совершенного им в Габарé. Детали этого дела неизвестна, но похоже, что Жан-Поль получил прощение, так как его потомки сохранили сеньории Прешак и Галиá.

Клеман, аббат Бердуэ в Гиени, где его прах присоединился к праху Монтезена де Монтескью, который за 400 лет до этого управлял тем же аббатством, разбогатевшим благодаря пожертвованиям их предков.

Наконец, Даниель де Монтескью, сеньор де Прешак, последний отпрыск этой ветви, которую он прославил. Он прослужил 60 лет во времена царствования Людовика XIV в Германии, во Фландрии, в Каталонии; он отличился в некоторых делах и получил четыре раны. Он прошел через все степени и стал командором ордена Людовика Святого, генерал-лейтенантом и сенешалем Арманьяка. Он умер в том же году, что и Людовик XIV, в Шелештадте, в Эльзасе, губернатором которого он был. Жители возвели ему надгробье, надпись на котором гласит, что они потеряли своего защитника и своего отца[18].

ВЕТВЬ ДЕ СЕН-КОЛОМБ.

Эта ветвь прославилась активным участием в религиозных войнах конца XVI века.

Жан Галардон (по имени своей матери, Анны де Гулар) получил от своего отца Бартелеми только 100 золотых экю и дом, как и все другие младшие сыновья. Его младший брат, Эйссивé, намереваясь вступить в орден Св. Иоанна Иерусалимского, продал ему свою часть наследства за 1 200 франков. Меж тем, некоторое время спустя, мы видим его владельцем четырех сеньорий. Нам не известно ни как они ему достались, ни происхождение его жены, ни ее приданное. Домен Желá, где он обосновался, входил в состав герцогства Альбре, а герцог Жан стал королем Наварры благодаря браку с Катрин де Фуа. Галардон связал с ними свою судьбу и оказал им немало важных услуг. Он стал великим конюшим и первым комнатным дворянином короля и королевы, с губернаторством, комендантством и юрисдикцией замков и сеньории Эксидёй в Лимузене. Это назначение не принесло ему большой выгоды: местные жители беспокоили его владения, и король дал ему в виде компенсации более спокойное губернаторство. Патенты говорят о его достоинствах и высоких качествах, о полезных услугах, которые он постоянно оказывал королю и королеве, и о больших издержках, которые он понес ради них. У Галардона был только один сын по имени Эмбер, которому он оставил свои владения, и которому, если так случится, должен был наследовать его брат, Матье де Монтескью-Прешак. Исполнение его завещания было возложено на его племянников, Антуана де Монтескью-Марсана и Поля де Монтескью-Артаньяна. Антуан, хотя и был от другой матери, пользовался полным доверием своего дяди; он был его доверенным лицом и управлял его делами. Приятно отметить единение, существовавшее в ту эпоху между различными ветвями этого дома. И благодарить за это следует именно заботу Бартелеми, их общего предка, о всех своих детях.

Эмбер служил Генриху д’Альбре, королю Наварры. Он женился на наследнице земли Сен-Коломб недалеко от Ажана. Его потомки носили это имя то ли потому, что так было оговорено в брачном контракте, а скорее всего потому, что было общепринято именоваться по названию сеньории.

Он оставил трех сыновей, каждый из которых стал родоначальником отдельной ветви: Жана, Антуана и Бернара.

Жан был дворянином и оруженосцем короля Наварры и полковником французской службы. В письме Карла IX парламенту видим, что капитан де Сен-Коломб был ежедневно занят на службе королю и участвовал во всех его войнах, как по поручению короля Наварры, дядя короля, так и по его положению служилого дворянина. Только что вспыхнули религиозные войны. Король Наварры, Антуан де Бурбон, остался верен католической партии и без колебаний выступил против принца де Конде, своего собственного брата. Жан де Сен-Коломб сопровождал его в этой первой кампании и был убит, находясь рядом с ним при осаде Руана. Незадолго до этого он составил свое завещание на случай превратностей войны. Карл IX, чтобы вознаградить его заслуги, подарил его вдове и ребенку, которым она была беременна, владения, только что отошедшие королю за неимением наследников; он освободил их от налога на сбор вассалов и созыв ополчения.

Сам король Наварры был также убит при осаде Руана, и королева Жанна д’Альбре со всем пылом приняла сторону ереси. Антуан де Сен-Коломб, брат Жана, не считал, что ему, французу и католику, позволительно служить подобному делу; он оставил королеву Наварры и присоединился к герцогу д’Анжу, который назначил его лейтенантом своей тяжелой кавалерии. Говорили, что именно он убил принца де Конде в сражении при Жарнаке. Я уже привел свои доводы, почему это вызывает сомнение. Как бы там ни было, некоторое время спустя Антуан был захвачен в Ортезе маршалом де Монгомери. По условиям капитуляции гарнизону было обещано сохранение жизни. Но, несмотря на это, Антуан был убит. Рассудили, что он был подданным королевы Наварры, и его измена не заслуживала никакой жалости.

Генрих IV, король Наварры после смерти своей матери, и, как и она, сторонник ереси, и на него обрушилась вся ярость Лиги, к которой Генрих III имел слабость примкнуть. Все протестанты и даже некоторые католические сеньоры присоединились к королю Наварры. В их числе был и молодой Франсуа де Сен-Коломб, сеньор де Фажé по своей матерью. Это был посмертный сын Жана, убитого при осаде Руана. Генрих IV никогда не забывал сына верного слуги короля, своего отца, и всегда удостаивал Франсуа своей дружбой. Следующие письма тому доказательство; они написаны рукой Генриха IV во время войны, которую этот государь вел против лиги до своего примирения с Генрихом III.

ПИСЬМО l.

Фажé, поскольку враги напали на Майесси, я решил помочь ему моей кавалерией: для этого придите ко мне во всеоружии и приведите с собой Бонниера, чтобы составить отряд; поручите ваши дела капитану Сен-Жоржу и Ландебри, и обяжите их заниматься ими со всей тщательностью.

Прощайте, Фажé; ваш добрый повелитель и друг.

Подписано Генрих.

P.S. Возвратите также моих гвардейцев.

ПИСЬМО 2.

Фажé, я иду с моей армией на соединение с войсками г-на де Монморан­си, чтобы помочь войскам Брюньероля. Я надеюсь найти тебя готовым и собравшимся, так что тебе останется только вставить ногу в стремя; и уже созвавшим друзей, чтобы составить отряд. В субботу я буду в Кармене.

Ваш добрый повелитель и возлюбленный друг.

Подписано Генрих.

P.S. Старый висельник, я заскочу мимоходом попробовать твоего вина.

Примерно в то же время принц Анри де Конде пишет ему, предупреждая о необходимости пошить платье (ожидался торжественный смотр), и в конце письма просит его всегда хранить уверенность в его благосклонности.

Судьбу этой войны определило сражение при Кутрá, выигранное королем Наварры. Трудности Генриха III росли с каждым днем из-за его нерешительности и слабости. Трудно было признать в нем победителя при Жарнаке и Монконтуре.

Блистая во вторых рядах, он стал невидным в первом:

Отважный воин стал трусливым королем.

В Блуа собрались Штаты. Герцог де Гиз вел себя как хозяин страны, и Генрих III решил, что ему ничего не остается, как приказать убить его и кардинала, его брата. Ярость Лиги вспыхнула с еще большей силой, чем когда-либо; среди всеобщих беспорядков король Наварры, который не проявлял никакой активности после сражения при Кутрá, был вынужден взяться за оружие для борьбы с герцогом де Невером, командующим в Пуату. Он призвал к себе верных слуг и написал Фажé:

Риссуз сказал мне, что вы собираетесь жениться. Я получил истинное удовольствие от известия о вас. Подтвердите желание, которое вы мне выражали. Враги приближаются. Г-н де Невера желает сразиться. Если ты не придешь, я отрекусь от тебя и заверяю, что никогда больше тебе не представится столь прекрасная возможность.

Прощайте, Фажé.

Ваш добрый повелитель и возлюбленный друг.

Подписано Генрих.

P.S. Если вы не придете, я вас повешу.

Война протекала вяло. Оба короля понимали необходимость объединиться против Лиги, своего общего противника. Начались переговоры. Генрих III пытался заручиться поддержкой значительных сеньоров из окружения короля Наварры; в письме, направленном в начале 1589 г. барону де Фажé, Его Величество пишет, что обращается к нему «поскольку уверен, что пример мятежа, вновь вспыхнувшего в его королевстве, не поколебал его верности, но наоборот лишь укрепил ее, и что он надеется, что тот готов употребить все силы, дабы подавить его под командованием тех руководителей, кто будет на это назначен». Фажé не мог вести сепаратные переговоры в своих личных интересах. Он остался верным королю Наварры и подчинился только вместе с ним. Некоторое время спустя он получил от Генриха III вознаграждение в размере 400 экю. Коннетабль де Монморанси-д’Анвиль, посылая ему эту сумму, выразил сожаление, что не сумел сделать большего из-за положения дел.

Генрих IV взошел на трон. Барон де Фажé продолжал служить ему и горько сожалел о том, что пережил его.

Антуан де Сен-Коломб, его дядя, о трагическом конце которого я рассказал, оставил двух сыновей. Генрих IV ничем не напомнил им о том, что их отец воевал с протестантами, то ли благодаря природному великодушию своего благородного характера, то ли потому, что став королем Франции и католиком он посчитал политически более верным вознаграждать услуги, оказанные королям, его предшественникам. Старший, Жан-Франсуа, был сенешалем Беарна, советником короля, ординарным комнатным дворянином, младшим лейтенантом компании тяжелой кавалерии.

Жан-Жак, младший, стал капитаном французской гвардии. Он был старейшим в полку на момент смерти Генриха IV; и когда подполковник отсутствовал, именно он командовал полком и принимал в столь суровых обстоятельствах все меры, необходимые для предупреждения беспорядков, которые могли привести к усилению общественных страданий и взрыву возмущения. Назначенный в том же году подполковником, он продолжил командовать полком французских гвардейцев и умер в 1641 г. в возрасте восьмидесяти четырех лет, после шестидесяти четырех лет службы в царствования Генриха III, Генриха IV и Людовика XIII. Двадцать три года он был капитаном и тридцать один подполковником: пример, который надо приводить офицерам, которые сегодня жалуются на медленное продвижение в чине. К концу своей жизни он впал детство, но в остальном был безупречен. Его потомство угасло в следующем поколении. Потомство барона де Фажé, его кузена, непрерывно продолжалось до наших дней под первоначальным именем де Сен-Коломб, не отметив его ничем значительным в царствования Людовика XIV и Людовика XV. Последними в этой ветви были два брата, которые жили на земле Алган в Лангедоке в большом дружбе. Старший, полковник карабинеров, отдал всю свою жизнь службе и никогда не был женат. У младшего был сын, которого хотели пристроить в гвардию. Маркиз де Монтескью, покровитель всего своего дома, заинтересовался им; но дурное поведение этого молодого человека, отсутствие у него хоть какого-нибудь воспитания, его манеры и его нелепый рост (4 фута 10 дюймов), помешали его зачислению. Он вступил в пехотный полк и умер в колониях незадолго до революции. Печальный конец столь славной ветви!

ВЕТВЬ ДЕ СЕНТРАЙ.

У Жана Галлардона, сына Бартелеми и основателя ветви Сен-Коломб, был третий сын, по имени Бернар. Он поддерживал сторону короля в религиозных войнах. Он был оруженосцем короля, капитаном, а затем командиром полка старинных французских кампаний и губернатором цитадели Меца. Он почти всегда находился в этом городе и не принимал никакого участия в волнениях в Гиени; тем не менее, он именовался капитаном гвардейцев короля Наварры, не выполняя, вероятно никаких функций этой должности; я предполагаю, что Генрих сохранил ее за ним только в знак уважения к преданности его брата и племянников. Без сомнения, он учитывал, что король Наварры однажды станет королем Франции. Когда эта надежда сбылась, известно, как милостиво он обошелся со своим бывшими врагами. Бернар стал кавалером ордена.

Он женился на наследнице земли Сентрай. Не следует путать этот домен с землей Сентрай около Монтескью, сеньорами которой были первые бароны этого имени. Здесь речь идет о той земле, которая расположена в Кондомуа; она была отдана Карлом VII Жану Потону, который стал маршалом Франции под именем маршала де Сентрая, и который не оста­вил детей. Эта земля последовательно переходила в различные семьи, и, наконец, оказалась в семье да Шамборель, наследница которой принесла ее Бернару де Монтескью.

Ветвь де Сентрай ничем не знаменита, и сеньоры этого имени редко доходили до чина капитана. Почти все они имели многочисленные семьи, и хотя они делали все возможное, чтобы сохранить за главой семьи основной домен, для чего часто своим завещанием родители безжалостно отправляли дочерей в монастырь, их состояние сокращалось все более и более из-за количества законных наследников, которым надо было хоть что-то дать. К середине восемнадцатого века Жан-Жак, маркиз де Сентрай, вдовец, не имевший детей от мадемуазель де Рошешуар, несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, женился по любви на мадемуазель де Сабран. После смерти своего мужа, она имела длительный процесс с его родней. Процесс завершил падение этого дома. Земля Сентрай перешла в чужие семьи. Это имя еще некоторое время просуществовало в боковых ветвях, последний отпрыск которых был кюре в городке Амаде, незадолго до революции.

Глава 6.

ВЕТВЬ Д’АРТАНЬЯН[19].

Мано старший сын от второго брака Бартелеми, получил при разделе землю Саль; Бертран, старший от первого, землю Марсан. Следуя намерениям своего отца, они подтвердили этот раздел и обменялись правами, имевшимися у каждого из них на домены другого. Так сеньор де Саль и сеньор де Марсан оказались полностью независимыми один от другого.

Мано, выполняя желание своего отца, выплатил положенную по закону часть наследства своим пятерым братьям и сестрам; решение парламента Тулузы покончило с несколькими затруднениями, возникшими между ними. Он обосновался в замке Саль, осуществляя там свои сеньоральные права. Имеется акт, согласно которому он утверждает торговую сделку между двумя жителями Саля за ежегодное право на два сетье зерна, двух куриц и пол-экю. Акт был подписан в присутствии нотариуса, на открытом воздухе, у подножия креста.

Земля Саль скоро была утеряна для дома. Ею владел Жан, старший сын Мано, а после него его сын Франсуа. Этот умер без детей и оставил все свое состояние двум сестрам и их сыновьям. Одному из них, Бернару де Понто, досталась земля Саль с условием добавить к своему имени имя Монтескью. Он продал эту землю и выдержал длительный процессы по поводу наследства Франсуа.

Полон, второй сын Мано, продал свои права на землю Саль и не принимал никакого участия в процессах, перессоривших его родственников. Эта ветвь, едва зародившись, казалось должна была кануть в нищете. Домен Саль, единственное наследство Мано, только что перешло в чужую семью, Полон, оставшись в одиночестве, без состояния, сумел сам себе его создать. Оруженосец Генриха д’Альбре, короля Наварры, он преданно ему служил и получил от него 3 000 малых экю. Он женился на Жакетте, наследнице Артаньяна в Бигорре; они выкупили права на эту землю, которыми владела мадам де Сен-Поль, свойственница дамы д’Артаньян: так как та, будучи дамой благородной, не захотела опускаться до судебных разбирательств.

В свою очередь Полон передал своей жене 3 000 ливров, которые он позже увеличил до 6 000 ради любви; а стиль нотариусов шестнадцатого века объясняет эту причину еще наивнее. Любовь была взаимна и бескорыстна, так как Жакетта, умирая без детей, оставила все свое состояние своему мужу. Это значило обогатить чужую женщину и семью: действительно, вскоре Полон вновь женился. Его вторая жена, Клод де Терсак, также имела некоторое состояние. Она родила сына и дочь, и посвятила время своего вдовства их интересам; она заключила их браки и умерла, оставив дочери 333 золотых экю, некую сумму своим внукам, а все свое состояние своему сыну. Она была похоронена, согласно ее желанию, в церкви Артаньяна, рядом с мужем, как подобало даме ее положения.

Оба брака Полона заложили основу благосостояния ветви д’Артаньян. Сохранился акт клятвы верности, которую приносили ему жители этих мест. Церемония проходила под вязом, где обычно собирались на совет сеньор и его вассалы; там, опустившись на колени и обнажив головы, положив руки на Молитвенник, открытый на Te igitur с изображением креста, клялись, один вести себя по отношению к жителям, как подобает доброму сеньору, другие, по очереди обращаясь к нему, быть добрыми и верными подданными и вассалами.

Жан, сын Полона, был прапорщиком французской гвардии. Генрих IV, довольный его службой, подарил ему то, что самому королю ничего не стоило. Владения Монтескью де Прешака были только что конфискованы из-за убийства, совершенного им. Их-то король и отдал Жану; меж тем, речь шла о его ближайшем родственнике[20]. Нельзя не согласиться, что в наш век, столь поносимый, было бы весьма затруднительно как предложить, так и принять подобный подарок. Ничто не указывает на то, что Жан его отклонил; возможно, впоследствии было заключено некое соглашение, так как потомки сьёра де Прешака, кажется, сохранили за собой свои владения.

Жан женился на мадемуазель де Базийяк, которая принесла ему в приданное землю Барбашен, оцененную в тысячу золотых экю, и тысячу экю наличными. У нее было 200 золотых экю на наряды.

У них было семь сыновей и четыре дочери, и всех их отец позаботился обеспечить надлежащим образом. Собираясь в поездку ко двору, куда его призывала его служба во французской гвардии, он составил завещание, дабы, как он говорил, между его детьми не было никаких споров. Он оставил 5 000 ливров женатой дочери и по 4 600 ливров другим, когда они найдут свою партию для брака; по столько же каждому из сыновей. Он назвал старшего своим наследником, а на смену ему старшего из его переживших.

Только Арно и Анри имели детей. Арно назвал своей наследницей свою жену, обязав ее сохранить наследство для их единственного сына.

Анри женился на сестре маршала де Гассиона. Он был губернатором замка Монтанер в Беарне, и наместником короля в губернаторстве Байонны.

Дети этих двух братьев сделали блестящую карьеру, и положили начало славе своей ветви.

Жозеф, сын Арно, стал генералом-лейтенантом и капитаном первой роты мушкетеров.

Пьер, сын Анри, стал маршалом де Монтескью.

Оба начали свою службу в мушкетерах, где их имя было уже хорошо известно. У Франсуазы де Монтескью, их тети, супруги г-на де Батца, был сын, который взял себе имя д’Артаньян, на которое он не имел никакого права, но которое он, видимо, предпочел имени своего отца. Это был замечательный человек; он служил самым блестящим образом. Обласканный милостью Людовика XIV, он был капитаном, командующим первой ротой мушкетеров, когда был убит в 1675 г. Его дети были крестниками короля и г-на Дофина и всегда служили под именем д’Артаньян. Господин де Батц принял в свою роту мушкетеров своих молодых кузенов, истинных д’Артаньянов, и под его присмотром прошли их первые сражения. Я не буду останавливаться на деталях их блестящей карьеры: чтобы рассказать о них, пришлось бы рассказывать о всех войнах Людовика XIV. Жозеф служил на протяжении пятидесяти шести лет, он участвовал в шестнадцати осадах, девяти боях и трех сражениях. Простой мушкетер во время блестящей кампании в Голландии 1672 года, он был уже генералом-лейтенантом в 1702 г., и служил в этом качестве во время всей войны за наследство. Людовик XV в начале своего правления дал ему первую роту мушкетеров, которую, на этот раз, возглавил истинный д’Артаньян. Он получил голубую ленту и доказал свое происхождение от графов Фезансака.

Карьера ее кузена была еще более знаменательна. Пьер де Монтескью начал ее стрелком компании кадетов в 1665 г. Благодаря своей доблести он отличился во Фландрии и Франш-Конте; он перешел в полк гвардии, где прошло его продвижение. Он был капитаном, майором, полковником, инспектором пехоты, генерал-майором. Он был ранен на глазах Великого Конде в сражение при Сенефе. Он участвовал в Эльзаской кампании 1675 г., последнем триумфе г-на де Тюрена. Он отличился при осаде Валансьена и Куртре. Он дрался при Флёрюсе, Стейнкирке и Нервинде.

Во время мира он занимался инспекцией, военными регламентами и новыми принципами маневра. Король работал непосредственно с ним и удостаивал его своей особой милостью.

После Рисвикского мира он стал генерал-лейтенантом и оставил полк гвардии. Несколько лет он командовал армией, размещенной во Фландрии. Скоро война за испанское наследство предоставила ему новые возможности отличиться. Никто не оказал государству больше услуг, чем он, во время этой несчастной войны. Он предпринял, несмотря на несогласие всех генералов, штурм города Дьест, за неудачу которого ему пришлось бы ответить головой, и взял его на шпагу. При Рамильи, Ауденарде и Мальплакé крыло, которым он командовал, всегда был победоносным, и именно он прикрывал отход армии, сдерживая преследующего ее врага.

Король вознаградил его заслуги жезлом маршала Франции. Граф д’Артаньян резонно счел этот момент подходящим для принятия имени своего дома: он решил именоваться маршалом де Монтескью. Г-н Герцог (сын Великого Конде), узнав это, нашел весьма дурным осмеливаться носить имя, которое напоминало об убийстве принца де Конде, его предка в пятом колене. Он заявил об этом публично и выказал намерение оскорбить маршал де Монтескью, когда его встретит. Маршал, которому поспешили передать его слова, ответил, что не верит этому, и что он намерен свободно появляться везде, где сочтет нужным, ни мало не заботясь о том, встретится ему там или нет принц де Конде. На этом дело и кончилось. Это была странная претензия и большая злопамятность относительно события ста сорокалетней давности.

Возможно, благоразумнее было бы поручить командование армией во Фландрии маршалу де Монтескью; предпочтение было оказано маршалу де Виллару, и Монтескью оказался в его подчинении. Положение становилось все более и более критическим: надо было драться, но поражение грозило крахом всему государству. Монтескью посчитал, что представился благоприятный случай, но не смог получить согласия де Виллара. Новый маршал осмелился написать прямо королю, несмотря на опасность быть обвиненным в заговоре против своего начальника. В ответ король посоветовал ему действовать смело, но щадя самолюбие командующего. Монтескью, окрыленный этой поддержкой, дал сражение при Денене, и выиграл его без маршала де Виллара и, практически, вопреки ему; на следующий день он захватил Мартьенн. Известно, что эти две победы нарушили все планы принца Евгения и спасли Францию. Виллар приписал всю честь себе; Монтескью хватило разумной скромности не сетовать на это, и его слава от этого только выиграла.

Во время малолетства Людовика XV он некоторое время командовал в Бретани, и отвечал за созыв Штатов провинции; затем он был приглашен в совет регентства, и, наконец, стал кавалером ордена.

За время своей продолжительной карьеры он участвовал в восемнадцати сражениях или битвах и в двадцати одной осаде, не считая двенадцати операций, которыми он руководил как главнокомандующий.

У маршала де Монтескью был брат-священник и два женатых, Анри и Антуан; он объявил старшего из своих племянников своим единственным наследником с заменой следующим по старшинству, и выделил суммы всем другим. Он пожелал быть похороненным без каких-либо церемоний.

Дети Антуана умерли без потомства, потомство Анри живет и поныне. Он женился на мадмуазель де Фортанер, которая принесла ему землю Монкоп. Нет никаких данных, что он когда-либо служил; мы видим его постоянно занятым только своими личными делами и обустройством его многочисленной семьи. Он оставил четырех дочерей-монахинь, двух невест, и трех сыновей, достойных маршала, их дяди (Луи, Пьера и Поля).

Луи в начале войны за наследство служил во флоте. Затем он получил пехотный полк и участвовал во всех кампаниях вплоть до заключения мира. Он стал бригадиром и младшим лейтенантом мушкетеров; он женился на мадмуазель де Берг, принцессе де Раш, с условием добавить к своему имени этот последний титул. Принц де Раш умер без детей и оставил свое состояние своему младшему брату. Так не было принято; но Поль, старший, уже был наследником маршала, их дяди.

Поль, граф д’Артанян, с отличием участвовал в двух последних войнах Людовика XIV, вначале как офицер французской гвардии, а затем как полковник и бригадир; он был при Флёрюсе, Стейнкирке и Нервинде и Денене. Он был ранен и четыре года провел в плену. Маршал не мог выбрать более достойного наследника. Он женился на мадмуазель Фийёль, дочери секретаря финансов. Брак был не блестящим, но выгодным. Мадмуазель Фийёль принесла мужу 300 000 франков; но два их сына так и не смогли обнаружить этого капитала при получении наследства своего отца, то ли потому, что он был слишком расточителен, то ли потому, что разорительный способ вести войну в этом веке поглотил его состояние.

Жозеф, его старший сын, граф д’Артанян, был странным человеком, с дурными манерами; его разум был помутнен. После кратковременной службы он удалился в замок Артаньян, где утопился в 1797 г.

Младший, именовавшийся шевалье д’Артаньяном, служил во французской гвардии; он командовал компанией гренадеров в этом корпусе, и был кавалером ордена Св. Лазаря. Я знавал его в дни моей юности. Он имел приятную внешность и любезное обращение. Казалось, он был очень привязан к своей семье и своему имени. К несчастью, излишки молодости разрушили его здоровье. Он настолько страдал от подагры и ревматизма, что ходил совершенно скрюченным. Он был последним, кто носил имя д’Артаньян.

Пьер, последний сын Анри, принял имя графа де Монтескью; именно он стал родоначальником ветви, существующей и поныне. Верный примеру д’Артаньянов, он служил в мушкетерах и получил там все свои повышения в чине. Он отличился в войнах Людовика XV, стал генерал-лейтенантом и был назначен губернатором форта Людовика на Рейне. Патент, направленный ему, свидетельствуют о его доблести, одаренности, энергичности и усердии. В 1739 г. он женился на мадмуазель Бомбар де Больё. Впервые контракт был подписан в присутствии короля и принцев. Происхождение невесты было не очень знатным; приданное составило 372 900 франков. Их единственному сыну, Анну-Пьеру, маркизу де Монтескью, было пятнадцать лет, когда умер его отец, который оставил ему свое состояние, позволив ему им распоряжаться, но при этом настоятельно рекомендовал ему уважать и слушаться свою мать, которая даст ему, говорил он ,добрые советы относительно управления состоянием и поведения в свете: никогда похвала не была более заслуженной.

Я еще вернусь к маркизу и его потомкам, когда буду рассказывать историю моих родственников из ветви де Марсан.

Глава 7.

ВЕТВЬ ДЕ МАРСАН.

Ветвь де Марсан не столь прославлена, как все те, историю которых я только что описал. Здесь мы не найдем, как у гг. де Монлюк и д’Артаньян, маршалов Франции, генерал-лейтенантов, кавалеров Святого Духа; здесь мы не прочтем, как в истории гг. де Сен-Коломб, интересных рассказов о военных подвигах и важной роли в наших гражданских неурядицах. Здесь в воинской службе нет ничего значительного; чины редко превышают капитанские. Браки заключаются только в кругу простого местного дворянства; состояние довольно ограничено. Но эта ветвь – моя, и описываю я историю моей семьи: поэтому я буду говорить о ней так же подробно, как о других. Мой отец и, главным образом, аббат де Монтескью, мой дядя, вывели ее из тьмы забвения. Мы лучше поймем, чем наш род обязан им, если рассмотрим, кем были их предки, и кем были они сами[21].

Я уже говорил, что Бертран, единственный сын от первого брака Бартелеми, получил при разделе сеньорию Марсан, а Мано, старший от второго брака, сеньорию Саль. Их отец, весьма озабоченный тем, что бы предупредить после своей смерти какие-либо споры между своими детьми, пожелал, что бы при его жизни оба брата подтвердили этот раздел и взаимно отказались от всех прав, которые Мано мог иметь на землю Марсан, а Бертран на землю Саль. Этот двойной отказ был еще раз подтвержден документально после смерти их отца, и Бертран выкупил права, которые его мачеха могла бы предъявить на Марсан: эти два акта навсегда закрепили разделение двух ветвей.

Бартелеми, их отец, был обязан своим состоянием великодушию своих братьев, Арсьё V и Бертрану, в то время барону де Монтескью. Сеньор де Марсан доказал свою признательность по отношению к дяде. Когда этот старик властью Людовика XI был освобожден из тюрьмы, в которую его заключил граф д’Арманьяк, Бертран де Марсан проявил о нем заботу, подобающую брату своего отца, своему благодетелю, главе своего дома и несчастному старику. Он присутствовал при бракосочетании своих кузин, Аньес и Изабо, с сеньорами де Форс и де ла Кассэнь; Жанна, другая его кузина, дочь Арсьё VI, обратилась к нему за помощью в отстаивании своих прав на наследство ее отца. Сирота, едва достигшая 20 лет, нуждались в защитнике как своих владений, так и себя лично. Когда король вернул его старому дяде замок Монтескью, его родственник де Марсан, облеченный его доверием, занялся ее состоянием с самым бескорыстным усердием. После смерти барона де Монтескью, Бертран оказывал те же знаки преданности его детям. Он примирил Жана, старшего, с его братьями Амадоном и Бертраном (де Пуалобоном), став посредником между ними, чтобы предупредить готовую вспыхнуть между ними ссору; наконец, в течение пятнадцати лет ни одно семейное дело не было урегулировано в замке Монтескью без участия сеньора де Марсана.

Вдовствующая баронесса (Госсионда де Кастельбажак) засвидетельство­ва­ла ему свое признание, указав его сонаследником в своем завещании. У нее было семь детей, но такой племянник стоил восьмого.

Бертран продал за 40 золотых экю землю Дэньян по-соседству с Марсаном, которая была выкуплена моим дедом в 1760 г. Он был женат дважды. Приданное его второй жены, Габриель де Белькастель, составило 12 раз по 200 ливров, свадебные одежды, сделанные по ее размеру, и надлежащие драгоценности, согласно простодушному стилю той эпохи. В своем завещании он оставил по 100 экю каждому из своих младших детей, приказал выдать замуж двух своих дочерей согласно возможностям своего наследника и совету их родственников и друзей. В остальном, следуя примеру Бартелеми, своего отца, и почти теми же словами, он оставил все свои владения своему старшему сыну, а в случае угасания его линии – младшим или другим родственникам по отцу, носящих то же имя и гербы.

Согласно его завещанию, Пьер, его третий сын, сменил его после смерти двух своих старших братьев. Он проявил себя большим ревнителем своих прав: когда жители Марсана, проявили небрежность с выплатой налога, он захватил дом, который им принадлежал, и вернул его только получив все, что ему положено, и обещание быть более аккуратными в будущем. Он продал Матье, своему дяде по отцу (ветвь де Прешак), землю Лейссо, но затем выкупил ее обратно; он передал Борденёв своему брату, кюре Кастийона, взамен его прав. Гайярда, его тетка, умерла девицей в замке Марсан, объявив его своим наследником. Его жена, Анетта де Люпé, принесла ему в качестве приданного 800 малых экю; кроме того, у нее было два платья, из них одно из дамаска, и атласная кота.

У Пьера было два сына; он отдал сеньорию Марсан Франсуа, старшему, и денежную сумму Жану, младшему. Мы не знаем, какова была эта сумма; но, кажется, она была довольно значительна, так как о ней велись долгие переговоры между братьями. Чтобы покончить с ними, Франсуа дал Жану, в качестве оплаты его законной части, дом, называемый л’Отейери, в ла Сере по-соседству с Марсаном, правосудие, которое было с ним связано, ежегодный доход в 5 малых экю, собираемый с крестьян, и, сверх того, 50 малых экю и 12 мер зерна. Это соглашение устроило Жана, у которого не было никакой недвижимости, как и у его жены, приданное которой было выплачено наличными. Однако, этой недвижимости оказалось недостаточно, и, кроме того, запутанность его дел вынудила его постепенно продать своему старшему брату почти все, чем он владел, но при этом он оставил за собой право выкупа. Когда же позже у него появилась такая возможность, Франсуа хватило непорядочности отказать ему в этом. Такой отказ мог стать причиной новых тяжб, но соседние сеньоры, их общие друзья, сумели объяснить сеньору де Марсану всю его несправедливость по отношению к брату, и получили согласие выполнить свои обещания и вернуть ему его имущество. Оба брата умерли почти одновременно. Жан оставил восемь детей, а Франсуа только одну дочь, Жанну, жену Антуана де Савера. Отец оставил ей все свое состояние, и, следовательно, землю и сеньорию Марсан, либо из-за любви к дочери, либо из-за полного пренебрежения интересами детей брата, которого он недолюбливал.

Бертран II, старший сын Жана, протестовал против такого положения дел. Как земля Марсан, этот старинный домен баронов де Монтескью, мог оказаться достоянием девицы и вместе с ней перейти в чужую семью? Разве такими были замыслы Бертрана, их прадеда, столь привязанного к своему дому; Бартелеми, родоначальника их ветви; наконец всех их предков, старательно лишающих дочерей права наследования? Он был старшим из четырех братьев и такого же количества сестер, и именно ему предпочли ее кузину, единственную дочь, с которой их родовая земля перешла другой семье. Г-жа де Савер отста­и­вала законность завещания своего отца. Пьер, их общий дед, оставил Марсан Франсуа, ее отцу; но он не оговорил порядка наследования на случай угасания мужской линии: таким образом, Франсуа имел полное право распорядится своими доменами по своему усмотрению. Он не должен был ничего ни своему брату, ни своим племянникам, и что может быть более справедливым и естест­вен­ным, чем оставить свое состояния своей единственной дочери? Эти доводы были неопровержимы. Парламент Тулузы согласился с ними и безоговорочно присудил г-же де Савер замок и домен Марсан. Это решение должно было погубить ветвь, которая насчитывала только третье поколение. Бертран де Монтескью был вынужден довольствоваться клочком земли в ла Серре и от­ка­зать­ся от древней обители его отцов. Находясь слишком близко к Марсану, он страдал, ежеминутно видя башни этого замка, оказавшегося в руках чу­жа­ков, причем, возможно, навсегда. Однако, он не пал духом и занялся благо­уст­ройст­вом своего жилища. Скромный замок ла Серр был отремонтирован и надстро­ен; там построили часовню, хотя приход всегда располагался в Марсане, и хотя Бертран хотел быть похороненным подле своих предков.

Его жена принесла ему в приданное 2 000 ливров, и, по брачному контракту, он передал все свои владения своему первому ребенку мужского пола, оставив за собой только право пользования.

Вторично он женился на вдове сеньора де Серр-Субессан, и поскольку он не мог больше ничего сделать для своих остальных детей, он поручил своим родственникам и друзьям определить их законную часть согласно возмож­нос­тям старшего. Время примирило его с его кузиной: так новый сеньор де Марсан, Антуан де Савер, присутствовал в заключении его брака, вместе с Жаном д’Эспарбé, и Жаном де Лабартом, сьёром д’Арнé[22].

Бертран был квартирмейстером в компании из пятьдесят копий. В качестве такового он участвовал в 1573 г. в осаде Ла Рошели возглавленной герцогом д’Анжу; памятная осада, когда гугеноты отразили девять штурмов прежде, чем капитулировать. Этой компанией командовал Фабиан де Монлюк, ставший бароном де Монтескью благодаря своему браку[23].

У Бертрана было два сына от первого брака. Младший, Жан-Жак, последовал примеру своего отца, и, подобно ему, попытался составить свое состояние на военной службе. Он был уже капитаном, когда Генрих IV заключил мирный договор в Вервене. Двенадцать лет спустя этот государь, вознаграждая его добрые заслуги, дал ему патент капитана entretenu[24]. Мы не знаем, в чем заключались эти заслуги: скорее всего он следовал примеру и придерживался наставлений своих кузенов д’Артаньяна и де Сен-Коломба, которых он встречал во французской гвардии и при особе короля.

В следующее царствование он командовал компанией в полку Вобекура, а затем был капитаном, командующим этим полком, что равнялось чину под­полковника. Он служил против недовольных принцев, затем против гугенотов, наконец против испанцев под Вальтелиной (1626 г.), и всегда под именем капитана де ла Серра. Он получил большое число писем и приказов, часто сопровождаемых похвалами от имени генералов, которые им коман­до­ва­ли, от герцогов де Невера и де Монбазона, кардинала де Ришельё, отца Великого Конде и самого Людовика XIII.

Случайности войны привели капитана де ла Серра в Лотарингию; там он женился на дочери сеньора д’Оффелиза, и получил за женой землю Хохвиль. Он участвовал в работе Штатов Лотарингии и был наместником губернаторства Нанси от имени герцога Карла IV. Тем не менее, он продолжил служить Фран­ции. Однако, несмотря на более чем тридцатилетнюю успешную службу, он так и не преодолел чина командующего капитана или подполковника. Возможно, ему ставили в вину его жизнь в Лотарингии, хотя герцог Карл был тогда в хо­ро­ших отношениях с Францией. Жан-Жак никогда не забывал ни своей родины, ни своей семьи: свободное от войны время он делил между Лотарингией и Гасконью. Он достиг преклонного возраста, и всегда щедро оказывал своим племянникам и внучатым племянникам знаки своего расположения.

Но пока капитан де ла Серр пытался таким образом укрепить положение своей семьи, дурное поведение Жана, его старшего брата, вело ее к краху. Он женился на мадемуазель де Серр, дочери второй жены своего отца. Она не имела никакого состояния, и Жану пришлось отказаться в пользу своей мачехи и тещи от фермы, чтобы выплатить приданное по распоряжению своего отца. Плодами этого брака было восемь детей. Отец, не думая об их будущем, привел в полный беспорядок свое состояние, и был вынужден продать или заложить почти все свои владения, чтобы оплатить свои долги. Он не сохранил и поло­вины отцовского состояния, предназначенного его старшему сыну его дедом. Разорение было таково, что ему пришлось отказаться от управления своим имуществом, передать его своему старшему сыну, Бертрану III, оставив себе только средства на пропитание и ночлег. Его брат, Жан-Жак, был свидетелем этой соглашения, и, без сомнения, именно он настоял на нем. Спустя несколько лет, сеньор де Ла Серр умер в Вильфранше (Астарак), вдали от своей семьи.

Подобные неурядицы должны были завершить падение ветви де Ла Серр, и полное обнищание потомков Жана казалось уже не за горами. Но им на помощь пришло Провидение: брак вернул им Марсан, утерянный ими из-за другого брака за 80 лет до этого. У Жан-Жака де Савера, сына Жанны де Монтескью и сеньора де Марсана, были сын и дочь. Шарлотта де Савер часто виделась со своим кузеном Бертраном де Монтескью Ла Серр; они при­вя­за­лись друг к другу, и дали взаимное обещание пожениться. Будущей невесте было 40 лет, будущий жених было разорен; но их родство, соседство и любовь, с одной стороны, и, возможно, определенная выгода, с другой, упрочили их связь. Наследница Марсана должна была иметь немалую привлекательность для Монтескью, особенно ее прекрасное приданное в виде замка его предков. Господин де Савер дал согласие на этот брак. Оставалось только препятствие из-за родства: Бертран и Шарлотта были кузенами в четвертом колене. Они подали прошение кардиналу Барберини, легату во Франции. В этом прошении ссылались на то, что Шарлотта не смогла найти в своей стране другого мужа своего ранга. Ее возраст подтверждал этот довод. Кардинал предоставил разрешение, дабы мадемуазель де Савер не была похищена. Брак был заключен; новобрачные передали каждый по половине своих владений своему будущему старшему сыну. После этого счастливого события, Бертран занялся наведением порядка в своих делах. Он вернул владения, проданные его отцом в ущерб ему, и выкупил за 1200 ливров права одного из своих братьев, Пьера, на наследство их родителей. Жан-Жак, их дядя, присутствовал при этом соглашении. Было оговорено, что если он не сможет выплатить своему брату означенную сумму в течение одного года, он передаст ему имущество равной стоимости по оценке двух дворян, родственников и друзей. Такой род законной сделки был распространен в том веке, и подобные судьи стоили многих других.

Эти домашние хлопоты не заставили Бертрана забыть его долг перед родиной. Шла Тридцатилетняя война. Бертран и два его брата, Пьер и Луи, захотели принять в ней участие. Все трое вступили в полк Вобекура, которым командовал их дядя. Служба их там продолжалась достаточно долго: ее подробности остались неизвестными; мы знаем только о их славной смерти. Испанцы вызвали панику в Париже, захватив Корби в 1636 г. Маршалу де Шатийону было поручено выбить их оттуда; осада велась на глазах Людовика XIII, Мсье и кардинала де Ришельё. Полк Вобекура находился в траншеях; Бертран де Монтескью был убит там, командуя своей компанией. Он был единственным из моих прямых предков, погибшим в бою. Я не говорю о герцогах Аквитании, для которых такая смерть была почти естественной. Его брат Луи, капитан того же полка, был убит в следующем году при взятии Ландреси; третий их брат, Пьер, сеньор де Сент-Обен, вышел в отставку после долгой службы лейтенантом.

Жану-Франсуа, единственному сыну Бертрана, было всего десять лет, когда он потерял своего отца. Он остался под опекой Шарлотты де Савер, своей матери, которой помогали Пьер, его дядя, и Жан-Жак, его двоюродный дед и крестный. Этот патриарх семьи выполнил по отношению к нему все обязан­нос­ти заботливого отца. Он урегулировал, по взаимному согласию, все денежные дела между своим племянником и своим внучатым племянником. Затем он устроил этого последнего на службу. Едва достигнув восемнадцати лет, молодой Жан-Франсуа уехал в Нанси, чтобы вступить в полк, подполковником которого тот был. Перед отъездом Жан-Франсуа составил завещание из опасения быть застигнутым врасплох, как он говорил, на дорогах смерти. Он оставил по 300 ливров своим дядям и тетям по отцу и матери, и объявил своим общим наследником своего двоюродного деда, которому был стольким обязан. Военная карьера его была коротка: потеряв в 1646 г. свою мать, он получил от маршала де Сеннетера, губернатора Лотарингии, отпуск для улаживания своих дел, а затем оставил службу.

Эти дела действительно были очень важными: речь шла о состоянии его дома. У Шарлотты де Савер, его матери, были брат и сестра; оба они имели права на отцовское наследство, а земля Марсан была его наиболее значительной частью. Жан-Франсуа хотел всю эту землю целиком. Как можно было отказаться от старинного домена его дома, на которой брак Бертрана, его отца, предоставил ему права? Эта претензия была причиной длительного процесса между ним и Исаком де Савером, его дядей. Через два года этот последний отказался от всех своих прав на землю Марсан за 6 000 турских ливров. Катрин, его тетя была щедрее и подарила племяннику все свои права. Таким образом, сеньоры де Ла Серр снова стали сеньорами Марсана, и дом де Монтескью вернул себе домен, которым он владел с незапамятных времен за исключением последних восьмидесяти лет.

Сумма в 6 000 ливров была весьма значительна для сеньора де Ла Серра; он взял ее из приданного своей жены, Каликсты де Безоль, единственной дочери сеньора де Краста. Она принесла семье своего мужа землю Краст и все состояние своего отца. Несколькими годами позже он получил наследство от своего двоюродного деда, Жан-Жака де Монтескью, который оставил довольно значительную долю своему племяннику Пьеру, сеньору де Сент-Обену. Старик перед смертью был утешен, видя восстановление состояния своего дома, о котором он так заботился.

Я имею основание полагать, что он умер в Гаскони, и был похоронен в часовне ла Серра, имя которого он всегда носил.

Жан-Франсуа, обосновавшись в Марсане, окруженный многочисленной семьей, потратил около сорока лет на упрочение состояния, столь удачно им приобретенного. Более тридцати контрактов покупок, обменов, приобретений всякого рода, свидетельствует о его разумности экономности. Впрочем, он был упрям, сварлив, ревнив в отношении своих прав, даже тех, которых на самом деле у него не было. Соседи обвиняли его в том, что он исполнен хитростью в отношениях с ними; и маркизу д’Обтеру, королевскому наместнику Гиени, даже пришлось вмешиваться в ссору, возникшую между ним и сеньором де Дэньяном по поводу охоты. Он даже намеревался заставить перенести в замок Марсан регистры нотариуса Обье, чтобы постоянно иметь под рукой все акты, касающиеся его дома, и потребовалось вмешательство парламента Тулузы, чтобы заставить его вернуть их.

Кажется, Жан-Франсуа так и не составил завещания; но, в силу старинных установлений, все состояние перешло его старшему сыну; младшие, получив свою законную долю, пошли на службу. Один из них был убит в 1677 г. при взятии Фрибурага, с блеском завоеванного маршалом де Креки у герцога Лотарингского; два следующих так и остались в невысоких чинах; четвертый, по имени Анри, отличился, и составил славу ветви де Марсан. Он служил с пятнадцати лет; он провел все кампании последних двух войн Людовика XIV в морском полку, и там получил все свои чины; наконец, он стал кавалером Людовика Святого, бригадиром и командующим цитадели Перпиньяна. Это был добрый воин, наделенный всеми физическими и моральными качествами достойными высшего офицера.

Пьер, их старший брат и мой прадед, предпочел, как и его отец, пребывание в Марсане военной службе, и следует согласиться, что перспектива тянуть солдатскую лямку в нижних чинах, подобно большинству его родственников, было мало соблазнительным для старшего в семье, сеньора де Марсана, владельца состояния довольно значительного для того времени и страны. Он женился на мадемуазель Буссо де Кампель и умер, оставив шестерых малолетних детей.

Родилось у него их несколько больше, хотя он прожил в браке только двенадцать лет. Их мать, еще довольно молодая, никогда не задумывалась о вторичном замужестве. Она прожила вдовой около пятидесяти лет, сумев искусно выполнить тяжелую задачу по воспитанию и обустройству трех сыновей и трех дочерей. Она совмещала большие достоинства с гордым и настойчивым характером. Дочери оставались при ней; мальчики воспитывались в коллеже Жимона. Жана-Дени, младшего, ожидала церковная карьера, и он подавал большие надежды; но он умер прежде, чем закончил свое образование. Филипп, старший, в четырнадцать лет поступил в морской полк, полковником которого был его дядя Анри. Он стал капитаном и под командованием маршала Брауншвейгского участвовал в испанской кампании, которая закончилась взятием Фуэнтеррабии в 1719 г. Молодой сеньор де Марсан обещал со временем стать доблестным офицером; к несчастью у него был излишне живой нрав, и, положившись на свои права первородства, он наделал много долгов. Мать была этим недовольна; она оплатила его долги, но потребовала, что бы ее сын оставил службу. Жертва была не слишком тяжелой: мир только что был заключен, и не похоже было, чтобы от мог быть нарушен. Г-н де Марсан вернулся в свой замок и больше не оставлял его.

Его брат, Марк-Антуан, мой дед, вступил в тот же полк, под присмотр дяди. Он участвовал в войне за наследство императора Карла VI. Он выдержал в Праге ту долгую осаду, когда армии пришлось столько страдать от недостатка самого необходимого. Он сопровождал маршала де Белиля в его геройском отступлении через горы Богемии, в разгар самого сурового времени года, при постоянном преследовании врага. Это отступление было подобно отступлению из Москвы прошлого века. Встречаем там ту же неразбериху, те же лишения и те же несчастья. Мой дед добрался до Эгера после перехода в сорок лье совсем больным; дальше его пришлось нести на носилках; с величайшим трудом он возвратил в замок Марсан. Надорванное здоровье заставило его уйти со службы. После двадцатитрехлетней службы он был всего лишь капитаном. Его происхождение, его поведение и заслуги должны были обеспечить ему более скорое продвижение; но тогда, как и всегда, для этого была нужна протекция. Г-да д’Артаньян могли бы оказаться для него полезными, но его крайняя скромность не позволила ему обратиться к ним. Крест Людовика Святого и небольшая пенсия были его единственной наградой.

Оба брата, поселившись в Марсане, все силы отдавали заботам о своей матери. Она была достойна их уважений благодаря хлопотам, которыми она сопровождала их детство; но ее непреклонный характер часто подвергал их суровым испытаниям: она хотела быть абсолютной хозяйкой в своем доме и настаивала, что бы ее сыновья были покорны ей, как в своем детстве. Однажды она увидела во дворе лошадей, которых ее старший сын велел запрячь в карету; ей не понравилось, что он не попросил их у нее, и велела их распрячь. Оба сына безропотно подчинялись столь странным требованиям. Их сестры оставили отцовский дом: одна стала женой сеньора д’Эстарвьелля, другая – графа де Лари де Латура, третья была аббатисой монастыря Болó. Пора было бы жениться хотя бы одному из братьев: они были единственными мужчинами в своей ветви, и обоим было уже за пятьдесят. Брак никак не устраивал г-на де Марсана. Он убедил своего брата жениться, заверив его, что примет его детей как своих. Их общие друзья предложили им мадмуазель де Нарбонн-Лара, двадцативосьмилетнюю дочь графа де Нарбонна, брат которой со временем станет герцогом, а невестка – придворной дамой мадам Аделаиды. Мадмуазель де Нарбонн воспитывалась в Сен-Сире, а теперь жила со своими родителями в земле Обиак под Ажаном. Она не имела никакого состояния; но зато ее происхождение было самым блестящим, а положение в свете достаточно высоким. Впервые де Марсаны вступали в подобный брак: мои деды почувствовали необходимость дать своим потомкам поддержку и покровителей, которых всегда не хватало их предкам и им самим. В свою очередь, мадмуазель де Нарбонн, не имея состояния, могла рассчитывать на брак только с младшим в семье, и теперь должна была радоваться надежде, что ее детей ждет судьба старших. Брак был заключен.

Моя прабабушка прожила еще несколько лет после этого брака и всегда оставалась хозяйкой замка; она любила своих внуков, отдавая заметное пред­поч­тение старшему. Рассказывают, что аббат де Монтескью, мой дядя, как-то в детстве очень тяжело заболел, и она отказался дать ему корсиканский мох[25], который оберегала особо тщательно. Моя бабушка взяла его тайком, пока та спала. Проснувшись, та обрадовалась тому, что ее внук выздоровел; но когда она узнала, благодаря чему, то очень рассердилась: младший должен был излечиться сам по себе, а не пользоваться средствами, которые могли понадобиться старшему. История эта, возможно, несколько преувеличена, но от этого она не стала менее характерной.

Наследство г-жи де Марсан стало поводом громкого процесса. Г-н де Марсан, ее старший сын, был одним из главных его инициаторов и держался упорно. Он даже отказался от 300 000 ливров, которые предлагали ему родственники его матери в виде сделки; он понимал толк в тяжбах и не любил уступать. В данном случае он оказался прав: ему присудили земли Леймон, Базé и Кастерá, стоимость которых превышала предложенную ему сумму.

Этот процесс был единственным важным делом его жизни. Она мирно прошла в Марсане, в благородной простоте и тесной дружбе со своим братом, ни разу не омраченной за сорок лет. Их набожность, их милосердие, достоинства их натуры, все еще живы в сердцах стариков, знавших их; память о них пользуется почтением в нашей стране, здесь любят рассказывать о невинности их привычек, о подробностях их частной жизни, и той смеси благородства и доброты, которая их характеризовала. У г-на де Марсана была красивая и величественная фигура; его природный ум компенсировал некоторую нехватку образования и отсутствие светского обращения; он слыл бы в Париже весьма любезным человеком; он любил людей, и всем нравились его вежливость и разумность. Ему не хватало одного Марсана; он часто ездил к соседям, особенно в Монтегю к мадам де Кампель, предмету своей невинной галантности. Там играли; г-н де Марсан также играл, чтобы доставить удовольствие окружающим, и однажды, возвратившись, он рассказал, что проиграл 25 луидоров. Кюре сделал ему за это довольно серьезный упрек; мой отец, который прибыл из своего полка, нашел такие слова неуместными и сказал об этом кюре; дядя ему ответил: Сын мой, он вполне прав, эти деньги потеряны без пользы и больше ко мне не вернутся.

Мой дед был несколько более образован, чем его брат, но не обладал такой живостью ума. Он был очень набожен и ангельски добр. Он не любил публики и почти никогда не покидал Марсан. Только Бог и бедняки, жена и дети, заполняли его сердце и всю его жизнь. Еще во времена своей молодости он проявлял примеры той восхитительной доброты, которая всегда жила в нем. Как-то в гарнизонном городке он и его товарищи увидели маленького спящего нищего; тут же предложили сыграть с ним какую-нибудь шутку, чтобы, как говорили они, он очень удивился, проснувшись. Я придумал лучшее, что только можно предложить, сказал мой дед: давайте подбросим ему в карман несколько монет. То-то он удивится, когда проснется. Его терпение иногда испытывалось живостью его брата и сухостью его жены. Это была замечательная женщина, прекрасно образованная, исполненная набожности и достоинств, но серьезного нрава и разума, лишенного милосердия. Ей не хватало сердечной нежности, которая могла бы откликнуться на душевность ее мужа. Интересы детей заставляли ее совсем забывать о моем деде. Он не желал видеть недостатков ни в женщине, которая подарила ему его детей, ни в брате, от которого зависела их судьбу. Однажды ему пришлось испытать большое беспокойство за их будущее. Г-н де Марсан познакомился с мадам де Персен, молодой вдовой с прелестной фигурой. Когда она была в Версале по делам, Людовик XV, пораженный ее видом, спросил ее имя. Мадам де Помпадур узнала об этом; все дела были решены в двадцать четыре часа, и мадам де Персен было предложено возвратиться домой. Думается, что и правда, женщина, которая вызвала беспокойство мадам де Помпадур, легко могла соблазнить старого гасконского сеньора. Г-ну де Марсану она очень нравилась, и были основания полагать, что он подумывал о женитьбе на ней. Это не было пустяком. У моего деда уже было несколько детей; именно по настоянию своего брата он решил жениться, рассчитывая, что его брат примет его семью как свою. Можно понять беспокойство его и его жены. Тем не менее, им хватило мужества никак его не проявить. Их нежность к их брату осталась прежней, а когда мадам де Персен являлась в Марсан, они встречали ее со своей обычной вежливостью. Одновременно с ней часто приходил некий местный дворянин. Он был влюблен в нее и нравился ей. Г-н де Марсан ничего не замечал, пока однажды не увидел, как они беседуют; он поспешил к своему брату и сказал ему: «Брат мой, мне показалось, что эти люди любят друг друга. – Брат мой, ласково ответил мой дед, вы единственный, кто этого не замечал ». С этого момента больше не вспоминали ни о любви, ни о браке.

Первым ребенком моего деда была дочь, которая умерла от малярии в двадцать лет; за ней следовали граф де Фезансак, мой отец; аббат и шевалье де Монтескью, и две дочери. Их образование началось в замке Марсан. наставником обоих старших было очень образованный священник. Он был строг и обращался со своими учениками гораздо более сурово, чем того требуют принципы воспитания. Такое воспитание плохо соответствовало характеру моего отца; строгостью нельзя было ни добиться от него хоть чего-нибудь, ни запугать его. Аббат де Монтескью, напротив, творил чудеса, то ли из страха перед наказанием, то ли потому, что для его самолюбия было лестно удовлетворить все придирки столь требовательного человека. Он мне часто говорил, что именно этому наставнику обязан любовью к наукам и образованию, которую он приобрел, и что он полностью вознагражден за все удары, полученные им в детстве.

Когда оба они подросли, их отправили в парижский коллеж. Герцогиню де Нарбонн, невестку их матери, попросили наблюдать за ними, и та позаботи­лась о них поистине с материнской нежностью; она представила их мадам Аделаиде, придворной дамой которой была. Так впервые сеньоры де Марсан появлялись в самых высоких кругах. И именно своей матери они обязаны покровительством со стороны маркиза де Монтескью, оказавшимся для них столь полезным. Я уже говорил, рассказывая о гг. д’Артаньян, что маркиз был единственным сыном графа де Монтескью. Его мать, мадемуазель Бомбар де Больё, оставшись довольно молодой вдовой, всю себя целиком посвятила своему сыну. Она была живой, остроумной, гордилась именем своего мужа и приложила немало усилий для укрепления положения своего сыном и благосостояния его дома. Сын оправдал ее хлопоты, и часто пользовался ее наставлениями. Он стал генерал-майором и первым конюшим Мсье. Мать женила его на мадемуазель Окар де Монфермей, богатой наследнице, а его дед, г-н де Больё, передал ему землю Монтескью, которую семья утратила лет двести тому назад, и которую он для него выкупил. Маркиз воспользовался своим положением, чтобы получить от короля достоинство, почетное и полезное для нашего имени. Наше происхождение от графов Фезансака было доказано уже неоднократно; меж тем оно было мало известно: люди не изучают старинные пергаменты и почти ничего не знают о имени, которое носят. В 1777 г. король разрешил всем членам дома де Монтескью прибавить к своему имени имя де Фезансака, как их истинное и изначальное имя. Одновременно с этим король разрешил старшему в семье именоваться графом де Фезансаком. Первым этот титул принял г-н де Пуалобон, который был еще жив. Затем он перешел в ветвь де Марсан и его носили мой двоюродный дед и мой отец.

Моя бабушка поняла, насколько мог быть полезен ее детям такой кузен, как маркиз де Монтескью. Она написала ему, чтобы напомнить о родстве, которое их объединяло, и попросить его позаботиться о них. Маркиза тронуло такое доверие. Он ответил, что его молодые кузены будут для него как родные дети, и он никогда не забывал о своем обещании. В 1779 г. он сопровождал Мсье в Тулузу, и воспользовался случаем, чтобы посетить Марсан, и познакомиться с родителями своих приемных сыновей. Он был встречен там с радостью и признательностью. Никогда еще придворный не появился в этом старинном замке. Все восхищались его великолепием, его изысканным туале­том, элегантностью его манер, многочисленностью сопровождавшей его свиты. Маркиз, в свою очередь, был поражен видом патриархальных нравов моих дедов; он восхищался свежим воздухом, благородной и простой вежливостью г-на де Марсана, и часто повторял, что хотел бы отвезти его в Версаль, чтобы дать урок многим именитым людям. Его тронула доброта сердца моего деда, и ему показалось, что он видит свою мать, глядя на заботу моей бабушки о своей семье и ее живой интерес ко всему тому, что способствовало интересам дома ее мужа. По этому поводу в Марсане собрались те немногие, кто оставался от различных ветвей де Монтескью: молодой де Сен-Коломб, который проявил себя не совсем достойным своих предков; аббат Сен-Марсиаля, последний де Пуалобон, весьма достойный священник; кюре Амада, последний де Сентрай, который вызывал сожаление, что эта ветвь не закончилась раньше. Это был человек без малейшего воспитания, дурного тона, совершенно не соответству­ю­щего церковному положению, все повадки которого вызывали подозрение. Маркиз де Монтескью распорядился дать ему 1 500 франков пенсии: этого было достаточно, чтобы обеспечить ему безбедную жизнь, но слишком мало, чтобы он мог уехать в Париж, чего тому очень хотелось.

В Марсане не привыкли к столь многочисленным собраниям, и замок мало для них подходил. Этот замок стоял в конце городка, если можно так назвать улицу из двенадцати домов по обе стороны, на восток и на запад; церковь и замок располагались друг против друга, на ее концах. Все это пространство было окружено стенами и рвом. Замок состоял из двух главных корпусов, один на юг, другой – на запад, с примыкающими к ним тремя башнями, Ворота с подъемным мостом находились в западной башне: ее до сих пор называют Барбукан. Четвертая башня, стоящая отдельно, стояла напротив ее и прикрывала улицу с восточной стороны городка. Г-н де Марсан велел засыпать ров и снести стены; на их месте проложили дорожку для прогулки вокруг замка. Двора не было, так как замок выходил на улицу. Но мои деды никогда на это не жаловались. Они даже находили в этом удобство; им нравилось видеть, как проходят крестьяне, беседовать с ними о их делах и семьях. Маленький садик, грустно примыкавший к кладбищу, платаны в шахматном порядке, единственное место, дававшее хоть немного тени, и огород, выжженный южным солнцем, вот и все окружение замка.

Внутри можно было видеть всю ту же простоту: в цокольном этаже кухня, каморки слуг и комната детей и их наставника; на втором – вестибюль, украшенный старыми гобеленами, который служил для зимних прогулок, покои моего деда, его жены и их дочерей; дальше – салон, который был одновременно столовой, комната г-на де Марсана и еще три комнаты, одна из которых называлась красивой, потому что в ней было два окна.

Хотя все состояние принадлежало старшему брату, мой дед приобрел лично для себя земли Дэньян и Обье по соседству с Марсаном; у него было 7 000 ливров законной доли в наследстве отца, 20 000 ливров от матери, 24 000 ливров приданного его жены, и 20 000 ливров от его дяди Анри, губернатора Перпиньяна. Эти суммы и составили капитал, который он использовал для этих двух приобретений.

При Людовике XIV у именитых людей вошло в употребление брать себе титулы по своему желанию. Прежде могли носить только титулы, связанные с землей, сеньорами которой были. Монтескью был баронией; его сеньор носил титул барона; остальные именовались сеньорами де Марсан или д’Артаньян. Впоследствии они стали, по своему желанию, маркизами, графами, баронами. Первыми начали гг. д’Артаньян; позже это новшество дошло и до Гаскони. Только к середине прошлого века мой двоюродный дед взял себе титул графа де Марсана, а мой дед – графа де Монтескью. Все это вызывало недоумение; и некий крестьянин из Марсана, подписывая акт с моим дедом, объявил себя сеньором, заявив, что у него такая же сеньория, как у того графство. Прежде никого не именовали иначе, как всего лишь благородный мессир; позже появилось обращение высокий и могущественный сеньор, а для наиболее значительных – высочайший и могущественнейший сеньор. Вскоре так стали именовать всех знатных людей, без учета их личного достояния. Брачный контракт моего прадеда был брачным контрактом нетитулованного дворянина; моего деда – контрактом сеньора; у моего отца он кажется контрактом принца. Когда эти титула имели определенную ценность, их не раздавали направо и налево; не было нужды именоваться графом или маркизом, чтобы быть сеньором с правом высшей юрисдикции и обладать реальной властью в своей провинции. Когда все суверенные права были утеряны, дворяне, оставшись с обесцененными титулами, начали присваивать их без всякого ограничения, словно пытаясь побыстрее забыть о том, что они потеряли. Возможно, некое неосознанное предчувствие торопило их поскорее удовлетворять свое тщеславие: приближался момент, когда их лишат и этой последней безделушки.

Примерно в это время гг. де Лабульбен заявили о своей принадлежности к дому де Монтескью, и захотели заставить признать себя в этом качестве. Претензия была новой и довольно странной. Действительно, был такой горожанин из Ажана, женатый на девице де Монтескью-Сентрай в начале XVII века. Они неоднократно являлись к моей бабушке и моих дядям, домогаясь лишь, как они говорили, чести быть нашими свойственниками. Однажды они позволили себе обратиться к маркизу де Монтескью на правах членов его дома. Это было их ошибкой: их отвергли, объяснив им, кем они были на самом деле. Тогда они заявили, что именно мы не были настоящими де Монтескью, не пощадив ни одной из ветвей нашего дома; пришлось защищаться, и приговор парижского парламента обязал их отказаться от нашего имени и герба[26].

Этот процесс имел довольно неприятный последствия. Он привлек внимание и злопыхательство публики. Пришлось признать, что лучше было бы позволить гг. де Лабульбен именоваться, как им вздумается, и ограничиться тем, что не признавать их и не встречаться с ними. Маркиз де Монтескью в связи с этим велел опубликовать нашу генеалогию; она интересна и подтверждена всеми доказательствами. Вскоре он стал членом французской Академии, что стоило ему следующего двустишия:

>Монтескью-Фезансак в Академии;

За какие труды? – За свою генеалогию.

Эпиграмма далека от истины: эта генеалогия содержит только данные о происхождении, доказанном маршалом де Монтескью почти за сто лет до этого, а принцем де Шабанэ (Монтескью-Монлюк) и все двести.

Маркиз де Монтескью воспользовался этим случаем и обратился в капитул Оша с просьбой предоставить ему место в хорах кафедрального собора, которое занимали его предки в качестве почетных каноников. Для вынесения решения капитул изучил его генеалогиею, содержащую самые полные доказательства его происхождения от графов Фезансака, бывших суверенов этой провинции, защитников и благотворителей церкви Оша; капитул признал заслуги перед ним, выказанные маркизом де Монтескью в самых существенных делах; он выразил желание оказать ему знаки своего признания, и, тем самым, упрочить связи, соединявшие старинных баронов де Монтескью с церковью Оша.

Виконт де Монтескью, мой отец, успешно закончил свое обучение; он поступил на военную службу, и довольно быстро, за несколько мирных лет, преодолел ступени, недоступные его предкам за долгие годы войны. Он стал младшим лейтенантом пехоты, капитаном драгун, командиром полка Лионской Пехоты. Печальна эпоха упадка, когда титулы дворянства брались по прихоти, а военные чины больше не были наградой за службу.

Аббат де Монтескью, его брат, с детства отличался живостью ума, и обучение давалось ему легко. Из-за слабого здоровье для него избрали церковную карьеру, к которой он не испытывал никакого влечения. Но когда он приехал в Марсан на каникулы, родственники были поражены произошедшими с ним изменениями. Игра в мяч укрепила его; он стал высоким, ловким и страстно полюбил все телесные упражнения; все в нем говорило о том, как он был далек от предназначенного ему поприща. Граф де Марсан, который его особенно любил, решил с ним доверительно поговорить; он настойчиво убеждал его отказаться от будущего, к которому испытывает такое отвращение; он предлагал ему взять на себя заботу о его судьбе. Аббат отказался занять место своего старшего брата и повредить его состоянию. Он объяснил дяде, что его владения не столь значительны, чтобы их делить, что он сам сможет позаботиться о своем состоянии на том поприще, которое ему предназначено, и у него достаточно мужества и разума, чтобы преодолеть свое отвращение. Разговор был долгим и повторялся несколько раз. Г-н де Марсан наконец уступил, сказав ему с грустью и, возможно, несколько пророчески: Ты сделал выбор, но ты будешь раскаиваться в этом всю свою жизнь.

Воспитание шевалье было менее основательным. Он рано начал службу: вначале в карабинерах, которыми командовал г-н де Монтескью-Сен-Коломб, затем в различных полках и, наконец, старшим офицером корпуса телохранителей.

Обе сестры были назначены канониссами, одна – в Эпинале, другая – в Ремиремоне, но революция помешала ей приступить к своим обязанностям.

Оставалась еще одно важное дело – брак моего отца, которому было без малого тридцать лет. Маркиз де Монтескью и герцогиня де Нарбонн, его названные отец и мать, усердно этим занялись. Вначале маркиз предложил свою дочь. Мой отец обратился к своим родственникам, которых это предло­же­ние поставило в весьма затруднительное положение. Маркизу де Монтескью трудно было отказать; но эта юная особа имела двух братьев и не могла быть достаточно богатой; кроме того она не была ни красивой, ни хорошо сложен­ной, а благочестие моих родственников обязывало найти их сыну жену, которую он не мог не полюбить: таким образом, предложение было отклонено. Маркиз выразил вначале некоторое недовольство, но быстро успокоился, и его расположение к моим родственникам нисколько не ухудшилось.

Вскоре после этого мадам де Нарбонн предложила мадемуазель де Лалив, и брак был заключен.

Мои деды дали моему отцу половину своего состояния, закрепив за ним другую половину, выделив из нее четыре законных доли по 40 000 ливров каждая для его братьев и сестер.

Этот брак и счастье, которое он обещал, переполнил радостью этих достойных родственников; напоследок они успели увидеть начало блестящей карьеры их детей. Им посчастливилось не узнать боли от катастрофы, которая вскоре разрушит все светлые надежды. Оба они умерли после брака моего отца и до революции. Болезнь моего деда была довольно долгой, а его смерть столь же христианской, как вся его жизнь. До последней минуты он благословлял своих детей, говорил им о суетности человеческого бытия и призывал их к благочестию, добродетели и братскому союзу, чему он сам явил столько трогательных примеров. Его брат рыдал у его постели, с умилением глядя на него. Он прав, говорил он, он теряет самого доброго друга. Сам этот брат вскоре последовал за ним. Смерть его была столь же мирной и христианской. Каждый день он просил Бога даровать ему легкую смерть. Видимо, Богу было угодно исполнить эту мольбу. Однажды, причастившись, он почувствовал недомогание во время ужина; поспешили за врачом, но было уже поздно. Он умер через несколько минут, без мучений и агонии.

Так как в то время погребения в церквях были запрещены, оба брата хотели быть похороненными в часовне Ла Серра, о которой я уже говорил. Аббат де Монтескью велел вырезать там следующую надпись:

Здесь покоятся два брата, образец благочестия, благотворительности и братского союза.

Молите Бога, чтобы их род не утратил их достоинств.

И по сей день, ежегодно, в понедельник Троицы, население Марсана и окрестности собирается в этой часовне. Там служат мессу, преклонив колени над их могилами. Признание их святости настолько велико, что крестьяне обращались к ним с молитвами, и архиепископу Оша пришлось объяснять им, что подобное почитание достойно святых, признанных Церковью, и что надо молиться за этих двух уважаемых братьев, а не молиться им. Никогда более прекрасного почитания не воздавалось благочестию и добродетели.

В Марсане остались только моя бабушка и две ее дочери; они жили там до тех пор, пока революция не изгнала их оттуда.